Наталья Барикова
Без права на эмоции
− Черт бы вас побрал, Гюнтер, и здесь вы! – заливаясь истеричным хохотом проговорила я, поскольку поняла, что мне пришел точно конец.
Резидент подошел ко мне и отвесив пощечину заставил замолчать. Скривившись от боли, я вздернула подбородок и увидев, что Андрей отвел взгляд, прошипела на него:
− Что взгляд отводишь?! Смотри, внимательно смотри, скотина! Запомни меня хорошенько, поскольку мой отец тебя из-под земли достанет и выпотрошит за то, что ты с его единственной дочерью сделал!
− Может прекратим уже этот истеричный балаган, господин штурмбанфюрер? Вы заберете девушку, или мне ее самому в гестапо отвезти? Хотя я бы на вашем месте ее у себя оставил, убивать ее-то нельзя, если хотим, чтобы ее отец на нас работал. Придется отчитываться перед ним периодически. Да и гестапо для такой неженки может быть не очень хорошим местом, ваши солдаты сами знаете, чем там промышляют. А баба красивая, так что если у вас в планах есть оставить ее для себя, то лучше не показывать ее никому. А там, глядишь, сломаете ее и будет вам постель согревать без лишних взбрыкиваний до самого окончания войны, − с насмешкой проговорил резидент, держа меня за подбородок.
− Я сам решу, что мне с ней делать, − сухо бросил Гюнтер, взяв меня за локоть и одним рывком поставив на ноги.
− Господин штурмбанфюрер, то, о чем я с вами говорил, в силе? – спросил беспокойно резидент.
Гюнтер обернулся к нему и едва уловимо кивнув вывел меня из дома. На улице стояли три немецких солдата, и когда мы вышли Гюнтер кинул им фразу:
− Уберите их и чтоб следов не осталось.
Услышав это, я взвыла и начала вырываться. Это был порыв все той же влюбленной женщины, которая еще утром ужасно переживала за своего мужчину, не зная, какой ужасный сюрприз он ей готовит. Гюнтер только крепче схватил меня и потащил к машине под звук стрекочущих пулеметов, которые прервали жизнь всех, кто находился в доме. Усадив меня в машину Гюнтер дал указание водителю и, машина рванула с места, оставляя позади меня Андрея и еще один ужасный отрезок моей жизни. Всю дорогу я ревела, как белуга, уткнувшись в переднее сиденье лбом. Я никак не могла понять, как Андрей мог быть таким жестоким. Неужели это любовь могла так ослепить и человек мог превратиться в безжалостную машину? Спустя час езды автомобиль остановился около высокого здания, отдаленно напоминавшего костел. Гюнтер открыл дверь с моей стороны и помог выйти наружу.
− Не гестапо, − окинув здание взглядом проговорила я. − Если вы думаете, что я пойду по тому пути, о котором говорил резидент, то вы меня еще не знаете, Гюнтер, − едва сдерживая сметающую все в моей голове ненависть заорала я, пытаясь вырваться.
Немец ничего не ответил, только взяв под руку повел внутрь. Закрыв за собой дверь, он достал из сапога нож и перерезал веревку, стягивающую мои запястья. Затем провел меня через огромный зал к горящему камину и указав на кресло подле него сказал:
− Садись.
Я села и потерев затекшие руки посмотрела на него из-подо лба. Немец стоял и смотрел на огонь, пока во входную дверь не постучали, и он пошел открывать. Повернув голову в сторону входа, я увидела на пороге того человека с рисунка, нарисованного Тузом.
Мужчина подошел ко мне, и я испуганно вжалась в кресло, поскольку как ни старалась, но не могла вспомнить, кто он и где я могла его видеть, а это навевало на меня еще больший ужас.
− Ну здравствуй, Ольга, − сказал мужчина и, пододвинув ко мне стул, сел напротив.
− Господи, объясните мне, кто вы такой!? Я смутно припоминаю вас, но откуда эти воспоминания не могу сказать, − проговорила я, вытерев свои зареванный нос.
− День рождения твоего отца, пятнадцать лет назад. Праздновали тогда в ресторане. Было куча народа. Я тебе тогда куклу подарил в красном платье, − прищурившись проговорил мужчина. – Давно это было, вот и не можешь вспомнить. Да и я помоложе был в те времена, − усмехнулся мужчина, закуривая сигарету.
Я недоумевая смотрела то на мужчину, то на Гюнтера, вообще не понимая, что происходило.
− Аркадий Сергеевич? – наконец вспомнила я имя мужчины. – Вы тогда еще маму пошли провожать домой, после ее ссоры с отцом. Так ведь? Это были вы?
− Вспомнила, − улыбнулся мужчина. – Майор Аркадий Сергеевич Стрельников, − сказал мужчина, отдав мне честь.
− А? – не могла я выговорить ни слова, не понимая, с чего мне начать, указывая на Гюнтера.
− Это майор сверхсекретной разведки Валдис Черновецкий, − ответил мужчина, видя мое замешательство.
− То есть вы не немец? – начиная смеяться спросила я, не в силах уже адекватно воспринимать все то, что свалилось на меня здесь, в этом городе.
− Нет, не немец. Я русский. Отец был поляком по происхождению. Мать была русской. Но их уже давно нет в живых, они умерли, когда я еще маленьким был.
− А как же вы? У вас такая биография отменная. Мы сами читали с Андреем, − недоумевая спросила я.
− Настоящий Гюнтер фон Риц погиб в автокатастрофе со своими родителями. Я тогда учился в военном училище и когда мне предложили занять его место, мне терять было нечего, я подписался на такое. Родных у Гюнтера не осталось, и вернувшись под видом него в Германию, я через юриста продал имение, в котором вырос немец, и поступил учиться в военное училище уже в Берлине. Язык я знал хорошо, но пока шлифовал произношение, мне пришлось сделать вид, что после аварии я плохо разговариваю. В течение года в основном отмалчивался, осваивая военное дело. Благо, я был похож на Гюнтера, почему и выбрали меня тогда, перешерстив не одну сотню курсантов в России. Поэтому, если кто бы и увидел меня из прежних друзей детства, спустя годы запросто мог подумать, что я так изменился. Но, так как имение, где прошли юношеские годы Гюнтера было слишком далеко от Берлина, то никого я так и не встретил, пока был там. Наш агент заменил все фотографии Гюнтера на мои в школьном альбоме в городке и когда моя карьера пошла вверх, то все проверки я прошел на отлично. Ни у кого не возникло подозрения в том, что перед ними не чистокровный ариец, а простой русский парень из Вологды, − усмехнулся мужчина.
− А verhallen? Вы же их агент, − нахмурившись спросила я.
− Да, так закрутило уже потом с Гиммлером. Да плюс на меня вышли англичане, которым нужен был кто-то обозленный на власть. Ну и пришлось начинать работать уже по-крупному, − пожал плечами Валдис.
− То есть вы крупная птица из агентуры?! Такая, что даже мы не знали, что сможем столкнуться здесь с вами, − расширенными от восхищения глазами смотрела я на мужчину, который всю жизнь положил свою на службу Родине, в то время как я едва смогла выдержать образ Миллер, который мне пришлось носить всего неделю с небольшим. Этот же человек с самых ранних лет жил чужой жизнью, шаг за шагом идя по такому непростому пути.
− Обо мне знают только несколько человек, включая Аркадия Сергеевича, моего связного с русской стороной, так сказать. Ну к их числу теперь добавились и вы, Ольга, − поведя бровью сказал мужчина.
− Если бы я знала. Но я была уверена, что вы волкодав из свиты СС, − проговорила я, рассматривая этого невероятного человека.
− Как и я был уверен, что вы волчица из свиты контрразведки Германии, − усмехнулся Валдис.
− Да куда мне до вас!
− Ох, не скажите. Я вплоть до вашей фразы, что вы не Миллер, на все сто был уверен, что вы та самая Хильза Миллер, которую мне нужно было отловить здесь по приказу англичан. Где она, кстати?
− Мертва, − грустно проговорила я.
− Я так и думал. Ну да ничего, одной фашисткой стало меньше на земле.
− Бог мой, как же тяжело так жить! – застонала я. – Как вы так живете столько лет уже? Я, когда вас увидела тогда во время расстрела евреев, то готова была поклясться, что вы головорез из банды СС. Как вы так живете? – спросила я у Валдиса.
− У меня нет никого, Ольга. Ни родителей, ни братьев или сестер. Никого. А когда нет никого, то на все смотришь по-другому. Моя семья – это моя Родина. Так и живу. Ради нее, − ответил мужчина. − А в остальном я и есть головорез. Как и все мы на этой чертовой войне. Только я не испытываю удовольствия от того, что делаю. Мне нужно это делать. Нужно жить и держать образ хладнокровного штурмбанфюрера СС Гюнтера фон Рица, − ответил мужчина и встав со стула подошел к окну.
− А как же вы? Вы ведь наших ребят, − нахмурившись и зыркнув из-подо лба спросила я у мужчины.
− Две группы из четырех живы, − проговорил Валдис. – Кроме первой и последней, − с грустью проговорил мужчина, понимая, что это будет еще одним ударом для меня.
− Но как? – почувствовав, что по моим щекам предательски потекли слезы.
− Когда погибла первая команда, я замещал фон Герцена здесь во время его отъезда. Пришла анонимная информация о том, что в городе орудует российская диверсионная группа. Причем анонимка пришла сразу всем руководящим офицерам СС, поэтому что-то предотвратить я просто не смог. Группа погибла. Затем пришла еще одна, спустя полтора месяца, и снова пришлось на то время, когда фон Герцен был в отъезде и я исполнял его обязанности. Но в этот раз я уже сделал по-другому. Всю операцию я взял на себя и в ней участвовали только наши люди. Ночью ребят переправили на наш объект, где они проходят переподготовку на разведчиков под контролем Аркадия Сергеевича, в Москву мы это доложили только сейчас, когда все по предателю встало на свои места. Выговор получим за это, конечно, но мы знали, что доносит кто-то оттуда и подай мы информацию о том, что ребята живы, выудить информатора мы уже не смогли бы.
− А кого же тогда расстреляли?
− У немцев всегда есть кто-то в тюрьме, кого можно расстрелять, − нахмурившись сказал мужчина.
− Боже мой! – закрыв глаза проговорила я. – А как погиб Димка?
− С его группой было все иначе. По ней не было донесения, поскольку он, скорее всего, операцию готовил лично и все сведения по ней шли прямиком через него. Группа просто нарвалась на патруль, который в тот день перед отправкой боеприпасов шел дополнительно. Их окружили, но ребята сдаваться живыми не собирались. Димка пытался вместе с одним еще парнем прикрыть остальных, но долго они не продержались. Остальных взяли, я ничем не смог им помочь, − опустив глаза проговорил Валдис, доставая и закуривая сигарету.
− А почему вы все списали на фон Герцена? – недоумевая спросила я.
− Он любитель славы и орденов. Я попросил об одолжении взамен на то, что я отдам все почести поимки ему. Он давно мечтал о повышении, что даже не особо вникал в то, что касалось таких скорых расстрелов в его отсутствие. А за четыре якобы расстрелянные им группы он взлетел теперь туда, куда так стремился, − усмехнулся мужчина, грустно прищурив глаза.
− А что же вы у него попросили взамен?
− Мне нужен перевод на западный фронт. Одобрение, подписанное Гитлером, уже пришло, теперь только за малым дело осталось. У меня будет самое важное задание и если я его выполню, то смогу вернуться в Москву.
− Скажите, а вы подозревали то, что резидент предатель?
− Да, мы его давно пасли. Но доказательств не было и подозрения наверх мы не докладывали, поскольку мне строго настрого было запрещено ввязываться во все, чего не мог делать немецкий офицер. Это мы уже с Аркадием Сергеевичем от себя, так сказать, ввязались в это дело, не желая, чтобы парни наши гибли. И, кроме того, мы не знали, кто сверху сливал информацию. Но сегодня все встало на свои места. – устало сказал Валдис. − Наши с вами задания шли обособленно друг от друга и операции не должны были пересечься. Я должен был быть в Варшаве, но фон Герцену я понадобился здесь и мою поездку отменили, а в последний момент от англичан пришел приказ устранить Миллер как угрозу, завербовав ее или убив. Судьба, я бы так это назвал, − проговорил Валдис, окинув меня взглядом.
− Судьба, − застонав ответила я пытаясь унять подкатывающие рыдания к горлу. − Как он так мог?! – сама себе проговорила я, пытаясь понять, как могла так ошибаться в Андрее.
− Дочка, – усмехнулся Аркадий Сергеевич. – Жив твой Андрей.
− Это шутка такая? – испуганно спросила я.
− Нет, не шутка. Валдис отдал приказ убрать резидента, Жанну и поляков. Андрей жив. Я дал ему возможность попрощаться с той женщиной. Он позже приедет, − ответил Аркадий Сергеевич.
− Почему вы мне не сказали?! Я едва не умерла! – воскликнула я, обращаясь к Валдису.
− Я ждал Аркадия Сергеевича. Без него я не имел права открывать тебе то, что я агент под прикрытием. Он должен был сам это сделать, получив на это разрешение из Москвы.
− А как все то, что Андрей говорил в доме? Это не правда? Или что это было? – поежившись спросила я.
− Когда ты мне сказала, что не Миллер и все рассказала, мне стало ясно, о ком говорил мне резидент как-то, когда просил у меня помощи в продвижении по службе в обмен на ценного заложника. Он не знал, что я русский агент, я же был в курсе того, что он наш человек. Поэтому я с ним и поддерживал тесные дружеские отношения. Когда я вас оставил в доме и поехал в кабаре Лёли, поскольку там была назначена встреча с ним, он мне все выложил. Я попросил встречу с Андреем, якобы для того, чтобы быть уверенным в том, что тот говорит правду. Когда резидент привез меня и оставил один на один с ним, я сказал Андрею чтобы он соглашался на все и как можно дольше тянул время. Мне нужна была вся составляющая команды резидента. Я сам едва пришел в себя, когда увидел, что там находится, как я понял, некогда любимая женщина Андрея. Он тебя очень любит, Оля. Он в тот момент такой выбор сделал, что сомневаться в его чувствах просто грех. Если бы он выбрал Жанну, то мы бы с тобой сейчас здесь не сидели, − сказал устало Валдис.
− А как он вам доверился? – нахмурилась я.
− Я сказал ему пароль, который был один для всех командиров, забрасываемых в Польшу. Поскольку я нахожусь здесь достаточно долго и наблюдаю, то пароль этот Москва сообщила и мне на крайний случай. Вот этот крайний случай и настал.
– Такое только в фильмах бывает, – задумчиво проговорила я, вспоминая тот кошмар, который произошел со мной. – Скажите, а почему в Москве не предполагали даже, что предатель наш резидент? Я и то думала всегда, что это он.
– Потому, что здесь помимо него есть еще несколько людей, которые были под вопросом. Вообще, конечно, было рискованно отпускать вашу группу сюда. Не знаю, чем руководствовались в Москве, ведь информация о том, что в деле будет сама дочь полковника, это ведь как манна небесная была для предателя. Это еще хорошо, что резидент на меня вышел, не зная, что я не тот, за кого себя выдаю, а так бы. Вы бы все погибли. Шкура фон Герцена и отведение подозрений от нашей резидентуры не стоили такого риска. Но с начальством не спорят. К сожалению, – сухо проговорил Валдис, по виду которого было понятно, что он не всегда согласен с решениями Москвы.
– Операция была засекречена должным образом. Отец сам отбирал людей. Он не мог и подумать, что доносчик тот, кто находится, на первый взгляд, так далеко от информации. А оно вот как получилось. Крыса грызла в том месте, где не предполагали. Мне страшно подумать, что было бы, если бы мы не встретили вас, – задумчиво проговорила я, поскольку у меня в голове не укладывалось то, как судьба могла послать нам спасение в лице этого человека.
А еще в тот момент мне в голову пришла мысль о том, что не все в жизни нашей происходит просто так, каждый наш выбор рисует нам картину дальнейшей нашей судьбы. Не спаси я тогда еврейку с ребенком, Валдис просто бы убил меня, а даже если бы и не убил, то у него вряд ли бы появилась симпатия ко мне и наши бы дороги разошлись после того, как он решил, что успешно завербовал Миллер. Судьба словно проверяла меня в тот момент, достойна ли я жить дальше или не стоит ей тратить на меня свое драгоценное время.
− А Васька? Мальчишка, который тогда убегал с лекарствами. Его за что? Что он хотел мне тогда сказать? – спросила я с сожалением, вспомнив не по-детски нахмуренный взгляд маленького разбойника.
− Скорее всего он что-то услышал и понял, что речь шла о вас. Наш резидент ведь занимался поставками лекарств в медсанчасти, возможно, в ночь кражи мальчик и правда узнал что-то, что его и сгубило. Резидент ведь следил тогда за нами, я понял это с его слов, когда он сказал, что видел, как я тебя поцеловал. Значит он слышал, как мальчишка просил тебя прийти к нему.
− Гнида, − зло выругалась я.
− Я пойду, ты объясни ей все, − сказал тихо Аркадий Сергеевич Валдису и вышел из дома.
− Оль, у меня к тебе предложение есть. – помолчав осторожно сказал мужчина. − Даже я по-другому бы это сказал, это приказ, но мне дали право выбирать, поэтому я это право выбора оставляю за тобой. Скоро меня будут перебрасывать на западный фронт. Ты можешь поехать со мной в качестве моей спутницы. История про гибель Штольца и Штайнера пойдет в Берлин, поскольку Андрей вернется в Москву, а Гордеев погиб. Ты же передашь все сводки наверх от имени Миллер о найденном тобой резиденте, которого ты якобы ликвидировала, и поскольку у тебя, ну или у Миллер, свобода действий от высшего начальствующего состава, то если ты будешь подле меня, вопросов не возникнет. Все пароли и прочее, касающееся Миллер, у тебя будут, англичане об этом позаботились, поэтому ты и на этот раз сойдешь за нее на все сто процентов.
− Опять эта Миллер, − вздохнув сказал я. – Я не могу больше носить эту маску, не могу, понимаете?
− Я прошу тебя. Лучшей помощницы мне не найти. Прошу тебя, Оля, − проговорил мужчина, приподняв мое лицо за подбородок и погладив по щеке. – Я не могу представить себе, что ты чувствуешь после всего, через что ты здесь прошла. Но это ведь Родина, Оля, мы должны сделать все.
− Да, это Родина, − глухо ответила я. – Но, можно мне сначала поговорить с Андреем и тогда уже принять решение?
− Конечно, − ответил мужчина, посмотрев на часы. – Время уже позднее, нужно отдохнуть и прийти в себя, Оля. Нужно возвращаться к Лёле. Андрей знает, что ты будешь там. Он приедет, когда посчитает нужным. Нужно дать ему время.
Мне так тяжело стало после этих слов, поскольку я понимала, что Андрею было не менее тяжело после всего случившегося и чем все это обернется для наших с ним отношений было под огромным вопросом. Оказавшись дома у Лёли, я упала в кровать и просто отключилась, настолько я была вымотана. На следующее утро я, едва открыв глаза, выбежала из комнаты и поняв, что Андрей так и не приходил, расстроенная села на кухне пить чай. Через какое-то время на кухне появился и Валдис. Он сказал мне, что я должна пару дней потерпеть общество фон Герцена и доложить ему о том, что якобы я ликвидировала русского резидента. А поскольку это все было сопряжено с докладами, отчетами и прочей беготней, то Валдис попросил, чтобы я это сделала без участия Андрея, давая мне понять, что пока Андрею нужно побыть одному.
Через несколько дней, в течение которых я выполняла приказ Валдиса и закрывала все вопросы по резиденту перед фон Герценом, дабы усыпить его бдительность, я была уже в бандитском убежище Туза с Нинкой. Поднявшись на второй этаж, я прошла в игровую комнату и застала там стоящего у окна Андрея. Подойдя к нему, я села рядом с ним на подоконник.
–Ты меня никогда не простишь за то, что видела и слышала там? – легонько погладив мою щеку спросил Андрей.
Я закрыла глаза и прижалась к его ладони, затем встала и крепко обняв его за шею разревелась.
– Да что ты такое говоришь?! – прошептала я.
Мужчина молча стоял, словно боясь спугнуть это мгновение, затем отстранился и сказал:
– От Пашки пришло извещение. Фон Герцена будут вербовать, используя его беременную девчонку, делать будет это новая группа, которая прибудет сюда, с нас его снимают. По новому приказу я должен сегодня вечером вернуться в Москву. Нина и Туз останутся здесь и перейдут под крыло одного человека, столице нужны свои глаза и уши здесь в таких кругах, а тебе дан выбор. Либо ты улетишь со мной, либо будешь дальше играть Миллер, но уже с Валдисом, – проговорил грустно Андрей, скорее всего боясь решения, которое я приму.
– А…Жанна, ты…? – проигнорировав его речь спросила я, не зная, как спросить о том кошмарном мгновении его жизни.
Андрей убрал мои руки со своей шеи и снова отвернулся к окну. Затем повернулся ко мне и глядя на меня своим коронным стальным взглядом, за пеленой которого он всегда скрывал свою боль, сказал:
– Я похоронил Жанну. Там же, где похоронен и твой муж.
– Ты правильно поступил, – тихо ответила я, поцеловав мужчину в щеку.
– Правильно ли? Заслужила ли она то, чтобы лежать рядом с нашими людьми? Вряд ли… – глухо ответил мужчина, прислонившись своим лбом к моему и по этому жесту я поняла, как ему было тяжело. – Ты прими решение. Самолет сегодня вечером. Либо ты летишь со мной, либо работаешь дальше, – добавил он и направился к выходу.
Недоуменно посмотрев на входную дверь, за которой скрылся Андрей, я подошла к столу и усевшись за него заревела. Где-то спустя пять минут в комнату зашел Туз и присев рядом со мной тихо сказал:
– Он который день уже ни с кем из нас не разговаривает. Видно, что последние события дались ему нелегко.
Услышав это, я почувствовала, как меня начала сотрясать едва уловимая дрожь.
– Боже мой! Он в третий раз ее потерял, – оперев голову на руки простонала я. – И я, получается, косвенно виновата в этом. Если бы не я, то Жанна бы жила здесь и резиденту и в голову не пришло бы выставлять ее жизнь против моей перед Андреем. Если бы не я, он просто бы вычислил, кто предателем был и, возможно, Жанна осталась бы жива! Никто ведь не знал, что она здесь, кроме ее сестры. Да, она шла на поводу у резидента, но она была бы жива. Господи, Игорь, Андрей же меня теперь ненавидеть будет до конца своей жизни! – заревела я.
– Оля, это война. Андрей понимает, что ты здесь ни при чем, – сказал Туз, притянув меня к себе.
– Он может и понимает, но каково ему сейчас! Что мне делать теперь? – спросила я у него, заливаясь слезами.
– Поговори с ним. Я видел, что он в сад вышел. Иди, поговори с ним, – строго произнес мужчина, поставив меня на ноги и подтолкнув к двери.
В саду Андрей сидел на скамье с закрытыми глазами, вытянув ноги и прислонив голову к растущему позади скамьи дереву. Я направилась было к нему, но в какой-то момент остановилась метрах в десяти, не смея сделать ни шагу. Не открывая глаз Андрей сказал:
– Соколова, не одна только ты узнаешь меня по шагам, я тоже где хочешь узнаю легкий шорох твоих туфель при ходьбе. Подходи ближе.
Я робко подошла и заламывая руки тихо прошептала:
– Туз мне все сказал. Ты прости меня, Андрей. Прости, за Жанну. Если бы не я, так не случилось бы. Это я виновата. Это как всегда виновата я. Если бы я знала, то наотрез отказалась бы лететь сюда!
Андрей открыл глаза и посмотрел на меня. В его глазах я никогда не могла ничего прочитать в те минуты, когда его обуревали какие-то тяжелые чувства. Так и в этот раз. Я не могла понять, винил он меня, или нет, или винил себя. Ничего, ровным счетом ничего невозможно было прочитать на лице этого мужчины. Андрей просто молчал, глядя мне в глаза. Но это молчание было самой ужасной пыткой для меня в тот момент. Слезы предательски потекли по моим щекам, и быстро смахнув их я едва кивнула ему. Развернувшись я хотела было уже уйти, как он ухватил меня за руку и легким движением дернув к себе усадил на колени.
– Ну так что, ты подумала? – спросил Андрей, прижавшись губами к моему лбу.
– О чем? – спросила я, начиная реветь.
– Как о чем? Ты обещала подумать и дать ответ, согласна ли ты выйти замуж за меня?
– Ты в такой день, когда тебе так тяжело, о таком спрашиваешь? – заревев пуще прежнего проговорила я.
– Оль, – взяв меня за подбородок сказал Андрей. – Я серьезно.
– И ты не винишь меня? – глядя на него из-подо лба спросила я.
– Конечно нет. Жанна сделала свой выбор. Она многое могла предотвратить, но пошла именно таким путем. Мне просто больно от того, что она вот так, в который раз заставила меня пережить это дикое чувство беспомощности. Она во второй раз меня предала, да и не только меня. Она Родину предала, дочку свою маленькую, которая считает, что ее мама-герой, она и ее предала. Как она так могла поступить?! Я ведь понял тогда, когда говорил с ней, что она отнюдь не беспомощная жертва в этой истории. Она мне не чужой человек, поэтому да, мне сейчас не просто. Я эти несколько дней просто не мог ни с кем говорить, ты уж прости за то, что не приехал сразу к тебе. Мне нужно было побыть одному. Но мое состояние ни в коей мере не касается нас с тобой. Я очень тебя люблю, девочка, – едва улыбнувшись и поправив локон моих волос проговорил Андрей.
– Я бы еще подумала, – успокоившись от его слов ответила я, чем вызвала его недоуменный взгляд. – Но у меня просто выбора нет, и я вынуждена согласиться.
– Это как выбора нет? – нахмурился мужчина.
– А так. Кажется, я беременна, – ответила я серьезно, вызвав этой репликой у Андрея довольный смех.
– Видишь, Соколова, у тебя по жизни со мной ну нигде нет выбора! Ты везде должна поступать так, как положено, – улыбнулся Андрей, затем поцеловал мне руку и добавил, – я рад, что ты у меня есть, Оля, и я рад, что у нас будет ребенок. И рад, что этот ребенок тоже не дает тебе выбора в том, быть тебе дальше Миллер или нет. Обойдется агентура и без тебя. Я передам Валдису, пускай рапортует англичанам о том, что троица немецкая погибла в полном составе.
Лето 1945 год. Москва.
− Ольга Александровна, − проговорила скрипучим голосом строго Антонина Петровна, заходя на кухню. – Ну как вам не стыдно, с таким-то животом и на кухне! Я же сказала, что все сделаю!
− Антонина Петровна, я должна приготовить сама, мне так хочется!
− Хочется ей, − недовольно прокряхтела старушка. – Ох уже мне эти беременные!
− И, кроме того, я очень хочу приготовить для Туза и Нины все сама, я их не видела еще с того времени, как в Кракове их оставила. Вот леплю пирожки и такое внутри чувство, что самым дорогим моим людям делаю! И живот мне в этом не помеха!
− Мама, мама, − протрещала, забегая на кухню Света, которая не иначе как мамой меня называла с того самого времени, как мы с Андреем забрали ее в Москву. − Мишка ведь тоже приедет?
− Да приедет твой Мишка, − заходя на кухню ответил мой отец. – Дай ему хотя бы со своим отцом побыть, ты и так с ним всегда рядом, как хвост бегаешь.
− Так мы как не разлей вода, правда? – улыбнулась девочка, стащив у меня с тарелки еще горячий пирожок, в ответ получив взбучку полотенцем от Антонины Петровны.
В дверь позвонили и я, быстро стянув с себя фартук, побежала открывать. Распахнув дверь, я изумленно ахнула. В коридоре стояли Туз с огромным букетом цветов и Нинка с не меньшим животом, чем у меня. Едва сдерживая слезы, я бросилась на шею Тузу, затем расцеловала Нину и щелкнув в нос прошмыгнувшего мимо меня Мишку сказала:
− Ребята, я так рада, что вы живы! И что у вас будет пополнение, − погладив живот Нинки сказала я.
− Да, и не только у нас, − сделав ответный жест засмеялась моя горячо любимая подруга.
– А вот и будущий папаша, – радостно обнял Туз подошедшего к нам Андрея.
– Я рад, что вы вернулись, – ответил Андрей. – Представляю, чего вы там натерпелись. В Польше не самые лучшие времена ведь настали, после того, как мы с Олей оттуда улетели.
− Это точно. Но, главное, что мы все живы! − сказала Нинка. – Зато я теперь знаю весь бандитский жаргон, умею играть в карты, танцую не хуже любой танцовщицы кабаре и среди людей могу в два счета определить того, кто не чист на руку. После родов мне предложили перейти работать в прокуратуру, − засмеялась она, проходя в зал и усаживаясь на диван. – А Туз у нас так и будет работать в разведштабе и учить постигать тонкости серого мира других курсантов, которым нужно будет вливаться в ряды бандитов. Ему дали звание капитана и биография у него как стеклышко! Спасибо твоему отцу, − проговорила Нинка.
− Нет, это ему спасибо. Он это заслужил, − ответила я и поцеловала Туза в щеку. – Кстати, а почему так до сих пор Туз, а не Игорь? − засмеялась я.
− Потому, что он для меня Туз из колоды моей жизни. Причем козырный, − улыбнулась Нина, прижимаясь со счастливой улыбкой к мужчине.
После веселого застолья, когда уже стемнело и все гости разошлись, мы с Андреем вышли на балкон. С ним мне было так спокойно! Да, именно тихо, ровно и спокойно. И это было самое ценное, что давал в отношениях мне этот человек. Пройдя непростой путь с Андреем рука об руку в тот кошмарный отрезок времени, я поняла, что просто не смогу жить без него и принятое тогда решение быть с этим человеком, наполненное глубокой уверенностью в том, что он, этот мужчина – моя опора, моя стена, моя защита, было самым что ни на есть судьбоносным и правильным в моей жизни. Мне было легко идти с ним рядом со своей ношей, наполненной моими травмами и переживаниями, так как я чувствовала, что нести ее я буду не одна, он всегда поможет и подаст мне руку. И это чувство было намного важнее той всепоглощающей любовной эйфории, которую испытывают молодые влюбленные. Но осознание такого приходит только тогда, когда мы, побитые и сломленные нашими жизненными неурядицами стоим у пустынной дороги жизни, боясь ступить на путь ее неизведанного.
На улице было так тихо, и просто не верилось, что мы, все мы, кто каждый день рисковал жизнью, ступая по скользкой тропе под названием «Страх», победили в этой ужасающей гонке за Победу, давшуюся нам тысячами и тысячами загубленных жизней. Прижимаясь к мужчине, который бережно обнимал меня, я подняла руку и нащупала на груди маленький ключик, висящий на шее как немое напоминание о том, что не так давно, на этом самом балконе Димка предрек мое будущее, сказав, что пройдет время и я буду так же стоять здесь и, смотря на мир, буду знать, что во мне растет новая жизнь.
