Майя Сондер
Два колдующих дитя
Сад Аму.
Тхамар – прекраснейшая долина, которую только довелось видеть Калеабу. Он поднялся выше, чтобы окинуть взором все зеленые холмы, линии рек, что пересекали Аму в самом сердце, и, наконец, ощутить свежесть ветра после порта, провонявшего рыбой и потом. Поднимаясь на склон и цепляясь грязными руками за камни, он думал, почему все города похожи. Тхамар был самым лучшим и чистым местом, где ему только удалось побывать, а Аму – белая столица, казалась волшебной, но вонючий порт был куском от другой картины, совершенно не подходящий по внешнему виду. Тысячи белых домов, посаженные на вершинах холмов и у их подножия, словно говорили о богатстве жителей этого края, а порт был как гниющая рана на чистой коже.
Калеаб сел на траву и скрестил ноги. Он прибыл в точку назначения и совершенно не представлял, где ему искать эту женщину. Старик в Фунс не сказал толком ни слова, и старому воину, жаждущему, наконец, получить свою награду, ничего не оставалось, как искать вслепую. Нежный запах цветов долетел до него с города, и Калеаб вдруг развернулся назад, словно вспомнив о чем-то важном. Он, кряхтя, встал и замотал головой, но так и не увидел тех прекрасных садов, про которые говорили ему все прохожие. Он сплюнул себе под ноги и поморщился – долгие скитания по островам этого жалкого мира вымотали его, а денег на приличный ночлег не было. Глядя на все эти довольные лица, Калеаб жалел, что покинул родные края ради горсти монет.
Все города, в которых он бывал до этого, были шумными, и от огромного Аму воин ждал того же, но жители – сытые, довольные своей жизнью, мирно прохаживались мимо него. Даже дети, одетые в белые одинаковые одежды, просто смотрели на птиц у широкого моста. Калеаб вспотел, пока спускался по склону вниз, прошел по широкой улице, вымощенной белым, как снег, которого здесь никто никогда не видел, камнем и дошел до моста, соединяющего город. Мелкие притоки реки пересекались в середине, образуя почти круглое озерцо, и мост, раскрытый, словно ладонь, нависал над ним. На дорожках-пальцах стояли повозки торговцев, такие же чистенькие и светлые, натертые до блеска, и сверкали под солнцем Аму. Железные короба из светлого металла теснились рядом друг с другом у перил, чтобы не мешать многочисленным прохожим. Торговцы вежливо, с улыбкой показывали свой товар дамам, осторожно подзывая тех, кто с интересом бросал взгляды на диковинные вещицы. Калеаб хотел сплюнуть себе под ноги, но настороженно покосился на двух стражников, что прошли мимо, лениво переговариваясь. Старик прислонился к одному из перил, выбрав место у конца ряда повозок, и уставился на воду, в которой плавали огромные красные караси.
Глядя на всю эту красоту, построенную королем Мали, всей его династией, Калеаб подумал, что мог бы здесь остаться, в этом богатом крае. Он даже представил, как купил бы себе дом, небольшой и не в самом дорогом квартале, подальше от вилл советников, банкиров, учителей и лекарей. Развел бы павлинов и любовался закатами этого великолепного места. Он бы мог путешествовать по всей долине, нашел бы здесь утешение после стольких лет боли и страданий, полученных в Старом мире. Калеаб довольно хрюкнул себе под нос, чувствуя, как от мыслей о беззаботной жизни у него разлилось приятное тепло внизу живота. Он проводил взглядом юную особу в шляпе, опустил взор на ее покачивающийся зад и похотливо облизнулся. Старик подумал о том, что тех денег, которые обещал ему заказчик, должно хватить не только на дом с павлинами, но и на прекрасную женщину, способную скрасить одиночество. Он представил голую наложницу, раздвигающую перед ним ноги, лежа на кровати, и сглотнул слюну.
Калеаб сжал кулаки и отшатнулся от перил, нагретых солнцем. Ему нужно было двигаться дальше. Старый воин обогнул медленных прохожих, перебирая часто ножками, и двинулся к величественному замку, высеченному в одной единственной скале этого места – Тха, туда, где сейчас жил и правил Мали. Калеабу нужно было много времени, чтоб найти женщину. Деньги заканчивались слишком быстро, а в замке могла найтись работа для такого головореза, как он.
Он родился и вырос в Фунс, маленьком клочке суши на краю мира. Когда был ребенком, отец продал его морякам и всю юность Калеаб провел, плавая по морям. Он насмотрелся не только на воду, переливающуюся под лунным светом, не только на свежевыловленную рыбу и жидкую кашу, сваренную толстым несуразным коком, но и на падших женщин, готовых на все за пару монет. Калеаб видел смерть и грязь, чувствовал вонь умирающего мира, и когда, отчаявшись, этот самый мир сдался под натиском Бога, Калеаб, будучи уже взрослым, вдруг понял, что не желает жить в мире, где насилия нет. И он сбежал. Сбежал на острова, где еще можно было прирезать шлюху, где можно было пырнуть наглого проныру, пытающегося стащить кошелек с пояса, а Тавот наступал, превращая даже отдаленные острова в жалкое подобие хорошего Нового мира, где главным законом было: не убей!
И вот он, старый наемник, который жаждал свежей крови и молодой плоти, прибыл на самый законопослушный и чистый остров в поисках женщины, ставшей костью в горле одного прекрасного человека.
У подножия горы, перед стеной замка, слева от главных ворот, располагался храм. Двери его были открыты для всех желающих, тихое пение доносилось изнутри. Калеаб не видел подобной красоты раньше: высокие колонны держали круглую прозрачную крышу, узкие окна часто разбивали собой стены, на которых были вырезаны умелой рукой мастера фигурки людей. Калеаб провел грязным толстым пальцем по алхимику, сместился к учителю, лекарю и остановился на пышногрудой певице. Старик усмехнулся, огляделся в поисках театра, но, не увидев его со своего места, поджал обиженно губу. Из открытых дверей храма вышла пожилая женщина в белом плаще с низко натянутым капюшоном на лоб. Она разговаривала с мальчиком, у которого в руках были огарки свечей.
– Отдай их на переплавку, Строций. – женщина выудила из кармана монету. – Возьми, купи лампадного масла и яблок для госпожи Маргреты.
Мальчишка важно кивнул, будто это поручение было особенным, и резво ускакал прочь. Калеаб позавидовал той прыти, с которой он пустился бежать, и погрустнел. Как быстро пролетело время, подумал старик, и поднял глаза на женщину в белом. Она внимательно смотрела на него и улыбалась.
– Вы не из этих мест? Ваша одежда совсем прохудилась.
Женщина обвела взглядом потрепанную одежду темных цветов, выделяющуюся среди местных нарядов, и вернулась к морщинистому лицу. Калеаб покачал головой и натянул свою самую доброжелательную маску.
– Вы правы, госпожа, я одинокий путник.
Пение, доносящееся из храма, умолкло. Женщина сбросила капюшон, показав седую голову, и отошла в бок, чтобы пропустить прихожан, выходивших из дверей.
– Вы голодны? Вам нужна какая-то помощь?
Калеаб сунул руку за пазуху, достал смятый небольшой лист бумаги, на котором был нарисован портрет.
– Я ищу эту особу. – старик протянул раскрытую ладонь.
Женщина внимательно осмотрела портрет и покачала головой.
– Не могу вам помочь, господин. Я редко ухожу далеко от храма, а среди молящихся ее не было.
Калеаб грустно вздохнул, будто вся тяжесть мира свалилась на его плечи, и спрятал лист бумаги.
– Пройдемте, накормлю вас. – женщина ласково дотронулась до плеча мужчины.
Калеаб подумал, что хуже от сытного обеда ему не станет, и покорно пошел следом за госпожой. Внутри было тепло и светло – солнце освещало храм через прозрачную крышу, подчеркивая богатое убранство, пахло дымом и расплавленным воском. По бокам круглого зала у стен стояли сотни свечей на высоких круглых подставках, а вьюнок, обвивающий их ножки, был заботливо пущен вдоль пола. В центре зала стояла статуя Тавота – человека с головой быка. Хотя вряд ли Бога можно было назвать человеком, но скульптур изобразил чудовище так, чтобы приблизить его анотоморфно к людям.
Калеаб сел на предложенную подушечку, брошенную на чистый пол. Он оказался среди служительниц храма, что отдыхали после молитв. Каждая из женщин улыбнулась старику. Кто-то подал ему миску с кашей и куриной ножкой, пока мужчина рассматривал статую, затем ему протянули чашку с вином и кусок сливового пирога. Калеаб неторопливо наслаждался едой, глядя, как женщины шили ажурную фату, перекладывая длинный отрез ткани на колени друг другу.
– Для невесты нашего короля. Я Саунар, – представилась женщина, что привела старика в храм. – Это – мои младшие сестры.
Она указала на остальных и села на каменную скамью, стоящую поодаль, чтобы не мешать.
– Король Мали женится? – спросил мужчина, скребя ложкой по стенкам миски.
Саунар кивнула и снова улыбнулась, протянула руку к фате, провела пальцами по белой ткани.
– Да, люди так радуются этой новости, усердно молятся в храме. Невеста из семьи правителей Приама. Дочь короля Самоса – Ювэр. – она отпустила ткань и посмотрела на статую. – Благословенна будь павшая королева Каро. Жаль, что действующий король острова алмазов расправился со своим братом.
Калеаб осторожно отодвинул пустую миску, на дне которой осталась лежать кость, и спросил:
– Вы никогда не видели королеву Приама? – его сердце забилось чаще, ведь именно она была нарисована на портрете, что покоился в кармане старика.
Саунар опустила на него глаза.
– Никогда, к моему великому сожалению. Жаль, что она и маленькая принцесса погибли.
Не погибли, старая ты дура, подумал Калеаб, но вежливо кивнул. Хоть старик не верил в Бога, все же в этом месте он не испытывал тревоги. В этом месте отступали печали, а сердце наполнялось теплом, да и курица, съеденная пять минут назад, была сочной, что подняло настроение путника.
Он встал, поклонился женщинам, начавшим напевать очередную молитву, и покинул храм пока солнце не зашло за горизонт.
– Тебя выдает гнев! – выпалила Литта и съежилась.
Каро с горящим от злости взглядом медленно повернулась к дочери.
– Что ты сказала?!
– То, что ты не из этих мест, тебя выдает гнев! – Литта обвела рукой дома и жителей, занятых своими повседневными делами. – Посмотри на них, на их лица – они счастливы!
– Меня выдает мой усталый вид и платье, что не знало стирки.
Они прятались у всех на виду, стояли в тупике дома, рядом с лавкой булочника. Из открытых дверей слышалась мелодия, что напевала хозяйка – полная женщина с короткими волосами медного цвета. Она совершенно не обращала внимание на людей, стоящих у нее на заднем дворе рядом с мешками, полными мукой.
Каро села на землю. Ее платье, некогда ярко желтое, теперь было грязным и выцветшим. В ней самой мало что осталось от королевского величия: ни украшений на шее, ни дорогих туфель, лишь уставший, но все еще властный взгляд.
Она прикрыла лицо руками – Литта подумала, что ее мать собралась лить слезы, и села с ней рядом. Девочка обняла хрупкие плечи, своей ладонью провела по голой шершавой коже.
– Все будет хорошо, мама!
Каро отняла руки и всмотрелась в зеленые глаза дочери, такие же огромные, как у нее самой, черные волосы обрамляли тонкое худое лицо. Когда-то эти локоны блестели под палящим солнцем, сейчас же были похожи на гнездо птицы.
– Ты так похожа на отца, милая. – она улыбнулась, что бывало с ней редко в последнее время, и дотронулась до темной кожи дочери. – Ты мой дар и мое проклятие, Литта! Как бы мне хотелось повернуть время вспять и отыграть все иначе.
Литта не поняла слов матери. В последнее время Каро все больше разговаривала сама с собой или молилась в одиночестве, предоставляя дочери много времени на собственные размышления.
Каро поднялась с земли и отряхнула платье, хотя в этом не было нужды – дороги были вычищены до блеска. Полуденное солнце припекало, в воздухе пахло свежеиспеченными булочками.
Литта продолжила сидеть у мешков с мукой, глядя на профиль Каро снизу вверх. Ей было грустно жить воспоминаниями о некогда веселой и свободолюбивой женщине, теперь приходилось довольствоваться незнакомой госпожой с глазами матери.
Они двинулись дальше, к мосту. Каро еще раз бросила взгляд на стражников, что стояли у главных ворот, на длинную дорогу, ведущую вверх, к замку, и оскалилась. Они не пустили ее к Мали, не пустили даже к советникам. Тупые болваны!
Литта понуро плелась сзади, уставшая и голодная, пытаясь прикрыть грязные пятна на потрепанном платье. Они с матерью давно забыли звон монет, питаясь отбросами и прячась по углам, как крысы на корабле. Еще большую тоску по дому навевало солнце, почти такое же жаркое, как в Приаме. Литта была благодарна пышной растительности и белым домам, что прогоняли видения девочки о песчаных бурях.
Каро повернула голову в сторону садов, где они должны были быть, и увидела туман. Красные цветы Сириса – огромного дерева с выступающими корнями над землей и белыми листьями, являлись людям к закату, когда туман отступал к воде и открывал вид на прекраснейшее старейшее дерево, единственное оставшееся в своем роде. Город засыпал, а сады за Сирисом распускались под лунным светом. Огромные кусты роз с шипами, папоротники, вечнозеленые, прячущиеся в тени пионы, ландыши и мимозы – все они оживали к ночи.
Каро так пыталась всмотреться в туман, что не заметила такого же рассеянного мужчину, идущего навстречу. Они столкнулись у подножия моста, и женщина чуть не упала, налетев на него.
Калеаб хрюкнул от неожиданности. Обычно он подмечал, когда на него кто-то шел, но в этот раз реакция его подвела, но судьба наградила, ведь именно эту женщину он и искал. Старик узнал ее сразу, хотя видел только старый портрет на замызганной от времени бумаге. Он почувствовал, как от нее пахло песками Приама, видел, как выделялась ее кожа среди бледнолицых жителей Аму.
Он схватил ее за руку, пребывая в азарте от неожиданной встречи, и заметил девчонку, маячившую за спиной стройной красотки. Женщина шумно запричитала на старика, попыталась вырваться. Она вцепилась в край его рукава, сжала со злостью. Калеаб почувствовал силу в ее хрупких руках, но ладонь не отпустил.
– Прекрасная попытка улизнуть, Каро Михиледжи, беглая королева Приама. За твою голову положена награда! – Калеаб усмехнулся, когда женщина замерла и поджала губы.
Жители, проходящие мимо, с опаской смотрели на троицу. Литта в ужасе застыла, раскрыв рот, судорожно ища глазами стражников. Ее мать злобно шикнула на старика, но перестала вырываться, от чего он, не ожидавший такой реакции, приподнял кустистые брови.
– Не ори так, идиот! Мало мне одного наемника? Сколько вас таких ходит по долине? А? Жалкие псы Старого мира! – она резко дернула руку на себя, надеясь, что старик ее отпустит, но Калеаб лишь хитро прищурился и посмотрел в открытую сумку, висевшую у него на поясе – там внутри лежал нож.
Каро проследила за его взглядом и гордо вскинула голову.
– Сколько он заплатил тебе?! Я дам больше, если ты оставишь нас с дочерью в покое!
Калеаб осмотрел женщину с ног до головы и с недоверием впился ей в глаза.
– Думаешь, я поверю, что у тебя есть деньги?
– Есть, но до них нужно добраться. Я бы не предложила, если бы у меня нечего было. Ты забыл, болван, что находишься на территории Нового мира?! Все твои угрозы пустой звук, – она прищурилась и усмехнулась. – Или ты готов понести кару за убийство?
Калеаб рассмеялся, обнажив руины желтых зубов.
– Думаешь, мне заплатят за твою смерть?! Мне достаточно привезти вас двоих в Приам, там уж король Самос сделает с вами все, что пожелает, госпожа. – Калеаб посмотрел за спину женщины, стараясь держать в поле зрения и девчонку.
Литта схватила мать за другую руку, но женщина с легкостью ее сняла, резко дернув плечом.
– Это я должна нанимать головорезов! Я пострадавшая сторона! – она брезгливо скривилась. – Хотя, видно, кошелек моего дорогого Самоса уже не так толст, как раньше, и он не может позволить себе нормального наемника. Прислал за мной побитую шавку!
Калеаб был ниже Каро на голову – пухленький, с короткими кривыми ножками, в старой потрепанной одежде, он действительно выглядел оборванцем, но в отличие от женщины с ее дочерью, этот образ старик создал себе сам. Так он меньше привлекал внимания, мог затеряться среди бездомных, обмануть и обхитрить своей беспомощностью более сильного воина Старого мира.
Калеаб отпустил руку женщины – на ее темной коже остался еле заметный след от цепких пальцев старика.
– Король Самос обещал заплатить пятьсот золотых монет, сколько дашь мне ты?
Каро поправила платье, отряхнула невидимые пылинки.
– На острове Цве остался мой сундук. Я отвезла его, когда уже была замужем за Воридером, – она чуть отвела голову в сторону и прошептала. – Видимо чувствовала, чем может закончиться вражда братьев.
Калеаб молчал, внимательно слушая беглую королеву. Литта жалась к матери, а та, словно забыв о единственной дочери, никак не реагировала на прикосновения.
– Я отдам тебе все сокровища, что там хранятся. – тихо сказала женщина.
Солнце стало садиться за горизонт. Торговцы, сложив свои товары, что не продали за день, вальяжно разговаривали друг с другом, сбившись в неровный круг. Дорожки опустели, город резко затих, запахи притупились, мир к ночи потерял яркость.
Троица не заметила, как мимо них стало ходить меньше людей. Они были так поглощены общением, что окружающий мир со всеми его особенностями и заботами перестал существовать.
– Неужели ты так дорого ценишь свою жизнь?! – спросил старый воин. Для него деньги были единственной слабостью, и те, кто готов был с ними с легкостью расстаться, казались сумасшедшими.
– Не свою, – ответила Каро, оскалившись. – Поможешь нам добраться до Цве, заберешь сундук и забудешь про нас.
– Ты ведь не за сундуком туда скребешься, змея? – Калеаб, почувствовав легкую добычу, пребывал в азарте.
Он забыл поблагодарить вселенную за столь щедрый подарок, в одно мгновенье забыв о том, как долго искал этих двоих, как собирал сведения по крупицам, показывая старый портрет незнакомцам.
Каро осмотрелась и, словно только вспомнив про дочь, остановила на ней удивленный взгляд.
– Мне нужны монеты, – она вновь посмотрела на старика. – Пойдем обговорим детали.
И, не дождавшись его ответа, женщина двинулась по дороге.
– Хочешь, чтобы я платил за тебя? Немыслимо! – Калеаб бросил ей в спину возражения, но слова вышли не такими грозными, как он хотел.
– Пойдем, старый болван, покажу тебе одно место. Клянусь Тавотом, там невероятно.
И Калеаб пошел следом за ними. Старик усмехнулся себе под нос – Каро порадовала его своим поведением. Он редко встречал на своем пути таких, как она – резких, гордых, злобных. Калеаб смотрел вслед этой женщине и чувствовал обман, но продолжал следовать по белым дорожкам среди белых домов. Оказавшись снова возле моста, они свернули направо, вниз, обогнули еще несколько домов, двигаясь в сторону порта.
Каро не доверяла никому и этому проходимцу тоже, но он был единственным из всех наемников, кто смог выследить их, а это значило, что в его маленьком черепе были мозги, а не жижа. Женщина поблагодарила Тавота за подарок в виде воина и подумала о том, как будет действовать, когда они доберутся до Цве.
Привычный туман, воняющий, как дохлая рыбешка, поднялся к дальним холмам, оголив месяцеобразный берег, и открыл красоту.
– Сад Аму, – выдохнул Калеаб.
– Да-да, – равнодушно махнула Каро, идя дальше.
Калеаб забыл, что нужно смотреть под ноги – он хотел увидеть каждый листочек огромного дерева, белого, как дома долины Тхамар. Верхушка дерева пряталась в темных облаках. Когда они подошли ближе, мужчина взглянул на корни, устилающие землю – прямо в них росли красные цветы, малюсенькие, словно капли крови, они очаровывали своей необычной красотой.
– Не трогай цветы – они ядовиты, – Каро пробралась вглубь, переступая осторожно, не желая нарушить их покой. Она нежно убрала с пути свисающие ветви и подошла к стволу.
Калеаба затошнило. Он чувствовал себя таким беспомощным рядом с этой громадиной, словно дерево могло свалиться на него в любой момент.
– Когда я увидела его в первый раз, у меня тоже кружилась голова. – Литта подбодрила старика улыбкой, глядя на его неуверенные шаги.
Каро дотронулась до столба и прильнула к нему лбом. Она тихо зашептала, поглаживая ладонью рельефную кору. Калеаб знал, что тех, кто молится Тавоту, нельзя беспокоить. Он оглянулся и увидел в стороне груду вещей, на верхушке которой лежали дырявые туфли. Литта подошла к ним, присела и принялась копаться, не обращая внимания на то, как вещи падали в разные стороны.
– Вы ночуете здесь? – спросил он, приближаясь к девочке.
Литта кивнула.
– Мама говорит, что никому из этих дураков не придет мысль о том, что здесь может кто-то прятаться. – она передразнила мать с улыбкой на устах.
Калеаб взглянул на Каро, стоящую у ствола.
– Она у тебя странная, конечно, но… Есть в ней что-то поистине королевское…
Литта пожала плечами и уселась, устроившись на мешке, таком же грязном, как ее босые ноги. Желудок громко заурчал, и девочка смутилась, пытаясь прикрыть звук ладонью. Калеаб присел рядом, скрестив ноги. Литта молча уставилась вдаль, пытаясь рассмотреть меж листьев воду и корабли в порту, старик же украдкой рассматривал ноги девочки. Он скользнул взглядом к бедрам, к треугольнику, образовавшемся из складок платья, когда девочка положила одну ногу на другую.
Каро закончила молитву и отстранилась от ствола. Она погладила его, в этом жесте было столько любви, словно дерево было беззащитным ребенком.
– Что ж, – сказала она, выдохнув. – Я показала тебе знаменитый сад Аму, и у меня есть для тебя история. Слушай внимательно своими старыми, забитыми серой ушами!
Каро села на корни, туда, где не было цветов. Литта продолжила смотреть вдаль, подперев ладонью подбородок и уперев острый локоть в свое колено. Старик наклонился вперед, будто это могло помочь лучше слышать слова наглой и самоуверенной женщины.
– Что ты знаешь о Приаме? – спросила она и скрестила руки на груди. Надменный взгляд Каро прожег переносицу старика.
Калеаб нахмурился.
– Город, стоящий на алмазных песках. Самый первый остров, что очистился от войны и перешел на сторону Тавота.
Каро закатила глаза.
– Алмазы, добытые в Приаме, кормят весь этот напыщенный край и не только этот! Шахты работают круглые сутки, чтобы утолить голод мерзких жирных засранцев, пытающихся разбогатеть на опустошении чужих ресурсов.
Выпалив злобные слова, Каро расставила ладони на земле и принялась гладить, закрыв глаза.
– Песок теплый, нежный. – она будто схватила горсть и высыпала себе на колени. – Я любила это солнце и горячий воздух, пронизывающий насквозь. Я родилась в Цве. Ты и представить себе не можешь, через что пришлось пройти. Те сухие, как кость места я тоже не забуду. Меня отдали Алаю, королю Приама, как рабыню, но я сумела проложить путь к власти.
Каро улыбнулась, будто те времена были приятными.
– Я откусила мочку уха его старшему сыну, когда он захотел взять меня силой. Я сказала, что лягу в постель только со своим мужем и Воридер женился на мне, – она рассмеялась. – Для всех Воридер был почти Богом – сильным, с пронзительными зелеными глазами, умным, рассудительным, а для меня же, всего лишь человеком слабым, готовым на многое ради своих желаний.
Каро посмотрела на дочь, и Калеаб проследил за ее взглядом. Литта удивленно подняла брови – раньше мать таких слов не произносила. Каро хвалила своего мужа, говорила о его уме и характере, сейчас же в словах матери появились нотки надменности и презрения.
– Жизнь была довольно сносной, пока Самос, этот жестокий человек, не лишил меня того, что мне было дорого. Я, закрывая глаза, помню кровь и кишки на своей кровати… Помню мутные глаза Воридера, раскрытые с ужасом. Самос расправился с братом и бровью не ведя!
– И как же он сделал это? – спросил Калеаб.
– Приказал своему Митши, – брезгливо бросила Каро.
Воин рассмеялся.
– Митши? Они вымерли, когда я был еще ребенком.
– Первого я получила после встречи с Тавотом и привезла с собой на Приам. Остальных привез Алай с края теней, из места, в котором я выросла – Цве. Там они водятся до сих пор, старый идиот. Ты столько живешь на свете, но ничего о нем не знаешь!
Калеаб промолчал, а Каро тем временем разошлась не на шутку.
– Самос убил отца и брата, убил быка своим эгоизмом. Перечеркнул все мои труды один махом! А-а-а! Как же я ненавижу этого человека! Если бы у меня было больше времени, я бы порвала его горло голыми руками. Но нам нужно было бежать.
– Складно, но все же… Самос убил двоих крепких мужчин, но с тощей женщиной справиться не смог?! – ответил Калеаб, раскинув короткие ноги.
– Ты думаешь, меня так легко убить, дурак! – вспылила Каро. Ее карие глаза вновь налились гневом. – О да, Самос пытался! Он натравил и на меня Митши, но ублюдку не повезло – за меня заступилась моя дочь. Она вовремя вырвалась из-под стражи.
Калеаб взглянул на Литту и стал сомневаться еще сильнее во всей этой байке.
– Великий Приам, стоящий на песках источник алмазов, стал под гнет Самоса. Ты – его законная королева, хочешь забрать власть назад, правильно? А тот Митши, как вы сбежали от того быка?
Каро прикрыла руками глаза.
– Ну что за идиот! Моя дочь убила его! Она та, кто может подчинить себе любого Митши. Это дар Тавота – мы узнали об этом в ту ночь. Чтобы приказать что-то Митши, нужно установить с ним зрительный контакт. Одних слов недостаточно – нужно смотреть в его огромные глаза.
Калеаб открыл рот, чтобы перебить Каро, и она зашипела на него.
– Тот Митши нам не поможет – тупой бык со сменой хозяина умер, вернулся к Тавоту и переродился. Нам нужен новый. А нового можно достать на землях Цве, без вояки нам туда не попасть. Когда мы достанем быка, чудовище, что может перебить тысячу человек и сожрать, спрятать в своем чреве, мы вернемся в Приам и посадим на трон законную королеву.
– А как же я? Моя награда?
– Награда найдет своего героя.
Калеаб почесал грязную щеку и почувствовал, как под сальными пальцами скаталась грязь.
– Сомнительная затея.
Каро нагло усмехнулась, откинула голову назад, натянула на тощие колени старое платье.
– Что ж, тогда можешь попытаться убить нас. А, нет, ты же боишься кары Тавота, иначе не пошел бы за нами так безропотно, – она чуть подалась вперед. – Ты, наверное, видел болячки Самоса?! Не хочется мучиться остаток своей жизни, как он, верно?
Литта затравленно смотрела на мать. Ей было скучно слушать ее речь, все ее мысли были заняты пустым желудком. Каро тем временем, как заправская актриса, принялась жестикулировать изящными пальцами.
– С другой стороны, кто сказал, что твоя кара за убийство будет такой же… Хм, у тебя ведь может отвалиться хер или вытечь глаза. Кажется, я знала одного пройдоху, порешившего свою жену за измену, так у него за ночь отвалились ноги. Бедняга умер от потери крови, его сестре так и не удалось отмыть до конца пол в доме…
Каро сделала вид, что задумалась. Калеаб хмыкнул.
– Доберемся до Цве, ты найдешь быка, я заберу сундук и разойдемся? – глаза старика хитро прищурились.
Беглая королева медленно перевела взгляд с кроны дерева на Калеаба.
– Что, если я предложу тебе еще кое-что?
Литта поднялась на ноги – стало холодно. Девочка подошла к тюку с тряпками и, присев рядом, стала искать, чем бы укрыться на ночь. Она выудила тонкие штаны, а под ними, в выемке, созданной вещами, обнаружила сокровище – краюху заплесневелого хлеба. Она оглянулась на мать и Калеаба, все еще перекидывающихся взглядами, и подобно воровке, быстро сунула руку в тюк. Нащупав твердую шершавую поверхность хлеба, Литта повернулась к вещам, склонилась так низко, насколько могла, и впилась зубами в хлеб, словно волчица в свежее мясо. Она почувствовала гнилостный запах, почувствовала боль в челюсти, когда ее зубы сомкнулись на твердом хлебе и, не сумев откусить ни куска, принялась обсасывать краюху, как теленок вымя матери.
– И что же ты хочешь мне предложить?! – равнодушно спросил Калеаб. Он пытался не выдать свое волнение, но предвкушение большей добычи, чем ему сулил Самос, быстро вскружило голову.
– Если ты вернешься с нами в Приам и встанешь на нашу с дочерью сторону, я подарю тебе дом, рабов и наложниц. Я должна быть уверена, что точно смогу свергнуть этого лживого ублюдка и мне не помешает любая помощь.
– У Самоса есть дочери… Их тоже нужно убить? Они красивые, я бы предпочел найти им лучшее применение. – Старик жадно облизнулся, почувствовав сексуальное возбуждение.
– Они хорошие девочки, и их смерть принесет страдание только их матери. Самосу нет до бедняг дела. – ответила Каро Михиледжи с легким презрением.
Они замолчали. Калеаб раздумывал над словами женщины. Пять лет назад он слышал эту историю о захвате власти в Приаме. Город и правда был богат, и никто из королей не стал вникать, что именно там произошло. Алмазы продолжали поступать в казну, новый король не развязывал войн – что еще нужно было для правителей соседних островов? Никто и не думал о покалеченных судьбах, об утрате и горе, таком далеком, словно свет звезд. Калеаб прикинул все варианты, даже если эта женщина и обманывает его, и там, на острове нет никакого сундука, он всегда сможет убить ее, лишь зайдя в воды Старого мира. Старик глянул в сторону Литты. А девицу потом заберет себе, подумал воин и опять облизнулся. Он уже представил, как бы позабавился с ней, и, возможно, вариант с отсутствием сундука ему больше пришелся бы по вкусу.