Лина Вальх
Влюблённые
Наконец, Джанет еще раз судорожно втянула в себя воздух и, скрипнув покосившимся под ней стулом, прочистила горло.
– Я думала, я смогу помочь ему, направить, сделать лучшей версией того, кем он был. Удивительно, но он был в некоторой степени… невинен? как ребёнок. И как ребёнок жесток, – с горечью усмехнулась Джанет. – Все его существование обязано собой моим братьям и сёстрам. Они… Моё влияние распространилось и на них. Удивительно. Их тяга создавать выходила из-под контроля. Они не улучшали то, что было. Только создавали, создавали и создавали. Бесконечный круг. А когда хаос вокруг них достигал предела, приходила я, и все начиналось заново. Вечный цикл рождения и смерти, который нужно было замедлить, позволить мирам существовать и перестать их множить, плодить как виноград на ветвях, но это… было слишком сложно.
Мокрый мох, отдалённое тиканье часов, запах свежих булочек из кофейни на углу, перекрикивание птиц за пределами крепостных стен. Мальчик, бросающий свой мяч в стену соседского дома. Капающее мыльной пеной на асфальт белье и отборная французская брань. Бьющие себя по бокам хвостом коровы и кот на подоконнике. То самое чувство, когда читаешь книгу, но мыслями уносишься слишком далеко от происходящего и едва можешь вспомнить последнее прочитанное тобой слово – Эйлин пыталась сосредоточиться на Лане, на неё словах и интонациях, но вместо этого каждую долю секунды ловила себя на том, что вместо этого в ее голове возникают все новые и новые картинки незнакомых ей городов и раздражающие нервы ссоры людей. Она щурилась, медленно дышала, вглядывалась в темноту перед собой, сквозь которую просачивался мутный образ Джанет, и молилась, чтобы через секунду на месте ее подруги не оказался ведущий какого-нибудь юмористического шоу.
Приторная пудра парика. Треск костров. Вой людей и животных. Эйлин засасывало в бесконечный пёстрый тоннель. Картинки сменяли одна другу, пока она тщетно ловила их удочкой без лески и крючка. Программа новостей и детский мультик про бурундуков. Огненный гриб. Маленькое тесное раскалённое помещение наполненное жужжащими мухами. Запястья зачесались. Хотелось вырваться и скинуть с груди каменную плиту. Хотелось сделать хотя бы маленький глоточек свежего воздуха. Стекающая по эшафоту кровь. Взлетающие в небо семена одуванчика. И прицепившийся к вещам чертополох. Эйлин подавила рвотный позыв от накатывающего головокружения. Пар от автомобиля. Ржание лошадей и морской прибой. Она неслась вперёд на бешеной скорости, обдирала руки об узловатые стены реальности и щурилась от слишком яркого света. Свежее белье, шиповник после дождя и корица. Мокрый асфальт. Радужные разводы на лужах и скошенная трава. Шелест деревьев. Стрекочущие светлячки и каменный алтарь посреди леса.
– Один раз, – голос Джанет прорывался сквозь смешивающиеся потоки чужих голосов, хватал Эйлин за руку и утягивал за собой к поверхности расходящейся кругами реальности, обратно в небольшую сырую комнату, ставшую ей уже родной за несколько дней, – они уже избавились от него, разорвали на маленькие кусочки и раскидали по всему уголкам Вселенной. Он… – Джанет сглотнула, – он медленно восстанавливался, но эти миры, эти создания, бесконечные разрушения и попытки поддержать то немногое равновесие, что устанавливалось, подпитывание результатов нашего созидания, это все… Уничтожало его. Этот мир один из немногих, что все еще существует. И он же самый древний. Именно здесь все началось. Бесплотная материя едва ли может противостоять облачённым в кости и кровь Духам на пике расцвета их сил. И мы создали его – идеальное создание, сосуд по подобию человека, наполненный знаниями всего мира. Я вложила в него тот кусочек, что сохранила. Я вдохнула в него жизнь, распалила внутренний огонь. Но я не могла предположить, что моё создание обернётся против меня.
Джанет замолчала на несколько мгновений, с силой сжимая руки Эйлин. Кончики ее пальцев стали горячее, распалились и готовы были обжечь кожу Маккензи, оставив на той красные пятна – но Эйлин лишь поджимала губы, ощущая, что оттолкни она сейчас Джанет, и пути назад уже не будет.
Джанет молчала, потому что была обижена. Она имела на это полное право, но оставлять Эйлин в неведении было полным преступлением. После всего, через что они вместе прошли, после всего, что их связывало, вот так сидеть и молчать оказалось для Эйлин сродни предательству, сродни… Она тряхнула головой, бессильно хмурясь от зияющих в памяти черных пятен. Там было что-то важное, что-то, связывавшее их двоих прочнее, чем просто десять лет знакомства. Джанет была обязана помочь ей вернуть эту память, но вместо этого она молчала, как будто столь долгого расставания было для неё мало.
– Он сильнее, даже ослабленный он остаётся тем, кто внушает ужас всем высшим существам, кто может уничтожить этот мир щелчком. Пусть я и… – Джанет повела плечами, и ее ладонь выскользнула из руки Эйлин, – внесла некоторые изменения в конструкцию его сосуда. Его тело всего лишь слабая человеческая оболочка. Его сознание – бесконечная вереница событий и вероятностей, он видит все и абсолютно ничего, он находится в каждой точке этой вселенной, но не видит стоящей перед носом кружки с кофе. Он сильнее меня, но его разум нет. А люди склонны совершать безумные поступки.
Эйлин хотела было хмыкнуть: большего оскорбления она в жизни не слышала. Джанет делала вид, что ее просто нет. Говорила о ней так, будто ее не было рядом, словно она не сидела и не заглядывала ей в глаза, ловя каждое слово.
– Ты его любишь? – неожиданно для себя выпалила Эйлин: эти слова не были ее собственными, она не чувствовала, как ее губы шевелятся, но голос явственно раздался в ушах, а Джанет рассеянно хмыкнула. – Что?! Не смейся! Я слышу, как ты говоришь о нем. Я не представляю, кто он и где сейчас, но, уверена, что он…
– Ты сейчас сидишь передо мной, Эйлин. Не говори мне то, чего не знаешь. Если бы он любил, то – Джанет осеклась. – Неважно.
Джанет пахла цитрусами, она покалывала на языке кисло-сладким привкусом и вспыхивала в сознании ярким образом. Она погрузилась в свои мысли, заламывала руки и смотрела куда угодно, кроме лица Эйлин. Хотя Маккензи этого даже не могла видеть – только чувствовала и сдерживала полуулыбку, представляя, насколько сейчас она жалко выглядит: стоящая на коленях, в чужой вытянутой одежде и с раздражёнными слепыми глазами.
И все же образ Ланы… Джанет то и дело пробивался сквозь темноту, искрился и тут же гас, стоило Эйлин попытаться поймать взгляд подруги.
– Чего ты хочешь? – просипела Эйлин, осев на пол.
– Как и ты, – рассеянно пожала плечами Джанет. – Вернуться домой. И помочь мне это сделать можешь только ты, Эйл.
«Только ты можешь помочь нам», «Этому городу нужен герой» и «Народ никогда не забудет твою жертву» – кажется, именно так всегда говорили героям-неудачникам, на которых резко сваливались сверхспособности и всемирная слава. Неудачницей Эйлин себя не считала, да и славу планировала добиться другим способом – через сцену и немногочисленные на первый взгляд, но достаточно существенные связи отца. Но почему-то чувство, что на неё пытаются взвалить ответственность за весь мир только сильней укоренялось в сознании Эйлин.
И ее пугало лишь то, насколько внутренне она была к этому апатична. Словно это было очередной домашней работой, которую нужно выполнить к пятнице, а не то мистер Дженкинс будет расстроен и вызовет ее «безалаберного отца к директору». Она безуспешно пыталась найти ту самую кнопку на тумблере тревожности и паники, ту самую кнопку, за которой последует истерика осознания и беспомощности, но вместо них перед ней лежал лист бумаги, испещрённый кривыми зигзагообразными линиями шумящего телевизионной профилактикой сознания. Ничего. Только болезненная ухмылка на губах, темнота и опускающиеся от одиночества плечи. Ничего, что могло бы скрасить ее пребывание внутри собственного опустевшего сознания.
«О нет. Нет-нет-нет, – запротестовал голос в голове с такой силой, что Эйлин непроизвольно потянулась рукой к виску, прижимая к коже кончики пальцев и массируя пульсирующую чужим возмущением вену. – Нет. Ты не должна позволить ей это сделать!»
Как же назойливо. Словно маленькая вездесущая муха, от которой нельзя было спрятаться.
Голос звучал слишком экспрессивно для обычно ненавязчиво-ироничной манеры незримого собеседника. Эйлин вздохнула – мир вокруг неё начал затухать, погружаться в полумрак уплывающего кадра; голос Джанет звучал приглушённо, из-под нескольких толстых одеял, а все внимание Маккензи теперь было направлено внутрь себя, растекалось по венам и преследовало неуловимый голос, пока не зацепилось за его яркую вспышку где-то на самом краю сознания, заставив прервать свой импровизированный побег и поговорить.
«Почему?» – осторожно потребовала Эйлин, прикусывая щеку.
«Я… – голос осёкся. – Не могу. Ты не должна позволить ей вернуться обратно. Она не должна совершить эту ошибку и снова…»
Джанет ждала – Эйлин чувствовала на себе ее пристальный изучающий взгляд. Тот самый взгляд, которым она всегда смотрела, сделай она что-то не так. Тот самый взгляд, которым награждали всякого, что собирался усомниться в силе Джанет.
– Я не думаю… – Маккензи мотнула головой; несколько прядей налипли на мокрый от пота лоб. – Я не думаю, что я смогу тебе в это помочь. Я даже не знаю, кто я, – голос сорвался на хрип, и Эйлин зашлась кашлем, подавившись скопившейся от долгого молчания слюной.
Ложь. Она знала, кто она. Он жаждала быть собой, но вместо этого глупо строила глазки каждому, терпела разливающийся в сознании чужой голос и молила о помощи первого встречного. Слабая и жалкая Эйлин Маккензи, отрицающая очевидные вещи.
«Снова встретиться с моим отцом? У тебя ведь именно из-за этого такая реакция? Что он сделал? – не давая голосу ответить на один вопрос, тут же затараторила Эйлин. – Этот поцелуй – он был на самом деле? Почему мне кажется, что я это помнила, а потом…»
«А потом словно кто-то усиленно заштриховал это событие? – усмехнулся голос, и его тон сквозил горечью. – Да, этот поцелуй, этот балкон – они реальны. И именно поэтому я вынужден настаивать на том, что ты не можешь позволить ей вернуться.»
«Боюсь, если Лана… Джанет, – Эйлин раскатала настоящее имя подруги по языку, морщась от притворно горького вкуса, —захотела что-то сделать, я не смогу никак помочь.»
«Тогда, – голос с сожалением? вздохнул, словно он и сам был не рад это говорить, – мне будет очень жаль делать это с тобой.»
«Что?..»
Что-то невидимое ударило ее в солнечное сплетение, выбивая из легких весь воздух. Она повалилась на бок, сворачиваясь калачиком и прижимая к животу руку. Внутренности горели. Вены пузырились под кожей от закипающей в них крови, а Эйлин не могла вдохнуть. Она дрожала, судорожно открывала рот, но только выдыхала, хрипела и скребла ногтями по полу. Сердце разогналось, болезненно ударяясь о ребра. Язык скользнул по губам, слизывая проступивший на них металлический привкус, а раздражённые глаза горели – она смогла лишь плотно сжать их, спасая от раскалённого воздуха, – они слезились и текли слезами, кровью и чем-то еще, чем-то слишком густым для того, чтобы принадлежать человеку.
– Эйлин?.. – обеспокоенный голос Ланы скользнул по краю сознания Эйлин.
– Ну как здесь наша гостья?
Кто-то нажал на кнопку, подняв невидимую заслонку и пустив в ее лёгкие воздух. Накапливающееся внутри напряжение резко спало, но сейчас Эйлин была едва ли этому рада, повалившись на спину и с булькающим звуком втягивая в себя кислород. Глаза сочились, слипались и стягивались песчаным швом век, но ей не нужно было смотреть на вошедшего, чтобы узнать этот голос. Запах чеснока и яркие вспышки зелёного перед слепым взглядом складывались в разоруживающую для Эйлин картину: если она действительно была мертва, то не хотела бы встретиться в Аду с Эйданом.
Худший кошмар последних лет. Он проводил больше времени с ее отцом, нежели с Эйлин. Лучший выпускник курса, человек, с первой попытки сдавший не сдаваемый зачёт у Алана Маккензи, стриптизёр и сотрудник ФБР по выходным, он был причиной, по которой Эйлин всегда хотелось найти бумажный мешок и вывернуть в него свой желудок. Хотя, возможно, лучше было бы вывернуть в него желудок Эйдана, избавив мир от его удручающе скучного существования.
Он шагал медленно, преодолев расстояние между дверью и ими с Дж… с Ланой за непозволительные двадцать семь с четвертью секунды. Кожаные лакированные ботинки, вонь разлагающейся плоти и мужской парфюм – сочетание, от которого Эйлин будет тошнить еще очень долго, разворошившее палкой муравейник все время ускользающей от Маккензи, вертящейся на воображаемом языке логичную мысль.
Признавать которую она не хотела.
«Мой отец. Кто он?»
«Ты и сама знаешь ответ на этот вопрос, Эйлин Маккензи, – устало, скучающим тоном протянул голос. – Это насколько очевидно, что мне даже было бы стыдно вставлять это в экзаменационный билет для молодых элементалистов…»
«Идеал», – пробормотала Эйлин, чувствуя, как ее щеки холодеют от осознания произнесённого имени, впечатывающегося в каждую мысль в голове.
Идеал. Чёртов Идеал. Эйлин не знала его, не была с ним знакома, а данное ему имя звучало в ушах насмешкой надо всем живым в этом мире. Оно отдавалось на языке привкусом железа и миндаля, въедалось в кожу кислотой и, казалось, только и ждало момента, когда Эйлин произнесёт его, когда признает его существование, чтобы полностью захватить это маленькое человеческое тело. Идеал. Пальцы свело, мышцы на ногах прошли мелкой судорогой, и только спинка стула помогала Эйлин не повалиться на пол. Если все тело могло онеметь за секунду, превратиться в живую каменную статую и покрыться непроницаемой корочкой льда – это был тот самый момент.
Идеал. Великий Идеал. Эйлин знала его Эйлин дышала с ним одним воздухом и смотрела на один и тот же мир восхищёнными глазами. Имя растекалось по телу мягкими волнами, шумело в ушах морским прибоем и просило произнести себя еще раз. Оно отпечатывалось в ее сознании, мягко вырисовывалось на запотевшем стекле автомобиля и взмывало вверх лёгкими струйками приторного дыма. Идеал. Сознание потянуло молочным туманом, расслаблено обмякло и позволило всего одному слову захватить себя в приветственные объятия. Эйлин не шевелилась, боясь спугнуть секундное наваждение, за которым маячил знакомый силуэт мужчины. Его образ плыл, дёргался, как на зажёванной кассете, и менял свои очертания, пока не сложился в невысокую женскую фигуру. Идеал.
«Пять очков Гриффиндору, мисс Маккензи, – едко отозвался голос. – Вы как всегда проявили невероятную выдержку при обдумывании ответа, а ваши дедуктивные способности поражают воображение…»
«Заткнись», – сухо бросила Эйлин.
«Нет.»
«Да.»
– Она абсолютно бесполезна, – холодно отчеканила Джанет. Стул скрипнул и она поднялась на ноги. – Я изучаю ее уже неделю. Никаких признаков улучшений. Она не сможет открыть барьер.
Эйдан кашлянул и через секунду навис над Эйлин, обдавая своим зловонием и духотой. Он смотрел на неё – она видела себя в его глазах, видела дрожащее от отступившей боли тело, медленно вздымающуюся грудь и распахнутые голубые глаза, слепым взглядом шарящие по чужому лицу. Она пыталась найти на нем хоть что-то человеческое, но натыкалась только на животный оскал, выглядывающие из-под воротника края ран и пятна от ожогов на щеках.
Нужно было избавиться от него при первой возможности. Вместо этого она дала ему шанс на жизнь.
– На этот случай у меня всегда есть план «Б», – немного разочарованно протянул он. – Но смею напомнить, что у нас был уговор – твоя помощь в обмен на…
– Возвращение домой, – громким фырканьем оборвала его Джанет. – Раз мы проводим обмен любезностями – ты обещал сделать все, чтобы не допустить моего жертвоприношения.
– Жертвоприношения? – пискнула Эйлин, подав наконец признаки жизни.
Эйдан и Джанет уставились на неё, затем переглянулись и брови ее бывшего парня вопросительно взметнулись вверх.
– Ты ей не сказала?
– Ты нас прервал. – Пожала плечами Джанет. – Они убивают всех рыжих. И всех медиумов. Полагаю, Эйлин, тебе не трудно догадаться, каковы наши шансы выжить, если мы останемся в этом месте.
Дважды два – четыре. А один рыжий человек и один предположительно медиум равно жертвоприношение. Степень его успеха была относительной и стремилась практически к нулю, существование Эйлин в качестве медиума подвергалось сомнению даже ей самой, а дискриминация рыжих людей казалась вопиющей бестактностью. Из всех возможных вероятностей событий ни одна не приводила к проведению упомянутого события, а разложенные по папочкам воспоминания и мысли были одинаково бесполезны, когда Эйлин попыталась найти в них хоть что-то полезное. Ничего. Только пустота.
Пустота, которую скорее нужно было заполнить.
– И где этот ваш… – прокряхтела Эйлин, поднимаясь на ноги, и с самым возможным для своего состояния дерзким выражением лица уставилась в сторону, где стоял Эйдан: — Барьер?
Губы Эйдана дёрнулись в слабом подобии улыбки, от которого у Эйлин свело челюсть – как от попавшего на оголённый нерв зуба сахара. Парящие в воздухе светлячки. Хлюпающий под ногами мох и каменные рисунки в центре леса. Шелест деревьев. Хлопки птичьих крыльев, перешёптывание голосов и запах свежей травы. Эйлин знала это место. Она там уже была.
– Ближайшее слабое место – в сердце Капеллы, – он протянул это плавно и слишком пафосно для обычно посредственного актёра. – Но мы пока еще не свихнулись окончательно, чтобы лезть в самое пекло, хотя это было бы не тем, чего от нас ожидают. Нет, это было бы слишком глупым, поэтому… мы отправимся в Шотландию. – Он шагнул к ней, нависнув и приблизившись слишком близко к ее лицу, как любил делать всегда, обжигая своим дыханием кожу на ее щеке. – Ты ведь хочешь оказаться снова дома, Эйлин Маккензи?
Должно быть, он выглядел достаточно устрашающе, чтобы напугать ее, заставить забиться в угол и утверждать, что она сделает все, лишь бы они не убивали ее. Но вместо этого она только апатично смотрела в лицо Эйдана, слепо водила по нему и выстраивала в голове знакомую картинку его черных волос, темных серых глаз и раздражающей щетины, которую он никогда не мог сбрить. Отвратительно жалкое создание.
Эйлин смотрела на него, невинно моргая ресницами, вскинув брови и по-дурацки улыбаясь. Маленькая заводная обезьянка в цирке, призванная развлекать гостей, она икала от подкатывающего к горлу хохота, пока через секунду не согнулась пополам, хватаясь за шерстяную ткань на груди Эйдана.
– Простите, вы… – Эйлин хватала от смеха ртом воздух, задыхаясь в беззвучной истерике. – Это просто… Это все просто смехотворно. Понимаете, я… Я ничем не смогу вам помочь. Я умерла, а вы все – всего лишь моё воображение. Это во-первых. Во-вторых, – она смахнула с глаз невидимые слезы и распрямилась, – я не вижу ни одной объективной причины, почему это все должно быть реальностью. А в-третьих…
– А в-третьих тебе подробно объясню я, – зарычал Эйдан, хватая ее за шею и прижимая к стене. Он дышал тяжело, его ноздри раздувались каждый раз, когда он втягивал в себя воздух, а губы плотно сжались в обескровленную полоску. Он пах чесночным соусом и лучком, Ты сейчас закрываешь свой милый ротик и делаешь так, как я тебе скажу, Эйлин Маккензи.
Каждое его слово – агония. Каждое действие – попытка сохранить иллюзорную власть над ситуацией. От его зловонного дыхания хотелось отмахнуться и посоветовать пользоваться ополаскивателем или хотя бы жевать жвачку перед близким общением с другими людьми, но что-то подсказывало, что раньше от Эйдана не исходило ауры любителя острой пищи – он едва переносил карри и острые колбасы, а от сладкого и вовсе воротило, чему всегда радовался Алан, понимая, что нет ни одного претендента на его тройную гавайскую пиццу с пепперони.
Эйдан выглядел жалко. Эйлин же улыбалась ему в губы и скалилась, вцепившись рукой в запястье.
– А в-третьих, – она медленно отцепила его руку от своей шеи и отвела в сторону, – ты сейчас отпустишь меня. Жалкий ты кусок говна, Эйдан. И если моя совесть решила надо мной подшутить, она могла выбрать и кого посимпатичней тебя. Даже Але…
– У тебя ужасный вкус, Эйлин. – Эйдан вырвал руку из хватки Эйлин и отскочил в сторону, судя по грохоту зацепив табурет. – И мы оба всегда это знали.
«Он начинает мне надоедать, – скучающим тоном протянул голос в голове Эйлин, но в каждом его слове скользила неприкрытая угроза. – Неужели мы действительно должны слушать весь тот бред, что он сейчас будет заливать тебе в уши? К слову, посмотри на его руки… Ах, да, как это грубо прозвучало с моей стороны. На заметку: они все в ужаснейших язвах. Ему бы показаться дерматологу, а не хватать всех подряд за шею. Вдруг это заразно?»
– Да, – Эйлин медленно кивнула, растирая горящую на шее кожу. Свежий воздух врывался сквозь открытое окно совсем рядом от неё, пробегая по маленьким волоскам на руках. – Он несомненно ужасен, если я умудрилась потратить на тебя три года своей жизни, не замечая, насколько ты бесполезен и никчёмен. И актёр из тебя всегда был еще ужасней, чем из моего отца.
– К слову о нем.
Эйлин заинтересованно замерла, выгнув одну бровь дугой. Она чувствовала, как улыбается Эйдан, видела его самодовольное от собственного превосходства лицо, и попыталась выглядеть как можно более незаинтересованной: привалилась спиной к стене, оперлась о неё согнутой ногой и сложила на груди руки, уставившись куда угодно кроме Эйдана или Джанет.
– Ты действительно думаешь, что это ты выбрала меня? О, Эйлин, – рассмеялся Эйдан, – ты невероятно глупа, если считаешь подобным образом. Я наблюдал за тобой, следовал по пятам, записывал в памяти каждого, с кем ты встречалась, общалась и спала. – Он снова подошёл к ней, на этот раз опершись о стену плечом и наматывая на палец светлую прядь полос. – Втереться в доверие к декану не составило труда, потому что я, в отличие от моего братца-растяпы, почувствовал его. О, такую тёмную ауру очень сложно спутать с кем-то другим. Он тянул меня к себе, и я был несказанно рад, узнав, что мне не придётся слишком долго придумывать способ подобраться еще ближе. Ведь у него есть такая красавица дочь. И теперь у меня есть к тебе деловое предложение. – Он с силой потянул на себя зашипевшую Эйлин за волосы. – Твоя помощь в одном маленьком дельце.
– Каком? – зло процедила Эйлин, косясь на Эйдана.
Он ответил не сразу. Сначала он смотрел на неё, изучал своими неожиданно ставшими красными глазами – интересный оттенок, если забыть, что еще секунду назад его глаза были холодного серого цвета, – а затем рассмеялся. Его хохот заполнил собой каждый уголок небольшой комнату, отпечатался на коже Эйлин липким налётом пота, а затем зашипел на губах металлический привкусом.
– Открыть Барьер. – Он отпустил Эйлин, оттолкнув от себя. – Ты отправляешься с нами в Шотландию, открываешь проход и поддерживаешь его нужное мне время. После чего ты свободна. Хочешь – возвращайся к своему ненаглядному папаше. Хочешь – к не менее ненаглядной зазнобе. Ты будешь вольна делать, что твоей темной душеньке удобно.
«Ой, нехорошо это все. Очень нехорошо…» – взволнованно пробормотал голос в голове Эйлин.
Кажется, неделю назад он называл себя элементалем огня, как и Джанет. Интересно.
«Что?.. – Эйлин потёрла пульсирующую от натяжения кожу головы, вцепившись пальцами другой руки в подоконник. – Что нам делать?»
«Зависит от результата, который необходимо получить. – Голос зевнул, пока Эйдан о чем-то шёпотом стал переговариваться с Джанет, словно отделив Эйлин от них непроницаемым куполом. Или же это она сама не хотела их слышать? – С одной стороны мы можем продолжить быть единственными зрителями в этом театре одного актёра и наслаждаться столь незамысловатой и посредственной игрой твоего… бывшего? Поправь меня, если я что-то путаю. С другой… мы можем немного развлечься, раз уж выбора у нас все равно никакого нет. Я испытываю глубочайшее неудовольствие от того факта, что сейчас звезда он, а не ты.»
«Твой сарказм настолько жирен, что претендует стать национальным исландским блюдом.»
«Ох, боюсь, местные жители не слишком знакомы с приправой из яда змей. Интересно, в Исландии тоже нет змей, как и в Ирландии?..»
«Мы отвлеклись», – холодно отозвалась Эйлин.
«Мы, – как-то слишком медленно протянул голос. Он будто пробовал это слово на вкус, рассматривал его как диковинку и пытался вынести свой вердикт – что же теперь ему с этим делать? – Забавно. Моя компания уже не так докучает тебе, как прежде, Эйлин Маккензи? Или это особая форма мании величия?»
«Либо говори по делу, либо заткнись.»
Язвительный, саркастичный и недовольный компанией Эйлин. Голос в голове производил странное впечатление загнанного в обстоятельства существа, которому приходилось мириться со своим надоедливым соседом. Как старые супруги без шанса на развод. Возможно ли было, что?..
«Убей его.»
Будничный тон, с которым это было произнесено, заставлял скорее усомниться в собственном слухе и восприятии, нежели в том, что он действительно предлагал Эйлин убить человека. Ну, или не совсем человека.
«Что?!» – Эйлин едва не вскрикнула вслух, пытаясь сохранять спокойное выражение лица.
«Убей его. – Ей показалось, будто ее плечи сами зашевелились, и голос пытался ими пожать. Спокойно и без беспокойства о том, что кто-то может это увидеть. – Кажется, я выразился достаточно чётко и понятно. Закончи все прямо здесь и сейчас. Сфокусируйся на его образе, ауре или что ты там видишь у себя в голове обычно, а затем просто ударь. Как сделала бы это в реальности. Пока он не будет ползать на коленях и умолять тебя остановиться, пощадить и позволить загладить свою вину, потому что он всего лишь бесполезное низшее создание, способное только раболепствовать и…»
«Я поняла. И я… – слова застряли в горле Эйлин, вырвавшись из него негромким глухим кашлем, – не могу.»
«Не хочешь или не можешь?» – с каким-то подозрением переспросил голос.
«Не могу.»
Эйлин смотрела в сторону Эйдана и Джанет, гадая, о чем она сама думала в тот момент, когда отказала внутреннему желанию, ответив «Не могу». Не может убить Эйдана или не может помочь ему открыть Барьер? От мысли о последнем в голове пронзительно зазвенело, словно кто-то разом ударил внутри ее черепной коробки по десятку оркестровых треугольников, затем прикрыл это все боем литавр, а на бис заиграл на челесте41. Этот звон усиливался, разносился внутри Эйлин одним единственным словом «Барьер», пока не растворился в мягком убаюкивающем молочном тумане, окружившем ее в темноте.
«Это меня радует. Ответь ты иначе, и я бы уже подумал, что дочь Идеала – мягкотелая тряпка, способная лишь идти на поводу у желаний других и потакать их пагубным низменным склонностям.»
«Эй!»
«Я любя.»
«И я не сказала, что не хочу этого делать», – сухо пробормотала Эйлин, удовлетворённо отметив озадаченное присвистывание в голове и то, как голос многозначительным покашливанием прочистил горло. Как будто оно у него было.
– Ты чего это там притихла? Только давай без этих своих фокусов. Не выношу, когда тихони вроде тебя выделываются. Так мы договорились? Твоя помощь в обмен на возвращение домой. Просто открой для нас барьер и все. Ты вернёшься к отцу, к друзьям и продолжишь жить обычную жизнь. Тебе нечего делать в этом мире, Э…
– Нет, – холодно процедила Эйлин.
Эйдан с нескрываемым непониманием уставился на неё.
– Я не ослышался?
– Нет. Я не буду помогать ни тебе, ни, – Эйлин сглотнула, – тебе, Лана. Прости. Даже если все это правда, я… – она смолкла; лёгкие в груди сжимались, ее скручивало от одной только мысли разрушить этот их «Барьер». Пальцы скрючивались, сжимались в кулаки и сминали ткань какой-то просторной кофты, надетой на Эйлин. – Я не буду этого делать. Я не могу. Это неправильно. Так не должно произойти, это… Это противоестественно. Он… – Эйлин согнулась, опершись локтями о бедра, схватилась руками за голову, закрыла уши и зажмурила с силой глаза, словно пыталась укрыться от вертящегося вокруг неё шума. – Барьер должен стоять.
В комнате повисла тишина, разбавляемая только тяжёлым сиплым дыханием мопса, вырывающимся из груди Эйдана.
«А вот этого я не предугадал.»
– Что ж, – хлопнув в ладоши, слишком радостно протянул Эйдан, – тогда мы переходим к плану «В». В котором я не буду спрашивать твоего желания помочь нам, Эйлин Маккензи.
Она чувствовала, как Эйдан улыбается, даже сквозь его подрагивающую зелёным ауру Плотно стянула губы в тонкую полоску и сжала кулаки, готовясь нанести удар, как будто могла что-то противопоставить нависшему над ней мужчине, пока голос в ее голове не зевнул в последний раз, растворяясь в сознании молочным облачком:
«И почему мне кажется, что нам это не понравится?»
План «В» не входил в планы Эйлин ни до этого, ни тем более сейчас. Оглянувшись, она оценила разделявшее ее от земли расстояние, оказавшееся чуть больше, чем она рассчитывала. Но это было только на пользу – шансы, что она выживет при падении были минимальные, а если все пойдёт не по плану, она убедится в правильности своих выводов. Идеал, элементали и Барьер звучали слишком безумно, чтобы быть реальностью.
И слишком знакомо для того, кто первый раз об этом слышал.
– Ну, было приятно с вами познакомиться, но у меня немного другие планы на ближайший вечер, – Эйлин полубезумно хихикнула, медленно присев на подоконник и поёжившись от усиливавшегося прохладного ветра. – Кажется, говорят, что если ты умрёшь во сне, то больше никогда не проснёшься в реальности. Возможно, это работает и после смерти?
В нос ударил отдалённый затхлый запах реки. Курлыканье усеявших карнизы голубей заглушало полицейские сирены и проснувшиеся голоса в голове. Мир вокруг Эйлин начинал медленно кружить, мешая сосредоточиться на одном единственном образе. Она чувствовала спиной лишь открытое окно, манящее к себе свободой, и нагретый солнцем асфальт, разбиться об который ей сейчас было нереально.
– Что ты?.. – Джанет напряженно замерла, готовая в любой момент сорваться на Эйлин.
Сердце подруги билось слишком быстро, слишком рвано и прерывисто. Оно мешало. Мешало сосредоточиться, дышать и думать. Оно раздражало Эйлин своим пронзительным частотным писком. Хотелось его остановить. Хотелось схватить его, разорвать и выжать из него все, лишь бы оно заткнулось. Эйлин тряхнула головой – комната замедлила свое вращение, – и посмотрела в сторону Ланы.
– В эфире рубрика «Эксперименты» и сейчас мы проверим… – Эйлин снова хохотнула. Кровь щекотала ее вены, разносила по ним спокойствие и умиротворённую уверенность в принятом решении. – Не знаю, что я планирую проверять, но точно не границы моей адекватности. Чао!
