Лина Вальх
Влюблённые
Увернуться Алекс не успел: его челюсть хрустнула от точного удара каменного кулака Алана, – и он повалился на натёртый до блеска пол. Морщась, он успел заметить, как свет от лампы закрыла чья-то тень, а подувший от вентилятора воздух донёс до Алекса знакомый мужской парфюм. Алан склонился над ним, заглядывая в глаза своими блеклыми серебристыми глазами. И Алекс был готов поклясться, что сейчас они были не просто бледно-серыми, но потянутыми молочно-розовой плёнкой, словно кто-то вылил на них кислоту.
Алан рассматривал его лицо. Рывок – и пальцы вцепились в воротник рубашки Алекса, притягивая его ближе к мистеру Маккензи. Они едва не столкнулись лбами: Алан успел вовремя отпрянуть, тряхнув головой – на лоб упало несколько светлых прядей. Время замедлилось, и Алекс не понял, когда хватка Алана разжалась, а сам он выпрямился, нервно сжимая ладони в кулаки.
– Уверен…
Удар в скулу.
– …твои родители…
Снова удар ногой куда-то в район рёбер.
– …каждый вечер…
Еще один.
– …жалеют…
На этот раз ботинок Алана встретился с носом Алекса.
– …что ты вообще родился.
Наверно, это Алекс должен был сейчас жалеть. Жалеть, что вообще полез к Алану Маккензи вместо того, чтобы продолжить ужинать с семьёй.
Удары были точными и выверенными – каждый сопровождался скрипящей болью во всем теле. Снова схватив Алекса за воротник, Алан опрокинул его на соседний столик: люди взвизгнули и, кажется, отпрыгнули. Алекс же чувствовал только как чужая вилка тычется ему в спину своими зубцами, словно он был отборным стейком.
– Вызовите полицию! И скорую! Быстрее!
Он не помнил и половины ударов Алана. Тело онемело. Пальцы едва могли сжаться в кулак, чтобы тот тут же бессильно опал. Что-то хрустнуло, но Алекс не смог повернуть голову, чтобы посмотреть: боль парализовала его, пока Алан продолжал беспорядочно наносить удары. Никто не решался подойти к ним ближе, и Алекс только успел заметить мелькнувшую сбоку рыжую голову Джанет, как она тут же скрылась за спиной Алана.
Пальцы Алана дрожали, сжимая рубашку Алекса, и он наклонился ниже, так, что между их лицами остались несколько сантиметров. Дышал Алан тяжело. Он кипел от скопившейся внутри него ярости. И все же Алекс едва ли мог сфокусировать взгляд на лице мистера Маккензи, пока тот его не встряхнул так, что Алекс ударился затылком о поверхность стола.
– Ты не стоишь и реснички Эйлин, Александр Куэрво. – Шипящий голос Алана напоминал змею, просачивался в уши и вонзал свои маленькие клыки в разум Алекса. – А твоё существование – ошибка природы. В тебе нет ничего человечного. Ты опухоль, которую нужно вырезать. Никто даже не вспомнит, если ты исчезнешь. Ты не оставишь после себя ничего, Александр Куэрво. Но ты умрёшь не сейчас, нет. Это внесёт дисбаланс. Ты должен быть здесь и сейчас. Потому что сначала, я хочу посмотреть, как ты будешь страдать от ненависти к себе, как ты будешь умолять этот мир убить тебя. Но ты слишком слаб, чтобы это сделать. Потому что ты трус, Александр Куэрво.
Он смотрел в глаза Маккензи, но не видел ничего. А потому смог только развязно хмыкнуть и выплюнуть вместе с кровью тому в лицо:
– Идите к черту.
Алан ухмыльнулся.
– Жаль тебя разочаровывать. После смерти нет ни Рая, ни Ада. Только пустота, забвение и… – улыбка Алана стала безумной, а взгляд забегал по лицу Алекса, прежде чем губы растянулись в две тонкие обескровленные полоски, – я.
Он тряхнул Алекса и скинул на пол. Легкие сжались, низкий чахоточный кашель вырвался из них и светлый пол окрасился багровыми брызгами, пока Алекс корчился на нем, пытаясь выплюнуть все свои важные органы. Он видел мельтешащих вокруг людей с телефонами, что снимали его. Он чувствовал на себе взгляд Алана Маккензи. Он слышал полицейский сирены с улицы. Но даже они не смогли заглушить боль и хруст ломающейся левой руки.
Нога Алана вдавливала раздробленную кость в пол. Каблук ботинка крутился, словно это был окурок от сигареты. А Алан смотрел на Алекса сверху вниз, прикуривая тонкую самокрутку.
Мир плясал перед глазами яркими вспышками. Алан Маккензи возмущался, когда его повалили на пол рядом, скрутили руки и надели наручники. Но Алекс мог только рассеянно моргать и смотреть на все, как под сильным наркозом, едва ли различая окружающих его людей. Женские каблуки вибрацией разнеслись по полу – Амелия рухнула перед ним на колени, убирая налипшие на лоб кудри.
– Алекс, ты меня слышишь? Алекс!..
Алекс моргнул и голос сестры потонул в ослепившей его боли, оказавшейся на деле лампочкой медицинского фонарика. Его куда-то везли. Лица мельтешили перед ним назойливыми мухами, а проклятый фонарик продолжал тыкаться в лицо, пока не исчез и перед Алексом не возникло знакомое лицо врача.
– Вы меня слышите, мистер Куэрво? Я доктор Белл. Внимательно следите за моим пальцем.
Он проигнорировал руку врача, как и вытянутый перед ним палец. Узоры на потолке оказались намного интересней: они сплетались в причудливые трехспиральные символы, шипели, извивались раздвоенными языками и роняли жирные липкие капли на пол. Лица людей вокруг него исказились, превратившись в уродливые шаржевые маски. Они смеялись над ним, глумились и тыкали пальцами в раздробленную руку. Палата вращалась, и вскоре Алекс оказался привязанным к потолку, а врачи продолжали суетиться внизу над пустой каталкой. Он вздрогнул и в ту же секунду рухнул в объятья уродливых масок.
Единственным нормальным лицом среди них, к проснувшемуся неудовольствию, оказалась физиономия доктора Белла, мельтешащая перед самым носом у Алекса. Захотелось поскорее избавиться от этого настырного насекомого: Александр даже заметил за затылком у доктора маленькие мушиные крылья.
Он хотел было прихлопнуть его, но смог только невнятно промычать и ухватиться за выцветающий в обступающей его тьме голос:
– В шестую палату его. Мистер Куэрво… Мистер Куэрво!
Глава VIII. Увечья
Ноябрь, 1922
– Эй, вы что это себе позволяете? Немедленно отойдите от него!
Кровь жирными каплями стремительно окрашивала свежевыпавший снег, стекая по зажимающей ноздри ладони. Ребра болели, а голова кружилась, пока он пытался не упасть навзничь. Чьи-то громкие тяжёлые шаги пронеслись мимо, и он успел только мельком заметить скрывшихся за поворотом одноклассников.
Трое против одного – не слишком честный расклад. Но Уильям Белл уже привык к оказываемой жизнью несправедливости.
Он обернулся и, прицелившись, осел на ближайшие ступеньки черной лестницы. Слуги шумели за окном, гремели посудой и ругались. Уилл же в такт им громко кашлял и безуспешно запрокидывал голову: кровь все равно продолжала бежать, и через секунду ему пришлось с силой податься вперёд, чтобы не запачкать рубашку.
– Увижу вас еще раз сегодня, отправлю в полицию! Будьте уверены! – мужчина топнул ногой, как будто одноклассники могли его сейчас услышать или тем более увидеть. Помедлив, он обернулся и бросился к Уиллу, приобнимая за плечо. – Эй-эй, ты как, парень?
– В-всё в порядке, – Уилл расцепил сшившиеся от крови губы. Кровь немного стихла. Кожа ладони стала липкой. Нос пульсировал болью, а дышать стало тяжело. – Не стоило вам вмешиваться, правда. Мы просто немного повздорили. Вот и все. Это не стоит внимания полиции. И вашего беспокойства.
Голос ударялся в нос и, не находя там выхода, задыхался, отчего Уилл звучал, как пьяный француз. Незнакомец хмурился, напряженно рассматривал его лицо, а затем сел рядом.
– Немного повздорили? – мужчина попытался скрыть язвительность, но вышло отвратительно. А в следующую секунду, когда Уилл попытался остановить новый поток крови, дёрнул его за плечо и нагло отвесил подзатыльник: череп тут же затрещал болью, и переулок потонул в багровой вспышке. – Так, не смей запрокидывать голову. Ты сделаешь только хуже. Вот, – он вытащил из кармана платок. – Не шевелись.
Он развернул лицо Уилла к себе, приподнял голову за подбородок и, отцепив его руку от лица, запихнул свёрнутую ткань ему в ноздрю. Несмотря на ярое сопротивление Уильяма. Подождав немного и провернув все то же самое со второй, мужчина огляделся, схватил горсть снега и с победным видом вручил ее Уиллу.
– Приложи и подожди немного. Я, конечно, прогуливал эти занятия, но что-то все-таки помню. Так и за что они так тебя, парень? Явно не за красивые глазки и милую улыбку. Не поделили девушку?
– Нет. – Уиллу стало неуютно: он повёл плечами, поёжился и незаметно для себя немного отодвинулся от незнакомца. – Они считают меня… больным.
Больным неполноценным уродцем, которого было бы неплохо исключить из этого общества. Кажется, именно так ему сказал директор, пока отец не вывалил на стол пятьсот долларов и фотографии с любовницей, на которых достопочтенный учитель и наставник позволял… Уилл почувствовал, как его щеки загорелись на холодном воздухе от одного только воспоминания об увиденном.
И чтобы скрыть это, поспешил закрыть лицо приложенной к носу ладонью со снегом.
Замять, отвесить прокурору кругленькую сумму и на ближайший вечер отправить под руку с дочерью губернатора, чтобы разогнать затхлое зловоние школьных сплетен, – кажется, у его отца был именно такой план. И он развалился, когда Уилл исчез посреди вечера, выйдя покурить.
Мужчина рядом как-то индифферентно хмыкнул – Уилл не смог бы даже под дулом револьвера, объяснить, что значило это «Кхмхм». Кажется, все мужчины в его окружении делали так, когда о чем-то глубоко задумывались. Вот только то, что обычно они говорили после, заставляло Уилла сомневаться, что подобный жест не служил обычным способом избавиться от навязчивого характера жён и подростков.
– Боюсь их разочаровывать, – мужчина щёлкнул неожиданно появившимся у него в руках портсигаром, – но если у них нет диплома, ставить диагноз они не имеют никакого права. Дай посмотреть лицо. – Он махнул на Уилла рукой с зажатой между пальцев сигаретой. Когда же тот повернулся, резко подался вперёд и прищурился, жестом указывая, куда поворачивать голову. – Тут небольшие ссадины, но они быстро заживут. А твои костяшки… – Взгляд незнакомца упал на сцепленные в замок руки Уилла. – Мальпаридо12, а ты похоже свои красивые глазки и милую улыбку умеешь отстаивать?
Снег быстро таял под пальцами, и Уилл поспешил отереть влажную руку о штанину, а затем попытался дотронуться кончиками пальцев до разбитого носа: кожа пылала, а каждое прикосновение раскалённой кочергой вбивалось в сознание.
– Да, – Уилл нервно усмехнулся, растирая кровоподтёки на содранной коже пальцев, – наверно.
– Не дрейфь. – Мужчина похлопал его по спине, а затем, покрутив в руках сигарету, выбросил ее, так и не прикурив. – Нос, к счастью, не сломан. Кажется. Я не хирург, не разбираюсь в таких тонкостях. Ну и занятия прогуливал, да-да. Кажется, я уже об этом говорил.
– Он сломан. Это… мой не первый раз, – прогнусавил Уилл и, приложив руку под нос, убедился, что кровь, кажется, перестала идти. – Сколько вы выпили?
– Я? Выпил?! – незнакомец рассеянно тряхнул головой, и Уильям только при этом заметил его тёмные вьющиеся волосы. – Ты что, малец, забыл, что у нас Сухой закон и трезвенность? Алкоголизм будет искоренён в этой погрязшей в разврате и разлагающейся стране, ибо все спиртное это проделки Сатаны. Ну или парочки толстосумов, мясников и шулеров, – он хихикнул и тут же стих, загибая пальцы и пришепётывая под нос. – Бокалов пять. Но я закусывал. Скажи-ка мне лучше, как тебя зовут, парень. Я твою жизнь спас. Будь ты девушкой, пришлось бы жениться.
– Уильям. Уильям Белл.
Новый знакомый рассматривал его долго. И Уилл не был уверен, что послужило тому виной: его имя или же то, что сфокусировать взгляд на лице, на удивление, именно сейчас у мужчины никак не получалось.
– Уильям Белл, – он задумчиво протянул имя, взял Уилла за подбородок двумя пальцами и продолжил вертеть его лицо из стороны в сторону, как какой-то раритетный череп ацтеков. – Это не твой папаша сейчас двадцать минут распинался о том, как он ловко защищает бутлегеров?
– Да. Он самый.
Конечно, этот мужчина знал. Все знали Генри Белла в этой части города. А, возможно, и за пределами штата. И отец просто не мог себе позволить, чтобы хоть одна соринка легла на репутацию его семьи. Особенно если не он сам положил ее.
– Что ж, – незнакомец вздохнул и протянул Уилл руку, – в таком случае рад представиться. Даниэль Куэрво. Кузен того самого бутлегера, которого твой папаша недавно выгораживал перед судьёй и присяжными.
– Вы выглядите не слишком довольным этим фактом. – Уилл неуверенно ответил на рукопожатие, поморщившись от боли в пальцах. Первый запал адреналина уже спал, и теперь каждая клеточка тела просила оставить ее в покое на ближайшую неделю, если Уилл хочет дожить до пятидесяти.
Впрочем, Уильям Белл не был уверен, что он доживёт хотя бы до двадцати шести. А в двадцать семь, по плану его отца, лучшие двери города уже должны были быть открыты перед молодым наследником.
– Будь Анхель твоим братом, ты бы тоже захотел увидеть его за решёткой. Хотя бы на пару месяцев. Вот помяни моё слово: никогда не позволяй ему стать твоим другом. Проблем не наберёшься. Будешь? – Даниэль вытащил из внутреннего кармана флягу, открутил крышку и протянул Уиллу.
Тут же активно запротестовав, он отвернулся, позволив Даниэлю насладиться мнимой интимностью момента связи между ним и горлышком фляжки. Только булькающие звуки выдавали, с какой жадностью спаситель Уилла выхлёбывал виски, коньяк или водку из металлической ёмкости. Пил Даниэль долго, его кадык, казалось, глухим стуком отвечал на каждый глоток, а затем мужчина рыгнул. Громко и вульгарно: отец Уильяма наверняка покрылся бы пятнами, сделай он что-то подобное.
Но пока краснеть Генри Беллу приходилось только от рассказа школьного воспитателя о том, чем его сын занимается вместо молитв и уроков. Если бы только они знали, как Уилл хотел скрыться в книжках от устремлённых на него взглядов и стереть пальцы, исписывая страницу за страницей. Лишь бы не чувствовать липких разговоров за спиной на своей коже и не оглядываться, проходя мимо вчерашних товарищей. Хотя, кажется, щедрое пожертвование в благотворительный фонд одного из знакомых вновь расположило его сына к Уильяму, а следом и его дружков. Жаль, их не было на сегодняшнем вечере – так он не чувствовал бы себя одиноким, стоя посреди кипящего людьми бального зала.
Воротник тугой удавкой обхватил шею, и Уилл просунул за него два пальца, пытаясь оттянуть накрахмаленный воротник. Даниэль сделал последний глоток, потряс флягу, высунув язык, словно на него еще могли упасть несколько капель драгоценной жидкости, а затем разочарованно выдохнул, закрутил крышку и спрятал пустую ёмкость обратно во внутренний карман.
– Ладно, – он хлопнул в ладоши и слишком резво для выпившего подскочил на ноги, – пойдём. А то нас обоих начнут искать. Мне еще невестку развлекать придётся весь вечер, пока мой кузен занят слишком важными и деловыми вещами.
– То есть курит сигары и пьёт бренди?
– Да. Как заправский пассажир первого класса. Будь у меня возможность, купил бы ему билет на «Титаник». По доброте душевной.
Даниэль мягко рассмеялся и помог Уиллу подняться. Он отряхнул его костюм и, жестом предложив пройти обратно к гостям, поспешил открыть дверь на кухню, из-за которой доносился запах еды, сворачивающий желудок в бараний рог. Уилл понял, что не ел с самого утра, а маленькие канапе не могли удовлетворить юношеского голода до сытной пищи.
Зал встретил их выстрелами хлопушек, шумными официантами, разбивающими фужеры об пол благодаря шатающимся гостям, и покрывшимся от злости багровыми пятнами лицом отца Уильяма. Он возник перед щурящимся от яркого света Уильямом слишком внезапно, чтобы можно было увернуться от цепких пальцев, схвативших его за ухо.
– Ты где шлялся, бесстыжий мальчишка? – отец с силой выкрутил хрящ, заставляя Уилла беззвучно закричать от боли – вокруг были люди, и привлекать внимание еще и своим криком означало бы навлечь на себя еще больший гнев отца. Молчание и смирение. – И что у тебя за внешний вид? Посмотри на себя! – Генри Белл наклонился и, продолжая выкручивать ухо, зашипел Уильяму в лицо: – Чтоб завтра же избавился от своей чёлки. И приведи себя в порядок. Не заставляй мать стыдиться. Надеюсь, хоть на это у тебя совести хва…
– Простите, мистер Белл. – Рука отца стала неожиданно еще более тяжёлой чем обычно, и Уилл пригнулся вслед за ней, выворачиваясь и пытаясь рассмотреть, что происходит. – Это я его задержал. Даниэль Куэрво. – Чужая рука пролетела в сантиметре от лица Уилла навстречу отцовскому рукопожатию. – Вы наверняка знакомы с моим братом. К слову, ваш сын просто чудесный собеседник. Давно не встречал таких начитанных школьников.
Генри Белл резко отпустил Уилла. Отскочив от отца, он прижал руку к горящему от боли уху и нервно начал его растирать. Как будто это могло ему сейчас помочь. Даниэль стоял напротив хмурящегося отца, держа руку протянутой, и как-то коротко намёками кивал на неё, мол, было бы неплохо ее уже пожать. Генри Белл же в ответ только сверлил Даниэля взглядом, а затем хмыкнул и, раздражённо поджав губы, бросил взгляд на Уильяма.
– Хм, что ж. Хоть на что-то он сгодился.
Будь у Уилла возможность – он тут же провалился бы под землю. Только бы не краснеть от слов отца и ощущения собственной ненужности. Лучшая частная школа штата, учителя, бегающие вокруг него на цыпочках, и личная гувернантка в детстве, казалось, должны были сделать из Уильяма человека. Как считал его отец. Вместо этого из Уилла вырос своевольный мальчишка, не заботящийся о чести и репутации семьи, для которого личное было важнее общественного, а понятия долга просто не существовало.
Кажется, отец говорил ему что-то еще, но Уильям перестал его слушать ровно в тот момент, как они вместе вышли из кабинета директора, а единственным вопросом, который крутился в голове, был: «Что теперь будет с… со мной?» Слишком эгоистично для человека, который еще неделю назад признавался кому-то другому в любви. Но Уильям давно принял правила этой игры.
Отец дышал тяжело и медленно. Его плечи вздымались вместе с грудью, и он вздрогнул, когда рука Даниэля легла ему на плечо и медленно похлопала.
– Ну будет вам, мистер Белл, так говорить о сыне, – Даниэль расплылся в приторно-вежливой улыбке и выхватил у проходящего лакея бокал шампанского. – Мне кажется это излишним.
– Излишним? А позорить семью своим внешним видом не кажется вам излишним? – отец поперхнулся воздухом от возмущения.
– Вы тоже были молоды, мистер Белл. Кажется, вы примерно ровесники с моим братом. Вспомните, себя в… – Даниэль взмахнул руками с такой силой и энергией, что вино выплеснулось из бокала прямо на полосатый костюм Генри Белла, а затем посмотрел на Уильяма: – сколько тебе лет?
– Семнадцать, – насупившись, буркнул Уилл.
– Вот! – громко выкрикнул Даниэль на ухо отцу Уилла, так что некоторые люди вокруг них обернулись, услышав вопль несмотря на раздающуюся со сцены музыку. – В семнадцать лет! Юность! Прекрасно время, чтобы совершать ошибки и находить свой собственный путь.
– К счастью для него, искать путь не придётся. Уильям готовится поступать в Джорджтаун. Будет лет через десять прокурором Чикаго.
Отец сиял каждый раз, как произносил эти слова перед друзьями, а Уиллу оставалось только усердно делать вид, что ему интересна юриспруденция, по ночам с фонариком зачитывая до дыр учебник по биологии и повторяя идиотские растения, их строение и разницу между покрытосеменными и голосеменными. Хотя не представлял, как это сможет ему пригодиться в дальнейшем.
Даниэль скептично заглянул в бокал, словно там могло что-то плавать на дне – кроме будущего Уильяма в фамильном доме, – и хмыкнул:
– Не рановато ли ему?
– В самый раз. В тридцать у любого уважающего себя мужчины уже есть семья и куча ребятишек. Вот через пару лет женится и порадует своих стариков.
– Что ж, я всегда знал, что мы с Анхелем не слишком уважаем себя. – Даниэль насмешливо хмыкнул. – Ему тридцать три, а он только собрался жениться.
– Вовремя от спохватился. Вот я считаю…
Договорить отцу Уильяма не дали. Высокий девичий смех разнёсся по залу, ударившись о барабанные перепонки, и растворился в пузырьках бокалов. Уилл обернулся: прямо на них мерцая расшитым стеклярусным кружевом бежала миниатюрная блондинка. Она обернулась и не заметила, как врезалась в него – пришлось схватить ее за плечи и чудом сбалансировать, чтобы не повалиться на пол. На радость отцу. Дышала девушка тяжело. Большие оленевидные глаза метались взглядом по сторонам. Маленький вздёрнутый носик смешно раздувал крылья с каждым вдохом, а пухлые губы были приоткрыты. Она была симпатичной. Достаточно симпатичной, чтобы привлечь к себе внимание Уилла.
Даниэль возник рядом с Уильямом неожиданно, едва не наступив на ногу.
– Мария, что?..
– Мы с подружками так… – она осеклась и быстро заморгала ресницами, перебегая взглядом с лица Уильяма на Даниэля и обратно, – так…
– Что вы делали?
– Мы… бегать.
– Бегать?
– Ага. Бегать. Очень много. И быстро.
– Вы очень много и быстро бегали и…
– Твой брат. Я убе… убегала от твоего брата.
Казалось, этот маленький диалог дался девушке с большим трудом: ее лицо напряглось, она медленно дышала и открывала рот, чтобы подобрать слова, а затем разразилась на Даниэля громкой и длинной тирадой на испанском, из которой Уильям – выслушивающий все это прямо в своё лицо – понял только «друг» и «Даниэль». Остальная речь Марии оказалась для него непередаваемой какофонией корриды и фламенко.
Даниэль слушал ее спокойно и кивал через каждое слово. Когда же Мария замолчала, он медленно отпил шампанского из бокала, закатил глаза и, пожав плечами, выдохнул:
– А, ну это все объясняет. Порой мне и самому хочется сбежать от Анхеля. Но он найдёт меня даже на том свете.
Что объясняла речь Марии, Уильям не понял. В отличие от Даниэля, чьё лицо теперь выражало вселенскую скорбь, как и половина лиц жителей Чикаго в ночь принятия Сухого закона. Разве что тогда она через секунду сменилась алкогольным безумием и вечеринками до утра.
Отец недовольно хмыкнул и залпом осушил свой бокал.
– Практически, как тот немец, – он выплюнул последнее слово с такой же силой, как маленький Уилл выплёвывал овсянку с топлёным маслом. – Слыхали какую он недавно резню устроил в еврейском квартале? Опять не поделили бухло. Еще и Нью-Йорк лезет в наши дела. Коллеги поделились, что они ввозят через порты товары несколько другого сорта. Хотя у них есть некоторые… проблемы с Филадельфией. Иногда я радуюсь, что мы от них далеко.
– Это не наше с вами дело, мистер Белл. – Даниэль обворожительно улыбнулся, и неожиданно Уилл почувствовал, как вместе с его носом начали гореть и щеки, и поспешил переключить своё внимание на притихшую перед ним Марию. – И уж тем более не моё. Я врач, вы адвокат. Давайте делать свою работу, а нашпиговку свинцом оставим профессионалам. Помяните моё слово, скоро начнётся резня, на фоне которой все капризы этого немца окажутся детскими играми. К слову, – Даниэль снова взмахнул руками, облив отца Уильяма вином, – кто-нибудь вообще знает, как его зовут?
– Нет. – Генри Белл скупыми движениями отряхнул повисшие на пиджаке капли. – Его даже никто не видел. Некоторые говорят, что он бывший офицер прусской армии. И дезертир. Сбежал и теперь запугивает нас здесь. Я же считаю его обычным сумасшедшим. Кажется, – Уилл услышал едкие насмешливые нотки в голосе отца, – это по вашей области, мистер Куэрво.
– Предпочитаю быть бедным, зато без подобных клиентов.
Даниэль ответил ему той же интонацией и той же манерностью, от которых у Уилла по коже пробежали мурашки. Никто не осмеливался так разговаривать с Генри Беллом в приличном обществе. А в неприличном отец Уильяма появлялся только для юридических консультаций и сокрытия улик, которые могли бы опорочить доброе и честное имя его клиентов.
Уильям было отвернулся, чтобы попросить взглядом помощи у приплясывающего рядом Даниэля, но слабые настойчивые подёргивания за рукав, обратили на себя его внимание. Мария заглядывала ему в глаза, как маленький преданный щенок, и приподнималась на цыпочках, чтобы оказаться поближе к лицу Уильяма, как бы он ни пытался отстраниться.
– А вы… Как вас звать?
Она улыбнулся. Кротко и нежно, чуть засмущавшись и опустив взгляд в сторону.
– Уильям… Белл, – Уилл неловко кашлянул; слова сухим скрежетом пробрались по его горлу, врезались в забитый кровью и кусочками ткани нос – стоило скрыться в туалете и избавиться от них, но Уильям совершенно забыл – и наконец спрыгнули с его губ прямо в распахнутое настежь сердце девушки.
Что было совсем некстати для Уилла.
– Уи-ильям, – Мария протянула его имя, как горячую карамель, но едва ли обожгла об него язык.
– А вы кем будете? Ой, простите мне мои манеры. – Уилл поёжился, и пригнулся, когда рука отца пролетела в миллиметре от его макушки. – Могу я поинтересоваться вашим именем?
– Это, мой друг, – вклинился Даниэль и, приобняв девушку за талию, наконец отцепил ее от Уильяма, – Мария Алехандра Фернандес де Сантьяго. Моя невестка. Будущая жена Анхеля. Если он, конечно, не проспит с похмелья собственную свадьбу.
Даниэль громко и похабно рассмеялся, продолжая придерживать Марию за талию, и Уилл поспешил поклониться, чтобы хоть немного сгладить ворочающуюся в душе неловкость от направленного на него умоляющего взгляда девушки.
– Замечательно. Рад знакомству, Мария.
Он коротко поклонился ей, а затем, взяв протянутую руку, оставил на ней лёгкий поцелуй. Уилл мог поклясться, что ему не понравилось то, как дрожала при этом Мария – так дрожат невесты в ожидании первой ночи, но никак не благовоспитанные барышни в присутствии незнакомцев. Впрочем, Уильям не был джентльменом, чтобы переживать о подобном, а честь Марии была в безопасности под надёжным и уверенным надзором природы, обладавшей порой слишком больным чувством юмора.
Музыка стихла, и единственным, что слышал Уилл, были перешёптывания за спиной да собственное сердце, бьющееся слишком громко. Что-то захрустело, трубы несколькими громкими залпами выдохнули, и негромкий мелодичный голос певца на сцене завёл новую песню. Лицо Марии тут же просияло. Она подпрыгнула на месте, заозиралась, а затем с раскрытым ртом уставилась на сцену.
– Это же!.. – она с восхищением смотрела на темнокожего певца.
– Апрельские дожди, да, – Уилл вежливо улыбнулся, хотя Мария этого не увидела. – Люблю эту песню.
– И вы тоже! – она снова подпрыгнула, хлопнула в ладоши и посмотрела на Уилла. Её взгляд блеснул нездоровым огнём, но Уильям решил, что ему просто показалось. – Я… очень люблю Эла13. Он, – Мария взмахнула руками, явно подбирая слова из своего скудного запаса, – поёт как соловей.
– Ну, до соловья ему далековато, – хохотнул Даниэль. – Но поёт он действительно отменно.
– Отменно? – девушка нахмурилась.
– Да. Это означает «великолепно» или «превосходно».
– Отменно, – еще раз повторила Мария, смакуя слово.
Увы, улыбалась Мария недолго, радуясь новому выученному термину. Уже через секунду ее лицо погрустнело, плечи осунулись, и Мария растерянно заозиралась по сторонам, словно кого-то искала. Даниэль отлип от неё достаточно быстро: стоило только любопытству уняться, а отцу Уильяма завести снова разговор о бизнесе и деньгах.
В помещении стало неожиданно душно: Уилл оттянул немного ворот рубашки и поправил съехавший на бок галстук. Ситуация становилось слишком неловкой: Мария продолжала кого-то высматривать взглядом в толпе, а Уилл топтался рядом, перекатываясь с пятки на носок и размахивая вдоль тела руками, пока не спрятал их за спиной, чтобы не раздражали. Наконец, набрав в лёгкие побольше воздуха, а себе пожелав мысленно смелости, Уильям шагнул вперёд и, нависнув над Марией, спросил:
– Что-то не так, мисс?
Она обернулась так резко, что едва снова не врезалась в грудь Уильяма. Но на этот раз она отшатнулась, заламывая руки, как заправская актриса в кино.
– Мой жених где-то пропал. А сейчас… все танцуют. Или будут танцевать, – уже менее уверенно поправила себя девушка.
Уилл почувствовал толчок в спину и обернулся, заметив многозначительный взгляд отца, брошенный на Марию. Долго объяснять не пришлось – к счастью для Уильяма, намёки отца он всегда понимал с первого раза. Вот только не всегда собирался их претворять в жизнь. Максимум на что его хватало – поддержать семейный вечер и не выставлять грязное белье на всеобщее обсуждение. Хотя порой хотелось взять всю эту плетёную корзину боли и обид и водрузить на обеденный стол перед холеными гостями Генри Белла.
Жаль, что толку от этого не будет.
– Что ж, в таком случае, – набрав в лёгкие воздуха, Уилл стукнул каблуками друг о друга, поклонился и, протянув Марии руку, выдохнул: – вы разрешите пригласить вас на танец?
***
Октябрь, 2022
– Ты просто очарователен в этом… оранжевом костюме. Это дизайнерский или масс-маркет?
– Не стоит так ехидничать, Уилл. Тебе не идёт.
– Я просто не думал, что когда-нибудь увижу тебя на этом месте. Занятно, правда? Иногда жизнь бывает очень иронична.
Сидеть напротив Алана на месте для посетителей, оказалось для Уильяма… непривычно. Да, вероятно, это было самое подходящее слово, чтобы описать всю ту язвительность, что копилась внутри, пока Уилл ждал Алана в комнате для встреч, рассматривая круглые серые часы на такой же серой стене. За это утро у него уже набралась не одна причина, чтобы забыть осторожность в присутствии Маккензи. И главное было то, что поспать после смены Уильяму не дали: полицейские достаточно громко колотили в дверь в семь утра, угрожали ее выбить, а когда она открылась, оттолкнули Уилла к стене и перевернули квартиру.
Прекрасное начало субботнего дня после трёхчасового сна.
Алан заёрзал на жёстком стуле и бросил быстрый взгляд на стоящего поодаль офицера. Уильям же смотрел только на него, ожидая объяснений происходящего. Нет, конечно, он был не против увидеть Алана Маккензи за решёткой – это обеспечило бы несколько спокойных лет жизни, – но при этом Уилл слишком хорошо понимал, чего ему это будет стоить. Лучше терпеть физическое воплощение Алана рядом с собой, чем беспрерывно слышать его голос в голове. Даже в душе. Даже когда ты слишком занят, а твоё сознание начинает ехидно кричать «Оле-оле-оле!» или «Давай, я в тебя верю! У тебя все получится!» – тут нервы сдадут даже у Уильяма Белла.
– Тебе не идёт изображать меня. – Алан криво усмехнулся, сцепив руки перед собой в замок. – Маловато харизмы.
– Зато у тебя ее хватит, чтобы очаровать судей, прокурора и присяжных, если их позовут, – устало выдохнул Уильям, откинувшись на спинку стула и качнувшись на нем. – Тебе повезло, что на казнь наложили мораторий пару лет назад. Я бы посмотрел на то, как ты медленно умираешь.
