Лина Вальх
Влюблённые
Часть II. Прямые главы. Глава XII. Кислород
Мунихион, 2775
Ошибка… Потеря связи с сервером… Критическая температура… Повторное подключение… Ошибка… Принудительная перезагрузка…
Тусклый желтоватый свет обжигал глаза. Ноги пульсировали мешком с иголками. Лампочка рвано мигала где-то под потолком, холодные стены промозглостью оседали на коже, а жёсткий матрас асинхронно впивался в ребра своими пружинами. Кажется, она слышала мерное тиканье настенных часов, – жаль, полуслепые глаза так и не смогли найти ничего, что оставляло после себя в ушах назойливый стрёкот.
Только раскачивающегося перед кроватью мужчину с белёсыми волосами, ярко-синим планшетом и облачёнными в черные перчатки руками – единственное, что она смогла рассмотреть, не прищуриваясь.
– Привет.
Кажется, он улыбался. Да, наверняка именно так оно и было. Его голос показался немного высоким для его возраста. Слишком молодым для отжившего свое человека. Он с силой отталкивался от пола, замирал на несколько мгновений и опускал стул на все четыре ножки так, чтобы грохот падения эхом отражался от влажных стен. Нет, он точно улыбался – она видела это, видела то, как исказилось его размытое за мутной линзой близорукости лицо, как он подался вперёд и оперся локтями о лежащий на коленях планшет.
– Мне сообщили, что ты пришла в сознание, – он заигрывающе цокнул, а его белеющий склерой глаз на секунду скрылся в складках кожи: кажется, он ей подмигнул, – и я тут же поспешил проведать нашу гостью. Надеюсь, тебе здесь нравится. Не пятизвёздочный отель, но… – мягкий смешок разлился по комнате, – в целом сойдёт. Наверно. Я не слишком силен в человеческих предпочтениях. Итак, у меня будет к тебе пара вопросов. Для начала, – он перелистнул записи на планшете и, снова прищурившись, вгляделся в него, – как тебя зовут?
Как ее зовут? Что за глупые вопросы. Она точно знает, кто она, какое носит имя и сколько ей лет. Или… Она точно это помнила.
Имя. Глупое имя, вертящееся на языке, как маленькая острая юла, царапающая своей иглой его кончик. Имя, за которым, кажется, скрывалось слишком многое, чтобы забыть его. Но как бы она ни силилась, вместо себя в голове раздавался шум ушедшего на профилактику телевизора. Навязчивый, жужжащий, как шмель, он нарастал, заполняя собой каждую мысль. Неожиданно она обнаружила себя сидящей на кровати, вцепившись пальцами в волосы: ногти впились в кожу головы, но эта боль только на мгновение заставила жгучее жужжание отступить, давая путь единственному имени, которое она помнила.
– Эйлин… Маккензи.
Лицо белобрысого мужчины – или скорее юноши? – оказалось совсем рядом с её лицом, и она, подняв голову, чуть было не столкнулась с ним лбом. Он лыбился, должно быть, еще шире, чем раньше, пока Эйлин щурилась до боли в глазах, силясь рассмотреть его получше. Длинный шрам, рассёкший серебристую бровь и глаз с неожиданно черным зрачком, – не такой аккуратный и детский, как ее собственный от падения на горку деталей конструктора, но рука все равно дёрнулась и пальцы спешно огладили щеку…
…Не обнаружив на ней криво заросших краёв.
Парень еще немного поразглядывал ее лицо, а затем резко отпрянул, щёлкнул вытащенной из кармана ручкой и сделал несколько пометок на своём листке, вновь превратившись для Эйлин в бесформенное размытое пятно. Она подалась вперёд – и тут же вцепилась пальцами в холодный край кровати-кушетки, едва не повалившись на пол.
– Замечательно. Какое красивое имя. Греческое? – взгляд метнулся на Эйлин, но она смогла только рассеянно повести плечами. Незнакомец спросил что-то еще, но она не разобрала ни слова – голос накрыла волна жужжания, заставившая её зажмуриться и сильнее вцепиться в металлический каркас. – Что ж, ладно. Перейдём к следующему вопросу. Где ты родилась, Эйлин?
Ошибка подключения… Переадресация…
Метель. Обрывистый утёс. Разбивающиеся об него внизу волны. И пронзительный ветер. По… полицейский? Да, офицер лежал на снегу в окружении алых роз, скрытый ото всех длинной тенью указателя. До Инвернесса шестьдесят девять миль21. Если не сворачивать и не отвлекаться на еду. Почему… почему ей так холодно, глядя на безвольно замершего офицера, пусть чьи-то тёплые руки и согревают плечи, несильно сжимая их? Почему на ней дурацкий клетчатый плед? Она… Кажется, его зажевал барабан стиральной машинки. Она уже давно избавилась от него.
Эйлин обернулась. За спиной была только обитая заплесневелой тканью стена, от которой тянуло кладбищенской тоской и безнадёжностью, и она поспешила обхватить себя руками, нервно растирая предплечья – они все еще горели, как и плечи, от невидимых прикосновений. Эйлин хмурилась. До Инвернесса было шестьдесят девять миль, но название городка словно кто-то нарочно замалевал черным уродливым граффити. Она поёжилась: по коже пробежался морозный сквозняк, хоть в комнате и не было ни одного окна. Только надоедливо мигающая лампочка, покосившийся стол и кровать, с которой Эйлин свесила ноги. Она вглядывалась в лицо человека напротив, но оно исчезало в потухающем свете, а затем вспыхивало физиономией замершего у обочины полицейского.
Нужно было только подойти поближе и рассмотреть. Нужно было только…
…смазать ладонью закрывающую надпись черную краску.
– Шотландия, Ин… – Эйлин осеклась и, зажмурившись, мотнула головой, – Хелмсдейл. Это на севере.
Она попыталась проморгаться, но вместо этого ее глаза потянула липкая солёная плёнка, которую она спешно стёрла. Еще несколько секунд она смотрела в пол, видя только свои ноги-пятна, сжимала пальцами кушетку и считала удары собственного сердца, как неожиданно подпрыгнула и, выпучив глаза уставилась на незнакомца. Кажется, ей стоило раньше задать вопросы, от которых могла зависеть ее жизнь, но мозг работал слишком медленно: каждая мысль проходила несколько кругов, прежде чем быть утверждённой внутренней бюрократией разума Эйлин Маккензи. Голова налилась ртутью, она гудела и пульсировала в висках, на затылке и макушке. Швы, сцепляющие череп, скреблись друг о друга, словно пытались спилить сломанный ноготь о наждачку.
Еще несколько секунд наедине со своими мыслями, и Эйлин сойдёт с ума.
Загрузка компонентов…
– Простите, кто вы? И где мои очки? – она рассеянно заозиралась, водя руками по кушетке.
Со стороны незнакомца раздалось удивлённое хмыканье, но через мгновение чужая рука протянула знакомый нежно-голубой футляр. Судя по раздавшемуся в нём от столкновения с раскрытой ладонью Эйлин грохоту и последовавшему звону, очки были на месте. Футляр щёлкнул замком, а новенькие дужки блеснули в тусклом свете лампочки. Она едва не выронила очки дрожащими пальцам, но еще секунда – и носовые подушечки мягко обняли переносицу. Теперь Эйлин могла во все четыре глаза рассматривать мужчину напротив, подтверждая свои предварительные наблюдения. Правда, улыбка его теперь была более мерзкой, чем она могла представить: мужчина напоминал школьного учителя, допрашивающего её о том, кто макнул новенькую девочку головой в унитаз, и почему Эйлин сняла все, кроме лица «преступника».
– Вопросы тут задаю я. – В мягком голосе скользнуло раздражение, и он, положив планшет на колени, нехотя стянул перчатку с руки. Черная, она показалась Эйлин обуглившимся куском мяса. До того момента, как парень вытащил платок и протёр ее от мнимого нагара. – Кто послал тебя, Эйлин Маккензи?
– Кто меня… – не отрываясь от того, как он методично протирает каждый палец, Эйлин поперхнулась воздухом и подняла взгляд выше, – послал? Я… я не понимаю.
– Эйлин. Не нужно играть. Ты скверная актриса, знаешь ли.
Если бы от возмущения можно было задохнуться, эта незавидная судьба несомненно бы её постигла .
Поджав губы, Эйлин одним пальцем резко насадила сползающие очки обратно на переносицу и с подозрением продолжила повторять взглядом движения незнакомого ей мужчины. Который так и не назвал своего имени. Верх некультурности!
– Наверно, я немного неверно выразился. – Он отряхнул платок, натянул на очищенную руку перчатку и стащил вторую с другой руки, принявшись так же методично стёсывать чернь с тонких узловатых пальцев. – Мы хотим знать, какая группировка послала тебя к нам, Эйлин Маккензи. Видишь ли, твоё появление носило несколько… – он замер, разглядывая грязные ногти, и вздохнул, – спонтанный характер. К тому же, твой вероятный сообщник, как ни прискорбно, сбежал. Поэтому вся надежда на тебя. Пойми, – он посмотрел на Эйлин серебристыми глазами, яркими и пустыми, словно ребёнок закрасил радужку единственным серым карандашом, – если ты ничего не расскажешь, я не смогу тебе помочь. Чем дольше ты упорствуешь и молчишь, тем больший гнев на себя вызовешь. Тебе лучше рассказать, как ты попала в этот мир. Видишь ли, гости у нас бывают не так часто. А если выражаться точнее, у нас ни разу не было подобной… ситуации. Как ты осталась жива?
Жива? Почему Эйлин должна… Она нахмурилась, резко оборвав поток всколыхнувшихся зелёной пресной водой воспоминаний. Скользкие мостки, рыжие всполохи на берегу, скрипящие доски. Она была там, пыталась сделать вдох, но вместо этого глотала воду. Ноги сдавило невидимыми водорослями, а вверх подлетели полупрозрачные пузырьки газа, лопаясь прямо перед лицом Эйлин. Мостки, пиво и гроза. Кажется, накануне был дождь. Мэлли. Она сидела прямо перед ней, болтала ногами в воде и смотрела на закат. Кто-то еще… Там был кто-то еще. Брови сильней сдвинулись к переносице; а отточенным за годы движением она поймала попытавшиеся слететь от такого очки и водрузила их обратно на положенное место. Огненно-рыжие всполохи сквозь мутную поверхность воды. Она уже видела это лицо, но чем больше напрягала память, разбрасывала все невидимые записи в голове, тем призрачней оно становилось.
– О чем вы? Я помню… – Эйлин осеклась, уставившись на свои ноги, а затем сумбурно выдохнула, дёрнувшись, как от электрического разряда от стойки с продуктами в молочном отделе магазина: – Я помню, как упала в озеро.
– Да, это согласуется с показаниями выехавшего за тобой отряда. Тебя нашли на берегу озера Мичиган. Абсолютно… – рот мужчины исказился в чем-то похожем на усмешку, и он даже оторвался от почерневшей руки, чтобы посмотреть на Эйлин и хмыкнуть: – голой. Не слишком располагающая к плаванию погода, ты так не считаешь?
– Я не умею плавать.
Интересно, она говорила это больше для себя? Она говорила это, чтобы убедиться в том, что и так прекрасно знала все эти годы? Эйлин Маккензи не умела плавать, а единственных исходом ее встречи с водными поверхностями мог быть морг. Не самое привлекательное свидание – она вздрогнула и с силой сжала металлический каркас кровати, с удивлением отметив, как он легко продавился в нескольких местах под ее пальцами. Словно картонный.
– Вот как. – Серебристая бровь незнакомца надломилась, и он со скучающим видом продолжил вычищать ногти от черни. – Занятно. Так что же подтолкнуло тебя прыгнуть в озеро? Несчастная любовь?
– Я оступилась. Помню, что хотела… – Эйлин судорожно втянула воздух, бегая взглядом помещению, – хотела над кем-то подшутить. Или нет… Мы немного выпили, понимаете. А потом… потом… Там была Амелия. Она сидела прямо на мостках. И… Лана. Я пошла к ней, да. – Она нахмурилась, сморщила острый прямой нос и сжала губы, бессильно цепляясь за ускользающие воспоминания. – Двое парней. У них были идиотские красные стаканчики. Они… толкнули меня. Они знали, что я не умею плавать, но все равно толкнули меня!
Кулак с силой ударился о кровать, оставив небольшую вмятину под удивлённым взглядом сидящего напротив мужчины. Увлечённая бессмысленной погоней за собственной памятью, Эйлин не заметила, как он надел вторую черную перчатку и методично записал все, что ему говорили вплоть до этого момента. Он следил за ней – так же, как она следила за ним, – но его взгляд напоминал хищника, готового вцепиться в лицо своей жертве в любую секунду. Во рту пересохло. Эйлин болезненно сглотнула, схватившись рукой за горло, и царапнула изломанными ногтями по коже.
Как будто это могло помочь ей избавиться от застрявшего комка воздуха.
Ошибка…
– Это определённо достойно осуждения, но вопрос остаётся открытым: как ты прошла через барьер? – Кончик ручки нетерпеливо постучал о бумагу, оставляя на ней несколько ярких цветных дыр.
– Прошла через что? – Висок Эйлин запульсировал; боль растеклась от него по лбу, стягивая глаза и кожу, а затем перебросилась на затылок, обхватив раскалённым обручем всю голову. В ушах зазвенело, под кожей зачесалось, а из-за стены донеслись тихие отдалённые голоса. – Послушайте, это определённо очень глупая шутка. Если это больница, то вам стоило бы навести небольшой порядок в палатах. Аскетизм – это хорошо, но не настолько же. Кстати, а где мы?
Почти пустая комната ничего не говорила Эйлин о ее расположении, на стене не висело огромного цифрового табло, как в аэропортах, чтобы поприветствовать, а единственное маленькое окошечко где-то под потолком навевало мысли о катакомбах. Слишком очевидно и банально, но голова от этого болеть начала только сильнее. Она гремела клубными басами, взрывалась неоново-оранжевыми кругами перед глазами, и людских голосов вокруг становилось все больше: они перешёптывались, хихикали, что-то рассказывали Эйлин, но она не понимала ни слова, цепляясь одной рукой за голову, а другой царапая горло. Словно эта боль могла отпугнуть голоса.
– Я уже говорил, что вопросы тут задаю я. – Щелчок ручки хлопнул, а шорох листов походил больше на шум самолётного двигателя. – Но на этот могу ответить. Мы в крипте Ордена белой лилии. В Париже.
– В Па… Но как?
– Как что?
– Как я оказалась здесь? Я очнулась в мотеле. И тот парень!..
– Какой парень?
Эйлин замерла на мгновение. Мотель, парень, их поездка. Она помнила каждую деталь, но не знала, что из этого было правдой. Голоса не смолкали. Некоторые из них внезапно заговорили на английском, перекрикивая друг друга, отражая от стенок черепа и растворяясь в разуме, опутывая своими длинными черными щупальцами. Эйлин… не помнила внешности того парня: кто-то одёргивал нить, стоило ей только потянуться пальцами к очередному кусочку мозаики, – но чужое имя легло на язык в ожидании, когда же его назовут.
– Джеймс. Его звали Джеймс.
Сидящий напротив мужчина напрягся: его плечи распрямились, спина натянулась тетивой, а секундный испуг во взгляде был готов в любую секунду сорваться с невидимого лука и стрелой пронзить Эйлин.
– Джеймс. Это весьма… – он что-то чиркнул, закинув ногу на ногу, – интересная информация. Но мы все еще не выяснили главное. Как ты оказалась здесь? Как прошла через границу?
– Почему они не замолкают?
Казалось, вопрос Эйлин застал ее «инквизитора» врасплох. Он открывал и закрывал рот, как рыба, пока она стискивала виски пальцами. Да, это определённо могло помочь избавиться от боли – не сдавливай сейчас собственная рука дыхание, Эйлин бы без сомнения посмеялась собственной глупости. Но обруч сжимался, кости черепа хрустели, а голоса становились только громче. Они окружали Эйлин, дотрагивались до ее плеча и обращали на себя внимание. Они хотели, чтобы она заметила их, ответила и… Нет, это было бредом. Ладонь судорожно дотронулась до ледяного лба – у Эйлин не было жара, а значит и бредить она не могла.
Парень на стуле оглянулся и, не найдя никого, обвёл её скептичным взглядом.
– Кто? Мы здесь одни.
– Голоса. Эти, – Эйлин оперлась локтями о колени, снова схватилась руками за голову и зарылась пальцами в короткие волосы, – голоса. Они не затыкаются. Я не хочу их слышать. Почему они просто не могут заткнуться.
– Что они говорят?
Ей хотелось взвыть от боли. Хотелось стянуть с черепа этот бесполезный волосатый кусок кожи, разломить кости по швам, как орех, и выкинуть. Лишь бы только эта пытка прекратилась. Ногти впивались в кожу, входили в неё, оставляя раны, и Эйлин чувствовала, как по пальцам потекли тонкие струйки крови. Голоса становились громче, сливались в единую какофонию уродливой суспензией. Они царапали ее сознание, разрывали его яркими всплесками и подпитывались болью. Они гоготали, кричали и плакали, сцепляясь в единое целое. Как маленький ребёнок, что не в силах определиться, чего он больше хочет: есть или новый подгузник. Кто-то снова пытался окрикнуть Эйлин в этой толпе звуков, но она слышала только собственный воющий от боли голос.
– Я… пусть они просто заткнутся. Это так сложно? Вы можете мне помочь? – Она резко вскинула голову, едва удерживая себя в сознании, и уставилась на незнакомца. – Прошу.
Ошибка…
– Как же больно.
Повторная инициализация…
– Пусть оно прекратится.
Слабое соединение с сервером…
– Хватит!
Связь прервана…
Темнота оказалась спасением. Она тонула в ней, пока та вытягивала из неё боль. Темнота была другом, в котором даже мягкий пушистый снег был способен смыть с рук всю кровь. Эйлин смотрела на указатель перед собой, нервно поправляла очки и выпускала вверх колечки сигаретного дыма. До Инвернесса шестьдесят семь миль, а машина назло заглохла. Полицейский остался где-то там, в двух милях от неё, он лежал в снегу, припорошившем его тёплым одеялом. Наверно, нужно было помочь ему. Но вместо этого Эйлин продолжала тонуть, цепляясь пальцами за полы кофейного пальто.
Темнота была для неё спасением.
Но ненадолго.
– О, ты снова очнулась! – незнакомый голос раздался в ее голове интонациями диктора во время матча.
Чья-то рука мягко похлопала ее по щеке, заставляя распахнуть веки и уставиться в незнакомые ярко-голубые глаза. Темные каштановые волосы, ямочки от лёгкой полуулыбки, застывшей на лице, и внимательный взгляд – кажется, он уже успел остановиться на каждой детали Эйлин Маккензи, прежде чем вернуться к ее вытаращенным глазами.
– Отлично. – Мужчина распрямился, нависая над распластавшейся на койке Эйлин и скользя взглядом по всему ее телу: она только сейчас поняла, что кроме идиотской больничной рубахи на ней абсолютно ничего не было. – С тобой хотят поговорить. Очень срочно. Прости, я бы хотел, чтобы это отложили на некоторое время, но… – он притворно поднял взгляд к потолку и вздохнул, – у нас его практически нет. Они знают о тебе, и хотят больше информации. Лучше расскажи, как ты прошла через барьер.
– Прошла через что?
Если бы Эйлин давали доллар каждый раз, как она слышала сегодня про какой-то барьер, шоколадный батончик из ближайшего автомата уже был бы ее. Она вытаращилась на стоящего перед ней человека сквозь толстые стекла очков, ощущая, как ноги слабо вибрируют маленькими иголочками, прежде чем заметить возникшую позади него серебристую макушку ее предыдущего дознавателя. Тот уверенно отодвинул своего коллегу от кровати Эйлин и, склонившись к ней, свёл брови к переносице и впился бледными глазами в ее собственные.
– Через барьер. Я пытался расспросить тебя об этом, но ты заговорила о каких-то голосах и упала в обморок, – он резко вцепился Эйлин в плечи и поднял на кровати. Еще несколько пар рук тут же подхватили ее и поставили на ноги. Она только и успела, что заметить мелькнувших за спиной людей, облачённых в странные тёмные балахоны. Словно они с какого-то собрания «Ку-клукс-клана наоборот» пришли выпить кофе и помочь старому другу. – Мне жаль тащить тебя куда-то в таком состоянии, но приходится. Долг превыше всего. А долг перед этим миром заставляет меня поспешить. – Он щёлкнул пальцами, и дверь за его спиной распахнулась. – Она твоя, Шарль. Постарайся не ударить в грязь лицом. Снова.
Темноволосый мужчина поёжился и нервно сглотнул. Он недовольно покосился на Эйлин и, махнув фигурам в балахонах рукой, широкими шагами направился прочь из комнаты. Или правильней будет назвать это камерой? Эйлин не успела определиться с ответом, потому как тяжелый кусок металла за ее спиной захлопнулся – она едва успевала шлёпать босыми ногами и озираться, разинув от удивления рот.
Они действительно были под землёй: прежде чем Эйлин начала пристальней всматриваться в окружающую обстановку, они успели пересечь несколько «перекрёстков», из которых отходило по пять, а то и шесть длинных темных коридоров. В воздухе тянуло сыростью, мхом и плесенью – Эйлин громко чихнула и недовольно хлюпнула носом. Иногда мимо промелькивали яркие фонари, освещавшие небольшие лесенки, ведущие к современным дверям с табличками. Увы, рассмотреть надписи она не успевала, но запоминала цвета дверей. Непонятно, зачем – это вряд ли помогло бы ей выбраться из этого непонятного места.
Быть героиней дешёвого фэнтези-романа было не так здорово, как могло показаться. А задавать вопросы не было ни сил, ни возможностей – любая попытка пресекалась недовольным цоканьем и вскидываемой вверх рукой. Шарль быстро шагал вперёд, подгоняемый брошенным в спину напутствием светловолосого дознавателя. Иногда они останавливались, и Эйлин досматривали встречающиеся по дороге охранники в черной форме. Что веселило и раздражало её одновременно, потому как под непонятным куском ткани в горошек, в который ее нарядили, не было абсолютно ничего. К тому же, один из сопровождающих уж очень тщательно исследовал ее грудь, мял так, будто внутри могло что-то храниться. Трижды. Эйлин считала, гадая, через сколько они начнут проверять, не спрятала ли она что-то внутри себя. Правда, тогда жанр книги, в которую она попала, резко бы сменился. Да и увы, но Шарль не походил на горячего и властного мужчину. Скорее, на его лучшего друга.
Наконец, длинные земляные коридоры сменились неожиданно высоким светлым холлом. Стены медного цвета были отделаны листами металла с огромными уродливыми заклёпками, потолок поддерживали высокие прямые колонны, а в нишах рядами располагались стеклянные сосуды с зеленоватой жидкостью, в которых плавали… люди. Эйлин вздрогнула и попыталась попяться назад, но ее удержали, толкая вперёд за Шарлем. Некоторые из людей в колбах были похожи на саму Эйлин, другие скорее могли претендовать на место экспоната в музее уродцев: две головы, три глаза или шесть рук поворачивались, следили за ней или махали вслед. Кожа покрылась мурашками – трудно сказать, от чего больше: холода или глядящих на неё живых «экспонатов». Казалось, этот холл бесконечен, он тянулся вслед за Эйлин, то расширяясь на несколько проходов, в каждом из которых стояли зелёные сосуды, то снова сужаясь. Помещение давило на Эйлин, сгущалось над ней, угрожало сделать одним из своих постояльцев, если она не расскажет про какой-то «барьер».
На выходе, когда они практически уже шагнули на уходящую вверх винтовую лестницу, плавающий в одной из «чаш» парень приветливо улыбнулся и помахал Эйлин. Его грудная клетка была вскрыта, на месте сердца виднелась маленькая коробочка с проводами, а от спины вверх отходили трубки, подающие внутрь него тёмную, почти черную жидкость.
– Где мы? – охрипший голос Эйлин едва слышно вырвался из горла, но этого хватило, чтобы Шарль остановился.
Он обернулся и, сжав губы в тонкую обескровленную полоску, покачал головой.
– Не задавай вопросы, ответы на которые ты не хочешь получить.
– Не решайте за меня, что я хочу знать, а чего нет.
– Ты…
Соединение с сервером установлено…
– Что за срочность? Почему нас вызвали?
Снова чужой голос, прорвавшийся сквозь вспышку яркого света. Эйлин моргнула. Она уже не стояла около лестницы вместе с Шарлем, но ее ноги сгибались в коленях, словно она поднималась по ступеням. Она шагала на месте, а вокруг вместо отливающего зелёным холла вырос просторный отделанный слоновьей костью зал. Высокие витражные окна тянулись вдоль стен, люстры под потолком переливались золотом и хрусталём, а выложенный черно-белой шахматкой пол блестел. Посреди зала тянулась отороченная золотом бордовая дорожка, в конце которой возвышался постамент с шестью бронзовыми креслами. Казалось, этот зал выскочил прямо из эпохи рококо, грозя затащить и Эйлин в это безумие вычурности и безвкусицы. Она продолжала куда-то идти, но видела лишь этот светлый зал и вырисовывающиеся в воздухе фигуры. Облачённые в длинные мантии с капюшонами, они кружили в пространстве, поправляя маски, как у чумных докторов, пока не замерли, заняв отведённые им места, словно кто-то из съёмочной команды пометил их идиотскими крестиками на полу.
– Шарль Делакруа. – Облачённая в синюю мантию фигура с мужским голосом быстро прошла мимо Эйлин, слегка задев плечом. – Парижский департамент. Утверждает, что у него есть для нас очень важная и срочная новость. Надеюсь, оно того стоит. Его репутация подпорчена за последние несколько лет. Слышал, он не справляется. – Фигура остановилась около одного из кресел, – Эйлин только сейчас заметила, что каждой мантии соответствует свое место на «пьедестале» – и опустилась на него, опершись локтями об один подлокотник и закинув ноги на второй. – Сначала история с восточным департаментом, затем восстание элементалистов в Афинах. Кажется, были еще небольшие вспышки волнений по Империи, но они были подавлены, а все мятежники преданы суду и казнены. Увы, среди бедолаг это не прибавило очков в пользу Шарля.
– Как будто ему есть до этого дело. – Жёлтая фигура недовольно повела плечами, распрямляясь в своём кресле. И почему Эйлин не заметила ее сразу? Ее женский голос казался искажённым маской, и все же было трудно не расслышать в нем мягкие девичьи нотки. – Он выполняет нашу волю. Он несёт людям нашу волю.
– Людям плевать на нашу волю. Они хотят слышать голос всемилостивого и всепрощающего бога. И мы им его даём.
Фигуры замерли, их силуэты замерцали, как на изношенной кассете, а затем поменялись местами, – Эйлин не успела даже моргнуть, как диспозиция на шахматном поле преобразилась, будто кто-то вставил в проектор новый слайд с фотографией. Теперь на постаменте восседали все та же синяя фигура и присоединившаяся к ней бордовая. Даже за маской Эйлин чувствовала надменное выражение лица и презрение к окружающим – до того у неё была ровная и втянувшаяся по струнке спина, что позвонки Эйлин заныли от боли. Жёлтая фигура теперь стояла в центре. Подёрнутая рябью, она ходила из стороны в сторону, заложив за спину руки, и трясла головой.
– Все протоколы нарушены, все правила перевёрнуты с ног на голову.
Фигура приблизилась к Эйлин, и поднявшийся порыв ветра донёс до ее обоняния вонь, словно кто-то страдает от несварения или решил приготовить себе яишенку из тухлых яиц. Но уже через мгновение, вновь зарябив, жёлтая фигура оказалась почти у самых кресел, обращённая к ним своей уродливой маской.
– А дальше что? – прошипела она, всплеснув руками, и из-под широких рукавов показались изящные женские запястья в ярких золотистых татуировках. – Будем выходить к людям и жить среди них, как свои?
– Королева драмы в здании. – Синяя фигура запрокинула голову, глядя на жёлтую снизу вверх. – Ты слишком бурно на все реагируешь, сестра. Тебе бы охладиться чуть-чуть. И не встречаться в ближайшее время с нашим дражайшим братом, а то мало ли что. Еще, не дай я, взорвёшься. – Юноша хохотнул, но смех этот больше походил на карканье, вырывающееся из-под его маски облачками бледно-бурого дыма.
– Язык отрастил, а изъясняться им так и не научился. Шут горо…
– Я смотрю, здесь все по-прежнему. Не думал, что за моё короткое отсутствие все настолько сильно… не поменяется.
Эйлин вздрогнула и на мгновение остановилась. Голос показался ей знакомым. И это… было безумием. Она все еще не знала, где она, как она здесь оказалась и через сколько она сможет вернуться домой, где за неё непременно переживает отец. От мысли о страдающем без неё Алане в компании тройной гавайской пиццы с двойной порцией пеперони внутри Эйлин все сжалось от жалости к беспомощному отцу. Единственной надеждой был дядя Уилл, – он бы точно не позволил Алану посадить желудок вредной едой и сигаретами перед завтраком. Как минимум потому, что лечить отца пришлось бы именно мистеру Беллу.
Кто-то толкнул ее в спину, и Эйлин обернулась, снова не найдя никого позади себя. А вот фигуры в зале снова поменяли свое расположение. К ним добавились две новые: одна, в серой мантии появилась рядом с бордовой, другая же, фиолетово-зелёная, стояла теперь рядом с жёлто-золотой, возвышаясь над ней минимум на голову. Синяя подскочила на кресле, опуская ноги с подлокотника, и с нескрываемым интересом подалась вперёд.
– О, возвращение блудного брата. Как тебе твоё маленькое путешествие? – едко протянул парень в синем, откинулся на спинку такого же синего кресла и сложил на груди руки. – Узнал, что люди живут и за пределами Парижа, и у них даже нет вшей, ручных медведей и третьего глаза посреди лба?
– Ты все так же туп, как и раньше. Я все еще не понимаю, почему ты здесь. Может, мне попросить Сэма вывести тебя из игры? – облачённый в фиолетовое гость, повёл плечами, и вся его фигура напряглась. – Хотя бы на время.
– Замолкните!
Высокий женский голос раздался из-под бордовой маски, а длинные тонкие пальцы сжали подлокотники, выдавая плохо скрываемое раздражение. Несколько ярких розовых прядей – кажется, Эйлин и сама красилась в похожий цвет, – выглядывали из-под капюшона, спадая на плечи.
– Ведёте себя как стайка драчливых людей. Проявили бы хоть немного уважения к этим священным стенам.
– Священным? – фиолетовая фигура обернулась к ней, выплюнув это слово с большим презрением, чем дядя Уилл зачитывал выдержки из гомеопатических журналов и новости астрологии. – Они таковые лишь потому, что ты назвала их священными, сестра. Мы все знаем, что это бред. Церковь, запретные тексты, предсказания апокалипсиса и Страшного суда. Как мы вообще до этого додумались? Сколько еще мы будем играть в эту иудохристианскую чепуху, изображая непорочных ангелов?
– Не волнуйся так. Не тебе же приходится их изображать. – Синяя маска хмыкнула, на этот раз закинув ногу на ногу, и кивнула в сторону серого балахона. – Это вот нашему твёрдому любителю блистать охота нарушать все запреты. Которые сам же и придумал.
К удивлению Эйлин, фигура в сером никак не отреагировала на замечание в свою сторону. Она медленно поднялась со своего места и, подойдя к фиолетовой, посмотрела снизу вверх, вздёрнув острый вороний нос.
– Религия есть самый верный способ управлять толпой. Тебе ли этого не знать, Фос. До меня тут донеслись некоторые слухи о твоей связи… – из-под полумаски Эйлин впервые заметила сверкнувшую победную ухмылку, – с нежелательными элементами.
– Да? А я-то думал, почему ты проткнул мою несчастную тушку и отправил на гибель в эту мясорубку.
– Для фарша ты выглядишь весьма… цельно.
– Вы выглядите жалко.
Высокая фигура, скрывавшаяся до этого в тени, отлипла от стены и шагнула на свет. Светлые волосы, почти пшеничные, холодные голубые льдинки вместо глаз, остро очерченные черты лица, правильные пухлые губы и надменный взгляд. Она не видела, чтобы кто-то еще нёс себя с такой же статью, сложив за спиной руки, чтобы смотрел на всех свысока с такой же уверенностью во вздёрнутом подбородке, отчуждённостью во взгляде и раздражением в поджатых губах. Даже ее отец на сцене выглядел менее… пафосно, чем этот человек, вышагивающий среди облачённых в причудливые наряды фигур. Единственный, кто не скрывал свое лицо и предпочёл остаться в светлом сером костюме, – его красная мантия висела на спинке одного из кресел, возвышавшихся на постаменте, рядом с явно скучающей от происходящего розововолосой женщиной.
