Лина Вальх
Влюблённые
Глава XIX. Лазаир
Эйлин не понимала, почему до этого так боялась Лану Блейк.
Обычно отстранённая и замкнутая в себе девушка сейчас казалась Эйлин идеалом дружелюбия и заботы. Нет, Лана не изменила своим привычкам: она все так же многословно молчала, бормотала под нос и иногда невпопад бросала фразы в ответ на бесконечную неловкую болтовню Эйлин, – и все же найти кого-то, с кем ты был знаком до этого, казалось для юной Маккензи невероятной удачей судьбы. Пусть и напоминало лишний раз – это все плод ее агонизирующего разума.
Она мертва, а это лишь предсмертные попытки мозга успокоить свою владелицу.
– Так вот ты какая настоящая.
Снова тот же сон. Эйлин лежала на каменном постаменте, увитая виноградными лозами. Люди вокруг казались маленькими тенями на фоне ее собственной фигуры, но теперь она видела их лучше, чем в прошлый раз. Их образы складывались в голове намного быстрее, а темнота, сквозь которую они пробивались, отступал намного охотней. Хотелось сказать спасибо Лане за помощь и поддержку, потому что для образа в умирающем сознании Блейк была необычайно живой и тёплой. Иногда Эйлин казалось, что на фоне подруги она холодный труп, существующий по инерции. Все мысли казались Маккензи заученными, все действия – заведёнными в протокол, а обычно живое воображение сменилось бесконечными чужими образами, всплывающими в ее голове.
Но сейчас все было по-другому. Перед ней стоял Джеймс. Этот маленький – пусть и выше Эйлин, – невыносимый Джеймс, напоминающий о том, что даже после смерти тебя могут предать. Губы изогнулись в сардонической усмешке – Эйлин никогда не умела выбирать партнёров. И только лишний раз в этом убедилась.
– Какая? – она надеялась, что ее голос прозвучал не слишком резко, хотя ее это не заботило.
Джеймс шагнул ближе. Он был все так же красив: каштановые кудри, золотистые глаза и ехидная ухмылка, исказившая его лицо. Эйлин сглотнула – кажется, любовь к кудрявым мужчинам была у неё наследственной. Пусть даже дядя Уилл всегда укладывал волосы, недовольно шипя и бранясь на закручивающиеся от влажности пряди.
– Неприступная, – Джеймс снова сделал шаг, – дикая, – еще один, – холодная. Упивающаяся болью этих людей. – Казалось, это Джеймс упивается ее скривлённым в гримасе лицом, говоря эти слова. – Они ведь даже не видят тебя, но ты все равно здесь, смотришь на них и потешаешься. Как над дурачками, что слепо верят в своего маленького и жестокого бога.
Собрав в кулак всю свою оставшуюся волю, Эйлин процедила:
– Не припомню, чтобы я интересовалась твоим мнением, что и как мне делать. Как не помню и того, что приглашала тебя сюда, предатель.
– О, моя дорогая Эйлин, чтобы предать – нужно принести клятву. Я же, помнится, просто обещал помочь.
Яд стекал из каждого слова Джеймса, он шипел и обжигал Эйлин своими парами, а она могла только смотреть на него, продолжая послушно исполнять роль жертвенного алтаря. И все же Эйлин не могла ничего возразить – Джеймс действительно обещал ей лишь предоставить свою помощь и отвезти домой. Он никогда не клялся ей в верности, и уж тем более было глупо рассчитывать, что плод твоей фантазии будет вести себя как послушное домашнее животное. Пусть это и ощущалось с лёгкими нотками детской обиды.
– Что, маски сорваны, Джеймс? – Эйлин постаралась хмыкнуть как можно надменней, но вместо этого поперхнулась попавшей не в то горло слюной. Маккензи громко прокашлялась, но никто из людей вокруг ее не услышал, и хрипло продолжила: – Хотя это ведь не твоё настоящее имя, я права? Жаль только мне плевать, как там тебя звать на самом деле. Ты всего лишь маленький наглый лгун.
– Следи за языком… – не скрывая угрозу в голосу протянул Джеймс.
– А то что? – Эйлин приподнялась, оборвав его на полуслове. Ее щеки горели, и она не была уверена, почему. – И его меня лишите?! Давай. Может быть это будет первым правдивым лицом, которое ты мне покажешь.
Джеймс в ответ на это только хмыкнул и начал медленно обходить Эйлин вокруг алтаря, заложив за спину руки.
– Ты слишком спокойна. Для человека, который оказался… – он взмахнул руками, – здесь. Не бьёшься в истерике, не задаёшь вопросы, хотя наше маленькое поисковое приключение закончилось ничем.
– Я мертва. Не думаю, что мне нужно знать больше о своём положении. Я смирилась с этим. И просто жду, когда все закончится.
Бровь Джеймса удивлённо выгнулась, и он замер.
– Закончится? – присвистнул он. – А мне казалось, все лишь началось. Они ищут тебя. Ищут, чтобы предать суду и казнить. Это в лучшем случае. И мой тебе совет – оставайся там, где ты сейчас находишься. Не высовывай носа и позволь мне делать мою работу.
– А если я этого не сделаю?
Эйлин подалась вперёд, игнорируя пульсирующие вокруг неё огни факелов. Джеймс раздумывал недолго: на мгновение поднял взгляд к потолку, поджал губы, а затем кивнул собственным мыслям и уверенно вынес свой вердикт:
– Тебя убью я.
Эйлин хотелось рассмеяться. Ей хотелось забиться в истерике, потому что все, что она сейчас ощущала – пустота. Пустота, какая возможна только, когда ты уже обречён. Эмоции внутри неё путались, подменяли друг друга, а чувство страха за секунду сменялось эйфорией. Эйлин казалось, что она просто разучилась чувствовать, и это пугало – слишком незнакомые ощущения, вслед за которыми приходило лишь разочарование в себе.
– Я мертва, – снова, как попугай, повторила заученную фразу Эйлин, не в силах сделать хоть что-нибудь, чтобы избавиться. – Что еще ты можешь сделать со мной? Терзать до конца моих и без того не оставшихся дней? Или Ад все-таки существует и ты мой личный палач? Где это небытие и забвение, которое мне обещали?
– Забвение? Кто тебе рассказал о нем?
Джеймс выглядел не столько озадаченным, сколько заинтересованным в словах Эйлин. Он шагнул ближе к ней, заглядывая в глаза, и теперь его образ едва ли был чем-то большим, чем просто переливающимся в наплывающей тьме пятном. Он размывался, словно кто-то уронил на его свежий акварельный портрет несколько капель воды, и напоминал буквы на приёме у окулиста, которые Эйлин не смогла бы разглядеть без очков даже приблизившись к нему вплотную. С каждой секундой Джеймс становился все прозрачней, пока от него не остались лишь пробегающие коричной рябью вспышки перед взглядом Эйлин.
Она притихла. Ее окаменевшее тело напряглось, и Маккензи медленно сглотнула, прежде чем дать ответ.
– Папа. Он всегда говорил, что после смерти людей не ждёт ничего. Ни Рая, – она облизала пересохшие губы, – ни Ада. Только пустота и небытие. У людей нет души – только тела. Поэтому, если сейчас вы пытаете меня в Аду – я хочу вернуться и приготовить ему самый отвратительный куриный суп, который только могу сделать, потому что он меня обманул!
Джеймс хмыкнул.
– Он тебя не обманывал.
– Что?!
Факелы вокруг алтаря вспыхнули с новой силой, обдав Эйлин волной жара и хрустом растворяющихся в воздухе искр, и Джеймс зашаркал ногами, попятившись – каждый его новый шаг становился тише предыдущего, – а золотистое пятно зарябило и всколыхнулось: кажется, он вскинул руки в сдающемся на милость младшей Маккензи жесте. Тело Эйлин под толстым слоем камня задрожало, размытые силуэты беснующихся вокруг неё людей замерли в неестественных позах, а в следующую секунду задрожали в исступлении с новой силой, выгибаясь, скрючиваясь и растворяясь во тьме.
– Оу, Эйлин. Спокойней. А не то ты… – он помедлил, прежде чем уже значительно тише добавил: – убьёшь их.
– Убью собственные фантазии? Назови мне хоть одну причину, почему я могу быть жива.
Ответ последовал не сразу. Он вырвался из образа Джеймса молочным облачком и тут же растворился в ушах Эйлин:
– Потому что ты все еще жива.
Она смутилась, недовольно тряхнула головой и хмыкнула:
– Это… эм… какой-то новый способ самовнушения?
Джеймс мягко усмехнулся.
– Нет. – Он поднял на неё взгляд и пожал плечами. – Просто я не имею ни малейшего представления, что говорить в таких ситуациях. Для меня сам факт жизни является весьма субъективным понятием, и объяснить тебе, почему это не Ад и не Небытие, я просто физически не могу. Знаю только, что это не так, и сейчас мы оба находимся в твоём сознании. Очень плохая шутка судьбы, но по-другому я просто не могу с тобой поговорить. Увы, Вселенная полна загадок. И одна из них, как объяснить человеку из вне, что его мир не единственный и он не сошёл с ума.
«А красавчик дело говорит.»
«О нет, – обречённо протянула Эйлин, – ты проснулся.»
«И тебе доброго утра. Я бы прислал в честь этого открытку тебе на мобильный телефон, но, увы, я всего лишь надоедливый голос в твоей голове, поэтому могу лишь спеть песню и пошутить про Вьетнам, с вашего разрешения, конечно же…»
Эйлин мысленно отмахнулась от голоса, как от назойливой мухи, открыв глаза, но Джеймса перед ней уже не было. Не было вообще ничего, что напоминало бы о темных катакомбах, освещаемых одними лишь тусклыми факелами. Нет, Эйлин стояла на балконе своей квартиры в Чикаго, небрежно сбрасывала с сигареты пепел и смотрела поверх рыжей макушки перед собой. Дым неспешно заполнял ее лёгкие, пока губы сами по себе размыкались – она что-то говорила, но не слышала ни звука, словно кто-то оглушил ее, заткнул уши самыми тугими берушами и сверху еще надел три мотоциклетных шлема.
«Джанет Калверт, посмотри на меня сейчас же!»
Чужие слова все еще эхом отражались в мыслях Эйлин и взрывались россыпью мелких веснушек в золотистых глазах напротив. Она продолжала курить, вальяжно опершись бедром об ограждение балкона, пока Лана хмурилась, покусывала губу и смотрела в даль города, иногда едва заметно дёргая уголком губ.
«Ее зовут Лана Блейк, Кейт. Не Джанет…»
«Она сменила имя, потому что она ненавидит прежнюю себя. Она красит волосы, потому что ненавидит оранжевый цвет – от него у неё приступы. Она… Она… Джен, посмотри на меня, пожалуйста!»
Низкие серые тучи набегали на горизонте, грозя пролиться на землю сплошной стеной дождя, но город не спешил утихать ни на секунду. Эйлин бросила мимолётный взгляд внутрь квартиры – тут же столкнувшись с осуждающим взглядом собственных васильковых глаз из-за полуприкрытых жалюзи. Она помнила этот момент. Она должна была помнить.
«Я уйду, но… Неужели ты правда думаешь, что он одобрил бы это?»
– Люди удивительно способные, когда дело доходит до того, чтобы все портить, – она выпустила вверх струйку сигаретного дыма, ощущая, как приторный привкус осаждается на языке.
Лана коротко повела плечами и, не обернувшись, кивнула:
– Да.
Хотелось подойти ближе. Хотелось бросить эту сигарету на пол, вдавить ногой и наконец дотронуться до неё. Лана стояла в нескольких мгновениях от неё, но что-то останавливало Эйлин. Она чувствовала исходящий от кожи подруги жар, она видела, как криво изгибаются ее губы, когда та смотрела вниз с балкона, она испытывала… вину? Странное чувство, разъедающее изнутри, от которого хотелось кричать. Оно подстёгивало Эйлин, хлестало по щекам и шептало: «Сделай это».
– Должно быть это просто ужасно, – негромко начала Эйлин, сделав осторожный шаг к Лане, – чувствовать себя одинокой, никем не понятой и преданной. И ты имеешь полное право ненавидеть меня за это.
Рука осторожно поднялась, дотронувшись костяшками пальцев до щеки Ланы. Эйлин замерла, каждая мышца ее тела напряглась, словно в ожидании нападения, но его не последовало. Нет, Лана стояла рядом, медленно и тяжело дышала, но не делала ничего, чтобы отступить или скинуть с себя чужие прикосновения. Ее кожа была нежной, мягкой и бархатистой, послушно отзываясь на движения пальцев Эйлин слабой, едва ощутимой дрожью.
Голос в голове что-то недовольно пробурчал на французском – Эйлин не обратила внимания, сосредоточенно наблюдая за бровями Ланы, сдвинутыми к переносице, за колышущимися от порывов ветра короткими темными волосами и плотно сжатыми губами. Лана стояла совсем рядом, но, казалось, все еще слишком далеко, чтобы быть правдой.
– Прости.
– Поцелуйте меня, мистер Маккензи.
Эйлин замерла. Лана повернулась слишком быстро, отчего костяшки мазнули по ее приоткрытым губам. Казалось, ее подруга и сам не верила в то, что только что сказала: в ее глазах застыли растерянность, страх и слепая уверенность в том, чего она действительно хочет. Она снова подняла руку, дотронувшись кончиками пальцев до подбородка Ланы, скользнув выше и замерев около скулы – Блейк сама подалась к ним, ластясь, как маленький котёнок в поисках защиты. Ее кожа была тёплой, слишком горячей для человека, но не обжигающей, а маленькие искорки, пробегающие между ней и рукой Эйлин, казались вспышками бенгальских огней: яркие и холодные.
– Поцелуй меня, Алан, – уже уверенней и настойчивей повторила Лана, заглядывая в глаза Эйлин снизу вверх.
Губы у Ланы были сухими, потрескавшимися и обкусанными. Они пахли кровью сорванных корочек и бензином, машинным маслом и гарью лесных пожаров. Эйлин чувствовала, как жар от тела Ланы усиливается, и все же только крепче сжала ее плечи, прижимая к себе, так неловко и неуместно. Как два школьника в коридоре после уроков, они слепо искали губы друг друга, кусали их и улыбались сквозь поцелуй. Она таяла в ее руках, послушно отзывалась на каждое касание и приподнималась на цыпочках, пытаясь потереться кончиком носа об ее собственный…
Сознание Эйлин раскололось со звоном разбивающегося цветочного горшка. Мышцы свело – она едва могла стоять на ногах, хоть и понимала отдалённо, что это всего лишь воспоминания, отголоски чужого разума, ступить в который Эйлин разрешили лишь по абсолютно случайной случайности. Ее мутило. Мир вокруг кружился, трескался, как стекло, рассыпался осколками и разрывал кожу на руках неровными шрамами. Легкие горели, горло клокотало кровью, и губы покрылись жирной плёнкой металла. Если бы от воспоминаний можно было умереть – Эйлин сделала бы это прямо сейчас.
– Вы зовёте это Большим взрывом…
Голос Ланы прорвался сквозь плотную багровую пелену, окружившую Эйлин, и она вздрогнула. Боль отступила, приведя на освободившееся место ощущение внезапной эйфории спокойствия. Блейк стояла около окна спиной к Эйлин, выделяясь на фоне всей окружающей мрачности и глухости комнаты ярким оранжевым пятном.
«Ох ты ж… – Эйлин поморщилась, прижимая ладонь ко лбу. – Ты не мог бы хоть на секунду оставить меня один на один с собой? Что это вообще было?!»
«Увы, тут я бессилен, мадемуазель. Жестокая судьба связала нас прочной нитью, и теперь я вынужден смотреть на результат тысячелетий эволюции, проигравший низменным человеческим гормонам.»
«То есть ты просто ревнуешь.»
«Возможно.»
– Эйлин, с тобой… с тобой все в порядке?
Голос Ланы отвесил Эйлин хлёсткую пощёчину, отразился в кончиках пальцев болезненным покалыванием и отпечатался пульсирующей термическим ожогом кожей. Она смотрела на Эйлин – это ощущалось каждой клеточкой, – и требовала ответа.
– Да, прости. Я… – Маккензи прикусила губу, быстро соображая правдоподобный ответ, что оказалось не слишком сложно: – Я отключилась. Абсолютно случайно.
– Абсолютно случайно. Ты стала слишком часто даже для себя витать в облаках. Ты что-то… видишь? – задумчиво протянула Лана таким тоном, словно стоило ей чуть-чуть надавить и Эйлин расколется прямо здесь и сейчас, выдав все явки и пароли от своих соцсетей.
Разве что Маккензи прекрасно знала, что Блейк не пользуется ни фильтрами для фотографий, ни видеоредакторами для монтажа бесконечных поездок с отцом за город, в лес или в горы на пикники.
– На чем мы остановились? – поспешила сменить тему со своего провала в чужое прошлое Эйлин, с заинтересованным выражением уставившись на Лану.
– Большой взрыв. Так его зовут люди. Я же зову это казнью. Я сохранила то немногое, что мне удалось спасти во время этого… несчастья. Я надеялась, однажды оно пригодится. – Лана замерла, и вся ее напряженная фигура обернулась к рассеянно шарящей по комнате слепым взглядом Эйлин. – Я тебя пугаю?
За прошедшую неделю, потребовавшуюся Эйлин, чтобы смириться с тем, что она действительно попала в Ад или как минимум в Чистилище, обычно молчаливая и не слишком словоохотливая Лана Блейк открылась ей с совершенно иной стороны. Не сказать, чтобы Эйлин была рада ее компании – нет, внутри каждый раз от ее близости все сжималось, и все же нельзя было не отметить, что в ее же присутствии боль от заживающих ран отступала, а мир вокруг казался намного ярче, чем раньше. Лана была для Эйлин ярким факелом, ведущим сквозь тёмную узкую пещеру. Каждый раз, когда Блейк касалась ее руки, образы вспыхивали в ее сознании, слеплялись в единую картинку, как пластилин, но все равно оставались тусклыми, выцветшими и серыми. Ничего общего с тем, каким мир был раньше, до…
Эйлин нервно сглотнула, сжимая ладонью правое запястье, чтобы унять бьющую его дрожь.
– Нет.
– А вот они меня боятся. Проклятая. Осквернённая. Рыжая. Когда я наткнулась на их коммуну здесь, практически под носом у… Ордена, я была не слишком воодушевлена. Впрочем, мои опасения были напрасны – это всего лишь сборище отщепенцев, уголовников и антисоциальных элементов. Вряд ли при слове «святилище» ты представишь себе притон, но, увы и ах, все так и есть. И вот мы здесь, – Лана вздохнула. – Мы снова два изгоя посреди врагов. Но бежать нам некуда.
«Ох, – голос в голове натужно вздохнул и, кажется, закатил глаза, – Джа… Погоди секундочку. Чьи?.. Чьи это были воспоминания?»
«Не знаю. Но догадываюсь.»
«Неужели я ошибся? – растерянно пробормотал голос в голове. – Ха. Нет, этого просто не может быть. Какая неприятная оказия. Кажется, я буду вынужден принести свои искренние извинения, мадемуазель за доставленные неудобства. И все же мне очень интересно узнать, кому принадлежат столь… пикантные мысли?»
«Моему отцу», – сдавленно пробормотала Эйлин.
«Отцу…»
На этот раз голос погрузился в свои мысли. Маккензи негромко усмехнулась себе под нос: часть ее сознания погрузилась в собственное сознание. Интересно, сколько еще раз можно было провернуть подобное? Делится ли подсознание на еще несколько маленьких подсознаний и если да, сколько мыслей можно уместить в один ящичек? Или это все же был огромный грузовой контейнер? А может быть жёсткий диск от компьютера?..
– Эйлин!
– Да слушаю я! – взорвалась Эйлин и тут же стихла, ощутив под кончиками пальцев прошедшую по полу, стенам и ее собственному телу дрожь.
Лана замерла. Ее образ сейчас слабо пробивался сквозь плывущее волнами сознание – навязчивые светлячки нравились Эйлин больше. Они были быстрыми, напоминали ее привычное размазанное близорукостью зрение и придавали миру красок. Сейчас же… Сейчас же для неё все было серым, пустым и безжизненным. Эйлин знала, что Лана стоит у окна. Она чувствовала под кончиками пальцев неровную шершавую поверхность, зашипела от маленьких вонзающихся в кожу заноз и сжала ладонь в кулак. Она видела, как Лана нервно заправляет за ухо выбившуюся прядь, как лихорадочно горят ее щеки, и медленно дышала от нехватки воздуха: температура в комнате несмотря на сырость с каждой секундой молчания Блейк ползла вверх, и Эйлин рассеянно смахнула со лба толстые капли пота.
– Они считают нас… – Лана тряхнула волосами, – такими же. И это все затрудняет. Прими они нас за врагом, все закончилось бы еще несколько недель назад, теперь же, – она вздохнула, – боюсь, все стало слишком сложным и проблемным. Ты должна понимать, насколько они опасны. И насколько нам надо быть осторожными, если хотим выбраться отсюда домой живыми.
Эйлин в своей жизни с большой долей уверенности понимала таблицу умножения, систему времён английского языка – по мнению Маккензи абсолютно бесполезную и беспощадную – и то, что стоит прямо говорить, если не успеваешь за умными мыслями собеседника, чтобы не давать ему ложной надежды и веры в твои способности.
– Эм, нет, – Эйлин виновато улыбнулась, глядя в ту сторону, где, как ей казалось, стояла Лана. – Прости, я вряд ли смогла понять хотя бы треть из того, что ты мне рассказала.
«Давай, я уже соединил все факты и нашёл разгадку. Значит и ты сможешь…» – не то к Эйлин, не то к Лане обратился голос.
– Что из моих слов ты запомнила?
– То, что ты рыжая, – несколько пристыженно протянула Эйлин, отворачиваясь от голоса Ланы, словно та действительно могла заглянуть ей в глаза и упрекнуть своим ярким взглядом золотистых глаз.
Красноречивое хмыканье и то, как воздух в комнате потеплел еще на градус, напомнили черные жирные буквы в автомобиле, предупреждающие, что сажать ребёнка на переднее кресло небезопасно. Впрочем Алана Маккензи это всегда мало беспокоило, и он с лёгкостью шёл на поводу у больших васильковых глаз своей дочери за толстыми стёклами очков.
– Возможно, – осторожно подала голос Эйлин, – стоит начать с самого начала. Можно заново познакомиться друг с другом! Мы делали такое упражнение на актёрских занятиях. Никогда не думала, что оно пригодится. Итак, я начну, – Эйлин коротко прочистила горло. – Я Эйлин, мне двадцать шесть и я начинающая актриса.
– Джанет, двадцать пять, сгорающий от любопытства элементаль огня. Для друзей просто – Лазаир38.
– Ой, – только и смогла пробормотать Эйлин, чувствуя, как все тело обмякает и она оседает на краю кровати, едва не сползая по ней на пол.
«Всегда любил эффектные представления. Они сразу добавляют искры в разговор. Помню, как-то я познакомился с очень приятным и обходительным в общении врачом, даже подумывал, что будет неплохо узнать его поближе, но… Не судьба», – голос в голове сладко зевнул, нагоняя на Эйлин полудрёму.
– Ты удивлена? – Лана… Джанет шагнула в ее сторону, и Эйлин непроизвольно отклонилась назад, цепляясь пальцами за кровать и думая, что это уже становится не смешно.
Все, что она делала все эти дни – изображала мебель, валялась на кроватях или же сидела на них. Абсолютно. Ничего. Полезного. Еще одна галочка в список «Причин, по которым я определённо мертва». Потому что обычно главным источником суеты и беспокойства в доме Маккензи была сама Эйлин, возвращавшаяся невовремя, говорившая невпопад или же решающая, что станцевать на хлипком журнальном столике – самая гениальная идея, приходившая когда-либо в ее светлую голову. И забавно, но это вызывало на лице отца лишь снисходительную улыбку и напускные упрёки, за которыми не скрывалось ничего кроме скучающего веселья.
– Если отвечу, что да, ты скорее всего многозначительно хмыкнешь и кивнёшь головой. Как будто за этим скрывается какая-то большая тайна мирового масштаба, понять которую я не в силах, – с лёгкими нотками раздражения ответила Эйлин и наконец спрыгнула с кровати, начав расхаживать по комнате, ловко уворачиваясь от всех возникающих у неё на пути препятствий. Помещение оказалось чуть больше, чем Эйлин казалось, и все же слишком маленькое, чтобы быть апартаментами в пятизвёздочном отеле во Флориде. – Последние несколько дней я пытаюсь найти причины, чтобы окончательно убедить себя в собственной смерти, а ты смогла сделать это всего лишь за одну короткую фразу. Элементали, подпольные организации, бред с магистрами и Орденами. Да кто вообще мог до такого додуматься?! Это просто низкопробный сценарий подросткового сериала!
– В котором мы теперь играем главные роли, – Джанет медленно и глубоко вздохнула, отойдя от окна. – Эйлин, ты не мертва. Ты находишься… – она цокнула языком, прикусив губу, и задумалась на мгновением, – в тюрьме. В тюрьме на всех уровнях организации этого мира. В маленьком уродце, ставшим для меня худшим ночным кошмаром, из которого хочется поскорее выбраться. Если тебе казалось, что домашний арест или ночь в участке – худшее, что есть в жизни, то…
– Банановые начос, – резко выпалила Эйлин, отчего по коже прошли мурашки, а пальцы скрючились от привкуса лимона во рту. – Хуже этого только банановые начос.
– И этот мир. Добро пожаловать в… Я даже не уверена, что у него есть название.
А вот Эйлин была уверена, что назвать это место «Мир моего безумия», было бы столь же поэтично, как давать животным человеческие клички или фильмам пафосные слоганы. Она слепо обвела взглядом комнату, задержав дыхание, когда уткнулась в пульсирующий яркими цветами образ Джанет. Шестьсот десять39 для волос и четыреста восемьдесят40 для клетчатой шершавой рубашки с маслянистыми пятнами от мотоцикла. Лана… Джанет даже здесь нашла, чем себя занять.
– Почему мы вообще здесь? То есть, я могу предположить, почему здесь я, – Эйлин ткнула себя пальцем в грудь, – но…
– Нет, Эйлин, ты не мертва, – снова упрямо повторила Джанет. – Пока что. Поэтому прекрати вести себя, как… Идеал. Не нужно перетягивать все время на себя одеяло внимания. Мир не крутится вокруг тебя. – Она повернулась к Эйлин, одарив ее оценивающим взглядом. – Почему ты так на меня смотришь? Не понимаю, почему мне приходится заново объяснять тебе то, что нам обоим и так прекрасно известно. – Она в несколько шагов оказалась перед Эйлин и, взяв ладонями ее лицо, немного приподняла его, заглядывая в глаза. – Это акклиматизация? Неужели, ты впервые решил начать все с нуля или ты просто очень упрямо делаешь вид, что ничего не знаешь? – Она вертела лицо сопротивляющейся Эйлин из стороны в сторону, словно пыталась что-то прочитать на нем. – Ты… О, – голос Джанет засквозил озарением, – Ты не он.
«Моя девочка», – довольно мурлыкнул в голове голос, растекаясь по мыслям, как сметана по коту.
– Да, – Эйлин выгнулась, выворачиваясь из хватки Джанет, и отскочила к окну, покачнувшись и вцепившись пальцами в подоконник, – я поняла это с первого раза. Кто не я и кто я не? И что еще за идиот?
– Идеал. – Джанет мягко улыбнулась. Несвойственно себе и от этого слишком пугающе для хрупкой ранимой натуры Эйлин, сейчас чувствительно реагирующей на малейшие изменения температуры в воздухе. Лана хмыкнула, и лёгкий звон отразился в ушах Эйлин сложившись в единую картинку: она была невероятно счастлива, что-то вспоминая. Разве что Маккензи не могла залезть в голову подруги и посмотреть, что же там было собственными глазами – Эйлин негромко крякнула от сложившегося каламбура. – Мы назвали его именно так.
– Не слишком ли скромно?
– В самый раз, чтобы описать его слепую веру в собственную правоту и непомерный эгоизм, – неожиданно ехидно протянула Джанет, и тут же спешно добавила: – по мнению моих многочисленных родственников. Они…
– Почему я тебя вижу? – Эйлин не дала Джанет продолжить. – Почему я вообще что-либо вижу, несмотря на… – Она взмахнула рукой, обводя свое лицо, и тут же устало уронила ее, хлопнув по бедру. – Ну ты понимаешь.
Эйлин чувствовала себя бесполезной, обузой, от которой все пытались поскорее избавиться, сломанной игрушкой, которую не могли решиться выбросить. Все, что она делала последнюю неделю – спала, ела, бесцельно шаталась по пустой комнате и снова спала. Иногда к ней заходила Ла… Джанет, садилась рядом и, снимая с глаз пахнущую травами повязку, накрывала их свой тёплой ладонью, отгоняя боль. Голос в голове в такие моменты недовольно хмыкал и демонстративно самоустранялся, даря Эйлин те немногие часы спокойствия и умиротворения.
Тем не менее, Эйлин не покидало чувство, что окружающие носятся с ней, как с дорогой фарфоровой вазой какой-нибудь древней китайской династии: Лана то и дело справлялась о ее здоровье, едва скрывая в голосе благоговение, иногда появлявшийся в ее комнате Джеймс отвешивал едкие замечания и держался на расстоянии, а травница, обрабатывавшая ее раны, делала это с такой педантичностью, что порой хотелось встать и отвесить ей пинка, чтобы шевелилась.
Эйлин стала раздражительной и не знала, что послужило тому причиной: потерянное зрение, преследующая ее беспомощность или усталость от бессмысленности происходящего.
Джанет приблизилась к ней, оперлась бедром о подоконник и привстала на цыпочках, разглядывая лицо Эйлин.
– Теперь и мне это интересно, – пальцы Джанет мягко, с заботой прикоснулись к коже на щеках Эйлин, обдавая ее теплом. В воздухе послышался треск маленьких искр, как от распаляющегося костра, и Эйлин слегка повела головой, оставляя между собой и кончиками пальцев Джанет небольшое расстояние. – Я чувствую… его. Я вижу его. Но ты не он.
– Возможно, если ты расскажешь мне чуть больше, я и сама смогу ответить на твои вопросы. Ты назвала себя элементалем Огня. Ты ведь… – Эйлин попыталась подобрать подходящее слово, но все, что приходило в голову, были либо нецензурным, либо непонятным выросшей в другой языковой среде Джанет, – пошутила? Правда пошутила?
Лана не ответила. Вместо этого она резко отпрянула от Эйлин, криво ухмыльнулась и зашагала прочь – звук от ее кроссовок эхом затухал в ушах Эйлин, – остановившись у небольшого скрипящего от каждого движения столика. Она хмурилась и покусывала губу – Эйлин чувствовала это на своей собственной, – а затем обернулась и снова внимательным и изучающим взглядом осмотрела ее.
– Да, – наконец медленно протянула Джанет, подтверждая свои неизвестные Эйлин выводы кивком, – ты определённо не он. О природа! я была глупа, если подумала, что такое создание, как он оставит себя без собственных воспоминаний. Конечно нет. Помешанный на контроле…
«…лишённый эмпатии…»
– …вечно капризный…
«…и бесконечно эгоистичный…»
– …Идеал, – закончили в унисон Джанет и голос в голове Эйлин, удивительным образом слившись друг в друга настолько, что стали одним целым, звуча чистой октавой.
Она не открыла дверь – рука слабо хлопнула по зазвеневшей ручке. Вместо этого Джанет рухнула на стоящий рядом табурет, покачнулась и уронила голову на грудь. Ноги ощущались набитыми ватой. Грудь сжималась на каждом вдохе пронизывающей ребра болью. Но Эйлин смогла преодолеть это небольшое расстояние, разделявшее их с Ланой, унимая выдававшую ее волнение дрожь в пальцах, нервное покусывание щеки и заложенный от нервов нос.
Нужно было поговорить с ней. Нужно было показать, что она рядом и не отпус… бросит ее. Иррациональный порыв казался логичным желанием. Она тянулась к Джанет, одёргивала руки и ловила каждый ее вдох, затаив дыхание. Нужно было защитить ее и уберечь от происходящего. Нужно было… Нужно было сделать все правильно.
– Расскажи мне о нем, – слегка гнусавя, Эйлин опустилась на колени рядом с подругой, аккуратно беря ее руку в свою и медленно массируя горячие пальцы Джанет. – Прошу.
Та нехотя повела головой и что-то промычала. Руки у Джанет были тёплые, пульсирующие под холодной кожей Эйлин, намного более горячие, чем руки обычного человека. Она дышала медленно и тяжело, иногда рассеянно трясла волосами и бормотала под нос, пока Эйлин продолжала стоять около неё, рассеянно выводя на ее коже круги и спирали. Возможно, нужно было уйти, нужно было оставить Джанет и заняться очередной порцией самокопания, но червяк любопытства внутри Эйлин не давал этого сделать. Ей казалось, что информация, которую скажет ей Джанет, будет важна. Но возможно ей это только казалось.
