Лариса Яковлевна Шевченко
Её величество
– Большинство глупостей мы совершаем по причине несдержанности. Сначала надо потерпеть – посчитать до десяти, – и только потом принимать решения, – согласилась Жанна.
– Ритин бывший – человек со слабым интеллектом, у него в основном развита эмоциональная составляющая, как у мыши. Я думаю, он нас ещё не единожды удивит, тем более что для него количество «любимых» женщин – повод и пища для его тщеславия. А Федька просто насмотрелся ярких «громкоголосых» журналов. Хотя душа его и колобродила, одновременно на нескольких фронтах он не мог воевать, пороху не хватало. Не того калибра орудие, не того полёта птица. Пытался, но не потянул, жидковат для этого оказался. Он – маленький «герой» «большого» секса.
– Жидковат – категория не юридическая, скорее медицинская, – не присоединилась к насмешке Аня.
– Оба тщеславны. Женщины помутили им разум, – не согласилась с Инной Жанна. – Еще бы, испытывают торжество плоти… над разумом!
– Они сами не знают, чего ищут в себе и в женщинах. Ходят туда, не зная куда, ищут то, не зная что, – предположила Аня. – Мужья Эммы и Риты слишком поздно родились. Им бы попасть в насмерть запрещённое сообщество времён поэта Игоря Северянина «Долой стыд!» Вот где было бы им раздолье!
– Причудливые неологизмы жизни и поэзии того времени, когда гнев или растление гения только прибавляли популярности… «Глаза парят над головами…» «Лирический ажур его стихов», – медленно и задумчиво пробормотала Инна, что-то припоминая.
– В голове не укладывается странная, недоступная мне парадоксальность мышления их мужей. Мерзость вселенского масштаба! Как больно видеть такое в семьях! Как это скребёт мне сердце!
– Мышления? – в шутку переставила ударение Жанна, только для того, чтобы взбодрить приунывшую Аню.
– А спроси, почему они так себя ведут, ответят: «Хочу и буду». Не в состоянии осмыслить мотивацию своих поступков. Их лозунг: как можно меньше душевных затрат и максимум удовольствий. Казановы доморощенные. Только недостойны они этого звания, – сердито пробурчала Аня. – Они оправдывают своё развратное поведение неконтролируемостью порочного влечения и своей беспомощностью перед ним. Мол, секс глух к разуму. Только у взрослых людей выбор поведения – результат коренных убеждений, а не стихийных выбросов эмоций. Мне кажется, что поведение в интимной жизни – прежде всего духовное выражение личности. Ничтожного человека тянет на сексуальные приключения, на кратковременные иллюзии собственной значимости. Самостоятельный мужчина не стремится на стороне утверждаться в собственной ценности. Его душа и зов плоти не конфликтуют. Он не испытывает страсть к женщине, которую не уважает. К проститутке, например. А если испытывает, то не может достичь истинного наслаждения – слияния физического и духовного. Любовь рождается из восхищения.
– Кем? Собой? – насмешливо спросила Инна. – Аня, что-то я в толк не возьму к чему ты клонишь? Ты хочешь сказать, что человек, устремлённый к высоким идеалам и в интимной жизни стремится к истинно прекрасному?
– По-моему, да. Как бы тебе объяснить… Чувствовать глубоко интимное – это как искать связь между запахом, контуром и окраской цветка.
– Ну, не знаю… – удивленно протянула Инна.
– Если не знаешь, что сказать, говори правду, – насмешливо заметила Жанна.
– Какие-то странные фантазии и ассоциации. Тебе бы мужчин наставлять! – съехидничала Инна. А для себя заключила: «Мой горький опыт говорит о том, что у мужчин физическое доминирует над духовным».
– У преступников не задействован участок мозга, отвечающий за запрет насилия. И у мужей наших невезучих подруг тоже каких-то шариков-роликов в голове не хватает. И совесть у них спит или вовсе отсутствует, – заявила Жанна.
– Разбуженная совесть – источник огромной энергии. Только не чувствую я в их мужьях силы, способной на созидание. Непонятно на что её растрачивают. Пусть меня извинят мои подруги, если я прямо скажу: некоторые мужчины, как я сегодня окончательно поняла, в этом деле вообще не включают мозги, – сказала Аня невесело.
– Для таких особей главное, чтобы им говорили о любви, а кто – им безразлично, – презрительно заметила Жанна.
– Интересно излагаешь. Но Эмма любила Фёдора! – возмутилась Аня.
– Ну и что? Это не спасает положения. Кому из мужиков это когда мешало? – рассмеялась Инна.
– Проехали, – раздражённо буркнула поставленная в тупик Жанна и с немым укором в глазах упёрлась взглядом «в лаконичную утилитарность» гостевой спальной мебели» – в матрас на полу. И чтобы отвлечься от неприятных мыслей, подумала с легкой усмешкой: «Когда к нам приезжают дети и внуки, интерьер нашего зала меняется аналогичным образом. Традиции – по бедности – те же, но цветовая гамма другая».
– От ума зрелость мыслей и поступков. От ума и вкус к жизни, – тихо сказала Лена.
«Только ум в каждом секторе жизни человека разный: в работе он одним способом проявляется, в семье – другим. Поведение в интимной сфере больше от темперамента зависит или от воспитания?», – задумалась Инна.
2
– Как Фёдор посмел так обойтись с Эммой? Это так унизительно! Она в согбенной позе… и перед кем?! Чувство собственного достоинства – это умение себя сохранить. Почему у неё не получилось? – сочувственно спросила Аня.
– Иногда «унижение паче гордости», – криво усмехнулась Инна. В интонации её слов Лена почувствовала острую боль, пронизавшую сердце близкого ей человека. Её руки автоматически мягко задвигались в темпе блюза по напряжённым плечам подруги, массируя их и расслабляя.
Аня наморщила лоб. На её лице читалась усиленная работа мысли. Она пыталась понять Инну, а может, и себя в предложенной ситуации. «Что в человеке самое ценное? Талант, с которым он родился? Все дети появляются на свет с какими-то способностями. Даже у моей дебильной подружки детства был дар поразительной силы – доброта. А Фёдор считает своим талантом и смыслом всей жизни блуд? Но ведь это просто жажда наслаждений, как у некоторых стремление к власти или к наживе. Значит, он так и не нашёл себя в чём-то существенном? Ни он сам, ни семья, ни школа не раскрыли заложенных в нём прекрасных данных? А без этого жизнь человека не может быть по-настоящему осмысленной, интересной, полезной. Неужели Фёдор прожил жизнь, не пытаясь в ней разобраться? Неужели секс так ослепляет и «обезглавливает»? Сколько же в нем человеческого? Он… как животное? – простодушно удивилась своему выводу Аня. – А вдруг он не хуже всякого другого? Не может того быть! Иначе весь человеческий мир давно бы рухнул. Почему Федор изменяет? Не любит? А где брак без любви, там любовь без брака».
Но вслух она ничего не сказала. Побоялась выглядеть в глазах подруг слишком наивной.
– Ха! Можно подумать, мужчины знают толк в женщинах, – усмехнулась Инна, вспомнив своих мужей.
– Они изучают нас только для того, чтобы управлять нами. Сенека утверждал: «Золото проверяют огнём, женщину – золотом, мужчину – женщиной». Гениально сказано, не правда ли? Впечатлило? – спросила Аня, довольная своей эрудицией.
Зная мнительность Ани, Инна, прежде чем утвердительно кивнуть, с удовольствием растянула паузу.
В комнате на какое-то время стало совсем тихо.
– И вот на наших глазах, в Эмминых огромных райкинских очах…
– И до тебя докатывались слухи, будто Эмма безропотно расплачивается за свою ошибку или сегодня впервые услышала? – прервала Инна Жанну.
– Хватит стонать, рабыня Изаура, – прошептала Лена. – Есть неписаный закон: не сплетничать и не злословить по поводу отсутствующих.
– Я сочувствую Эмме, – насупилась Инна и продолжила:
– Охмурил, усыпил бдительность и завоевал. Видно, это ему трудно далось: штурмовать, оспаривать, доказывать своё право владеть. Устал, отдохнуть захотел. Закрываясь ежедневной, бессовестной ложью, не стал он делить с Эммой хлеб дальнейших жизненных испытаний, легко отрешился от семейных забот. И с тех пор живёт в своём восхитительно простом беспечном мире, стремясь на максимум выжать из него всё ему интересное и полезное. А Эмма не умела, вернее, не могла следовать Федькиному примеру. Нянчилась с ним. Приняла эстафету от его мамаши и гордо самостоятельно взошла на эшафот. Как сладко выполнять желания любимого! Знать бы ей заранее, какие муки стыда, горечи и разочарования ждут её в этом союзе. Опозорил Федька свою семью, в грязи жену вывалял. Собственно, нечто подобное произошло и с Галей, но там корни другие: сумасшедшая ревность мужа. – Инна не сладила с чувствами и уронила-таки слезу. (Пробить её на слезу?.. Столь слабая защита от нахлынувших эмоций? Разве можно было такое себе представить ещё год назад! Скорее… забористый мат.)
– Крепко приложила! Похоже, Фёдор – объект твоей горячей ненависти, – заметила Жанна.
– Не выношу его холодное рыбье равнодушие. Конечно, редко кому дано читать знаки судьбы, но Федька дал почувствовать Эммочке всю меру стыда за свою непорядочность и за её собственное бессилие – вот она и выпала в осадок. Здесь бы ей и поставить точку, сделать хотя бы первый шаг к пониманию главного в жизни, но она, порабощённая любовью, терпела. И перестаралась. Дождалась, пока всё сплелось в неразрешимый клубок противоречий. Ей бы сразу муженька приструнить. Ведь не единичный был эпизод измены. Что теперь-то кукситься?
– Обуздать, стреножить, чтобы навытяжку стоял и руки по швам держал? Нельзя загнать пасту назад в тюбик. Любить в рабстве? Если только в состоянии гипнотического транса.
– Федьку никто не держал, он сам не уходил. Эмма никогда не бросалась на колени, заклиная мужа не оставлять семью, не ударялась в слезы, подавляя желание устроить истерику. Ей претил этот старый как мир унизительный способ сохранения семьи. Ей ближе гордое молчание,– набросилась на Жанну Инна. – Федька, наверное, считал, что делает одолжение своим присутствием в семье.
– Своей нелюбовью Федор поставил Эмму на колени и уничтожил! Известно, что, смеясь, легче выживать, выходить из ступора и выздоравливать. А она даже взглядом всех отталкивала, боялась общаться, не хотела поддержки, – вздохнула Аня, крепко пропитанная настоями коллективизма.
– Боль выражать через смех? Ты сама-то пробовала шутить в подобной ситуации? Поделись опытом, – раздраженно возразила Инна.
«Она повергает меня в недоумение. Как быстро в ней разгорается «спортивный» дух спорщика! Надо срочно выправлять ситуацию, пока она окончательно не завелась», – решила Жанна.
– По-моему, любовь в человеке живёт всегда – мы по законам вселенной подспудно стремимся друг к другу, – но когда она направляется на недостойных, то взаимодействие оказывается непредсказуемым и зачастую плачевным, – пасторским тоном поведала она. – Если человек любит кого-то, то достоинства любимого его восхищают и радуют, а недостатки умиляют. А тут… Боже ты мой! Жизнь Эммы – странное смешение всплесков радости, горечи и вспышек нервного возбуждения. Своеобразные составляющие… Это же атмосфера катастрофы!
– Эмма говорила, что такого ощущения подлинности любви до Фёдора не знала, – сказала Аня.
– Своей, но не его. Почувствуй разницу, – возмутилась Инна.
– Напрасно она скрывала свою беду. Обычная страусиная политика замалчивания, – опять высказала своё мнение Аня, меряя Эмму по себе.
– Осуждаешь? Мы за этим тут? О трагедии не кричат, – заметила Лена.
– Видимо, так для Эммы звёзды сошлись.
– Не звёздам надо верить, не Богам, а чувствам, – не согласилась с Жанной Аня.
– И что в результате этих чувств Эмма имеет? Столько лет стыдилась своего униженного положения, наедине со своими бедами оставалась. Ей бы ударить во все колокола, попросить помощи у друзей и родни. – Аня упрямо продолжила «долбить» своим мнением подруг.
– Обременять собственными проблемами, ждать сочувствия? Ты что! Эмме даже перед собой было неловко за всё, что с ней происходило, – раздраженно заметила Инна.
– От неё в студенческие годы исходила чистота, честность и открытость, а тут замкнулась, отреклась от внешнего мира, – вздохнула Жанна.
«Такой разговор – и на публику?» – поморщилась Лена.
– Проморгала Эмма своё счастье. Может, она упустила какой-то важный момент, укрепляющий семейные отношения? – спросила Жанна.
– Мне нравятся твои вопросы, потому что в них уже заключен ответ, – усмехнулась Инна. – Это Федька-то счастье? Да попадись мне такое дерьмо, я бы ему так впаяла, чтобы небу жарко стало! В два счёта выставила бы за порог.
– В состоянии отчаянной храбрости, замешанной на горе и ярости? Ты у нас всегда свои трудности переживала как интересные приключения.
– Да, я человек эгоцентричный, неудержимый, не люблю тишины, ищу бури. Я всегда жила как на вулкане: в состоянии мобилизации и на высоком эмоциональном уровне, – ответила Инна, швырнув в Жанну тем, что подвернулось под руки – подушкой, – и спокойно продолжила:
– Печальный вывод напрашивается сам собой: заела Эмму кручина. И оставалось ей в слезах топить свою боль и расписываться в беспомощности. Представляете, как-то сказала: «Федю ничто не радует, ему ничего во мне не интересно. Я ничем не могу заслужить его расположения. Ему не нужны мои сложности, высокие материи. Они его раздражают и бесят. Он всё отрицает, всё презирает, над всем издевается, топчет красивое, доброе, искреннее. На флаг, на ура поднимает в себе самое худшее. И считает это нормальным. Он принижает меня. Говорит: «То, что тебя трогает, – ерунда, мелочь». И всё потому, что ему самому хватает общения на уровне тел. Стал как переходящее знамя, как приз от одной к другой, из рук в руки. А я корю себя и не могу простить себе единственную в жизни серьезную ошибку. Знать бы во что она выльется». В ответ я буквально вспыхнула дикой злостью: «Да бога ради! Да без вопросов! Вали куда подальше, пока целёхонек. Видали мы таких, готовых в любую минуту сбежать налево. Он же в восторге только от себя. Такие типы не умеют ни ценить, ни наслаждаться тем, что им дано».
– Инна, ты это о ком? Я что-то пропустила? – очнувшись от задумчивости, вскинулась Аня и тут же прикрыла еще пустые после кратковременной дремы глаза.
– Спи спокойно, я обычно присутствующих не имею в виду, – усмехнулась Инна.
– Фёдор всё получил из рук Эммы, но не стал её домашним животным, убегал туда, где ему интересней. Пошёл на поводу у своих инстинктов. Получается, принимая от жены свидетельства её любви, уважения и обожания, сам не торопился предоставлять свои, – грустно сказала Жанна.
– Бывает любовь невероятной силы, над которой почти не властен разум человека. Мне кажется, она случается только раз в жизни. А у Фёдора их вон сколько. Это ненормально, – сказала Аня, теперь уже окончательно придя в себя, и направила на Инну свой пристально-внимательный, настороженный взгляд.
– Экая невидаль! Он одержим бесами необузданного вожделения! У меня тоже не раз башку сносило от влюбленности в других мужчин, когда я бывала замужем за недостойными. Очаровывалась, была симпатия, восторг, трепет. Ну, чувствовала в груди предательское стеснение, ну, голова шла кругом. Рыдала, конечно. Думала: «Классный мужик! Какая мощная мужская энергетика! Вот был бы уникальный тандем! Но два огненных темперамента могут взорвать, убить друг друга или загасить». Вибрации чувств случались такие мощные, будто меня бросало на оголённые провода с напряжением триста восемьдесят вольт. Бывало, не могла спокойно пройти мимо обожаемого объекта. Готова была вцепиться в него губами, руками… Ничего не поделаешь – темперамент! Влюблялась как сумасшедшая, но не до полной же потери бдительности, чтобы не помнить себя. Ничего, брала себя в руки, успокаивалась. Понимала: дороже сохранить чистое обожание.
– Какие плотоядные желания! – усмехнулась Жанна.
– И всё от того, что мне не хватало внимания в семье. Это досаждало, бесило. Могла бы целенаправленно добиться своего. Мол, давай, смелее, и всё получится… Но я же понимала, что это моя излишняя возбудимость, а не дыхание судьбы. Не хотела быть разлучницей и за свою семью несла ответственность. Умела останавливаться, не теряла соображения. Сознавала, что меня могут неправильно понять. Не запараллеливала любовь и влюбленность.
Конечно, мне нравилось играть на очаровании ветрености, чтобы кровь не прокисала, замирать от неожиданно нахлынувшей нежности и тревоги. Были мужчины-друзья, с которыми хорошо беседовать, были поиски настоящего, единственного… Всё бывает, когда живешь с мужем как с квартирантом… Жалко тех глупых лет. Но ведь пока разберёшься в своих чувствах… – созналась Инна и с насмешливым интересом взглянула на Аню. Но та не среагировала, а может, не захотела про себя откровенничать. Но о Фёдоре высказалась вполне определённо:
– У него не любовь – блудливость, круги на воде. Он, видите ли, непредсказуемый. Насобачился… по кустам. Пошалит – и в норку, к жене. А та пожинает плоды его вольностей. Он плыл по течению, куда влекла очередная профурсетка. (Слово-то какое откопала!) Простите, пассия. И даже не ужасался своей черствости. Он противен мне до омерзения. Нельзя давать воли страстям, потакать подлости и пошлости. Нельзя прощать предательство!
– Всё запрещенное интересно. Зачем ты так о невезучих женщинах? Коробит меня твоя безжалостность. Забыла шёпот искушения? Пробуди в себе память прошлых чувств. Никому не известно, отчего вдруг между двумя разнополыми особями рождается не предполагаемая, ничем не спровоцированная взаимная страсть. Она как горячий ветер. Ночь, звёзды с блюдце. И вдруг полёт! И мир прекрасный и удивительный!
– Ты серьёзно? Страсть испепеляет. Скрывают стыдное, позорное, гадкое! – попалась на удочку Инниного трёпа Аня. – У моей подруги муж умер, а её душа до сих пор переполнена человеком, которого давно уже нет, его прошлыми глубокими, сильными чувствами.
– Только им? Только к ней?
– Всё-то ты опошляешь. Пропала в тебе романтическая приподнятость.
– Я не оцениваю прошлое с позиции увядающих сморчков. – Инна попыталась сменить горькую тональность Аниных эмоций на насмешливо-ироничную. – Если все наши высказывания сложить, получится несколько иная картина.
«Как всё у неё гладко сошлось и склеилось! Чтобы мне досадить, так сказала?» – включила свою мнительность Аня.
– И спросит Всевышний Фёдора пред вратами: «Любил ли ты кого-либо так, чтобы твоя любовь достигала вершин прозрения, или ты признавал только себя и свои желания?» – возвестила Жанна тоном проповедника.
Женщины не откликнулись на религиозные сентенции подруги.
– Да, прошла Эмма через горнило… Только смерть освободит её от многолетнего, глубокого до отчаяния разочарования, в которое повергла её жизнь с Фёдором. Холодно ей жить на свете. – Аня последней фразой выдохнула и свою боль несостоявшейся личной жизни. – Как хочется иногда пожить в детской счастливой справедливости! Это старость?
– Она самая. Ты у нас непревзойденный мастер пессимизма, – ответила ей Жанна.
– Оптимизм у меня украли ещё в детстве.
– И с концами, – подтвердила Инна.
– В сырой земле холоднее. Не кляни свою судьбу, каждый день встречай с радостью. Пока мы ругаем жизнь, она проходит мимо, – непререкаемо заявила Жанна и принялась кончиками пальцев нервно растирать виски.
«Даже когда злится, не забывает о том, что женщина всегда должна выглядеть изящно и грациозно. Инна зажала бы голову в основаниях ладоней», – непроизвольно мелькнуло у Лены.
«А Ленка хотя бы словом обмолвилась. Не интересно ей? Презирает нас? – с обидой подумала Аня. – В череде других фобий эта для меня особенно важная или обычная?»
– Муж – человек, который может защитить жену от всех бед, кроме себя. Если захочет, – засмеялась Инна.
– Я помню Эмму обаятельной, улыбчивой, непосредственной, трогательной, органичной и благожелательной. «С лицом небесной лепки».
– «В тени лиловой врубелевских крыл», – продолжила Инна мысль Ани строкой поэта Александра Межирова.
– И вот теперь она несчастливая, бездарно и тоскливо несущая свою первозданную, собственноручно загубленную красоту. А у Фёдора всё с точностью наоборот.
– Ну, допустим, не бездарно и не собственноручно, а посредством постоянного подавления мужем, – остудила Жанна пылкий монолог Ани. – Когда любим, мы дарим себя, а мужчины часто не ценят легко достающееся даже в семейной жизни. Их все время надо на взводе держать, чтобы старались, добивались. Чтобы любовная лодка не разбилась о быт и держалась правильного направления, надо постоянно искать способы укрепления её курса.
– Можно подумать, Эмма не искала. Такими жёнами не разбрасываются. Ему, дураку, неслыханно повезло: женщина его любила, чуть ли не с радостью носила свои оковы, а он распоясался! – вспылила Инна.
– Эмма говорила, что, когда была счастлива, на крыльях любви летала и никогда не уставала. Когда ждала мужа, ласковая, нежная тишина окутывала её каким-то удивительным покоем. И всё, что происходило вокруг, как бы к ней никак не относилось. Настроение было точно ровная линия. Но стоило любимому появиться, она начинала кружиться, напевать что-нибудь беззаботно-радостное или бравурное. А теперь она вся изломанная, взгляд плывущий. Руки стали какие-то нервные, несуразные. Доброта тоже должна быть разумной, иначе она может такое натворить с человеком! – вздохнула Аня, как всегда, находясь во все-оружии своей беззащитности.
– Эммино счастье расползлось, как старая ветхая ткань, и она ухнула в обиду. Наверное, дурное в Федьке существовало всегда, но дремало до поры до времени. И вдруг очнулось, встрепенулось и подсказало, что не отягощён он морально-нравственными нормами. И снизошло на него «озарение» – новое видение своей семейной жизни, – съязвила Инна. – Вот и верь мужьям беззаветно. «Любовь моя – верши своё добро!» Вершила, чёрт побери!
– Только не брал он Фёдора, – по-своему быстро отреагировала Жанна.
– Можно подумать, у Эммы не было искушений, но она же держала себя в рамках. Влюблённость – радость, а любовь по большей части – страдание. Любовь без ревности, верная, верящая – святая! – провозгласила Аня.
«В ней интересно сочетается наивное, доброе и трагичное. Никакого интриганства, двойных стандартов. Легко с ней», – промелькнуло в голове Лены.
– Верить мужчине – значит, по меньшей мере, демонстрировать своё простодушие, а простота, сами знаете, – хуже воровства. Вот и судите, – сказала Инна. «Давно ли я сама это поняла?» – напомнила она себе.
– А говорят, что простодушие одних делает других людей добрее.
– Таким, как ты, Аня, говорят.
– Фёдор ставку во взаимоотношениях с женой делал на агрессию, а опорой жизни Эммы были вера, любовь и доброта. Но теперь под натиском гадких фактов остался в ней только грустно-философский взгляд на жизнь. Горькую пилюлю преподнесла ей судьба. И как тут найти общий язык?.. Вот и сдала позиции. А муж для себя её трагедию превратил в фарс. Я к таким субъектам поворачиваюсь спиной.
– Анечка, поражаешь проницательностью. Какие мы теперь все умные! – улыбнулась Лена.
– Я где-то читала, что в момент искреннего признания в любви человек открывается во всей своей потрясающей красоте, а Федька, когда они целовались…
«Надо думать, что скрывать, а что выносить… Пикантные подробности на весь белый свет? Это не тема для прилюдных обсуждений. К чему этот стриптиз? Вряд ли Эмма одобрила бы подобную обескураживающую откровенность. О сокровенном лучше не распространяться», – прошептала Лена на ухо Инне. И, сама того не замечая, стала отбивать кончиками пальцев на её плече нервный ритм.
Та отстранилась и посмотрела на подругу. В её глазах читалось: «Я лишь слегка приоткрыла правду об их взаимоотношениях. Сболтнула лишнее? Сверлишь гневным взглядом, наставляешь на путь истинный? Неужели ты думаешь, что это меня остановит»? Но тон несколько изменила.
«Ну, хоть что-то», – усмехнулась Лена и прикрыла усталые веки.
– …Потом, когда подозрения превратились в реальность – против фактов не возразишь, – Эмма уже ни на минуту не сомневалась. Вот тут-то вся её предыдущая жизнь с Федькой предстала перед ней в ином свете. Но она еще пыталась отсрочить развязку, оберегала свое железное чувство долга, укрепляла в себе стойкость к невзгодам, всё на что-то надеясь. А Федька, зараза, заложив большие пальцы за проймы модного жилета – помните его привычку? – зависал над ней в горделивой позе победителя. Самовлюблённая посредственность! Как же в нём властно заявили о себе новые желания! Таковыми оказались его воззрения. И это не шло ни в какое сравнение с тем, что Эмма от него ожидала. Штамп в паспорте не гарантирует незыблемость семейных устоев. А возмездие, как всегда, не торопится, чтобы воздать предателю. И жила Эмма в ощущении постоянных потерь, – похоже, довольная своей осведомленностью, эмоционально доложила Инна.
«Разговор об Эмме развернулся не так, как я ожидала. Он какой-то безнадежно вульгарный. Вот и поверяй подругам сердечные тайны», – нервно поежилась Лена.
– Устроила разбор полётов? Душераздирающая история. Какие «муки счастья» еще преподнесешь? Певец страданий, и только! Ты у нас прямо-таки Шекспир…
– Доморощенный, самодеятельный, – договорила за Жанну Аня.
– Высказалась весьма исчерпывающе. Скорее уж Мопассан. Тронула сердце? – не признавая за Аней способности к иронии, спросила Инна.
– Я, к стыду своему, в их отношениях долго не видела признаков разлада или раскола, – повинилась Аня.
– А то бы фитиля вставила?
– У всех случаются маленькие размолвки. Я даже сначала отчаянно им завидовала.
– Ну, если подходить к людям с позиции презумпции невиновности и симпатии…
– Конечно, будучи у них в гостях, я кое-что замечала, чувствовала их замешательство, но в общую картину это не складывалось. Я считала, что всё у них устоялось и стабилизировалось. Выходит, ошибалась. Жаль, что Эмма увязла в болоте хронической «болезни» мужа, да ещё позволяла вить из себя верёвки. Она более чем кто-либо заслуживает любви и уважения.
– Коль чем заниматься, так уж по-настоящему, без халтуры и разгильдяйства, – съязвила Инна в адрес презираемого «субъекта».
– В мире нет ничего страшнее нас самих, – еле слышно пробурчала Жанна и грустно разродилась избитой шуткой:
– Так уж получается, что всё приятное в нашей жизни либо противозаконно, либо аморально или приводит к ожирению.
После некоторой паузы Аня, смущаясь, зашептала:
– Девчонки, может, наша многострадальная Эмма и Фёдор в чём-то друг друга не устраивали? Скажем, не подходили темпераментами или их биоритмы не совпадали. И вкус к удовольствиям и наслаждениям у всех разный. Кто-то гурман в еде, у кого-то склонность… к разврату – к этой пошлой разновидности физической «плотоядной» любви. Может, женившись, Фёдор не нашёл воплощения своих фантазий, вот и стала его привлекать пикантная таинственность замужних дам и разведенок.
– Когда каждый день тебя кормят пирожными, хочется чёрной засушенной корочки? – хихикнула Жанна.
Аня вдруг почувствовала отчаянную и, может быть, не совсем обоснованную потребность быть понятой.
– Я не ханжа, но не приветствую распутство. Жизнь подчас скучна и примитивна, а каждому хочется каких-то позитивных переживаний, ярких событий… Вдруг Фёдор решил претворить в жизнь свои трудно осуществимые, нешуточные сексуальные фантазии? Это его бесконечное, неукротимое влечение стало единственно желанным способом самовыражения, главной радостью. Оно звало, влекло, терзало, вызывало бурю неуемных страстей. Он жил ожиданием новых встреч. Возможно, в нём схлестнулись совесть и азарт. Может, сдерживая себя, он платил за это душевным покоем. Понимаете, к жене у него любовь, уважение, а тут страсть… Это мало с чем сравнимый комплекс чувств. И Фёдор как бы ощутил в себе способность к новому… прекрасному… к физическому разрыванию себя на грани возможного, к мощному взрыву эмоций. Ему было довольно странно и страшно чувствовать себя сверхспособным.
Не сразу он осознал себя обделённым. Вот и посчитал, что отважился на фактически невозможное чудо, потому что получил вызов, на который раньше не умел и не решался ответить. Даже представить себе боялся… А теперь должен совершить прорыв, – в возбуждении привстав с матраса, сказала Аня. – И вдруг он, не сумевший исполниться святости, одержимый демоном страсти – неуправляемой сексуальностью, или, как там её, – чувственностью, взорвавшую в какой-то неведомый момент его серую жизнь… будто проснулся. Он мечтал, мечтал, и только потом безоглядно бросился в бездну сладострастья как в буйное похмелье. Одна, ещё одна, ещё… Облом. И снова на поиски. Всё его внимание приковано к одному… В погоне за наслаждением он ничего не видит, не слышит… Для него это именно то, ради чего он живет… Он кожей чувствует… И на это поначалу тоже требовалось внутреннее мужество. (Какая мозговая атака! Шторм!) Это как болезнь, которая хуже, чем игра в карты и алкоголь. Он не может обуздать свой порок. Его словно переклинивает. Для него удерживать себя в рамках порядочности всё равно что убивать свою природу, естественное, мужское, здоровое проявление. Таким создал его Господь Бог. Его съедала страсть. Он такой – и ничего не мог с этим поделать. С его широкими запросами ему мало одной, двух, трёх… Саднила жажда новых впечатлений, жадность до сексуальных приключений. Азарт застилал глаза, оглуплял мозги. В нем кричала похоть. У него были крылья не из любви… а из пепла. Влюбляться и сгорать!
Я бы тоже не против такой обоюдной любви. Чтобы лететь навстречу друг другу… Но только с одним на всю жизнь. Но страсть кратковременна. И мне это не подходит. А Фёдора, наверное, именно это устраивало. Потому что он часто вспыхивал. И тогда для него не существовало ни семьи, ни детей. Он не контролировал себя. В моменты страсти он не существовал как личность, жил под её наркозом. Помните, у Достоевского?.. И у Толстого. Наверное, трудно сохранять равновесие между страстью и порядочностью? Страсть заставляет людей ошибаться, совершать преступления…
Инна зашлась в еле подавляемом смехе и ничком повалилась на подушку.
– Ну, мать, ты даешь! Фантазёрка. Но Федька, к сожалению, вовсе не такой. Я удивлена до крайности. Ты с такой яростью и искренностью пытаешься в поведении Федьки обнаружить причинно-следственные связи? Нащупала? Есть люди, которые неистово любят, а, впадая в гнев, до сумасшествия ненавидят. Только подвиги хороши на пути благородства, а не распутства.
Жанна не поняла причины смеха Инны и строго процитировала:
– Единство духовного и плотского – это, может быть, одна из самых прекрасных нравственных ценностей. Она наиболее трудно достижима… для женщин. Я, например, только после тридцати лет, после рождения второго ребёнка, поняла вкус к сексу, а мужа всё равно любила. Поэтому сначала тоже считала, что духовное отдельно, телесное отдельно. Но при чём здесь Фёдор с его непорядочностью?
