Лариса Яковлевна Шевченко
Её величество
Инна мысленно невольно сравнила Федора с мужем Киры. Слава шагал по жизни с решимостью, напоминавшей его военное прошлое. И с годами это впечатление только укреплялось. Инне нравилось, что он по многим вопросам советовался с женой, что свидетельствовало об обоюдном супружеском уважении. Но вслух она сказала:
– Знаменитый режиссер Марк Захаров как-то в интервью по телевидению заметил, что женский кошачий ум сильнее мужского. Женщина чувствует то, что мужчине не дано. Она сильна интуицией.
– И мой дед говорил, что умная женщина умнее умного мужчины. И добавлял, что ней тонкое звериное чутье, эмоциональная пронзительность, быстрый ум, способность обособлять сущность, бытовая практичность, цепкость на детали. Женщина более надежная, дисциплинированная, трудолюбивая и ответственная». При этом в его голосе звучала взволнованная почтительная благодарность. Такое не сымитируешь. Конечно, мы не все такие. Но принято считать, что и в интригах женщины сильнее, потому что тоньше понимают взаимоотношения и лучше прослеживают бесчисленные связи между людьми и сочленения между ситуациями, – с чуть усмешливой улыбкой сказала Лена.
– Ум – понятие широкое. Нельзя сравнивать мозги Эйнштейна и его жены, хотя она была по-своему талантлива и ему без нее жилось бы плохо, – заметила Аня.
– Кто бы спорил, – согласилась Лена.
– А ведь и правда. Я стала свидетелем одной жуткой истории с ограблением милицией приличной трудовой семьи. Все выгребли. Мать возмущенно говорила своим взрослым сыновьям: «Как можно было не видеть, что тот парень «подсадная утка»! Это же прозрачно. Вас милиция за эти ничтожные железки, честно купленные на рынке, оберет до нитки». Но разве умные мужчины послушают недалекую женщину! Она, во всяком случае, сделала всё, что могла, чтобы предотвратить беду. А они до сих пор замалчивают тот свой прокол. И потом, сколько еще у них таких ошибок было, потому что не верили в женскую интуицию, – с болью в голосе рассказала Жанна.
– Ты это о ком? Они из наших общих знакомых? – пристала с допросом Инна.
– Нет, из моих, но я все равно не стану подробно озвучивать ту беду. Это не моя история. Да что там говорить… Их, таких случаев, в перестройку хватало…
– Ну так вот, – продолжила свой рассказ Инна, – Федька еще пропасть всяких идей опробовал, пока наконец решился прислушаться и последовать совету Эммы. Вот тут-то и стали более внятно проявляться черты его характера как организатора. Только он снова во многом не соглашался с женой. Поначалу упрямился, возражал, бесновался, психовал в мелочах, мол, «привереда, строптивая, где не надо…чтоб ты понимала, уймись!» Его поведение говорило только о том, что с детства он ни к чему не приучался, рос без поводка, ни в чем не знал ограничений и никто ему никогда не противоречил. Это мы, чего-то добиваясь, падали, набивали шишки, сами поднимались, обретали себя заново, умнели.
– Потому что были детдомовские или наполовину… Ребенок, воспитывающийся в семье, рано начинает понимать, что справедливость – часто недостижимая фантастика, а мы еще после школы долго не могли отказаться от своих иллюзий, верили, что она где-то существует, искали ее… ломали себя. Не у всех получалось, – сказала Аня. – А моим теперешним подопечным еще труднее.
– Федька, капризничая, свое поведение Эмме приписывал. А разве она когда-нибудь распекала мужа? Знала его взрывной характер. Сочувствовала, тактично помочь пыталась, поддержать. Иногда только мягко выговаривала, когда он совсем уж не в ту степь направлялся и просила уважать не только свое мнение и свой выбор. Видела, что не хватает у него пороху, что раскис, руки опустил, потому что переиграла его женщина. Всю их бывшую организацию захапала, своего мужа во главе поставила, а его вон выставила. Остался, бедняга, ни с чем, чуть ли не на подножный корм перешел. Я его и себя в ту пору подначивала: «Как мало пройдено дорог, как много сделано ошибок».
– Сколько таких… по России в перестройку появилось! Многие так и не очухались, – угрюмо заметила Жанна.
– Что Бог ни делает, все к лучшему. Правильно, что щелкнули Федьку по носу. Сам шевелиться начал.
– Ты забыла. Не тот случай. Сразу не зачесался, – не согласилась Аня. – Тогда Эмма через старшего сына принялась действовать на мужа, чтобы тот со своей стороны надавил на отца. Знала, что из-за одного только своего непробиваемого упрямства не станет муж с ней считаться. Стоило ей дать в чем-либо совет, в Федоре сразу взрывался дух противоречия и он губил идею на корню. Говорил, мол, отстань, у меня все радужно и никаких проблем! Так у них всегда было, потому что мелкого калибра он человек.
– Как бык необъезженный под ярмом упирался и артачился, – засмеялась Жанна.
– В общем, вместе они нажали на главу семейства, убедили – и каша заварилась.
– И растерянность сразу сменилась уверенностью?
– Ох, не скоро у Федора возникло понимание Эмминой правоты, а когда дошло, ухватился. Осознал наконец, что если разыграет эту единственную карту, удержится на плаву, и все у него будет тип-топ. Но все же продолжал тянуть, капризничать, теряя возможность заполучить выгодные договора. Не мог позволить себе признать первенства жены в идее. Хотел представить, будто она исходила от него. Боялся, что верх над ним возьмет. А вы говорите об Эмминой сонной покорности.
– Аня, ты очень точно схватила Федькин характер. Мой третий тоже такой был. Наверное, многие мужчины на такой манер скроены.
– Много и других проблем возникало у Федора на пути. Не один год ушел на становление, развитие и укрепление бизнеса. А Эмма спокойно признала свое предложение за Федором и даже вызывалась помочь научить мужа разбираться в бухгалтерии. Но и тут его бесило, что она знает больше него. Не хотел идти к ней в подмастерья, терял в деньгах, но не принимал помощи. А бухгалтера, понимая некомпетентность начальника, «надирали» его по полной программе, пока он не освоил новую для себя специализацию.
А что, Эмме надо было с кулаками доказывать мужу очевидное? С его-то непорядочностью и неделикатностью любая ее атака сразу захлебнулась бы в оскорблениях. Да и не в ее правилах брать кого-то за горло.
– Нельзя всю жизнь прошагать с маминым букварем в руках, опираясь на его прописные истины. Надо воспитывать в себе бойцовские качества, а она… – начала было «наводить критику» Жанна.
– В своей работе Эмма себя очень даже хорошо проявляла. Была разумна и дальновидна, – возмущенно остановила Жанну Аня.
– Все мы делаем массу ошибок, пока добираемся до истины или ловим свою жар-птицу, – сказала Лена. – Жанна, как ты непримирима! Жизнь крепко тебя изломала.
– Эмма – боец, – продолжила Аня защищать подругу и делиться информацией. – Только упрямство Федора не умела переламывать. Она была рада, что муж не отказался, раскрутился. А он после того, как его положение упрочилось, крепко став на ноги, вовсе распоясался и окончательно узурпировал власть в семье. Стал еще более наглым, напыщенным. Как же, он муж-добытчик, а жена там со своими доцентскими крохами… А то, что она совсем недавно несколько лет содержала семью, давно ушло в область преданий.
Федор отмечал свои успехи с непристойной помпой – он же, в любой ситуации видит на десять шагов вперед! – а ее ни разу не пригласил на праздники, будто ее вообще не существует. Не считал себя ни чем обязанным, хотя в любой семье успех одного – это всегда жертва другого. С ехидной неуважительной приветливостью на лице втихаря притыривал себе деньги, сколько хотел, не докладывая о доходах жаждущей справедливости благоверной. Она-то хотела, чтобы он для детей старался. Ходят слухи, что любовницы, догадываясь о его «привычных мужских, полновесных заначках», мчались к нему, что бабкины козы на капусту. Похоже, им от него за глаза перепадало.
– Чего взъелась на мужика? Ты не преувеличиваешь? – притормозила Аню Жанна.
– Кто был гадом, тот и при деньгах им остается, если еще не хуже делается. Есть тип мужчин: чуть-чуть разбогатеют и уже считают своим правом толстосумов менять партнерш как перчатки, не заботясь об их дальнейшей судьбе, о женах и детях забывают, – зло отреагировала на вопрос Жанны Инна. – Эмма поначалу не догадывалась. Но, увидев на лице мужа дотоле незнакомое ей выражение хищного восторга, призадумалась. Как-то пожаловалась мне: «Принес пятьсот рублей, гордо положил в коробку, а в конце месяца я обнаружила там только пятьдесят рублей. Через месяц снова проверила. Тот же результат. Куда он их тратит? Получается, мы опять живем на мою зарплату».
Встретила я как-то в магазине одного знакомого. Он шикарный костюм себе покупал, а с женой и дочкой при этом по-хамски себя вел. Вот, мол, я какой богатый, позволяю себе что хочу. Видно, один из тех, которые всплывали на мутной волне перестройки. Денег много приобрел, а человеческого в нем не добавилось. Неловко мне стало, что оказалась свидетельницей его непристойного поведения. Жена с дочкой не знали куда глаза от стыда девать, а он не понимал неловкости ситуации и еще больше передо мной и продавщицей выпендривался, куражился, дурь свою демонстрировал. Заторопилась я уйти, сославшись на занятость.
– Он из той же обоймы, что и Федор, – сделала вывод Аня.
23
Инна с Аней секретничают.
– …Наверное, воображал, что дарит счастье недолюбленным женщинам.
– И ведь не считал себя подлым… Душевный инвалид. Случай мне припомнился. Эмма рассказывала. Ей благожелатели о нем донесли. «Родила одна женщина себе дочь, будучи уже в приличном возрасте. Назвала ее Надеждой в честь своей любимой бабушки. А Федька вообразил, что девочка от него и при всей компании недвусмысленно об этом намекнул, мол, говорящее имя, надеешься на продолжение отношений или даже на что-то более серьезное? Но женщина вмиг его подрезала: «Неужели ты считаешь себя способным быть чьей-то надеждой?» Он язык-то и прикусил».
– Крепко приложила! – похвалила незнакомку Аня.
– Для Федьки было нормальным пытаться добиваться договоров через постель. Обхождению-то научен, – брезгливо обронила Инна.
– Да ты что! Опустится до того, чтобы его содержали женщины?! А я не знала, – подскочила, округлив глаза Аня.
«С ее-то мальчишеской субтильностью и столько энергии?» – машинально мелькнуло у Лены.
– Налицо обыкновенная мужская проституция. Одним он приплачивал, другие – ему, на что-то надеясь.
– И считал это справедливым?! Герой Мопассана.
– Куда ему… примитивный пройдоха. Для него главное не быть, а казаться.
– Безотносительно ко всему остальному – я имею в виду работу – он ведет себя препаршиво. А как дашь отпор?
– Что естественно, то не безобразно, – только чтобы подразнить Аню, сказала Инна. – Совсем мы заклевали и захаяли мужика. Сплошной треп, ничего положительного! Хватит муссировать недостатки, возьмемся за достоинства?
– Мне кажется, с женщинами у Федора на автомате: пришел-ушел. Лучшей доли не искал, – сказала Жанна, будто в оправдание Федора.
– Если бы это так было. Случались у него и долговременные связи, когда денег хватало. Эмма говорила: «Если бы Федя всерьез полюбил, я бы ему предложила сделать выбор. Но я понимала, что это его очередное временное увлечение и оно продлится столько, на сколько хватит терпения у той женщины. Сам он продлять отношения не станет. Ему женщины быстро надоедают». Аня, ты помнишь ту, бывшую Федькину чиновницу проститутку?
– «Вы помните. Вы всё, конечно, помните…» – ломким голосом пропела Жанна.
– Которую их них? Которая шантажом его…
– Другую. Заарканила глупого и крепко держала. Хитрая стерва. И мужика, и деньги имела. Уметь надо! – зло рассмеялась Инна.
– Я слышала, стервы делают из мужиков мужчин, – сказала Жанна. – Вот, скажем, хотя бы эта…
– В тряпку половую они их превращают, – горячо возразила Аня.
– Говорят, классная стерва умеет создавать мужику иллюзию счастья, даже если он пашет на нее как вол. Это тоже талант. Та шлюшка-чиновница ездила и на муже, и на любовниках по полной программе. Федьке ее один крупный начальник «отстегнул», когда та ему надоела. Рад был сдыхаться, избавиться. Не знал, как отделаться от липучки, – рассмеялась Инна. – Она передком карьеру привыкла делать.
– И Эмма ничего не предпринимала, чтобы покончить с этим безобразием? Как всегда была над всем… и всеми? – спросила Жанна. – Я бы навела порядок.
– Была одна попытка. Эмма жалеет об этой глупой подростковой вспышке гнева. Но совсем уж обнаглела та бабенка, при ней стала приставать к Федьке.
– Как такое можно вынести? И чем Эмма ответила на открытое посягательство?
– Пока та была на работе, Эмма на дверях квартиры той женщины и на стене прилегающего к ней пролета лестницы написала масляной краской слова, характеризующее ее поведение. Мол, пусть поработает руками, зачищая и закрашивая надписи. Правда, потом она каялась мне, мол, было внезапное временное помутнение разума, ведь не двенадцатилетняя же вздорная девочка. Стыдоба, позорище… Наверное, сказалось то, что я только что вернулась из больницы, была на максимум напичкана лекарствами… А тут еще под руку попалась эта банка с краской. Я перед тем, как попасть в больницу, ремонтом квартиры занималась.
А вечером эта дамочка позвонила Эмме и стала упрекать в том, что ее ребенок теперь знает то, что не должен был знать. А Эмма ей ответила: «Я выяснила, ваш ребенок давно, намного раньше меня в курсе всех ваших художеств. А вы о моих детях подумали?»
Лицо Ани побледнело от злой решимости:
– Инна, опять кровь взыграла? Заклинаю тебя, прекрати! Не хочу больше о них, об этих… слышать.
– Поцапались и будет, – шутливо остановила подруг Жанна.
– Нас учили, что человек ценен, если он живет тем, что для него самое главное в жизни, – задумчиво, ни к кому не обращаясь, проговорила Аня. – А что Федор в себе ценит? Как-то рассказал он Эмме притчу о том, как завоевали враги одну страну, но выпустили женщин, разрешив им унести с собой самое дорогое. И те взвалили себе на плечи своих мужей.
– И с тех пор они не слезли. Вот так мы воспитываем эгоистов! – рассмеялась Инна. – Притчу, наверное, придумал мужчина. Хотя, если вникнуть, она прекрасная!
И грустно добавила:
– А нам из-за наших непутевых мужей в лестничный пролет бросаться?.. Если только они сами нас не столкнут… как в кино.
– Еще Федор добавил восторженно: «Какие были женщины!» А Эмма ответила ему: «Какие были мужчины!» И тоже прибавила: «Ты считаешь себя заслуживающим такой любви? Я прежде всего мать, а потом уж преподаватель, жена и хозяйка. Знаю, ты хотел бы, чтобы слово «муж» для меня стояло на первом месте. Но я бы спасла от рабства беззащитных детей, а тебе сказала бы, что ты сильный и смелый, настоящий мужчина, и что одному тебе легче будет пробиться через стан врагов и воссоединиться с семьей».
– Достойный ответ современной независимой женщины, уверенной, что одна сумеет воспитать своих детей, – отреагировала Жанна.
– Эмма еще сказала: «Такого, каким ты был в первый год моего замужества, я бы тоже унесла с собой. А спас бы ты меня? Есть много легенд, в которых, узнав о гибели любимого, девушка бросалась со скалы в море или пропасть. Только о мужчинах я ничего подобного не читала. А еще я думаю, что любая женщина, находящаяся в полном психическом здравии, потеряв мужа – как бы его сильно ни любила, – не бросит детей и не помчится на утес лишать себя жизни».
– Мужские байки. Сказка о том, что «бьет, значит любит» из той же серии, потому что в ней не уточняется, что любит муженек себя, родимого, а не жену. Издеваясь над женщиной, он себя, любимого, тешит, – усмехнулась Инна.
– Мне иногда кажется, что нарциссизм у Федора от мнительности и неуверенности. Он у него внешний, показной. Он как подросток, ориентированный на получение удовольствий без чувства ответственности. Ему без разницы: кто там, что там… Вкусив запретного плода, он не может уберечься от соблазна, умерить свой аппетит.
– Аня, ты оправдываешь Федьку?!
– Кончайте соревноваться в благородстве и злословии. Любая жизнь полна прекрасных моментов и драм. И дороги любви никогда не бывают легкими, – пробормотала Жанна. – Я от ваших рассуждений чувствую себя как вскрытая неделю назад консервная банка.
– …Единственное, что я могу сказать в этой ситуации, так это то, что посредственный эгоистичный человек равнодушен и к добру, и к злу, если только оно его не затрагивает.
«Это голос Инны. От шума, если он даже бьет по ушам, я могу отключиться, а вот от звуков речи Инны – не получается, – про себя удивленно отметила Лена, впервые обратив внимание на этот странный факт. – Обычно так реагирует мать на плач своего ребенка».
«При чем здесь посредственность?» – недоумевая, потрепала себя за вихор Аня.
– …Одному счастье – это покой, умиротворение, другой блаженство находит в бурях или в сексуальной дисгармонии, – сказала Жанна.
– Один в чистоте, другой в грязи, – с неиссякаемой ненавистью добавила Аня, в запале переходя на фальцет.
– Если бы все было так просто и однозначно. Мы самонадеянно и легко верим, что нас любят, а потом страдаем. Нам бы внедрить наполеоновский кодекс, – усмехнулась Инна.
– В чем он состоит? – Глаза Жанны загорелись любопытством.
– Муж, застав жену с любовником, имел право застрелить обоих. А я гулящих мужиков, как бракованных, по осени предложила бы отстреливать.
– Это похоже на сведение счетов. Получи женщины такое право, в мире не стоял бы вопрос перенаселения планеты. Нам бы грозил жестокий демографический дисбаланс – свидетельство нравственной катастрофы, – отреагировала Жанна на шутку Инны.
– Всё так плохо? Что на тебя нашло? Производить отстрел тех, кого и так не хватает? И что ты получишь в обозримом будущем? – тоже не приняла сторону Инны Аня. – Жена предпочтет извести любовницу, а мужа себе приберечь.
– Муж тут же другой разживется и опять повторится женское долготерпение. А он снова покроет себя «неувядаемой» славой любвеобильного сексуально озабоченного массовика-затейника. И что? Всех женщин под нож? Не жалко? – ехидно уперлась на своем Инна. – И там… за пределами… он вымостит себе дорогу в ад женскими обманутыми душами.
– А она женскими телами? – с откровенной неприязнью спросила Жанна.
«Так кого надо выжигать каленым железом?» – вопрошали удивленные глаза Ани.
– Ой, девчонки, что я видела в поликлинике! – воскликнула Инна – Ужас! Одна женщина другую, более молодую, сбила с ног и на виду у всей толпы протащила за волосы по всему коридору, приговаривая: «Не трогай чужих мужей, не разрушай семьи!» Люди на эту сцену смотрели молча как заколдованные. И пострадавшая не пикнула, только извивалась точно змея. Потом вскочила и как рванет ракетою на выход! Оказывается, жена сначала не могла нарадоваться на мужа за его рвение к работе в саду, а потом заподозрила неладное.
– Фу, какая гадость, – пробормотала Жанна.
– Если мужик слаб, женщине самой приходится воевать за стабильность в семье, – покривив губы, сказала Инна.
– И до чего же мы так можем докатиться? – подала голос Лена.
– А ты сама что предложишь? Вот то-то. Моя бабушка рассказывала, что в её молодости в деревне появился ловелас, который, как хорек, по всем «курятникам» стал шастать. Так мужики его изловили, связали и на десять минут в прорубь по шею опустили. А потом сказали, что следующий раз не вытащат. Быстро излечили чужака от «хвори».
– А вдруг способность к сексу и красота – такие же таланты, как и прекрасный голос? – вполне искренне спросила Аня.
Похоже, прямой, неожиданный вопрос поставил подруг в тупик, и ответом Ане было гробовое молчание. И только спустя некоторое время Жанна пробормотала, ни на кого не глядя:
– Поговорка есть: «Невозможно на всю жизнь наесться, наспаться и налюбиться».
«Неиссякаемая болтовня. Сыта ею по горло», – тяжело преодолевая головную боль, подумала Лена. Но речи подруг все равно вплетались в бредовые моменты ее полудремы. Она уже плохо различала, где явь, а где фантастические монстры – фантомы усталого мозга, и усилием воли уже не пыталась отогнать их от себя.
Но напряженная «мхатовская» пауза в ее голове длилась недолго.
Аня шепчется с Жанной, Инна с Леной. Их разговоры то пересекаются, то растекаются. От этого в голове у Лены путаница.
– …По-настоящему больно может сделать только любимый муж, – как ни в чем ни бывало продолжила Инна, казалось бы, уже закрытую тему, будто и не было перед этим ее неприятного рассказа и брезгливых эмоций подруг.
– Нет, ребенок! – категорично возразила Жанна.
– Я не задумывалась о таких тонкостях. – Инне хотелось хотя бы голосом придать своим будто бы безразличным словам шутливый оттенок, будто ваньку валяет, но у нее в этот раз не получилось. Болезненный спазм сжал ей горло.
«За грубостью и иронией прячет свою боль», – поняла подругу Лена.
– …Можно подумать, Эмма ничего в карьере не достигла! Ее перед перестройкой в проректоры по науке прочили, да она отказалась, – вскипела Аня, не дав договорить Инне о чем-то, чего не расслышала пришедшая в себя от возгласа Лена. – А в начале перестройки, пока Федор, совсем сникнув, пытался наладить бизнес, она содержала их семью. И преуспела в этом. В пределах той свободы, которую она для себя определила, сделала все возможное. У нее всегда был огромный запас внутренней положительной прочности, да только растратила она его попусту на этого негодяя. Не понимал Федор, что здравомыслящая жена рядом с мужем – важнейший развивающий и укрепляющий фактор. О себе много мнил.
– …И где это ты в Федьке усмотрела страстность? Один «потрясающий» союз «архитектуры и мануфактуры».
– …Обрушились на человека скопом, всех собак на него спустили. Может, хватит? – вяло откликнулась на слова Инны Лена.
На какое-то время комната погрузилась в тишину.
Аня задумчиво и тихо произнесла:
– По сути дела, Федор совершил только одну ошибку – женился, а она повлекла за собой остальные. Ему надо было оставаться холостым. У меня на родине говорят: «Одна ошибка в жизни – не беда, беда, когда вся жизнь – ошибка».
– То была не ошибка, не спонтанное, а продуманное решение Федьки и его мамочки. В этом их вина, – резко возразила Инна.
«Все свои обиды вылили на одного мужчину, – с усмешкой подумала Лена. – И останется с ними разве что только легкое, как бы подсознательное недоумение… Нет, окончательно обиды, чем их не вытравливай, все-таки не забываются».
– …Злые и завистливые любят высмеивать тех, кто умнее их и интеллигентнее. Обиднее всего то, что Федор смеялся над самым святым, что было в жене. Его шутки были на пределе пристойности, на грани срыва в… подлость. Они шокировали Эмму, сбивали с толку. Это же беспримерная дерзость и непорядочность, – сказала Аня и привычно вздохнула.
– Федор считал такое поведение здоровым мужским цинизмом. А у Эммы после такого общения с мужем создавалось убедительное ощущение иррациональности бытия, – с усмешкой заметила Инна.
– Ах, если бы ей ничего этого не знать! – выдохнула Жанна. – Экклезиаст, кажется, сказал, что знание порождает печаль. Он, конечно, имел в виду широкий смысл этой фразы. Но как она сюда подходит! Обиды вспоминаются острее всего. Я преклоняюсь перед Эмминым терпением. Я тоже великодушна, но не настолько, чтобы позволять над собой измываться.
– Корова не знает меры в еде, лошадь в работе, а…– начала было Инна.
– Надеюсь, ты хотела произнести Эмме комплимент? – остановила ее Жанна с гримасой явного осуждения.
– Головы склонять перед недостойными мужчинами? Ронять себя в своих же глазах? К этому ты нас призываешь? – взбунтовалась Инна. – Кто сделал нашим долгом принимать в качестве награды за любовь, труд и терпение – пытку от тех, кто уже не вызывает в нас ничего, кроме жалости и отвращения? Это раньше женщинам трудно было утвердиться в мужском мире, но теперь мы, сами зарабатывающие, хозяйки своей судьбы! А Эмма стелилась…
– Она же из самых лучших побуждений. Счастливую семью строила. Не знала она еще тогда о выкрутасах Федора, – заступилась за Эмму Аня.
– Но ведь даже муж ее подруги сделал ей как-то замечание: «Всё для него и для него, и так, как он хочет. Когда же ты для себя и по-своему будешь делать?» А она беззаботно ответила: «Мне все равно как, а Феде приятно». Забыла еврейскую пословицу: «Если не хочешь, чтобы тебе сели на шею, не склоняйся слишком низко», – возразила Инна.
– Послушать тебя, так почти все мужчины скоты, – надменно заметила Жанна.
– Зачем же все? Только «яркие» представители типа моих, Ритиного, Лилиных мужей, Эмминого «индивида». И многих, многих тысяч других, – рассмеялась Инна. – А некоторые из них, которые вовсе не стремятся спрямлять и скруглять острые углы взаимоотношений, всю свою жизнь проводят на ее обочине.
– …Как ты думаешь, смерть мамы Федора примирила их? – спросила Жанна у Ани.
– Вряд ли. Эмма уже устала от своей любви к мужу. Она его просто терпит. А он? В этом возрасте не перевоспитываются.
– Может, научился подлаживается? Хотя тоже сомневаюсь.
– Лена, отомри! – затормошила подругу Инна. – Обмолвись хоть единым словечком. Почему не высказываешься? Твоя молчаливость – та же самая скорлупа, в которую ты пряталась с детства?
– Не берусь судить. Эмма меня не делегировала, не уполномочивала, – сонно пробормотала Лена, не открывая глаз.
– Мы не о ней конкретно говорим, а общую ситуацию анализируем, – увильнула от ответственности Инна.
– …Федька не мог себе позволить жить с ощущением своей вины. Иначе он не чувствовал бы себя беззаботно счастливым, – не согласилась Инна.
– Ей бы почувствовать неладное, обмозговать ситуацию… Но когда ей было думать, замечать? Семья, работа. Вертеп. Всё хотела успеть, – опять стала на защиту Эммы Аня.
– Федька как-то с удовольствием хвалился мне – женщине! – что за тридцать лет семейной жизни список «освоенных» им женщин достиг цифры сто. (Он что, весь город прошерстил?) «Пара дежурных комплиментов… равно как и пара трепетных взглядов – одно другого не отменяет – и она моя! Поглядел и присвоил. И все на высшем уровне. Так я разыгрываю карту свободной любви!». И языком зацокал, довольный собой.
– Мне памятник твоему больному тщеславию поставить? – взбрыкнула я.
– Трепался! Ни от чего больше Федор не получает столько удовольствия, как от восхваления собственной персоны. Когда ему не хватает чужих похвал, он сам бахвалится. Я где-то читала, что Паскаль носил пояс с гвоздями. Он прижимал его к телу локтями всякий раз, когда чувствовал, что похвала его радует. Какой был Человек! – восхитилась Аня. – Потому, что был истинно умный.
– А у Федьки всё было наоборот… Ха! «Общие правила жизни не для «великих»! Вот и приклеилось к нему клише «клинического сердцееда».
– Боже мой, ну нельзя же себя так расслаблять, чтобы от каждой приглянувшейся женщины слюни до полу распускать! – возмутилась Аня.
– Я в деревне знала двух никудышных мужичков, которые постоянно хвалились, мол, и та дала, и эта, потому что ни одна женщина на них не западала, – вспомнила Жанна.
– Вот и у Федьки один треп.
– Как-то в кафе Федор стал вдруг одаривать меня комплиментами. Потом подмигнул, будто мы с ним в сговоре, мол, разговор конфиденциальный. Думал меня поразить. Подогревал к себе интерес, звал взглядами. Не понимал, что унижает меня своим грязным откровением. Вообразил, что не упущу момент. Дебил! Больной на голову или на…
Сначала я ему нагрубила: «Ты пытаешься меня оскорбить или демонстрируешь свою глупость?» Потом «участливо» полюбопытствовала: «И ни разу не оскандалился, не облажался?» И рассмеялась: «О властитель женских грез! Твои фантазии имеют под собой реальные основания? Ты «окучиваешь» и завлекаешь в свои сети только старушек? Видела я тут одну из твоих подстилок. Знаешь анекдот? «Это не измена, это подвиг!» Будь я шлюхой, так число твоих побед за один год перекрыла бы. Вы же мужики – слабый пол. Я доходчиво объяснила?» Все высказала, что о нем думала. Заслужил. Налицо признаки полного разложения личности. Так он даже не обиделся, но больше не досаждал пошлыми предложениями. А мы гордились победами, одержанными над своими слабостями, тем, что умели устоять, – сурово закончила исповедь Аня.
– Каждую женщину мечтает сделать частью своего тошнотворного мирка. И тебя не обошел своим вниманием. Думал, удостоил. А ты его «сделала»! Молодец. Поздравляю, – рассмеялась Инна.
Лена устала от разноцветья перекрестного огня подруг, но подумала:
«Сколько вокруг неустроенных женских судеб, истосковавшихся по теплу и доброму слову, по надежной опоре! Сколько в неполных семьях детей, грустящих по отцам и презирающих их? А сколько их далеко не сладко живущих с отчимами? Недавно на встрече с читателями одна детдомовская девочка прошептала мне, что представляет, как мама берет ее лицо в руки так, как может взять только мама… и целует. Она это видела на улице и хотела, чтобы ее также любили. Я молча обняла девчушку. Она доверчиво прижалась ко мне. Я еле сдержала слезы. А не далее как вчера, на вокзале, мама орала на пятилетнюю дочурку и беспрерывно нервно дергала ее за руку. Я неодобрительно взглянула на молодую женщину. Девочка заметила мой взгляд. И пока мы шли по перрону, оглядывалась на меня. А я улыбалась и махала ей рукой. Девочке так хотелось ласкового одобрения! Ей хотелось радости. «Может, совсем недавно муж ушел из семьи и эта женщина ничего не замечает, кроме своей беды?» – подумала я тогда».
Аня вспомнила:
– Раз иду я по проспекту со своей знакомой и ее мужем. Вдруг она хрясь его по физиономии! Я оторопела, а он ничего, смолчал. Знать, за дело получил.
– Наверное, подмигнул очередной потенциальной пассии. Такой же, как Федька, с подмоченной репутацией, кобель, потому-то жена долго не примеривалась, сразу врезала, – усмехнулась Жанна. – Таким козлам всё нипочем.
– Человек ищет и находит то, что для него на тот период более значимо. Этот, видно, тоже еще не исчерпал свой… «духовный» потенциал, – зло съехидничала Инна. И тема была закрыта.
24
– …И почему человек выбирает рабство? – глядя в потолок, задала вопрос Жанна не то себе, не то подругам. – Чем так опускаться, я бы предпочла остаться без мужа, – с печальной отрешенностью в голосе добавила она.
– Я не считаю, что Эмма опустилась, – возразила Аня.
– Я бы быстро взяла Федьку в шоры, – самодовольно заметила Инна.
«Может, она так говорит, потому что он ей нравится? И такое бывает», – подумала Аня.
– Хвалилась синица море зажечь.
«Жанна взбрыкнула, потому что тонкая ядовитость ранее произнесенной реплики Инны о пресном браке, преподнесенная к тому же с явным оттенком злорадства, задела ее? Мне показалось? Недостаточно одного взгляда, чтобы это понять?» – вяло поспорила сама с собой Лена.
– Так прямо бы и сказала мне, мол, дура ты, – насмешливо глядя на оппонентку, заявила Инна.
