полная версия

Ксения Спынь
Дурные

– А если серьёзно, – добавила она негромко, – то лучше всего, конечно, огонь.

Она замолчала, и её глаза опять замерцали отсветами-колёсами. Это же невозможно было – каждый раз ловить, не промахнувшись, не теряя такта музыки, хотя бы раз, хоть разик на одном круге, ведь это невозможно так долго – не сбиваться, не падать, и снова, и снова, и…

– Тебе не холодно? – спросила Алиса, кутаясь плотнее в джинсовую куртку и обнимая себя руками. Агнешка будто вышла из транса – в глазах что-то чуть споткнулось на пороге – и оглянулась. Посмотрев на Алису, кивнула:

– Пойдём внутрь.

Внутри, за крыльцом в три ступеньки и лёгкой расшатанной дверью было тоже неплохо и светло от неона. Колонки струились вовсю, заполняя и сотрясая порой пространство. Топлива в них, правда, не было, но ведь никто и не обещал. Над небольшой сценой у стены висела немного порванная лента: «Только чужие песни!»

На сцене стояло несколько микрофонов и выступали две девушки. Одна из них, со смешными каштановыми кудряшками, сидела, присползая, в дешёвом блескучем платье на фигурном стуле, невпопад раскинув худые ноги, будто кукла, которую бросили как попало и так и забыли. Чуть сломанным, надтреснутым голосом она выпевала:

– Вокруг искусственные лица, всё подделка, и даже если хочешь утопиться, всюду мелко…³⁷

Вторая – некогда изящная блондинка с пришпиленным к причёске маленьким цилиндром и пластырем на носу – стояла около, положив руку на спинку стула, и смотрела на первую внимательно, но как-то скептично, словно собиралась спросить, что за фигнёй та страдает.

– Забавно… – заметила Агнешка. – Они тоже здесь?

На другом краю пространства поблёскивал стеклом и подсветкой бар. Там никого не было, и Агнешка с Алисой прошли к стойке с высокими стульями. Из глубин выплыл бармен; услышав что-то от Агнешки, поставил перед ней узкий стакан с красным густым коктейлем, похожим на томатный сок, и опять без следа растворился.

– Кровавая Мэри, – с улыбкой пояснила Агнешка Алисе и потянула немного по тонкой трубочке. – Сто лет её не пила.

– Это с алкоголем? – Алиса по-совьи прикрыла и подняла вновь веки, словно и сама выпила чего-то и теперь боролась, чтобы не уснуть здесь, на стойке.

– Угу, – Агнешка переловила трубочку поудобнее и потянула сильнее. – Ну, если пива нам так и не досталось, да и вряд ли что-то ещё достанется…

Она отстранила ненадолго стакан и просмотрела его на свет неона.

– I will drink your cup of poison, pill me to your cross and break me³⁸, – пробормотала она. – Дальше не помню. Когда-то помнила, сейчас уже ничего не помню, – она усмехнулась и оглянулась на сцену. – Раз уж у нас всё равно вечер чужой песни.

На сцене каштановая девушка пела, пороняв слегка по-другому руки и ноги:

– …И я таращу свои стеклянные глаза, чтобы увидеть настоящее что-нибудь…

– А если мы найдём ещё машину, на которой можно будет ехать? – проговорила Алиса. – У кого-нибудь здесь.

Агнешка критически сощурилась:

– Лис, если б у кого-то из них была машина, они бы давно уехали отсюда. Это как Дурацкий остров, Лис. После всей этой поездки… знаешь, я даже не против.

Алиса подпёрла подбородок ладонями, чтобы не уронить.

– То есть нас тут и накроет? Этой хренью? – спросила она почти равнодушно.

– Нет, ну… кто сказал, что она точно-точно накрывает все здания вдоль дороги и всех, кто в них? – Агнешка вытащила трубочку из стакана и положила её рядом. – Никто такого не говорил.

– Ты правда так думаешь?

Агнешка неопределённо повела головой. Допила коктейль почти залпом, оставляя красные густые разводы на стенках медленно ползти вниз с той стороны стекла.

– Дрянь, – бросила она, стукнув стакан обратно о стойку. – Прелесть какая дрянь. Хотя знаешь что, Лис? – та приподняла взгляд, старательно слушая. – Тебе, может, и попадётся сейчас кто-то с машиной, кто сможет дальше тебя повезти. Ты хорошенькая, тебе это просто будет.

– Считаешь? – в сомнениях нахмурила брови Алиса.

– Ага. Я ещё на вокзале подумала, что ты хорошенькая, – Агнешка протянула руку, чтобы пальцами разделить спутанные Алисины прядки. – Да и вообще, из всех нас ты больше всего катишь на человека, который в конце выживает. Если только это не из тех историй, где никто не выжил. Но если хоть один – я практически уверена, что это ты.

– Почему я? – Алиса проследила за её рукой машинально, разве что немного удивлённо.

– Ну а кто. Не я же, и не Лана. Нелли могла бы, но Нелли – это отдельный коленкор.

Она приложилась ещё раз к стакану в попытке допить что-то с его дна. Красные потёки чуть перелились по стеклу, возможно, подарив ей несколько лишних капель. На сцене кукла обнаружила всё-таки способность подняться со стула, и ей поаплодировали.

– На той неделе, – Агнешка с тихой усмешкой наклонилась над стойкой, чтобы только Алисе было её слышно, – до поездки, за сколько-то дней, попробовала развести Валериана, чтоб он меня выпорол.

– Зачем? – мимодумно уточнила Алиса.

– Не знаю. Фигово было. Угадай, что мне ответили?

Алиса молчаливо спросила что.

– Нет, на пару штук его даже хватило. А потом он заявил мне, – Агнешка выпрямилась с серьёзным и чопорным видом, явно парадируя, – что я будущая мать его детей и хозяйка дома и что он не будет начинать всё с такой мерзости, – она невесело фыркнула куда-то в поблёскивающие потёмки бара. – Видимо, убивать меня постепенно приличнее, гуманнее и не мерзко. И вообще жизнь – не мерзко.

– Почему не мерзко? – повторила Алиса, пытаясь держать глаза открытыми.

– Вот и я говорю, – рассмеялась Агнешка. – Потому что всё понарошку. И я сама понарошку. Я же сказала…

Место каштановой девочки заняла блондинка с заклеенной переносицей. Её тусклая пышная пачка вся измялась, а цилиндр будто норовил сползти, но так надо было. Она обошлась без стула, микрофон был к её услугам, прямо под нарисованным ярко-красным ртом. Невидимый оркестр с энтузиазмом подхватил новый мотивчик, разлил вокруг, разлился в ушах, смешавшись с неоном, поэтому слова какое-то время походили больше на отрывочные, ничего не означавшие звуки.

– Ладно, – бросила Агнешка. – Не поминай лихом.

Блондинка пела в микрофон, немного фальшивя, расставив ломкие руки и покачиваясь из стороны в сторону, как сбившийся маятник:

– …Кошмар за углом, ну всё, поделом, и кто-то рядом поёт козлом, блёстки сыплются, свет померк, лопнули шарики, фейерверк…³⁹

Вместе с ней по сцене ходили какие-то странные босхианцы, то появлялись новые, то исчезали незамеченными, кто-то иногда подавал ей руку, приглашая сдвинуться с полюбленной точки, и тогда она исполняла рубленный топорный танец, слева направо бочком и обратно – словно ноги у неё сгибались не там и не так – как у Нелли – словно шестерёнки, давно не смазанные, заедали и цеплялись, барахлили с почти слышимым скрежетом, а задеревеневший корпус только и покачивался на них сверху, шагая ломано руками, и лишь цилиндр держался где-то сбоку, как пришпиленный, на гвоздике.

Лана подождала, не трогаясь, пока рёв Камаза не стих вдали – словно, пока он ещё был близко, можно было передумать и броситься следом, оставив дом и его обитателей на их собственной совести. Впрочем, когда и шум мотора растаял, она всё ещё не могла сдвинуться с места.

Домик («А ты в нашем домике?») стоял как самый обычный, нормальный, будто его не искажало криво по всем углам, будто свет в окошке не был пронзительно жёлтым, тоскливым и муторным, как больной наблюдающий глаз, а шевельнувшийся силуэт за стеклом… Нет, за стеклом не оказалось никого.

Лана провела взглядом от одного края до другого и снова обратно. Из дома доносились смутные звуки празднования. Наверно, там веселились – может быть, пили что-нибудь, чокались, пытались спеть. Может быть, не стоило идти туда к ним – может быть, это не тот праздник, где следует быть, если тебе ценно хоть что-то в этом мире. Лана бессильно вернулась взглядом к крыльцу – осыпавшемуся, в три ступеньки, которое ничем тут не могло помочь – когда вдруг увидела рядом с ним розовоносую белую козу. На шее у той болтался измусоленный обрывок верёвки.

– Розка? – Лана вскинула брови. Та повела рогами, как будто узнала её и здоровалась, и промекала что-то на своём наречии. Потом удивительно бодро махнула вверх через все три ступеньки и деликатно, но настойчиво стукнулась лбом в дверь. Её запустили, и дверь закрылась снова.

Лана недовольно поджала губы. Оглянулась ещё раз – на линию машин разных марок и стран, что стояли чуть в стороне от домика, словно бы поджидая кого-то, и, откинув волосы у ушей, упрямо взошла на крыльцо.

Дверь оказалась не заперта. Это было странно. Крючок, на который полагалось ей закрываться изнутри, бесполезно звякнул, когда Лана её тронула, и тут же затих. Стихли и голоса, и стекольный звон. Что-то слышалось из дальних комнат – какое-то неясное гудение, бормотание, но тут будто бы и не праздновали. Аккуратно – тут мог быть скрипучий пол – Лана двинулась вдоль помещений, слегка подсвечивая Неллиным телефоном оленьи головы, которые не потрудились повесить на стену: тут ничего особенно не горело, а в окнах, где их не забили тряпками, было уже темно. За стёклами пересекались неровно сваренные прутья решёток.

В одном месте пол уходил ступенями вниз – их было не очень много, они теснились и толкали друг друга, пытаясь развернуться на спуске, будто видали где-то винтовую лестницу, но не могли теперь её повторить иначе, как кривым подобием с разной высотой для каждой ступеньки. Лана подсветила и спустилась осторожно под пол – это оттуда как будто долетали звуки, которые дом хотел скрыть. На середине она приостановилась – показалось, что сбоку, в стене, есть ещё одно маленькое окошко, тёмный проём. Лана поднесла экран смартфона поближе и увидела, что эта картина с княжной Таракановой. Лана оставила её висеть и медленно сошла до конца. Внизу, у лестницы, были какие-то полки и склянки на них, дальше угадывалась решётка – не такая, как на окнах, фигурная, для красоты. Она загораживала комнату за ней лишь наполовину – вторую половину сдвинули, открыв проход.

Лана остановилась. Комнату освещали несколько зажжённых чаш и тусклый огонь горелки. Потолки и стены по краям терялись в потёмках. Вокруг горелки сбились – прямо на полу, на простынях и комковатых подстилках – те, кто в доме. У них были страшные лица, искажённые прыгающим светом и уродством. Как будто даже глаз там было не разобрать – только как они разевали пещеры ртов, чтобы подышать иногда. Никто не обратил внимания на Лану, и она подалась чуть в сторону вдоль решётки, чтоб рассмотреть, что там, среди них, подальше у стены. Там, в окружении прочих, сидела Нелли. Куда делись её ноги, оставалось не очень понятно, в таком свете, но в руке она крепко сжимала скальпель. Им она аккуратно срезала тонкий продолговатый пласт мяса со своего второго предплечья, изнутри – ей это совсем не составило труда. Подержав мясо над горелкой, она игриво протянула его сидящему слева:

– Ам?

Тот с готовностью раскрыл рот-пещеру шире и проглотил кусок. Нелли слабо, но довольно рассмеялась.

Лана сделала невольное движение назад, задев полку и сбив с неё белую фарфоровую кошку. Та с грохотом разбилась об пол.

Лана замерла. Те, без лиц, взметнулись и замерли тоже – не все они повернулись к ней, но и те, что к ней, похоже, ничего не увидели. Они ещё повертелись, будто переглядывались друг с другом, но в целом не слишком насторожились.

Лана воспользовалась этим, чтоб подобраться к решётке вплотную и дать знать Нелли. Та тоже, казалось, не замечала – она оживлённо болтала, почти одними только губами, с теми, что слева, и теми, что справа. Может быть, просто не слышала.

– Нелли, – позвала Лана.

Та не откликнулась. Лана открыла смартфон-раскладушку и вытянула его вперёд, просунув через решётку.

– Нелли. Ты забыла, посмотри, – крылатый корги покачивался, стукаясь о железный завиток. – Это твоё. Помнишь?

Нелли даже не обернулась. Лана ещё раз яростно прожала подсветку.

– Нелли! Посмотри сюда, на меня. Помнишь эту штуку?

Пламя горелки дёрнулось от чьего-то движения. Нелли будто невзначай повернула голову вместе с ним и случайно пересеклась взглядом с Ланой. Рот её расползся в широкой улыбке.

– Ха-ай, Ланчик! – воскликнула она и вскинула в приветствии руку.

В этот же миг повернули головы все остальные. Они увидели.

В марлях, в крючьях, в странных расщелинах и отростах, все они вскочили. Рёв наполнил комнату.

– О чёрт, – прошептала Лана и попятилась. Она споткнулась о нижнюю ступеньку, упала. Тут же поднялась снова, развернулась – постепенно, посекундно, как в вязком кошмаре – и бросилась по лестнице вверх. Вслед понеслись оскорблённые.

– Агнешка?

Алиса повертела головой и поняла, что Агнешки рядом с ней нет.

Она кинула растерянный взгляд на пустую барную стойку (на ней, наверно, годы никому не наливали), даже провела рукой, словно там что-то всё-таки могло быть. Проверила, сколько на часах, но кто-то стёр на них стрелки. На сцене грузчики убирали микрофоны и какой-то ещё реквизит, пока стоявший на полу магнитофон допевал:

«Всё это было сто лет назад, в бутылке письмо, но мёртв адресат, всё это запись, никого нет в живых…»

Некоторые ещё оставались внутри, хотя уже не так много. Агнешки среди них не оказалось. Будто она растворилась в воздухе – или будто её никогда не было тут.

Алиса неловко спустилась с высокого стула на пол, конечности, отвыкнув шевелиться, явно не сильно её слушались. На полу чёрные и белые квадраты плитки чередовались и немного плыли крупной рябью. Алиса двинулась по ним почти наугад, не соблюдая ни очерёдности, ни правил, только стараясь не скользить слишком, не упасть здесь, где некому поднимать. На повороте она успела заметить впереди Агнешку: та шла к тонкой и блестящей винтовой лестнице, уводившей куда-то наверх. Лестницу сторожили несколько зелёных солдат. Завидев, что кто-то идёт, они попытались было заградить дорогу.

– Ой, да ладно, – Агнешка сунула им что-то мелкое, вроде той монеты с химерой, и её пропустили.

Алиса зашагала быстрее – не бегом ещё, но едва не срываясь на бег. Сомнительно, что ей нашлось бы что сунуть солдатам, тем более сумку со звёздами она как будто забыла в Тойоте, но те скучковались и говорили между собой, разглядывая монету, и на Алису не посмотрели.

Металл и стекло, стекло и металл – лёгкий, блестящий, почти летящий вместе с прозрачными ступенями и неожиданно холодный. Идти тут было как идти по воздуху – всё выше и выше, по отсветам неона, ядовито-пурпурного или искряно-голубого, вместо почвы под ногами. Откуда-то сверху падало смутно-знакомое, по-женски перепетое «Tell me, tell me, tell me, come on, tell me an answer…»⁴⁰ На лестнице догнать Агнешку не получилось – Алиса мельком уловила её, только когда очутилась на самом верху: та была далеко впереди и уже скрывалась в очередном извиве коридора. Алиса поторопилась следом, пытаясь не обращать внимания на пульсацию цветов, пусть мир и каждый раз выворачивался наизнанку вокруг, проваливался, и возвращался, и снова проваливался, менял углы, и стены, и плитки пола, по которым можно ходить и по которым ходить нельзя.

«I go down fast but don't let me break you…»⁴¹ – продолжали где-то.

Она осмотрелась, ища Агнешку. Здесь пути расходились в разные залы, и можно было заглянуть в один, и в другой, и не заглядывать, и просто быстро идти мимо, лишь чуть обернувшись, чтобы увидеть чужие комнаты. Алиса прошла дальше. Зал в индигово-синих неонах утопал в дыме – его пускала изо ртов изысканно-пресыщенная компания, что устроилась расслабленно на пухлом диване. Некоторые из них со скучающим удивлением посматривали на взлохмаченного парня, который ползал у дивана по полу туда и сюда с криками «Ничего не движется! Я так больше не могу!» – словно никак не находил выход из замкнутого круга. Алиса прошла дальше. С другой стороны, в коридорном закутке под ярко-малиновой вспышкой одна женщина с любопытством присела на корточки у второй, что лежала, задрав лицо к потолку, без движения и признаков жизни. «Анника? – слегка тронув её, интересовалась первая. – Ты меня слышишь?» Алиса прошла дальше.

Но дальше непонятно было, куда идти. Всё сливалось и кричало в цветовых пятнах.

«Well, you may be a lover but you ain't no dancer».⁴²

Различив какую-то чёрную дыру, которая не исчезала при смене вспышек, Алиса выбралась в неё. Это был выход на лестницу – на обычную лестницу, не стеклянную, обшарпанную и истёртую тысячами шагов. Музыка сюда почти не долетала, только отсвет неона падал иногда тенью на бетонный порог.

– Агнешка! – крикнула Алиса.

Та стояла на верхней ступеньке, к лестнице спиной, и, вскинув голову, рассматривая что-то под потолком, зависла в полушаге назад. Алису она не услышала.

– Агнешка! – Алиса бросилась вперёд и успела перехватить её за руку. Ступеньки со стоптанными краями уходили резко вниз почти по отвесной. Агнешка уже потеряла равновесие, но от Алисиного рывка её повело в сторону – и она села, стукнувшись затылком о стенку у лестницы.

– А, Лис? – она хлопнула глазами, будто только пришла в чувства. – Привет.

– Ты куда шла?

Агнешка обернулась поглядеть, куда она шла.

– Забавно, – протянула она. – Я бы себе так шею сломала. Дай попробую ещё раз.

Она собиралась встать, но Алиса ухватила её уже за обе руки – не то чтоб этого достало, чтобы действительно кого-то удержать.

– Пусти, – удивлённо возмутилась Агнешка.

– Зачем тебе туда?

– Хочу, – Агнешка упрямо попыталась встать снова, но, видимо, и у неё сил осталось не так много, и она села обратно на пол у стены. С усталым раздражением посмотрела снизу вверх:

– В чём дело, Лис?

– Ни в чём, – Алиса мотнула головой и осторожно опустилась с ней рядом. – Ни в чём. Просто давай посидим…

Лана хлопнула дверьми и скатилась с крыльца.

Надо было дёрнуть вторую половину решётки, чтоб выиграть пару секунд. Она не дёрнула.

Полусгнившая доска у ступеней. Это чуть лучше, чем ничего. Лана попыталась упереть её в верхний угол косяка, перекрыв дверь наискосок. Внизу доске не за что было зацепиться, она соскальзывала у порога, но всё же дала бы время.

Лана кинулась к ряду машин. Они в большинстве, видимо, ждали уже слишком долго, и стали негабаритным металлоломом. Хотя ей повезло – как живой стоял чёрный Уазик, покоцанный, но похоже, что на ходу. Лана просунулась в опущенное окно и, щёлкнув дверью, пробралась за руль. Ключи, здесь ещё где-то должны быть ключи…

Дверь в доме открывается, конечно, внутрь, а не наружу, доску можно было не трогать. Разве, может, они тоже не сразу вспомнят, что не наружу, а внутрь.

Следя за крыльцом, Лана вполуслепую прошарила по приборной панели. Ключи нашлись. Никто не вынимал их из замка зажигания.

Лана повернула их и запустила мотор – он отозвался готовным клокотанием. Дверь на крыльцо двинулась, но Лана уже дала задний ход, задев соседний кузов, и быстро вывела Уаз на проезд у дома. Мелькнули кусты и скрыли за собой кривые углы, ступени и стены.

Съезд пролетел, уйдя вверх на шоссе. Трасса мчалась ровно и беспрепятственно. В зеркала тоже не виднелось никого позади. Разве что дым немного шёл с той стороны, где остался домик. Может, в суете могла упасть горелка.

Будто только вспомнив, Лана поискала Неллин телефон. Но телефона больше не было. Наверно, обронился где-то по дороге.

16.

Некуда больше прятаться, некого больше ждать в темноте. ⁴³

Ольга Арефьева

Алиса приподнялась. Салон – не лягуха, незнакомой машины – потух и остыл в тишине. Только свет фонаря пыльно падал на приборную панель и сидения через стекло. Алиса глянула на часы, осмотрелась в тревоге. Внизу, между кресел, в беспорядке рыжели неровные пряди, будто кто-то оставил лежать ненужное тряпьё, и под ними не слышалось ни движения, ни дыхания.

– Агнешка, – Алиса осторожно поворошила её. – Агнешка.

Ничего. Она в панике потрясла за плечо или где должно было быть плечо. Ничего.

– Агнешка! Агнешка!

Агнешка подняла голову.

– А? – она села и огляделась, как будто не лучше соображая, где они и что произошло. – Который час?

Алиса показала часы, стрелки которых перевалили глубоко за двенадцать.

– Два ночи, – пояснила она с убеждённой обречённостью. – Мы проспали. Мы всё проспали.

Агнешка провела рукой по рулю и приборной панели, будто их могло тут не быть, нашла и подобрала окурок от своей сигареты. Чуть дальше лежала Алисина, скуренная до половины.

– Ночь настала, а мы здесь, – промурлыкала Агнешка.

– Ага… – Алиса потерянно кивнула.

– Ладно, – Агнешка пересела поудобнее, обнаружила ремень и отстегнулась. Они, видимо, так и заснули здесь, в Тойоте, даже не сняв ремней. Неуютно съёжив плечи – ей явно было не особо тепло в майке и шортах – кинула взгляд по сторонам. – Я только надеюсь, что это не посмертие. Это было бы совсем тупо.

– Почему?

– Потому что если оно такое, то смысл тогда вообще в чём-то.

Она убрала те прядки, что лезли ей в лицо, и поискала что-то в сумке на поясе.

– Может, и нет… – поспешно предположила Алиса. – Может, просто оно наелось… Или не увидело нас, пока мы спали. Или… может быть, мы просто ему не понравились по какой-то причине.

– Невкусные?

– Да! Невкусные.

– Ну и зажралось же оно в таком случае, – Агнешка вытащила расчёску и потянулась свободной рукой распустить хвост, но тут же отдёрнула её и вся как-то сжалась.

– Что? – Алиса вздрогнула. – Рука?

Агнешка не ответила, только с шумом втягивала и выпускала воздух сквозь дёргающиеся губы. Наконец она справилась с ними и выкривила улыбку:

– Угу, – она приоткрыла глаза. Они поблёскивали. – Я думала, прошла, а она не прошла.

– Дать таблетку?

Агнешка перевела на неё взгляд, несколько раз с затаённой жадностью кивнула.

– Дай, если не жалко.

Алиса передала ей блистер. Агнешка выдавила две таблетки и без воды заглотила их, после чего откинулась на кресло, закрыв глаза снова. Фонарь продолжал заглядывать откуда-то сбоку и блёкло подзолачивать рябящий воздух.

– Тебе снилось что-нибудь? – через минуту спросила Агнешка.

– А… – спуталась Алиса. – Да… Наверно. Я не очень всё помню, там так странно было, – она помолчала. – А тебе?

– Да, тоже какая-то муть, – Агнешка открыла глаза и оглядела, не поднимая головы, окурки. – Вообще, если б это не моя пачка, я б решила, что в сигаретах было что-то очень интересное.

– Что? – не поняла Алиса.

– Ну, наркота. Как будто мы выкурили по одной и словили трип, – Агнешка посмотрела на неё. – Ты когда-нибудь пробовала наркотики?

– Нет, – Алиса качнула головой.

– Я тоже, – Агнешка осторожно стянула резинку с хвоста и неловко перехватила его снова одной с половиной рукой. – Ладно, это была моя пачка и мои сигареты, мы не могли ничего словить.

Она застегнула сумку на поясе и ещё раз огляделась через окна вокруг.

– Ну что? Нам, видимо, остаётся выйти и пойти пешком?

– А, – Алиса тоже поддёрнула ближе луну со звёздами и поправила лямку на плече. – Давай. Пойдём.

Агнешка открыла дверь и вынырнула из машины на свежий, пересыпанный позолотой и холодом воздух.

– Ты как чувствуешь? Много сможешь пройти сейчас?

– Не думаю, – Алиса вышла со своей стороны. – Из меня вообще так себе ходок.

– Да из меня теперь тоже, – Агнешка ещё раз окинула взглядом салон, как бы проверяя напоследок, не осталось ли в нём чего взять, и захлопнула дверь. – Раньше такие маршруты осиливала, чтобы транспорт не юзать. И стенку могла подпирать часами, когда не хотелось садиться на пол. Но это было давно и неправда.

Алиса посмотрела вперёд, где в ночи светились иногда далёкие фонари, с сомнением оглянулась на Тойоту.

– А если оно опять… как думаешь, мы успеем пешком?

Агнешка беззаботно мотнула головой:

– Неа.

Неба наверху не было. Прорвав его, осталась только бездонная чернота. Без дымки облаков, без звёзд – их там и быть не могло – лишь льдистая пропасть, бессловная и не знавшая о себе. Тойота стала белёсым призраком в темноте за спиной и даже не моргнула на прощание фарами.

Обе пошли молча. Когда фонарь позади начинал превращаться в воспоминание, тут же возникал новый, и скоро на дорогу под ногами снова падало желтовато-светлое пятно и снова выхватывало ровный асфальт, везде такой же, одинаковый, серый и шероховатый – как раз настолько, насколько пристало гладко уложенному ровному асфальту безымянной дороги в безвременье, и жёлтая линия бежала сбоку, непрерывная, иногда только чуть подстёршаяся местами от трудностей бытия. Тёмный лес застыл по краям: оттуда не доносилось ни шороха, ни шелеста упавшего листка, ни какой-нибудь бессонной птицы, – ничего. Он был как застывший гребень, который бросили, убегая, чтоб задержать за собой погоню – и зубья, вымахавшие до размера деревьев, так и стояли безмолвным недвижным рядом.

– Знаешь, – Алиса дёрнула лямку на плече и тут же замолкла – голос прозвучал неожиданно громко и дико в этой тишине.

– Мм?

– Да нет… Просто всё такое ненастоящее. Я как будто даже ногами не иду. Хотелось проверить, будет ли меня слышно на самом деле.

– Тебя слышно, – подтвердила Агнешка. – Что я всё-таки знаю?

– Я просто вспомнила Бурятию. Там тоже так было, один раз. Почти так же.

Она попыталась уловить взгляд Агнешки, пока хватало фонаря, но та не смотрела. Алиса, отвернувшись, продолжила:

– Мы там остановились в одной деревне, жили в ней неделю или около того. И однажды ночью… зачем-то вышли, я даже не помню, за чем. Взяли какой-то свет… Ну, и мы к тому времени всё знали там вокруг, видели уже и днём, и вечером. А потом вдруг… Дорога, которая вела от деревни, – она просто закончилась. Она не должна была там заканчиваться, мы ведь уже видели и помнили, как она идёт. Она шла дальше, мы ходили по ней много раз. Но тут её вдруг… просто не было. Там только росли ёлки – примерно такие же, как здесь. Ненастоящие. Мы даже подошли совсем близко. Они всё равно были ненастоящие. Такие… как будто плоские, пририсованные, даже если их потрогать. А потом мы пришли туда днём – и ничего такого не было. Просто дорога, как и положено. Как мы всегда видели.

– Надо было оставить что-нибудь, – заметила Агнешка – будто и не ей, а так, в пустоту. – Чтоб на утро проверить, будет там или нет.

– У меня не было с собой ничего. Мы просто вышли на несколько минут. Я попробовала положить камешек рядом, но он был мелкий и ничем особым не отличался. Не думаю, что я хорошо его запомнила. И потом не нашла, конечно. Да и мне иногда кажется… Кажется, будто этого правда не было на самом деле.

– А остальных потом не спрашивала? Если взаправду, они, наверно, тоже видели.

– Они не помнят такого, – Алиса качнула головой. – Я рассказывала… Они не то что мне поверили. Мне тогда было довольно мало, а в детстве иногда почему-то бывает так, что всё по-другому, чем должно в действительности.

Она замолчала до следующего фонаря, только дёрнула лямку несколько раз, прижимая поближе сумку, словно не хотела вести эти разговоры, пока не вернётся пятно асфальта, словно опасалась, что они прозвучат в пустоте.

Агнешка тоже не говорила. Не глядя друг на друга больше, они шли и молчали. Нечего и незачем было говорить. Некому петь, некому драться, некому умирать или нет. Некому посчитать, что здесь забыли эти две и кто их забыл.

Лес отдалился, открыв место полю. Пустое и покинутое, оно лежало под разодранным небом, и кто-то бродил тяжело по нему, большой и тёмный, как ночь, неясный, сколько не вглядывайся в него, сколько не ищи сквозь темень…

– Не засматривайся лучше, – Агнешка не повернула головы. – Там никого нет.

– Думаешь?

Агнешка покопалась в сумке на поясе, перебирая там что-то. Извлекла наружу маленькую шоколадку.

– О, что есть. Хочешь пополам?

В отблеске фонаря на обёртке виднелись танцовщица в красном и скелет рядом. Шоколадка оказалась как бывают шоколадки. Пористая. Сладкая. В общем, довольно вкусная. Среди тающего фонарного света, сквозь ночной холодный воздух вкусность была странной. Странно было, что здесь вообще бывает ещё вкусно, и вкус не радовал, только колол грустью на секунду, а потом забывался.

Они прошли. Тот, на полях, остался бродить позади, ворочать, ворочаться, глотать запоздалые звёзды, которых уже не было, он ворчал от глухого угрюмого голода и всё ходил взад-вперёд. Снова встал гребнем лес.

Агнешка прижала рукою живот, чтоб не урчал – наверно, половины маленькой шоколадки ему не очень хватило.

– Надо было поесть там, – пробормотала она.

– А?

Агнешка не ответила. Аккуратно сложила обёртку и спрятала обратно в сумку. Порылась ещё в ней.

– Вот это странно… – сказала она.

– Что?

– Я в том сне кое для чего отдала автомобильную шпильку, и кажется, её здесь нет.

– Мне показалось, ты монету им кинула, – сказала Алиса. – Ну, из тех, больших, что в фургоне… – она прервалась вдруг, будто с размаху налетела на что-то, и замолкла.

– А, нет, – мотнула головой Агнешка. – Я не брала те монеты. Это шпилька для колеса была, я её у автосервиса с луной…

Она тоже замолчала и в удивлении – даже перестала идти на секунду – уставилась на Алису. Почти сразу отвернулась.

– Хотя нет, – возразила она сама себе. – Шпильку я бросила Лане, чтоб она не стояла у машины.

Много минут шли совсем молча. Так было проще. Всё, что в ящике молчания, лежит там хоть вечно, и не обязательно открывать его.

Следующий фонарь вспыхнул над ними. Алиса снова оттянула лямку у шеи, тщетно пытаясь сдвинуть сумку немного поудобнее.

– Перевесь на другое плечо, – Агнешка чуть покосилась в её сторону.

– Да нет, нормально, – Алиса помолчала ещё. Спросила. – Агнешка?

– Мм?

– А ты правда считаешь, что я хорошенькая?

– Хах, – тихо выдохнула та, дёрнув губы в кривой усмешке. – Пить надо меньше.

Она перехватила на секунду взгляд Алисы.

– В смысле мне. Я помню, что ты не пила.

– Нет, я просто…

– Да, – Агнешка отвернулась. – Забей.

Можно даже было почти не идти – асфальт сам двигался навстречу, а зубья леса маячили сбоку, стоило только перебирать ногами или делать вид, что перебираешь. Наверно, вся картинка тоже делала вид, вся действительность казалась, была ненастоящей, только изображала, как изображают невесомость в миг перед падением. Наверно, действительности не было. Действительность разорвалась и разбилась когда-то давно, как небо, которого не стало сверху, только мозг не понял, как могло так случиться и остаться вот так, дальше, быть, вот и придумал себе подмену, подлог – эту дорогу, пятна фонарей, жёлтую линию и лес за ней, – а для надёжности забыл, как придумал.

По дороге прошагала колонна. Агнешка и Алиса сдвинулись к обочине, чтобы дать им пройти. Это были те, без лиц, в бордовых и красных соцветиях под шапками и капюшонами, в провалах и отростках, с крепкими крючками рук. За некоторыми под ногами волоклись размотавшиеся ленты – будто кто-то хотел, может, заполнить длинные списки, но, глянув, бросил, и теперь они просто тащились по земле, и иногда позади кто-то запинался о них, но никогда не падал окончательно и никто не обращал внимания. Они шли неровными рядами, сгорбленно пошатываясь, и всё не кончались, всё шли и шли по дороге.