Кирилл Борисович Килунин
Сказки из Тени, или Записки Пустоты

9

Сегодня я проснулся с таким чувством, что наконец-то все будет хорошо. Кажется, кто-то незримый шепнул мне эту сомнительную истину во время сна, прямо в правое ухо.

Конечно же, ведь это воскресение, и мне не нужно на работу.

Надо только съездить в соседний город, навестить тетку. Ее дочь, и моя двоюродная сестра совершенно недавно произвела на свет замечательного пупса, девочку с библейским именем Мария, которую про себя я уже называл, просто Машка, и думал о том: «Какая она, эта только что родившаяся малышка… И, как это быть – Матерью, или Отцом…, ведь это навсегда, это такой долгий путь…»

Кому-то не нравятся долгие дороги, а я люблю ездить на электричках и поездах дальнего следования.

Под равномерное перестукивание колес, так приятно отдаваться дорожным сновидениям, думать о чем угодно душе, рассматривать в окна те части это самого мира, которые возможно ты никогда не отметишь своим собственным присутствием, ты никогда не узнаешь о людях живущих на этих землях, а они о тебе.

И зачем им о тебе что-то знать. А тебе о них?

Ведь Мир так велик, что все равно как бы не хотелось, не получится быть везде, и ты воспринимаешь это как должное, как суть вещей.

Но ведь безграничность этого мира, это и твоя безграничность. Ты не можешь видеть и быть везде. Но ты можешь чувствовать этот мир, открывая и закрывая глаза. Кажется, я повторяюсь, но так хочется, чтобы и Ты научился, чувствуя – быть, и видеть все краски мира, забыв о Серых землях, мыслях, и стенах, которыми отгораживают себя, те кто, не верят, что за видимостью их привычного взгляда, таится Космос и Хаос невообразимых просторов, овеянных шорохами прибрежных волн, бездонного ветра в пропастях Гималайских гор, спиральных галактик, посреди – Ничто, и таких близких их духу сердец.

Безмерно близкое твоему духу сердце, это так важно в твоей и моей жизни. Обманываясь и веря в собственные обманы, придумывая какие-то смехотворные и кажущиеся серьезнейшими предлоги, мы на самом деле, каждое движение собственного бытия, осознанно, или на грани инстинктов, починяем поиску близких по духу сердец. Тех, кто сможет именно нас с тобою: понять, простить, полюбить, …позабыть, потерять, предать, и, очнувшись (через пару миллисекунд, или только к концу собственной жизни) закричать от совершенной великой ошибки (результата несовершенства нашего мира, а значит и нашего с тобой несовершенства). Закричать от обиды, от понимания, от желания, исправить возможное, и невозможное. И дай Бог не будет на этом пути невозможного, когда возможно все, даже попросить прощение у мертвых, совершив нечто локализующее рожденную тобою несправедливость среди живых.

Я засыпаю под мерный скрежет колес, и мыслей, переворачивающихся, словно страница за страницей, в глубинах моего сознания, уходя шаг за шагом дальше и дальше, в бессознательность, где нет уже никакого Я, только фрейдистское ОНО.

Каменные веки, и, кажется, проходят века, прежде чем я снова открываю свои глаза. Сонная тьма пустоты постепенно уходит из моих зрачков, и пустующее место занимает безмерно голубое небо, которое стремительными скифскими стрелами пронзают синие птицы, … впервые вижу таких … они похожи на амазонских колибри, только безумно синие. Яркие до слепоты, маленькие, юркие, надо обязательно узнать, как они называются в этой реальности.

С неба я опускаю глаза на землю. Там за двойным стеклом окна – синий лес …до небес, редкие березы, укрытые обрывками снежных сугробов, редкий ельник, редкая минута таково настоящего и чистого, как родниковая вода, покоя …

Я смотрю на лес за окном, и какое то время представляю, что я – то же дерево … стою высокий-высокий, тянусь ветками к солнышку. И движение воли – есть сила корней, которые держат меня на земле, и не дают упасть и разбиться на смерть. А крона моя уже в облаках, шепчется пока совершенно иллюзорными листочками, о том, что бы улететь вместе с этими самыми загадочными синими птицами, в их самую синюю страну. Но деревья, увы, не летают, а листья … листья летают только по осени с ветром.

И так холодно становится наедине с этой небесной синевой, пронзенной синими-синими птицами, что хочется снова закрыть глаза. Но я не могу этого сделать сам, в них лед – синего неба, с синими-синими птицами, в котором нет места солнцу.

– «Солнце, я помню, что ты есть», – шепчут мои каменеющие губы.

И тогда, небо уходит, его закрывают, чьи то нежные ладони. Каменные веки, стеклянные куклы в белых халатах, Черные Волки, каменные сердца, и слепые кукловоды.

Я жду.., и слышу смех – звонкий, словно весенний ручей, такой знакомый, по снам, смех, словно пробившийся из-под ледяной корки моего сердца, или подкорки сознания, как лучик того самого долгожданного солнца. Я замираю, боясь спугнуть эти узкие ладошки, закрывшие мое холодное синее небо, оберегающие, дарующие солнечное тепло, веру надежду, и… Любовь.

– Кто? – весенний бархат сирени и запах умытой свежестью утра шафрановой кожи.

– Зачем, зачем знать, кто … – , но все же я оборачиваюсь, конечно же … никого нет, только поблескивают на солнце осколки звонкого девичьего смеха, разбившегося о мое «Кто?», закатившись под вагонную лавку, меж горок подсолнечной шелухи и другого мусора.

Сердце сжимается, когда несколько самых мелких и острых осколков впиваются прямо в него, поранив, расцарапав до крови находящуюся там, где-то рядом, душу.

Медленно, пересилив боль, отворачиваюсь к окну, отворачиваюсь в точности как сотни раз тому назад, малодушно, чувствуя под ресницами закрытых глаз непонятное живое шевеление … слезы, или просто растаявший лед …

Тук, тук – стучит мое сердце. Тук, тук – стучат колеса электрички. Там, за закрытыми глазами сердцем я чувствую изменение пути, там рождается мой город из детства, настоящий… сказочный, такой, каким я придумывал его сотни раз, таким, каким я его искал.

Я открываю глаза. Обычная серая станция, с гротескной фигурой желтого Ленина. Это и есть местная достопримечательность города Кунгура, мне пора выходить.

«Интересно, какова она, новорожденная дева Мария, Машка…»

10

На сколько сказочной является твоя жизнь..?

Подожди, не спеши посылать меня к черту, я вижу, что ты знаешь слова и покрепче. Я пойму, если ты промолчишь, скривившись, ухмыльнешься в ответ. Я соглашусь, когда скажешь, что жизнь и есть сказка. Пессимистов и оптимистов еще достаточно в нашем мире. Но так мало осталось тех, кто верит в сказки, так же мало, как и настоящей искренней веры.

А ведь вера и есть основа смысла, того самого смысла, который ищу я, который жаждешь ты. Который мы находили и теряли, не раз, и не два.

К чему я затеял этот разговор?

Наверное, просто захотелось сказать тебе, что сказка, вера и смысл, это не то, что можно найти, или потерять, это, то, что всегда с тобой, или внутри тебя, главное просто не забывать это. Только вот я сам постоянно об этом забываю…

11

В последнее время я часто заканчиваю свой день с Пауло Коэльо, книги «Воин тьмы». Читать ее, как всякую великую книгу мировых истин, скучно, но зато по ней здорово гадать. То есть заканчивать уходящий из вечерних сумерек в ночь, День. И это не обрекающее мистическое предначертание, подобное катренам Нострадамуса, не в том мудрость Коэльо…, нет, нет. Это то, что научит, поведет, вздохнет с упреком, но поможет, и объяснит, так просто, как мать воспитует рожденное ею дитя…

Я не вижу, еще Этих Ненаписанных Слов, но чувствую своим сердцем, Что Именно Так…

Так сказал Коэльо.

И я учусь у этого мира, у каждой его частицы…, и я за тишиной Ночи, и за шорохами уходящего Дня слышу Голоса Ангелов.

12

– Ау. Доброе утро милый, – шепчет Снежное Крыло в мое правое ухо, приятно щекоча его своими, такими прохладными розовыми губками. – Просыпайся ото сна, скоро в мир придет Весна, – весело напевает Она. …И я открываю глаза для того, чтобы проснуться… навсегда, внутренне понимая, что мог проснуться и в ином месте, совершенно другим человеком…. или вовсе не человеком, а Тенью Черного Волка.

Однако Я здесь…