Илья Сергеевич Ермаков
Святые с улицы Бримо
Мне понадобятся все краски: черный, оранжевый, красный, желтый и конечно же белый.
Глава 5. Строптивая беременная принцесса Мария Леконт
«Именно слезы заставляют твои глаза блестеть» – так ей часто говорила мать, Императрица Амелия Леконт.
Принцесса, императорская дочь, Мария Леконт стояла у окна в своей комнате и смотрела на буйный Йорм с его улочками, площадями, парками, скверами и кипящей жизнью в них.
Темно-каштановые волнистые волосы легкой укладкой, закрученные внутрь, спадали на ее плечи. Принцесса отличалась пронзительным острым взглядом удивительных желтых, будто звериных, глаз и двумя пухлыми полосками ярко-алых губ. Одетая в белую рубашку достаточно большого размера, чтобы не сжимать увеличивающийся с каждым месяцем живот, она носила красную прямую юбку по колена, темные колготки и черные туфли на каблуках. Сейчас же, учитывая обстоятельства, она стояла босая. Сама принцесса не отличалась высоким ростом, как и ее мать, но славилась своим сложным характером, в котором все более отчетливо прослушивались протестные нотки.
На широкой пышной кровати небрежно лежала ее серебряная тиара. С каждым днем корона сильнее сдавливала ее голову. Мария наотрез отказывалась ее надевать.
Стоя у окна, она одной рукой придерживала большой живот, а другой спину, успевшую выгнуться дугой.
Мария Леконт все чаще вспоминала слова матери, и ее образ, говорящий ей эти слова, каждый день возникал перед ней. Поначалу принцессе казалось, что у нее начались галлюцинации из-за беременности. Но потом она осознала, что сама умышленно и нарочно вызывает для себя образ матери.
Только что Амелия поцеловала дочь в щеку и исчезла из комнаты с теплыми словами, которых Марии так не хватало:
– Я горжусь тобой, дочка моя. Я тебя люблю, Машенька.
Так случалось все чаще и чаще.
Погрузившись в благодарную тишину, Мария не осталась в ней надолго. Двери ее комнаты распахнулись, и на пороге появились двое: ее отец и доктор акушер-гинеколог Алерайо.
– Мария, ты не занята? – обратился к ней отец.
Она закатила глаза, развернулась к Селивану лицом и ответила ему холодным взглядом, не удовлетворив его вербальным ответом.
– Доктор Алерайо хотел бы послушать сердцебиение плода.
Мария не выдержала и поправила отца:
– Ребенка.
– Да, прости, милая. Конечно… ребенка…
– Твоего внука, если ты еще не понял. Как может дедушка называть своего наследника плодом?
Она снова закатила глаза и села на край кровати. Мария резкими движениями пальцев начала расстегивать пуговицы рубашки, начиная от нижней.
Освободив живот, она позволила доктору Алерайо выслушать сердцебиение ребенка с помощью деревянной трубочки с воронкой – стетоскопом.
Доктор Алерайо ей никогда не нравился. Это был высокий сгорбленный тощий старик с трухлявыми руками, множеством морщин, бритой головой и скверным взглядом. У него отсутствовала добрая половина зубов во рту. Единственный плюс в его защиту – как специалисту своей области ему не было равных.
Доктор Алерайо никогда не снимал своего белого медицинского халата и всегда носил с собой фонендоскоп на шее, стетоскоп в руке и еще черный чемоданчик с необходимым медицинским инструментарием и лекарствами на все случаи жизни.
– Добрый день, принцесса. Как ваше самочувствие?
– Неплохо, доктор.
– Неплохо? Раньше вы говорили, что все хорошо.
– А вы раньше не придирались к моим словам?
Селиван не сдержался:
– Мария! Перестань!
Она слегка высунула голову из-за Алерайо и смерила отца нахальным взглядом, сказав ему:
– Что еще мне перестать делать, папочка?
Селиван не смог ответить на этот упрек дочери.
– Тогда помалкивай и не мешай мне и доктору Алерайо общаться.
Селиван держал свои комментарии при себе. Он явно не желал вспылить на таком ровном месте.
Именно!
Это было еще очень «ровное место».
– Не могли бы вы прилечь?
Мария молча легла на спину.
Тогда доктор стал класть свои ладони на живот принцессы, чтобы выявить положение плода. Он применил несколько простых акушерских приемов, чтобы понять, куда нужно приложить стетоскоп для прослушивания сердцебиения.
Определив положение плода, специалист приступил ко второй части свой маленькой миссии.
Доктор Алерайо прислонил к уху узкий конец стетоскопа, а к животу – широкую воронку. Послушав звуки в нескольких местах, он сделал вывод:
– Сердцебиение в норме. Ребеночек абсолютно здоров. Мои поздравления, принцесса.
Мария Леконт снова села в постели, а доктор ей помог подняться.
– Зачем поздравления? Он и без вашего выслушивания был здоров. Я слежу за своим ребенком, если кто-то…
Она выглянула из-за Алерайо и взглянула на отца, закончив:
– … в этом сомневается.
На этот раз Селиван не стал молчать:
– Если ты думаешь, что я сомневаюсь в том, что ты можешь правильно заботиться своем ребенке, Мария, то ты ошибаешься.
– Ошибаюсь, значит? Вот как мы заговорили! И где же я еще ошиблась, папочка? Когда сбежала из дома и вернулась с жизнью под сердцем? Ты об этом?
– Милая…
– Если хочешь опять упрекнуть меня в моем поведении, то сделай это! Доктор Алерайо уже свой человек! Он видел во мне такие места, которых ты не видел, папочка! Доктор знает мое тело лучше тебя, так что не стоит его стесняться. Говори все, что думаешь. Впрочем, ты и так всегда это делаешь, верно? Честность и искренность – твои щиты, я права?
Селиван набрал воздух в легкие, чтобы ответь Марии на выдохе, но не смог. Он не сказал ни слова, а просто выпустил воздух через рот.
– Пожалуй, я пойду, – Алерайо поправил фонендоскоп на шее и спрятал стетоскоп в широкий карман халата, – отдыхайте, принцесса.
– Именно этим я занимаюсь сутки напролет, доктор Алерайо. Благодарю.
В ее голосе звучали нотки сарказма, что ввело опытного акушера врасплох.
– Мда… всего доброго, принцесса!
Алерайо спешно направился к выходу.
– Спасибо, доктор.
Алерайо откланялся.
– Ваше Величество.
И вышел за дверь.
Следом за его уходом на пороге комнаты появилась Моника – верная служанка Марии, проводившая с ней больше всего времени.
Моника и Мария являлись ровесницами и были даже одного роста. Моника, как никто лучше, мог на себе представить то состояние, в котором сейчас прибывала принцесса.
Одетая в простое черное платье с белым воротником и туфли без каблуков, Моника обладала золотистыми блестящими волосами, завязанными в два пышных хвостика по плечи. Служанка покорно держала руки впереди, зажатыми в замок.
– Добрый день, Ваше Величество.
– Ах, Моника… прошу, выйди на время из комнаты и закрой дверь. Мне нужно поговорить с дочерью наедине.
Моника молча кивнула и последовала приказу Селивана.
Когда отец и дочь остались одни в комнате в полной тишине, Мария заговорила с ним первая:
– Уже выгоняешь моих служанок? Что же будет дальше? Выгонишь меня, чтобы посидеть с внуком? Если он тебе, конечно, понравится…
– Мария!
В голосе Селивана проступили жесткие властные нотки.
Именно такой тон вызывал в принцессе еще большую ярость и вспыльчивость. Она не терпела, когда с ней разговаривали таким тоном, особенно отец.
– Да, папочка. Так меня зовут, если тебе надо напомнить.
В ответ Селиван чуть не спросил: «Зачем ты это делаешь?», – но вместо вопроса, сказал другое:
– Я понимаю, почему ты себя так ведешь, милая. Ты считаешь, что я недоволен твоим нынешним положением. Ты считаешь, что я не принимаю тебя такой, какая ты есть и стремлюсь тебя исправить.
– А разве это не так?
– Было…
– Вот оно что? Было, значит? Говори правду, папочка. Ты ведь так ее ценишь. Нет ничего превыше истины. Я жду от тебя… истину.
Селиван прошел к дочери и сел рядом на край постели.
– Мне больно от того, что ты считаешь меня врагом, Мария. Я – твой отец и будущий дедушка твоего ребенка. Я не могу не любить тебя и его. Я очень вас люблю. Обоих.
– Тогда в чем дело?
– Я понимаю, что тебе тяжело. Это началось после смерти мамы, верно? Ты попала в сложную ситуацию, а потом… в еще более непростую ситуацию.
– Я сбежала из дома и забеременела, папа. Вот, что случилось. Я лишилась девственности на улице и там же зачала ребенка. Никакая это не «непростая» или «сложная» ситуация. Прошу, называй вещи своими именами, если хочешь дальше продолжать наш разговор.
Император внимательно выслушал заявление дочери и сдержанно кивнул. Он стал более тщательно подбирать слова, чтобы лишний раз не разозлить Марию.
– Хорошо, милая. Прости. Я все понял. Ты абсолютно права. Признаюсь честно, твоя беременность изрядно меня удивила.
– Удивила? Так ты это называешь? Да ты был в ярости! Ты рвал и метал! Вспомни себя в тот день! Или ты уже не помнишь? Ты запер меня в моей комнате! Опять!
– Прости, милая, мне так жаль… прости…
– Я этими извинениями сыта по горло. Мне порой кажется, что ты уже не понимаешь, за что извиняешься.
Селиван взял дочь за руку, но Мария резко вырвала руки.
– Не трогай меня! Прошу! Не надо меня трогать!
– Прости, Маша…
– «Маша»? Как ты меня назвал?
– Ма…
– Ты никогда так меня не называл! Никогда! Только мама меня так называла, но не ты! Хочешь быть на ее похожим?
– Мария…
– Хочешь ее заменить?
– М…
– Этого никогда не будет! Так и знай! Ты совсем не похож на нее! И ты никогда ее для меня не заменишь! Понял?
Она видела в глазах родного отца слезы, но они уже не трогали ее.
– И чего ты опять рыдаешь? Это мне нужно плакать! Мне! Ты постоянно был занят своими политическими делами. Ты – Император Валерии. Я все понимаю! В этом чертовом городе полно проблем, которые нужно решать. Я понимаю! Я сама лично убедилась в этом, когда сбежала из Дворца в первый раз. Но ты мог находить для меня время. Почему сейчас у тебя на меня времени хватает больше, чем на твои прямые обязанности Императора? Почему сейчас ты так якшаешься со мной, чего никогда не делал при маме? Все из-за беременности? Мне надо было забеременеть, чтобы ты обратил на меня внимание, да? Так это делается в семьях? У всех нормальные семьи. У всех! Если ты считаешь, что у нас нормальная семья, то позволь мне тебя разочаровать. Нет! У нас ненормальная семья, если ты считаешь иначе.
Мария больше не могла сдерживать свои слезы. Она закрыла лицо руками и отдалась плачу.
Селиван положил ладонь на ее спину меж лопаток, но Мария тут же потрясла плечами, прогоняя его руку, как назойливую муху.
Она будто говорила ему снова: «Не трогай меня!».
– Я понимаю, что ты считаешь нашу семью ненормальной и странной. Я понимаю, что тебе не хватало моего внимания и общения со мной, когда мама была жива. Доченька, это все…
Неожиданно Мария перестала плакать, чем смогла призвать Селивана к молчанию. Она вытерла лицо от слез тыльной стороной ладони и выпрямилась.
Ее взгляд изменился.
– Я поняла…
Она повернула голову к отцу.
– Я поняла, что ты делаешь.
Она смотрела на него, как на самое ужасное существо на свете.
– Ты возвращаешь мне мои собственные слова и постоянно говоришь, что понимаешь меня, чтобы я не нервничала еще больше… Ты хочешь убедить меня, что понимаешь и слышишь все, что я говорю, а потом… вставляешь что-то свое, чтобы переубедить меня в моих же собственных мыслях!
Взгляд Селивана полностью выдал его.
– И кто тебя надоумил на такое?
– Как… как ты это поняла?..
Мария сорвалась на плач и на крик:
– А потому что я не первый день живу в этом мире! Я была за стенами Дворца и, представляешь, кое-чему научилась там без твоих поддержки, помощи и заботы! Я не такая глупая и наивная беременная дурочка, слепо проглатывающая все, что ей дадут, как ты обо мне думаешь! Я раскусила тебя в два счета!
Для Императора Селивана такой поворот событий, действительно, оказался большой неожиданностью.
– Со мной такие штуки не прокатят! Понял меня?! Давай! Скажи, что «я тебя понимаю, милая, такие трюки на тебе не работают, но…»
В итоге Мария сорвала на крик:
– Меня это все достало! Достало! Достало! Слышишь?! Достало! Хватит! Хватит играть так со мной! Я не твой подопытный кролик для психологических экспериментов! Если не умеешь разговаривать со мной, то честно признай это! Ты вообще не знаешь, что мне надо и чего я хочу!
Император Селиван был готов сам сорваться на крик, а потому сдерживал себя из последних сил.
Он не хотел кричать на дочь в очередной раз.
Он не мог извиниться перед ней, ведь это снова приведет Марию в бешенство.
Единственный «безопасный» выход, который видел Селиван в данной ситуации, это простой уход.
Ему хотелось выбежать за дверь и оставить Марию далеко-далеко от себя. Но сама мысль просто сбежать от родной дочери, находящейся в таком тяжелом эмоциональном состоянии, казалось ему чудовищной.
Он снова оказался в том лабиринте, из которого не может найти выход.
А существовал ли этот выход вообще?
Что может поменяться после рождения ребенка?
И поменяется ли?
– Мария, успокойся. Тише!
Он крепко обнял ее.
Принцесса сделала несколько отчаянных попыток вырваться, но не смогла. Хватка отца оказалась слишком сильной.
– Я же сказала, чтобы ты не трогал меня! Ты опять меня не слушаешь!
Но Селиван продолжал прижимать дочь к себе. Он не хотел ее отпускать, пока она не успокоится. Это был его последний и единственный план, исключающий затею о трусливом бегстве из комнаты.
– Тише, Мария, тише. Успокаивайся. Ты не должна нервничать. Это плохо для вас обоих. Прости меня за все. Я люблю тебя. Несмотря на все наши ссоры, ты знаешь это, правда? Я люблю тебя, Мария. И совершил много ошибок и продолжаю их совершать по своей глупости по сей день, но этот факт ничто не сможет изменить. Я люблю тебя и твоего ребенка. Я люблю вас обоих. Вы двое – самое дорогое, что у меня есть. И ради вас я готов пойти на все, Мария, на все…
Мария перестала плакать и вырываться из объятий отца. Она дала ему то, что он хотел получить. Она успокоилась… только для того, чтобы он… наконец ушел.
– Хватит, папа. Пора заканчивать этот цирк. Я в норме.
Только теперь Селиван не без опаски отпустил свою дочь.
– Я хочу спать.
– Обедать не пойдешь?
– Потом. Сейчас спать. Позови Монику, чтобы она помогла мне улечься.
– Как скажешь, милая. Приходи кушать, как проголодаешься.
– Приду вечером.
– Хорошо. Отдыхай. Спи, милая.
Селиван поцеловал ее лоб, еще раз обнял за плечи и направился к выходу из комнаты.
Одарив Марию теплым взглядом, он позвал Монику и вышел за дверь.
Мария с облегчением вздохнула.
Она знала, что этот способ – единственный способ, каким она могла избавиться от навязчивого отца.
– Вы хотели спать, принцесса Мария? – Моника вошла в комнату.
– Закрой двери.
Кивнув, Моника выполнила первое поручение.
– Он ушел?
– Император Селиван?
– Моника… – прорычала Мария.
– Простите. Да. Ваш отец направился в Трапезный Зал.
– Хорошо. Надо подождать, пока он начнет обедать.
Моника нахмурилась. Она начала догадываться, что ее принцесса явно не желает ложиться спать, как заявила об этом Императору.
– Вы что-то задумали?
– Угу… Ты знаешь, что делать, Моника.
– Мне строго запретили вам помогать в этом, принцесса Мария.
– А еще ты знаешь, что я с тобой сделаю, если ты мне не поможешь.
Моника в испуге сглотнула.
– Выждем несколько минут и начнем действовать. Проверь все коридоры, а потом выведи меня из Дворца. Я вернусь через два часа. Ожидай меня у восточного входа.
Моника кивнула.
– Куда вы отправитесь?
– Нужное кое с кем встретиться.
– Свидание?
– В некотором роде. У меня есть незаконченное дело с…
Она неожиданно замолчала.
Моника – единственный человек во Дворце, который знал о всех ее секретах. Мария не раз убеждалась, что эта служанка – самый надежный человек, которому она может полностью доверять.
И сейчас Моника должна ей помочь еще раз.
Переведя дух, Мария взяла тиару и начала крутить ее на указательном пальце, словно обруч.
Принцесса закончила свои последние слова:
– Это дело связано с отцом ребенка. Мне и самой хочется, чтобы эта вылазка стала последней.
* * *
Император Селиван в полном одиночестве чел за роскошно накрытый длинный стол в Трапезном Зале. Когда-то он ел за этим столом в окружении всей своей семьи.
После смерти жены, Императрицы Амелии, он все чаще принимает пищу в полном одиночестве.
Мария крайне редко навещает отца на ужинах и… каждый такой ужин заканчивается очередной ссорой.
А разругавшись, двое отправляются спать без примирения.
Проходит ли обида на утро?
Не всегда и крайне редко.
Если Селиван всегда готов простить Марию и извиниться перед ней первым, то дочь лишь в исключительных случаях прощает очередную ошибку отца. Обиды, претензии и скандалы продолжают накапливаться, как снежный ком. Меньше их не становится.
Селиван после очередного тяжелого разговора с дочерью не обращал совершенно никакого внимания на поваров и слуг, услужливо предлагавших ему блюда и желавших приятного аппетита.
Император ничего не отвечал им, а сидел на своем месте, что-то ел и смотрел в пустоту.
Из головы не выходили сцены из последнего разговора с Марией. Он так часто сидел и думал, как бы мог сказать и ответить по-другому, если бы снова оказался там, в прошлом.
Такие мысли посещали его каждый день по нескольку раз. Он снова и снова прокручивал все те же ситуации и искал иные выходу из конфликта и пути решения проблем.
Он меня свои слова и отвечал себе самому за Марию, стараясь говорить и думать, как она.
И каждый раз он понимал, что всего варианты альтернативной реальности несбыточны благодаря одному справедливому парадоксальному факту.
Если бы он мог думать, как Мария, то никаких конфликтов и ссор не возникало.
А потому Селиван никогда не сможет себе в мыслях ответить за дочь так, как бы она в действительности ответила бы ему в реальной жизни.
Впрочем, он утешил себя одной мыслью: «В этот раз все закончилось не так уж и плохо. Мы расстались на вполне компромиссной, если не мирной ноте. Все могло бы гораздо хуже. Сегодня мне хотя бы не пришлось громко хлопать дверью и запирать свою дочь наедине с ее истерикой. И все же обидно, что она раскрыла тот прием в общении, который мне порекомендовал пастор Джозеф… возможно, я плохо им владею».
– Император Селиван…
Это первые слова, которые он осознанно услышал с того момента, как сел за стол.
По большей части, он услышал эти слова из-за до боли знакомого голоса, произнесшего их.
– Кардинал Ноа!
– Приятного аппетита, Ваше Величество. Простите, я пришел для вас со срочным поручением.
– Давайте позже, Ноа. Мне нужно поесть.
– Ах, дело пустяков! Всего одна ваша подпись, и я побегу дальше по делам.
– Подпись?
В руках Кардинала появился пергамент, ручка и печать.
– Нужна ваша печать и подпись, Император.
– Что это, Ноа?
– Приказ о найме новых гвардейцев.
– На службу поступили новобранцы? Очень хорошо, Кардинал де ла Мар. Вы их видели? Славные ребята?
– Да, молодые юноши готовы верой и клятвой служить Церкви и Короне.
Император закашлялся.
– Вам стоит выпить.
– Ах, вы правы! Давайте вина.
Кардинал любезно наполнил для Императора кубок вина.
– Это очень хорошо, что вам понравились новобранцы! Это именно то, что нам нужно! Я подпишу приказ сейчас же.
Селиван вытер руки о сухое горячее полотенце, лежащее у него на коленях, и раздвинул на столе тарелки с едой.
Кардинал любезно разместил перед ним пергамент, печать и гелиевую авторучку с черными чернилами.
Селиван ловко поставил печать внизу документа, как это делал всегда на автоматизме. Затем он взял ручку и бокал вина.
– Так, посмотрим…
Первым делом Селиван поставил подпись, затем сделал два легких глотка вина из кубка, а потом пробежался взглядом по предложенному ему приказу о найме новых гвардейцев в личную армию Кардинала.
Просмотрев пергамент, Селиван сглотнул и пробормотал:
– Подождите-ка…
Пиццерия «О, мой бог!»
– Стойте! Стойте! Стойте! Стойте! Подождите! Минуточку…
Эрнест усердно записывал основные мысли из истории официанта, периодически делая глотки яблочного сидра и закусывая «Дьябло-Дьябло».
– Все записал? – подшутил над ним Фрэнсис.
– Да-да, но дело не только в этом…
– А в чем еще?
– В фактах!
– В фактах?
– Для книги, которую мы с тобой планируем написать, важны четкие и неоспоримые факты. Речь идет об исчезновении целой императорской династии! Ты же представляешь себе все масштабы, Фрэнсис?
– Масштабы! Хм… ты прав! Я представляю! А какие факты тебя интересуют?
Эрнест наконец поставил жирную точку в конце предложения, облегченно выдохнул, взял в левую руку кусок «Дьябло-Дьябло», а правой рукой приготовился записывать дальше.
– Итак… вы сказали, что это был последний разговор Императора Селивана Леконта со своей дочерью принцессой Марией, так?
Старик уверенно кивнул, как на допросе.
– Совершенно верно!
– Выходит, после того, как Селиван покинул комнату дочери и отправился на обед, они больше никогда не виделись, верно?
– Тот раз, когда Селиван Леконт взглянул на Марию перед тем, как выйти за дверь, стал последним разом, когда отец видел свою дочь.
– На что это ты намекаешь, Эрнест?
Эрнест тут же пригрозил Фрэнсису пальцев, призывая товарища к молчанию. Обдумав что-то, Эрнест выдал новый вопрос:
– Выходит, этот разговор между Императором и принцессой случился… в день смерти Селивана?
Фрэнсис чуть не подавился сидром и усиленно закашлял.
– Фрэнсис! Ты чего?!
Эрнест постучал друга по спине.
Прокашлявшись, Фрэнсис сделал маленький глоток, чтобы промочить горло, и объяснил:
– С чего ты взял, что Император Селиван умер именно в тот день?
– Если тот разговор был последней встречей Селивана с Марией, то это просто очевидно, мой друг! Простая элементарная цепочка причинно-следственных связей! Останься Селиван жив в тот день, он бы захотел еще раз увидеть Марию перед сном.
– А с чего ты взял, что она вернулась во Дворец после побега? – парировал Фрэнсис.
Такой выпад застал Эрнеста врасплох.
На этот вопрос знал ответ только официант.
– А она вернулась? – прямо спросил Эрнест.
– Первым делом вы должны были спросить не это, – поправил обоих старик, – правильный вопрос такой: «Удалось ли Марии сбежать из Дворца в тот день?». Не забывайте – она задумала это сделать во время обеда. А что говорит официальная версия о смерти Императора?
Фрэнсис в точности запомнил ту колонку и статью-некролог о смерти Императора из утренней газеты.
– Сердечный приступ наступил в четырнадцать часов тридцать две минуты по йормскому времени. Это как раз обеденное время!
– А значит…
– Весть о смерти Императора распространилась с молниеносной скоростью, и Мария могла физически не успеть сбежать из Дворца. Что же случилось?
– Ее и Монику заметили за два коридора до выхода и… сообщили печальную весть.
Получив ответы на свои вопросы Эрнест и Фрэнсис задумались над новыми.
– Для меня смерть Императора все равно остается тайной, – Эрнест откусил еще кусок пиццы, – он был слишком молод, не имел вредных привычек и явных проблем со здоровьем. Как у него мог возникнуть сердечный приступ? Смертельный! Прошу внимания! Смертельный один-единственный сердечный приступ!
– Или Император долгое время скрывал что-то о себе? – предположил Фрэнсис.
– Хм… не думаю, Фрэнсис. Это максимально подозрительно!
Эрнест с прищуром взглянул на официанта и задал ему прямой вопрос:
– А был ли сердечный приступ?
У старика нашелся свой вариант ответа:
– Вы рассуждаете в точности, как рассуждали Восемь Призраков Йорма, узнав о смерти Императора. Они задавались тем же вопросом. А был ли сердечный приступ?
– Они нашли ответ? – не сдержался Эрнест.
– О, да! Они нашли ответ…
– Ах! Продолжайте же вашу историю! Нам не терпится узнать, что же случилось дальше! Как Призраки Йорма узнали о том, что на самом деле случилось с Императором в последние минуты жизни?
Старик ехидно улыбнулся и продолжим:
– Итак, на следующий день после смерти Императора Селивана Леконт…
