Илья Сергеевич Ермаков
Святые с улицы Бримо
Глава 4. Кардинал Ноа де ла Мар
Звонкий дружный смех разносился из душепопечительского центра, когда Экзорцист и Доктор Смерть вернулись из подвала с бутылкой кагора. Оба запыхавшиеся с всклокоченными волосами, своим видом они вызвали недоумение у остальных.
Варан раскладывал игральные карты на столе. Сирена раскладывала оставленную пиццу на тарелки. Рыжая Бестия приготовила бокалы. Кексик прижимала к себе Апельсинку. Сова и Анчоус сидели рядом с Ходячей Старостью и слушали его смешные истории.
Заметив двоих товарищей на пороге, все замерли, бросив на них озадаченные взгляды.
– У вас такой вид, будто вы вылезли из Огненной Геенны, – нарушила молчание Сова.
– Почти угадала, – кивнул Доктор Дэз.
– Мальчики, что с вами случилось? – забеспокоилась Бестия.
– Забавно, Сова, что ты упомянула об Огненной Геенне, – подметил Экзорцист, – мы только что видели одного парня, который заглянул в наш мир оттуда.
Реакция слушателей последовала незамедлительно. Все семеро вскочили со своих мест с гласным вопросом:
– Что?!
Пауза.
– Дэз, Экзорцист, что случилось в подвале? – серьезно спросил Ходячая Старость.
– Вам лучше присесть, – посоветовал Доктор Смерть.
Остальные послушались совета. Стоять остался только ходячая Старость.
– Я жду объяснений.
Двое замялись.
Экзорцист и Доктор Дэз обменялись неловкими ужимками и решили, что говорить должен именно Экзорцист.
– Такое дело… бутылка… там стояла пустая стеклянная бутылка на столе…
– И ты ее разбил? – догадался Анчоус.
– А как ты узнал? – встрял Дэз.
– Элементарно!
– Мальчики, не начинайте! – буркнула Сирена.
– А ну-ка тише, тише! – попросила Кексик. – Продолжай, Экз!
Переведя дух и сглотнув комок, Экзорцист продолжил:
– Да… я услышал, как Дэз вошел в подвал и испугался… выронил бутылку, она разбилась, а потом…
Все зависли в ожидании кульминации истории.
– Появилось облако дыма, а из него вышел… в общем…
– Демон, – закончил за него Доктор Дэз.
– Что?! – раздался хор голосов.
– Демон? – переспросил Анчоус. – Это еще как понимать?! Что вы опять натворили?!
– Тише, Анчоус, пусть они расскажут, – попросил его Ходячая Старость.
– Простите, пастор…
Получив разрешение, Экзорцист продолжил рассказывать:
– Мы с Дэзом облили его святой водой… так что все нормально! Демон сдох… как бы…
– Вы угробили демона из бутылки? – выгнул бровь Варан.
– Похоже на то, – кивнул Дэз, – лично проверил – одно мокрое место осталось. Хотите посмотреть?!.
– Но, пастор Джозеф, – Экзорцист обратился к Ходячей Старости по настоящему имени, – как такое возможно? В смысле… как демон мог оказаться в подвале нашей Церкви? Я думал они вообще не могут переступать порог святых мест! Вы же помните, как это случилось… тогда… в тот раз…
Оба: Экзорцист и Ходячая Старость – знали, о ком конкретно шла речь. Кое-кто не смог войти в Церковь из-за присутствия внутри него демонов.
– Да, Экзорцист, я все помню, – ответил спокойно Ходячая Старость, – и все же… вы меня сильно озадачили.
– Озадачили? – переспросил Анчоус.
– Боюсь, я не имею ни малейшего понятия о том, как демон смог проникнуть в наш мир. Исходя из того, что вы мне рассказали, можно сделать несколько выводов. Первый – бутылка, которую ты разбил, оказалась на самом деле порталом из Огненной Геенны, через который демон прорвался в наш мир. Второй – некто открыл портал. Дальше… только вопросы. Кто открыл портал? Как он это сделал? И главное – зачем? Сейчас у меня нет ответов. Должен признать, этот день становится все более странным…
– Странным? – спросила Бестия. – О чем вы?
Ходячая Старость обвел взглядом все присутствующих, поправил очки на носу, а затем сложил руки на коленях и дал ответ:
– Ко мне на исповедь приходил Император Селиван.
– Вы шутите?
– Не сегодня, Варан.
– Император… а что он хотел? – спросила Сова.
– Пастор не имеет морального и духовного права разглашать таинства исповеди, – отчеканил Анчоус.
– Не будь занудой! – буркнул Дэз.
Но на этот раз Ходячая Старость полностью поддержала Анчоуса.
– Он прав. Я не могу говорить вам о том, что мне рассказал Император. Сам факт его появления в нашей Церкви в образе простого прихожанина меня потряс. Единственное, что я вам скажу, так это то, что речь шла о его дочери.
– Принцесса! – ахнула Сирена. – Как она?
– В полном здравии и порядке. Ребенок вот-вот появится на свет. Просто… после вашей истории о демоне из бутылки мне показалось, что этот день продолжает полнится странными сюрпризами. Кто знает, что еще ждет нас сегодня?
Ходячая Старость поднял строгий взгляд на Доктора Дэза и Экзорциста. На мгновение друзьям показалось, что он отругает обоих за такой проступок, но нет. Ходячая Старость вообще их редко ругал. Редко это значило почти никогда.
– То, что случилось сейчас с вами в подвале нашей Церкви, нельзя оставлять без внимания. Нам придется спуститься туда и все убрать. Будет крайне неприятно, если кто-то случайно забредет в подвал за бутылкой кагора и заметит на полу… как вы сказали?
– Кровавые останки демона, – помог ему закончить Дэз.
– Вот-вот! И никому ни слова об этом. Нас могут неправильно понять. Будем решать проблемы по мере их появления. Сначала вычистим пол в подвале, а потом начнем искать ответы на вопросы, которые нас волнуют. В первую очередь нужно понять, кому понадобилось открывать порталы в Ад. Это вполне годится для шоу «заговор против Империи».
– Считаете, что появление Императора и демона из бутылки не случайны? – догадалась Бестия.
– Безусловно! Здесь все связано! Нам придется развязать этот крепкий узел, чтобы во всем разобраться.
Каждый из присутствующих понимал, к чему клонил Ходячая Старость. Всех объединяла одна общая мысль, заставляющая кипеть кровь в жилах. Эта мысль дарила им адреналин, который они так жаждали.
– Значит… новая миссия для Восьми Призраков Йорма? – убедился Дэз.
– Дело о порталах в Огненную Геенну! – добавила Сирена.
– Именно так, друзья мои, – кивнул Ходячая Старость и легко улыбнулся, – ваше время снова пришло.
А потом они услышали шаги, разносящиеся из коридора за дверью.
– Кто-то идет, – первым услышал шаги Варан.
– И их несколько, – добавил Анчоус.
– Слышу шуршание балахона, – расширил картинку Дэз.
– Это может означать только одно, – ахнула Бестия.
Кексик шикнула, призывая всех к молчанию.
Экзорцист раскрыл подозрения и произнес шепотом не без дрожи в голосе:
– Кардинал Ноа…
Двери распахнулись.
На пороге душепопечительского центра появилась процессия из пяти человек. Среди них оказался горбатый старик с седой бородой до пола, высокий бритый фанатик, еще один тощий старик с седыми редкими волосами и один молодой юноша с золотистыми волосами.
Все четверо святош-фанатиков служили свитой для пятого, самого важного, участника процессии.
Этим участником был… сам Кардинал Ноа де ла Мар.
Никто из присутствующих не сомневался, что этот человек – самый страшный человек с самой пугающей и омерзительной наружностью, которого они когда-либо встречали в своей жизни.
Так, Рыжую Бестию всегда по-настоящему пугал облик Кардинала. Она чувствовала в нем что-то жуткое и неприятное.
Кардинал Ноа, по совместительству, являлся самым высоким человеком, которого они видели. Будучи на голову выше Анчоуса, он был выше всех присутствующих.
Высокий и тощий, носящий красные длинные облачения Кардинала, Ноа имел весьма запоминающуюся и неоднозначную внешность. Главным образом, она заключалась в том, что седые волнистые переплетающиеся жидкие волосы росли только из правой части лысой морщинистой головы. Волосы спадали на правое плечо и немного залезали на лоб и лицо. Что касалось левой части головы Ноа, то она не имела волосистого покрова, а только морщины, складки и уродливый красный шрам, тянущийся к кончику левой брови.
Ноа носил круглые очки в серебристой оправе, за которым скрывались его выразительные пугающие серые глаза, имеющие в своем арсенале приковывающий к месту пронзительный взгляд. Очки сидели на крючковатом длинном носу. Лицо Кардинала обезображено морщинами и множеством маленьких болезненных ямочек на щеках, словно на его кожу однажды обрушился маленький метеоритный дождик. Из волос на его голове еще была маленькая треугольная жидкая бородка. Усов Ноа не имел.
Кроме лица Ноа, в глаза бросались длинные руки Кардинала и тонкие бледные пальцы, увенчанные острыми белыми жуткими отточенными ногтями.
Сам образ Кардинала Ноа де ла Мара сразу ассоциировался с жутким человеком крайне неприятной наружности. Все в Церкви боялись Кардинала. Кроме того, что Ноа являлся главой Церкви Йорма, он также приходился Императору Селивану Первым Советником и правой рукой, имеющей по своим командование армию гвардейцев.
Порой Бестия задумывалась: «Что такой скверный человек, как Кардинал Ноа, делает на посту главы Церкви?».
Этот человек никак не вязался с ее представлениями о духовенстве, религии и святости.
Ноа боялись все, кроме… Ходячей Старости.
Голос Кардинала такой же холодный, жуткий, грубый и пугающий, как и его наружность.
– Добрый вечер, пастор Джозеф и… члены душепопечительского центра.
Ходячая Старость сохранял полное спокойствие при виде Кардинала и вел с ним вежливую формальную беседу.
– Добрый вечер, Кардинал.
Он встал и поклонился.
Остальные тоже поприветствовали вошедших гостей кивком головы.
– Чем мы обязаны такой честью? – продолжил Ходячая Старость.
– Ничего официального, пастор Джозеф. Просто пришел проверить, как идут дела в душепопечительском центре нашей Церкви.
Кардинал, оставив свою свиту у дверей, прошел размеренным шагом к центру комнаты. Он держал руки у пояса, сжимая пальцы в кулачок.
Герцог при виде Кардинала спрятался за стол. Апельсинка враждебно потянулась, вытянула хвост, но спрыгнула со стула и спряталась вместе с вараном.
– Работа центра идет полным ходом, Кардинал. Сегодня нам даже удалось предотвратить тяжкий грех, посягавший на главный дар Создателя.
– Неужели?
Кардинал замер и с интересом взглянул на Старость.
– Какой же это грех?
– Самоубийство, Кардинал Ноа.
– Ах… вот оно что… и кто же остановил несчастного?
Старость взглянул на Сову и даже заставил ее укором поднять руку, как это делают примерные ученицы.
– Я, Кардинал Ноа.
Кардинал прошел к Бродячей Сове и остановился прямо перед ней.
– Как тебя зовут?
– Л…
– Твое имя душепопечителя.
– Бродячая Сова.
– Хм…
Пауза.
Затем Кардинал зашуршал своей алой мантией и развернулся к Ходячей Старости.
– Я не буду переставать попрекать вас, пастор Джозеф, за то, что вы продолжаете якшаться с этой молодежью. Я остаюсь сторонником того, что миссию душепопечения можно доверить лишь людям с большим жизненным, профессиональным и духовным опытом.
– Кардинал Ноа, уверяю вас, лучших душепопечителей, чем мои подопечные, вам ни за что не найти.
Ходячая Старость всегда гордился своими ребятами и никогда не скупился на похвалу. В особенности, перед лицом Кардинала.
Ноа не понравился такой резкий ответ. Кардинал вплотную приблизился к Ходячей Старости и просверлил его своим ледяным взглядом.
Раздался холодный шепот Ноа:
– Я бы не был так… уверен.
Ходячая Старость ответил вежливым молчанием.
– До меня дошли сведения, что этим утром Император Селиван Леконт покидал Дворец.
– Какой-нибудь важный визит?
– Как бы не так, пастор Джозеф…
Кардинал Ноа довольно улыбнулся.
– Он вырядился под простолюдина и проник в эту Церковь в образе обычного прихожанина.
– Правда? Не заметил…
– Спрошу прямо, пастор Джозеф. Был ли сегодня Император Селиван Леконт у вас на исповеди?
– Ко мне приходят на исповедь разные люди. Если бы это был Император, я бы точно его узнал. Кардинал Ноа…
– Я понимаю, что вы дали священную клятву Создателю хранить таинства исповеди, но дело касается политики, пастор Джозеф.
– Я вас не понимаю, Кардинал…
– Если вам известны какие-либо важные политические сведения, которые могли бы поменять ход нынешнего правления, вы должны их сообщать мне.
– Хм… не думаю, что это в вашей компетенции…
– Я – Первый Советник Императора…
– Значит, вы все узнаете и без моей помощи.
– Ах, пастор Джозеф… не вам ли знать, что человек сильнее откроется священнику на исповеди, чем преданному слуге.
– Хм, не задумывался над этим.
Взгляд Кардинала Ноа наполнила неподдельной злостью.
– Хватит лгать мне, Джозеф. Я знаю, в какую игру вы играете. Вы и ваши подопечные остаетесь в стенах этой Церкви только потому, что я нахожу ваше общество… весьма забавным и полезным. Не советую вам впредь перечить мне, Джозеф. Мы оба знаем, какими последствиям могут обернуться ваши необдуманные действия.
Ходячая Старость снова промолчал.
Кардинал повернул голову в сторону присутствующих при этом деликатном разговоре душепопечителей и холодно буркнул:
– Восемь Призраков Йорма… последний щит людей от зла… какая… нелепость…
Кардинал выпрямился и добавил уже громче и увереннее:
– Смотрите, как бы вас не заметили… случайно ночью…
Пауза.
– Не беспокойтесь, Кардинал Ноа, – ответил ему смело Доктор Дэз, – мы сильнее завяжем наши маски.
Это позабавило Ноа, и он одарил своего оппонента легкой усмешкой.
Кардинал, выяснив все, что хотел, развернулся к выходу и зашагал в коридор.
– Доедайте свою пиццу и возвращайтесь к работе. У вас ее еще очень и очень много.
Четверо фанатиков удалились следом за Кардиналом и захлопнули за собой деревянные двери.
Шаги в коридоре стихли, и в душепопечительском центре послышали вздохи облегчения.
– Свинство! – буркнула Сирена. – Как он вообще посмел вас так допрашивать, Ходячая Старость?
Одноглазый Варан схватился за полотенце, висящее на спинке стула, и принялся вытирать лицо.
– Я прямо весь вспотел, когда он вошел! И почему меня всегда бросает в дрожь, когда Кардинал Ноа заходит к нам?
– Не тебя одного, поверь, – поддержала его Кексик, – я прямо замираю и пошевелиться не могу! Стою столбом и не моргну!
– Спокойно, дети мои, ничего страшного не случилось, – Ходячая Старость опустился на мягкое кресло-подушку.
Но у Экзорциста оказалось иное мнение на этот счет.
– Как это не случилось? Мне показалось или Кардинал… шантажировал вас! Он отдает такие приказы и даже не стесняется нас! И его свита… они явно осведомлены обо всех его кознях!
– Не могу не согласиться с Экзорцистом, пастор Джозеф, – кивнул Анчоус, – будь ситуация другая, я бы сказал, что мы не должны оспаривать решения главы Церкви, но это… переходит все границы! Это недостойное поведение для Кардинала!
– Но достойное для человека, у которого в руках есть власть, – парировала Бестия.
Все дружно уставились на нее.
– А что я такого сказала?
За Бестию заступился Ходячая Старость.
– Она права. Кардинал – приближенный Императора. Нам остается только гадать, кто кого тянет за ниточки. Кардинал имеет оказывает большое влияние на императорскую семью, мы не можем этого отрицать.
– Это же неправильно! – встрянул Доктор Дэз. – Он хочет выведать политические секреты!
– И он имеет право делать то, что считает нужным. Задача Кардинала – защищать Императора. Если он узнал, что Селиван Леконт явился инкогнито ко мне на исповедь… это должно что-то значить. Как минимум, это означает, что есть ряд вопросов, в решении которых Император не может довериться своему верному Первому Советнику.
Они понимали, что Ходячая Старость прав, как всегда.
Герцог и Апельсинка, убедившись, что опасность в лице страшного Кардинала Ноа исчезла, вышли из-под стола.
– Это не наше дело, – добавил Ходячая Старость.
От этих слов всем стало тоскливо.
Но следующие слова Старости вселили в сердца душепопечителей надежду на лучшее:
– Это дело для Восьми Призраков Йорма.
История Бродячей Совы
Я поклоняюсь ночи.
Ночь – моя лучшая подруга, моя верная спутница, моя благородная богиня.
Я живу в ночи, и я дышу ночью.
Я существую ночью.
Почему?
Так спокойно.
Мне так нравится.
Так надо.
А еще я люблю черный цвет.
Однажды я сама пришла в Церковь душепопечительства на улице Бримо. До того дня я никогда не ходила на исповеди. Но пришлось…
Я села в узкую маленькую закрытую комнатку исповедальни и открылась пастору Джозефу.
– Мне нужна помощь.
Я честно во всем созналась.
– Что тревожит тебя, дочь моя?
В тот день его голос был так же нежен и ласков, как и всегда.
– Я хочу работать с вами. Хочу остаться здесь, в Церкви. Прошу… помогите мне.
Он вышел из исповедальни, чтобы посмотреть в мои глаза. Когда он увидел мое лицо, то окончательно определился со своим решением.
Я стала душепопечителем.
Церковь на улице Бримо стала моим новым домом.
Пастор Джозеф позаботился обо мне и выделил для меня отдельную комнату, где я организовала свою собственную художественную студию. Моя личная мастерская, наполненная холстами и красками.
В тот день, когда я оказалась в своей новой, еще пустой, мастерской, я поняла: моя жизнь только начинается.
Каждую ночь, возвращаясь домой, я надеваю свой темно-синий фартук и начинаю рисовать. Большой холст обычно приставлен к стене или лежит на полу. Вокруг стоят банки с краской. Кистями я почти не пользуюсь. Я использую… кисти своих рук.
В моих картинах зачастую фигурирует определенная палитра красок, очень точная и выверенная.
У меня свои цвета.
Черный. Оранжевый. Красный. Желтый. Белый.
Других не существует на моих полотнах.
Я – мастер пяти нот.
Лишь из этих цветов я создала десятки прекрасных картин, которыми неимоверно горжусь и восхищаюсь. Я не строю из себя великого художника и маэстро кисти. Нет!
Я делаю то, что мне нравится и получаю от этого удовольствие. Для чего еще нужна жизнь?
Мой фартук покрыт пятнами красок. Руки по локоть в черных и оранжевых пахучих жидкостях. Волосы завязаны в хвост. В нос ударяет дурманящий запах. Он опьяняет меня и сводит с ума.
Я вдыхаю испарения от красок и наношу смелые и дерзкие мазки.
Я зачерпываю краску в ладонь, размахиваюсь и бросаю на холст. Провожу рукой и делаю дугу. Снова и снова. Брызг, дуга, фон.
Брызг, дуга, фон.
Мои полотна полны экспрессии. Они не похожи ни на что. Когда я смотрю на собственные картины, то испытываю восхищение, смешанное со страхом, тревогу с радостью, счастье с отчаянием, ужас с умиротворением.
Это сильные картины.
Все мне так говорят, но и я… сама знаю об этом.
Иногда я рисую людей. Красивых людей, которые запутались… запутались, как когда-то запуталась я сама.
Они блуждают в темных лабиринтах собственных отчаяния, тревоги и страха… как и я гуляю по ночам.
Экстремальная Сова… такое прозвище мне сначала хотели дать, но нашлось кое-что более благозвучное.
Бродячая Сова.
В этом вся я.
Я живу ночью, а день… днем я отсыпаюсь. И сплю так, что кара Небесная меня не разбудит!
Объятия Морфея слишком крепки.
Мастерская заполняется разрисованными холстами. Мне мало. Сначала я изрисовала весь свой рабочий стол, а потом стала рисовать на белых скатертях.
Черными ручками…
Я собирала свои скатерти и вешала их на стены в своей мастерской. Вся моя комната, каждый сантиметр ее, будь то стены, пол и даже потолок – все увешано и заставлено моими картинками. Существует лишь невидимая тропа, чтобы перемещаться по комнате, переставляя ноги в строгой определенной последовательности. Об этой незримой тропе известно лишь мне одной.
У каждого человека свои секреты.
Свое хобби.
И свои… обязательства совести.
Я свое обязательство исполняю каждую ночь.
Гуляя по улице в ночи, я вдыхаю свежий воздух. Вокруг меня нет ни одной живой души. Никто, кроме Создателя, не наблюдает за мной, не следит и не пытается найти меня.
Я одна во всем мире.
Есть только я и эта ночь.
Улицы Йорма, скверы, парки, переулки, крыши, подземные переходы, мосты – все принадлежит мне.
Я – Королева Темноты.
Я – Царица Ночи.
Моя богиня благосклонна ко мне.
Гуляя по ночному спящему городу, я ощущаю свободу. Ничто не стесняет меня, ничто не гнетет, ничто не пытается сделать меня такой, каким оно есть само.
Я сама по себе.
Я – хозяйка своей собственной жизни.
И ради этого чувства я не сплю каждую ночь…
И не только ради этого…
Легкая и беспечная походка. Полная свобода действий.
Я могу бежать!
Могу нестись!
Прочь от всего!
Навсегда!
Могу кричать… петь… говорить…
И никто не услышит меня во мраке ночи.
Тьма – мой верный щит, мой сообщник, мой напарник и друг, который защищает меня и сопровождает повсюду.
Без тьмы я чувствую себя нагой, обнаженной, голой и грязной!
А ночь чиста.
Она честна.
Она такая, как и есть.
Она такая, какая я.
Но каждую ночь череда чистых улочек, запутанных туннелей Йорма, широких мостов и пустых скверов проходит. Я иду дальше. Далеко, далеко, где никто из тех, кто меня знает, не сможет меня найти.
Никому не придет в голову искать меня на самом краю Йорма, на самом… краю обрыва, где шныряют потерянные души.
Я иду туда.
Я иду туда каждую ночь.
Я иду к своей потерянной душе.
Душе, которой стыдно быть со мной рядом…
Я еще вернусь в Церковь, поднимусь на третий этаж, зайду в свою мастерскую и нарисую новую картинку. Я сделаю сорок или пятьдесят броских мазков, вылью ведро краски, использую все свои пять цветов и создам настоящий эстетический абстрактный шедевр, который никого не оставит равнодушным.
Я все это успею…
А пока…
Пока время чистого ночного воздуха проходит. В нос врываются зловония грязи, мусора, гнили и паленой кожи, к которым я давно привыкла.
Свалка.
Огромная помойка на границе города. Этим заканчиваются все большие города.
Они заканчиваются свалкой.
Я прошла через весь Йорм, прошагала несколько километров, чтобы прийти сюда. Меня еще ждет обратный путь.
Под ногами – грязь.
Лужи и грязь. Влажная земля.
В железных бочках горит огонь. Где-то сжигают резину. Кругом разбросаны покрышки. Жестяные банки, полиэтиленовые пакеты, кожура от бананов, арбузов, дынь и яблочные огрызки. На веревках висит мокрое белье. Рядом с бельем сушится тухлая рыба.
Люди, живущие здесь днями и ночами, всегда тепло одеты. Теплые куртки, брюки, сапоги, шерстяные шапки и перчатки без пальцев. Даже летом они греются.
Всегда греются…
Вот старик в инвалидном кресле. Вот трое бродяг с книгами. Вот женщины с пивом. Вот дети сидят у огня.
Они все здесь на своих местах. Ничего не меняется месяцами. Разве что кто-то новый придет, а старый помрет.
Других изменений не будет.
Это темная сторона Йорма.
Это та сторона луны, которую никто не видит.
Город – призрак.
И сюда я прихожу каждую ночь.
Я нахожу ее на том же месте, на том же каменном валуне, у той же горящей бочке, с очередной бутылкой пива.
Она сидит и ждет меня.
Моя несчастная бедная заблудшая душа.
– Лея…
Как и сейчас, каждую ночь она видит меня, встает и идет обнимать. Из глаз текут слезы.
Я чувствую прикосновение ее холодных дрожащих рук, запах немытых сухих волос и горячее дыхание на коже.
Душа обнимает меня и плачет, а я говорю ей без слез:
– Здравствуй, мама.
Ее зовут Изабелла.
Отец умер четыре года назад от раковой опухоли пищевода.
С того дня мать не выпускает бутылку из рук. От нее всегда несет перегаром. И я… ничего не могу с этим поделать.
Она тоже.
– Я ждала тебя, я так рада, что ты пришла.
– Ты же знаешь, что я прихожу каждый день, Изабелла.
– Называй меня мама.
– Я сделаю это, когда ты выполнишь свое обещание. Ты его не выполнила, Изабелла.
Она виновата смотрит на меня.
Я смотрю на ее опухшее лицо, на ее мешки под глазами, на ее водянистые глаза и двойной подбородок. Она ниже меня ростом, а потому я опускаю голову.
Я забираю у нее бутылку и разбиваю на осколки.
Снова…
Еще раз.
Сегодня все так же, как и всегда.
– Прости, Лея… прости меня!
– Не сегодня, Изабелла.
Она не может мне ответить.
Я беру ее под руку, и мы идем к ее валуну, ближе к огню, чтобы она не замерзала. Мне же холод совсем не страшен. Ночь меня закалила.
– Каждый день я жду тебя и всегда боюсь за тебя, когда ты не приходишь.
– Ты же знаешь, что у моего отсутствия есть только одна причина.
– И это пугает меня. Задания, на которые ты отправляешься со своими друзьями, очень опасные.
– Это моя работа.
– Знаю, милая, знаю… я так за тебя волнуюсь.
Снова все те же слова.
Ничего не меняется изо дня в день.
– Когда ты придешь в Церковь?
Она смотрит на меня так, будто слышит это впервые.
– Прости, Лея.
– Мне не нужны твои извинения, Изабелла. Как же ты не понимаешь?!
– Во имя Создателя, называй меня «мама»!
– Ты этого пока не заслужила! Не заставляй меня снова ругать тебя. Когда ты будешь послушной, Изабелла? Когда ты уйдешь отсюда? Я хочу вытащить тебя! Понимаешь?! Каждую ночь я прихожу сюда в надежде забрать тебя отсюда, а ты не уходишь! Почему? Почему ты не идешь со мной, Изабелла? Я готова связать тебя, оглушить чем-нибудь и увезти в багажнике нашего фургончика! Вот увидишь! Придет та ночь, когда я не приду, а приеду сюда на фургончике Призраков и украду тебя! Ты этого ждешь, Изабелла? А я это сделаю! Я сделаю это, если ты сама не вернешь себе нормальную жизнь!
Она всегда плачет, когда я кричу. Ей больше ничего не остается.
– Ты же сама знаешь, почему я не иду с тобой, Лея…
– Совесть грызет, да?!
Мы обе знаем, что я права.
– Совесть – вещь жестокая, Изабелла! Если ты провинилась однажды, так возьми свою волю в кулак и исправь ошибки! Тебе еще грехи замаливать и замаливать…
– Опять ты за свое, Лея! Опять ты считаешь меня грязной грешницей, достойной самых жестоких мук Огненной Геенны!
– Ты сама делаешь все, чтобы я так о тебе думала. Когда же ты поймешь, что это не может продолжаться вечно! Я всегда забываю, что у тебя, Изабелла, нет… воли…
– Доченька, милая… Лея… я люблю тебя…
– Не любовь мне от тебя нужна, Изабелла.
Снова ревет.
И так всегда.
Старый сценарий.
Она ничего не может с собой поделать. А я ничего не могу поделать с ней. Она сама выбрала для себя такую жизнь. Как бы я ни старалась, что бы я ни делала… она остается здесь или возвращается обратно.
Изабелла лезет в карман и достает пачку сигарет. Я отнимаю это у нее из рук.
Опять…
– Эй…
И бросаю в огонь.
Жар вспыхивает, и сигарет уже нет.
– Ты хоть знаешь, чего они мне стоили?! – Изабелла толкает меня в плечи.
– Мне плевать, чего они тебе стоили, Изабелла, – твержу я снова, – они не помогут тебе.
– Я не могу…
И снова плачь.
– Я не могу сделать то, о чем ты просишь.
– А что я прошу, Изабелла? Скажи мне! Что я у тебя прошу?
Мы обе знаем это, хотя…
Она могла забыть.
Стоит мне не появится хоть один раз, на следующую ночь все намного хуже. Она снова начинает пить, и ее уже не разбудить. Если не спит, то выглядит совсем плохо. Она становится существом, с которым невозможно разговаривать, как с человеком.
По этой причине я прихожу каждую ночь – контролирую ее.
Пока она знает, что я приду, она будет держать себя в руках. Но на долго ее не хватит. Каждый раз, выходя на задание Восьми Призраков Йорма, я работаю с мыслями только о ней…
Меня нет рядом, и мне остается только рисовать в голове жуткие сцены того, что с ней здесь происходит.
– Ты хочешь, чтобы я ушла отсюда.
– Так.
– Хочешь, чтобы я пошла в Церковь.
– Дальше.
– Хочешь, чтобы я начала помогать тебе и нашла работу.
– Продолжай.
– Хочешь, чтобы я перестала пить и вернулась к нормальной жизни… с тобой.
– И что в этом сложного… мама?
Изабелла обнимает меня и плачет снова, вытирая опухшими пальцами опухшее лицо. Мы совершенно не похожи друг на друга. Не внешне, не внутри…
Вернее… были когда-то похожи.
То время давно ушло.
– Лея… я обещаю, что справлюсь… я все сделаю, миленькая… я все исправлю…
– Ты знаешь, насколько я сыта по горло твоими обещаниями?
– Не серчай… прошу… только не серчай, Лея…
– А я не остановлюсь, Изабелла. Я не прекращу это, пока ты не выполнишь все свои обещания!
Она испуганно смотрит на меня и моргает.
– Все до одного, – процедила я.
Изабелла в судороге сглотнула комок.
– Я стараюсь, Лея… правда, стараюсь…
– Мало стараешься, Изабелла. Мало стараешься…
Она кладет свою голову мне на плечо. Мне ничего не остается, кроме как обнять ее и прижать к себе.
Что бы там ни было между нами, Изабелла – моя родная мать.
И я с ней живу.
Отношения сложные, непростые… не просто так я стала душепопечителем – одним из лучших, способных предотвратить самоубийство.
Ничего не делается просто так.
И несмотря ни на что, она – моя мама.
– Что ты сегодня ела?
– Мы жарили рыбу.
– Я же говорила тебе, что в эту реку смывают все отходы! Мне не хватало, чтобы у тебя развилась язва, аппендицит или что еще хуже!
– Прости… я не говорила тебе, Лея… язва у меня уже есть…
– Что?
– Лея…
– И ты мне говоришь об это только сейчас? Когда это случилось?
– Два…
– Изабелла!
– Два месяца назад…
У меня нет слов.
Черт!
Я вскакиваю на ноги и начинаю тяжело дышать.
– В голове не укладывается! Проклятье! У тебя уже два месяца язва, а ты говоришь мне это только… только…
– Лея… не надо… успокойся…
– Успокоиться?! Изабелла! Как я могу тут с тобой успокоится? Ты подыхаешь на помойке у меня на глазах и не даешь мне спасти тебя! Ты хоть представляешь какого мне жить каждый день, зная, что моя родная мать пропивает свою жизнь днями и ночами напролет на этом засранном пустыре?!
Сколько я раз я обещала себе не лить слезы при Изабелле?
Много раз.
Но сдержаться получается не всегда…
Она встает и пытается меня успокоить. Изабелла обнимает меня и гладит по спине.
Меня всю трясет!
– Ты же понимаешь, что мои силы тоже не безграничны? – говорю я ей.
– Прости меня, Лея… прости…
Я наконец достаю из пакета хорошее приготовленное мясо, завернутое в фольгу и свежие фрукты. Еще я приношу ей свежий мягкий хлеб и чистую воду.
– Держи, поешь нормально сегодня.
– Спасибо…
– И вот еще.
Даю ей деньги.
Опять совершаю ту же ошибку.
– Если ты снова купишь на них сигареты или бутылку – больше не получишь. Так и знай, Изабелла!
– Хорошо, Лея… я обещаю!
Она берет сверток бумажных денег и убирает во внутренний карман своей куртки.
– И никому не показывай. Лучше купи на них новую одежду. Там хватит. Завтра будет еще. Но ты должна понимать, что я не могу отдавать тебе все свои деньги, Изабелла. Платят нам в Церкви немного, и мне тоже надо как-то жить.
– Я все понимаю, Лея…
– Да ничего ты не понимаешь!
Устала злится на нее.
– Ладно, хватит на сегодня. Мне пора, Изабелла.
– Уже?
– Обратный путь неблизкий. Еще поспать надо. Опять ведь утром поднимут. Ничего там без меня не могут нормально сделать.
Настроение при воспоминании своих друзей у меня поднимается, и я начинаю легко улыбаться.
– Я буду завтра ждать тебя, Лея.
Изабелла снова обнимает меня.
– Я приду.
Я всегда прихожу.
– Я люблю тебя, мама.
И поцелуй в лоб.
Мы прощаемся, и я ухожу.
Я покидаю эту свалку и возвращаюсь в большой город, в красивый и настоящий Йорм.
Ночь радуется мне.
Нас с ней ждет еще несколько километров пути, которым я смогу вдоволь насладиться, шагая налегке.
Взглянув мельком на чистое звездное небо, я придумала свою новую картину. Сегодня же ею займусь.
