Илья Николаевич Баксаляр
Завтрак с Машиахом
– Не богохульничай, Аарон. Ты знаешь, что за все грехи народа в первую очередь отвечаем мы, так как не всегда могли оправдать его доверие.
– Но при чем тут мы, Моисей? Они грешили, а отвечать приходится нам.
– Да, брат мой, ибо мы не смогли проявить ту стойкую силу духа и веру в Бога, которые смогли бы до конца убедить народ. В этом наш смертный грех. Поэтому путь за реку нам заказан.
– Но я не согласен! – лицо Аарона побагровело, губы затряслись от обиды, слезы страшного разочарования выступили на глазах.
– Успокойся, брат. Прими это как данность, как волю Бога, – Моисей посмотрел на первосвященника пронзительным взглядом. – Сегодня на закате дня я умру. Бог призывает меня к себе. Остаток жизни тебе придется провести в одиночестве, молясь каждый день и выпрашивая у Всевышнего прощения.
– Нет! Нет! Моисей, ты не умрешь, мы останемся здесь вместе, будем вспоминать молодые годы, когда играли во дворце фараона, купались в полноводных водах Нила, гуляли по парку, влюблялись и делились своими переживаниями. Ты не можешь покинуть меня в столь тяжелый момент. Нет! Я не отдам тебя никому, – Аарон крепко обнял старца, горько рыдая на груди брата.
Пророк грубо оттолкнул от себя брата:
– Аарон, не иди против воли Бога, ибо только Отец наш небесный определяет будущее каждого из нас! – внезапно пророк стал задыхаться.
– Что с тобой, брат? – первосвященник в испуге схватил холодеющую руку пророка.
– Помоги мне подняться на ту гору, Аарон, – Моисей взглядом указал на невысокую скалу, возвышавшуюся вдали.
– Но ты не дойдешь туда, мы отнесем тебя на гору.
Пророк, превозмогая немощь, дикую усталость и боль в коленях, поднялся на ноги:
– Бог велел мне самому проделать этот последний путь, – и он сделал шаг, а затем другой, посмотрел на небо и попросил только одного – дать силы взойти на гору Нево, чтобы предстать перед Богом.
Первосвященник поддерживал брата, стиснув зубы, стараясь не разрыдаться. К обеду они добрались до подножия горы.
– Все, брат мой! Дальше я пойду один, – Моисей крепко обнял Аарона. – Не плачь, мы скоро встретимся с тобой там, на небесах, и тогда будем бесконечно вспоминать все прожитые годы с самого детства. – Прощай, брат! – скупая мужская слеза скатилась по щеке пророка.
Тяжело шагая, опираясь на облезлый, потрескавшийся посох, с трудом переводя дыхание, старец двинулся по горной тропе. Весь в слезах Аарон стоял внизу, взглядом провожая человека, которого любил больше всех на свете, понимая, что теперь в его жизни наступает пустота, которую никто никогда не заполнит.
Этот день выдался на редкость жарким, солнце беспощадно сжигало землю, и все люди старались укрыться в тени, и только древний старец, согнувшись почти пополам, еле волоча ноги, поднимался под палящими лучами по раскаленным камням на вершину скалы. Пот градом лился с его перекошенного от боли и усталости лица, но он ни разу не остановился, зная, что, прояви хоть немного слабости, он не сможет продолжить путь. Несколько часов пророк поднимался на гору, солнце склонялось к горизонту. Наконец Моисей увидел вершину, лицо его просияло, глаза заблестели, откуда-то появились силы, и он с легкостью преодолел самый трудный отрезок пути. Солнце степенно опускалось за горизонт, освещая последними лучами землю. Моисей внезапно почувствовал себя молодым и бодрым, точно так же, как в тот день, когда впервые встретился с Богом у горящего тернового куста. Он опустился на колени. Красный луч солнца осветил вершину горы:
– Моисей! Ты пришел вовремя! Я тебя ждал! – знакомый голос прозвучал в ушах пророка. – Пойдем со мной. Ты выполнил мою волю, и теперь твое место здесь, на небесах, чтобы ты мог наконец насладиться трудами своими.
Моисей лег на каменистую поверхность, поглядел с умиротворенной улыбкой на небо и закрыл глаза. Он почувствовал себя легко и свободно, ощущая невесомость.
– Спасибо, Отец мой небесный, – мысленно произнес пророк.
И его тело в блаженстве поплыло над землей, улетая в небесную даль.
Глава 12
Темные тучи заволокли небо над Иерусалимом, оттеняя мрачными красками серые дома и стены, погружая город в древнюю первозданную красоту. Сильный дождь хлестал холодными струями по каменной брусчатке, заставляя немногочисленных пешеходов прятаться под крышами. Овадья, раскрыв зонтик, шел по узким улочкам старого города, не обращая внимания на ливень, лужи и пронизывающий холод. Ветер усиливался, свинцовые тучи сгущались, опускаясь все ниже над землей, погружая город в серый неприятный мрак, ливень усиливался.
Сумрачно было не только на улице, но и в душе у молодого агента «Моссада», только сейчас он стал осознавать всю сложность и запутанность дела, которым ему приходилось заниматься. Обычное оперативное наблюдение в один миг неожиданно засасывало его в круговорот странных событий. Таинственные письмена, появившиеся откуда-то из глубины веков. Жестокие убийства особым изуверским способом ни в чем не повинных рабочих, ставших случайными свидетелями некоего открытия. Непонятная, абсолютно лишенная всякой логики смерть имама. Подозрительный старик на фотографии с кольцом на руке, которого нет ни в одной картотеке страны, необъяснимым образом, как призрак, появившийся в мечети. Но самым непонятным для Овадьи было то, что его опытный руководитель, Кейла Овальская, не замечала или не хотела замечать таинственность и необычность старика, а перстню она вообще не придала никакого значения. Все эти факты смешались в голове Менахема. «И во главе всего стоит эта сказка про Ковчег, придуманная иудеями на заре цивилизации, чтобы оправдать свою избранность. Мистика, да и только. Надо все разложить по полочкам, каждый факт, все детали, понять мотивацию убийств и только тогда делать умозаключения», – подумал молодой агент «Моссада». Сверкнула молния. Овадья взглянул на небо. Город на мгновение осветился, а потом опять погрузился во тьму. Раздался страшный грохот. Молодой человек невольно пригнулся, как будто на него что-то обрушилось. Менахему стало стыдно за свой испуг. Он осмотрелся по сторонам, боясь, что кто-нибудь мог увидеть его в этот неловкий момент. На улице было пустынно. «И куда это я так торопился?» – и только тут молодой человек вспомнил, что он спешил к деду в синагогу.
Ему почему-то захотелось побеседовать со своим знаменитым дедом по материнской линии. Он был известным раввином, одним из лучших знатоков иудаизма в стране. Овадья считал себя современным, продвинутым человеком, не особо верующим в Бога, полагая, что вся история религии основана на множестве предрассудков и огромном количестве мифов, подтвердить подлинность которых еще никому не удалось. Но сейчас ему почему-то захотелось узнать подробности о Ковчеге Завета. Он с легкостью, с помощью пары щелчков по клавиатуре мог найти любую нужную информацию, но все же решил воспользоваться знаниями своего деда Иехиэля Кацмана, который, пожалуй, лучше всех знал и трактовал священные писания. Менахем не верил во все эти сказания, но любопытство взяло верх над разумом. Овадья остановился на небольшом перекрестке и, убедившись в правильности пути, свернул в нужном направлении и оказался прямо перед знакомой синагогой.
В темном помещении было безлюдно и прохладно, тускло горела только одна лампочка. У окна в полном одиночестве скромно сидел раввин, склонив голову над толстым Талмудом, что-то шепча бледными узкими губами, покачиваясь в такт произношениям священных писаний. Менахем, увидев родного человека, улыбнулся от радости, и на душе сразу стало лучше. Он хотел подойти к раввину, но вспомнил, что в это время беспокоить деда нельзя, он общался с Богом напрямую, с легкостью преодолевая пространство, которое другим представлялось запретной территорией. «Да, постарел дед», – в душе у молодого человека возникло щемящее чувство. Время было беспощадно к людям, а трагедия, случившаяся в их семье, совсем подкосила здоровье старика. Он смотрел на раввина, подмечая, как на благородном бледном лице деда появилось еще больше глубоких морщин, под глазами образовались темные пятна, выдающие больные почки, белая длинная борода сильно поредела, руки слегка дрожали, и только большой, немного с горбинкой нос демонстрировал сильный волевой характер. «Надо бы его в госпиталь положить на обследование, возраст и беды все-таки сказываются». Менахему вдруг почему-то захотелось подбежать к деду, крепко обнять его, как в детстве, прижаться к груди и радостно закричать: «Деда, здравствуй!», но он удержался от неожиданных проявлений слабости.
Раввин, дочитав страницу, положил книгу, снял очки и закрыл глаза. От долгого чтения у него разболелась голова, он тонкими пальцами начал потирать себе виски, стараясь облегчить недомогание. Он открыл глаза и, застигнутый врасплох, вздрогнул. Прямо перед ним стоял улыбающийся молодой человек.
– А, это ты, внучек! – глаза старика просияли от радости. Он поднялся со стула и крепко обнял внука. – Давненько ты ко мне не приходил, совсем забыл старика.
– Нет, деда, просто дел было много, – прилив теплой энергии вновь захватил Овадью.
– Ну рассказывай, что у тебя нового? – раввин оглядел внука с разных сторон, с гордостью мысленно сравнивая себя в молодости с Менахемом: «Какой красивый стал, возмужал, да и ума явно прибавилось – по глазам вижу. Весь в меня пошел».
– Все нормально, дед. Я вот зашел к тебе узнать кое-что, – молодой человек немного покраснел и замялся.
– И что же тебя интересует? – старик оживился.
– Ты хорошо знаешь Талмуд, читаешь Тору, правильно толкуешь многие святые писания. Расскажи мне немного о Ковчеге Завета, почему вокруг него столько шума в течение многих лет?
– Ах тебя, значит, Ковчег Завета заинтересовал? – раввин сел на стул, предлагая внуку последовать его примеру. – Но тебе-то зачем это? Ты же все равно не веришь в иудейские святыни.
– Деда, мне просто интересно узнать, что ты думаешь об этом.
Старик поправил очки на носу, несколько раз кашлянул, не зная, с чего лучше начать:
– Это, внучок, очень старая история, покрытая многими тайнами. В Торе о ней много говорится. Но это факт чисто религиозный. Насколько я знаю, ты не очень веруешь во всемогущие силы. Зачем же тебе сейчас потребовалось узнать о самом важном для всех иудеев сокровище? – старик с неодобрением покачал головой. – Ты, Менахем, слишком молод, считаешь себя современным человеком, продвинутым в науке, и не доверяешь древним писаниям, но время образумит тебя и выведет на путь истинный. Только истинная вера в Отца нашего Господа позволяет правильно понимать мир. Но тебе еще все предстоит открыть перед собой заново, когда ты созреешь для общения с Богом.
Овадья старался придать себе серьезный вид, но краешки губ выдавали его нерелигиозный подход к жизни.
– Деда! Не ругайся, пожалуйста, каждый из нас выбирает свою дорогу. Я инженер, а ты служишь Богу, но ведь от этого мы не перестаем любить друг друга! – он выдержал паузу, затем обнял слегка насупившегося старика. – Расскажи мне лучше историю о Ковчеге Завета.
Раввин смягчился:
– Хорошо. Но это долгая история, выдержишь ли ты?
– Конечно, деда!
Менахем по-домашнему и с теплотой всегда называл Иехиэля Кацмана, которого он сильно любил с самого детства, «деда». Разговор был долгим, старик часто останавливался, переводя дыхание, старался откашляться в кулак. Его чистые глаза сияли огнем от цитируемых из Торы слов. Молодой человек, забыв обо всем, с восторгом слушал рассказ раввина, который внезапно предстал перед внуком пленяющим пророком, чьими устами говорил сам Бог. Столь ярко и вдохновенно Иехиэль Кацман передавал древнее священное писание.
– Постой, деда! – Менахем внезапно прервал рассказ старика. – Ты сказал, что коэны были священниками.
– Да! Коэны – это род из колена Аарона, – подтвердил раввин. – Но сейчас священников нет.
– Как нет, разве ты не священник?
– Нет, мальчик мой. Я всего лишь раввин, учитель, наставник, трактую святые писания. Сейчас в иудаизме нет священников.
– Как нет? – воскликнул от удивления Овадья.
– Священники бывают только тогда, когда есть храм.
– Но ты же служишь в синагоге, разве это не храм?
Раввин осуждающе покачал головой:
– Эх! Молодежь нынче пошла, элементарных вещей не знаете. Синагога – это просто помещение, где мы проводим свои обряды и читаем святые письмена.
– А где же тогда храм? Ведь у всех есть свои храмы: у христиан, мусульман, буддистов, – для Менахема эта новость стала откровением.
– Храм у иудеев есть только один, но он разрушен. А раз нет храма, нет и священнослужителей.
– Но ведь можно построить другой храм, у нашего народа, по-моему, с деньгами никогда не было проблем.
– Деньги тут ни при чем. Мы могли бы построить огромное культовое сооружение выше небес, но храм может стоять только в одном месте – на Храмовой горе. А сейчас там молятся мусульмане. Поэтому священников сейчас у иудеев нет. Давным-давно, когда наш народ вошел в Ханаану, так называлась раньше Палестина, всем еврейским семьям из двенадцати кланов, колен израильских, были даны земельные наделы. Люди построили свои дома, посадили сады, разбили поля и начали счастливо жить. И только потомки Аарона не получили ничего, их было мало, но они обладали острым умом, талантом ораторов и как никто другие веровали в Бога. Дети Аарона и их потомки незаслуженно остались без земли, но им была уготована другая участь. Только род коэнов Отец наш Небесный наделил возможностью входить сначала в Скинию Собрания.
– Что это, деда?
Старик нахмурил брови:
– Стыдно не знать это, Менахем. Мне иногда кажется, что ты не еврей, – он хотел было пригрозить пальцем внуку, но потом передумал. – Это такой шатер, переносной храм, в котором хранился Ковчег Завета. Место жертвоприношения и общения с Богом. Один Моисей имел право входить туда, а после пророка такой привилегии удостоились только потомки Аарона – первосвященники. А когда Соломон воздвиг храм, коэны удостоились права входить в Святая святых – в комнату, в которой находился Ларец Бога.
По стене мелькнула серая тень, старик прервал рассказ. Кто-то вошел в синагогу, раввин встал, чтобы встретить посетителя.
– Деда, а где сейчас Ковчег Завета?
Старик кивком головы издалека поприветствовал гостя.
– Он исчез.
– Его кто-то украл?
– Я не знаю, – раввин хотел направиться к прихожанину. – Просто так украсть его не могли, Подарок Бога всегда охраняли левиты, особые люди, тоже из колена Аарона. Они оберегали его днем и ночью. Всевышний наделил их особым даром воинов, которые должны были защищать Ковчег Завета, используя божественную силу.
– Постой, деда! – Менахем остановил раввина, дернув за рукав. – Я знаю, что у тебя нет времени, но скажи мне: левиты исчезли вместе с объектом своего охранения?
Старик блеснул глазами, но подчинился воле любимого внука:
– Я не знаю, однако в священных писаниях говорится, что Ковчег Завета не может попасть в чужие руки ни при каких обстоятельствах, пока его охраняют левиты. А их достаточно и сейчас среди нас.
В помещение вошли еще несколько человек. Раввин поклонился внуку и направился встречать прихожан.
«Что же, и этого достаточно!» – подумал Менахем и помахал старику рукой.
– Спасибо, деда! – и поспешил к выходу.
***
Сорок тысяч воинов израильтян, преодолев полноводную реку Иордан, двинулись к горной цепи, за которой открывалась зеленая долина Земли обетованной. Впереди шел Иисус Навин, мужественный воин сорока лет. Высокий и решительный, он всегда отличался тем, что смотрел всем прямо в глаза, не храня за пазухой камня, говорил всем честно свою позицию и умел проявить терпение, слушая других, даже тогда, когда не был согласен с их мнением. Моисей еще в пустыне во время долгого странствия приметил маленького Иисуса, оценив его незаурядный ум, честность и высочайшей степени порядочность, столь не свойственную большинству представителей еврейского народа. Долгие годы рабства в Египте наложили свой отпечаток на израильтян, уничтожив во многих из них чувство собственного достоинства. Отец Иисуса, покорный и слабый человек, спасая жизнь своему ребенку от страшного голода, преодолевая страх и природную застенчивость, поднял бунт против Моисея, оскорбив своим поведением самого Бога. Но Всевышний, наказывая за непослушание многих евреев, почему-то щадил Исхака, оставляя его постоянно рядом с Моисеем. Прошло тридцать девять мучительных лет. Многие люди почти потеряли веру в Моисея, и пророк, понимая, что терпение народа подходит к концу, однажды на закате вошел в Скинию, закрыв за собой вход в шатер плотной тканью. Опустившись на колени, он склонился перед Ковчегом Завета, нежно потер шершавыми ладонями херувимов:
– Отец наш, скажи, как долго мы будем ходить по пустыни в ожидании Твоего прощения? – пространство между крыльями засияло, обжигая глаза. Моисей невольно закрыл ладонью лицо, отполз на несколько шагов назад. – Не гневайся, Отче наш. Скажи, что нас ожидает впереди?
Горящий шар завис над блестящим ларцом. Пророк с раскаяньем в душе замер, трепеща всем телом от волнения.
– Моисей! Срок, отмеренный мной, не будет сокращен. Я установил его для того, чтобы очистить народ израильский от скверны рабства, от слабости и трусости, хитрости и предательства, лености и алчности – качеств, приобретенных на берегах Нила под ударами палок жестоких правителей и неподобающих моему народу. Через год закончится полное очищение, и тогда воля моя будет исполнена, евреи получат свой рай на земле, место, где реки наполнены киселем, а берега – медом. Скоро испытания подойдут к концу, но тебе, Моисей, – металлический голос зазвучал сильнее, – тебе, Моисей, необходимо выбрать себе преемника.
Пророк несколько раз поклонился, сильно ударившись лбом о каменистую землю:
– Да, я готов! Кого Ты выберешь, Господь Мой? – огонь стал затухать, яркие лучи поблекли. – Укажи, Господь мой, перстом своим на преемника! – Моисей с силой стал отдавать поклоны, разбивая себе лоб в кровь.
– Выбирай того, кто будет лучше всех остальных, кто будет чист перед людьми и Мной, – голос затих.
Моисей поднял голову, глядя с испугом на Ковчег Завета, огненный шар на глазах затухал.
– Отец наш небесный, не оставляй меня в смятении! Дай знать, кто должен продолжить дело мое и кого Ты, Господин мой, готов вести дальше!
Голос молчал, не желая больше произносить ни слова.
– Отец Наш, дай знать! – пророк опять отвесил несколько поклонов, кровь ручьями текла с его лба. Он зарыдал от страха, что не сможет выполнить волю Бога и тогда народ Израиля будет обречен на гибель в горящих песках пустыни. Шар потух. Страшное разочарование исказило мокрое от слез и крови лицо Моисея. – Отец мой!
Херувимы, казалось, опустили крылья, давая понять, что Бог закончил беседу. Старец беспомощно опустил голову на грудь, в отчаянии кусая губы. И в этот момент шатер наполнился ярким светом. Ангелы подняли крылья, и в голубом свете Моисей увидел знакомые черты лица сына Исхака – Иисуса Навина. Огонь погас, оставив пророка в полной темноте. Теперь Моисей был спокоен, так как знал волю Бога.
Войска двигались дальше, преодолевая путь между двумя горными хребтами, Иисус вышел к небольшой деревушке Гилгале, в страхе покинутой жителями. Он увидел перед собой вдали большой город, который закрывал узкий проход к зеленой, благоухающей тропическими растениями земле. Высокие каменные стены вертикальной скалой преграждали путь дальше. Иисус никогда в жизни не видел ничего более грандиозного, чем эти стены, которые опоясывали город со всех сторон. «Да как же мы будем брать этот город? Это же непреступная крепость, которую нам никогда не одолеть! Как жаль, что рядом нет Моисея. Пророк всегда находил выход из любых ситуаций», – подумал Иисус Навин.
Царь Иерихона стоял на балконе своего дворца и с ужасом наблюдал за огромной толпой беженцев, которые устремились в город со всех окрестных поселений, в панике покидая свои земли и дома, в надежде найти защиту за стенами крепости от страшного врага. Люди шли целыми семьями. Со скорбными лицами мужчины возглавляли процессии, таща за собой груженные домашним скарбом телеги, ослов и другой скот. Чуть поодаль, стараясь не отставать от мужей, рыдая, с трудом двигались измученные женщины с детьми на руках, в конце тащились старики.
– Царь! – правитель обернулся. Прямо напротив него стоял высокий мужчина средних лет и крепкого телосложения. Его огромный кулак негодующе сжимал рукоятку клинка. От сильного потрясения его мощный выступающий подбородок трясся в неуемном гневе. – Почему мы так трусливо прячемся в крепости и не преподнесем хороший урок в честной битве этому войску с пустыни? Дай мне возможность вывести свою армию за городские стены и разгромить противника, – воевода с огромным трудом сдерживал свою ярость. – Царь! Я знаю силу и опыт своих воинов и верю в мощь оружия, которым обладаю. Доверь мне повести солдат наших в бой. Они многое повидали на своем веку и никогда не привыкли отступать.
Но царь Иерихона в этот день был не похож сам на себя. Лицо осунулось, волевой подбородок властного правителя сник, глаза бегали, выдавая животный страх.
– Правитель, что тебя беспокоит? Куда делась твоя уверенность, благодаря которой мы всегда одерживали победы? – воевода негодующе смотрел на царя, требуя объяснений.
– Постой, Эрид, – голос царя был слаб, он опустил глаза. – Ты многого не знаешь, потому так и горяч. Я не боюсь этих диких племен, пришедших издалека. Мы можем выставить свою армию. Но не в этот раз. Страшная сила пришла на нашу землю.
– Но это же обычные кочевники, коих по пустыне много племен водится, – воевода с горящими глазами решительно наступал на правителя. – Дайте мне возможность, и я вышвырну этих дикарей обратно в пустыню, да так, чтобы они раз и навсегда забыли сюда дорогу.
– Эрид, остуди свой пыл. Я знаю силу нашей армии, нисколько не сомневаюсь в твоих способностях. Но на нас идут не просто кочевники, а страшная сила, которая несет нам разорение и смерть.
Царь поднял глаза, полные ужаса. Они потрясли Эрида до глубины души, таким своего правителя он не видел никогда, темные сомнения стали передаваться и ему. Однако, преодолев свое смущение, воевода не отступал:
– Мой правитель, да что могут сделать с нами дикари? Увидев наше войско, они трусливыми гиенами разбегутся по пустыне, вплоть до Аравии, ища спасения.
Царь побледнел еще сильнее, его левый глаз начал непроизвольно подергиваться, лицо потемнело от ощущения полной безысходности, с мрачным видом он решительным жестом руки остановил своего командующего войском:
– Эрид, ты не все знаешь про этих чужеземцев. Наше объединенное войско амореев, а ты знаешь, что более могущественной армии нет на свете, столкнулось с этими дикарями. Непобедимые воины бросились на противника, готовые смести кочевников, но произошло нечто страшное, – на лбу царя появилась испарина, голос понизился, перейдя почти на шепот: – Я не знаю, как такое могло произойти, но в одночасье лучшие воины были превращены в пепел, а тех немногих, кто остался в живых, постигла страшная участь, – чувствуя, как у него затряслись поджилки, царь замолчал, стараясь взять себя в руки. Неимоверным усилием воли он поднял голову и, набравшись мужества, продолжил: – Нам надо запастись водой, провиантом, укрепить ворота. Стены Иерихона выдержат любой натиск, и этим мы спасем жизни многим своим людям. Иди, Эрид! Готовься к обороне.
Иисус Навин разбил огромный лагерь у стен Иерихона, осознавая всю опасность взятия этой неприступной крепости. «Неужели нам опять придется отступить в пустыню и искать свою землю?» – задумался предводитель евреев. В лагере разгорелись костры, все пространство вокруг города запылало тысячами огней. Солнце заходило на западе, осветив багровыми лучами окрестные горы и гигантские стены крепости. Навин со страхом в душе смотрел на кровавый закат в ожидании страшного будущего. Ему вдруг стало не по себе. Темные круги поплыли в глазах, голова закружилась. Иисус почувствовал, что ноги подкашиваются, он зашатался. Он чуть не упал на землю, но успел в последний момент опереться о копье, которое крепко сжимал в руке. Навин перевел дух: «Что это со мной?» В ушах все зашумело, и в этот момент он почувствовал легкий толчок в сторону горы, на которой в лучах солнца сияла ярким красным огнем вершина.
Иисус помимо своей воли направился по непонятно откуда появившейся тропе. Она поднималась вверх, светясь в багровом закате ярким золотым отблеском. Навин не чувствовал ног, странная сила поднимала его к вершине горы. Сердце от страха заколотилось, но он, перебарывая сильнейшую тревогу, старался сохранить хладнокровие. Наконец он почувствовал под ногами твердую почву. Это была вершина скалы, на ней никого не было, одни только желтые полуразвалившиеся камни и редкие кусты акации. Вокруг стояла тишина. Казалось, все замерло, и только последние лучи уходящего солнца горели ярким золотом, освещая большие валуны под ногами. Иисус немного успокоился и опять вспомнил Моисея. Он ощутил страшное одиночество, понимая, как не хватает ему сейчас пророка. В золотом отблеске заката что-то засияло. Навин, прикрывая глаза от солнца, посмотрел вперед. Неожиданно прямо перед ним в огненном ореоле вырос воин с мечом в руках. Золотые доспехи блестели на нем ярким пламенем.
– Иисус, тебя терзают сомнения?
Предводитель евреев склонил голову:
– Да. Я боюсь потерять своих людей на этих непреступных стенах.
Незнакомец, все еще сияя в лучах заходящего солнца, показал мечом на Иерихон:
– Ступай в лагерь и пошли несколько лазутчиков в стан противника под видом беженцев. В доме блудницы, красавицы Риав, они найдут убежище. И пусть ждут команды твоей, а потом выступают с твоим заданием. Стены крепкие только тогда, когда слаб дух. Но если дух торжествует, все рушится перед ним. Твоя армия, Иисус, возьмет Иерихон, разрушив крепость только несокрушимой верой. Когда ты возьмешь город, прикажи покарать всех защитников и жителей города. Поклянись мне, что в городе не останется ни одного человека, все должны быть принесены в жертву, все. Только не трогай блудницу и ее родных, и дома их сохрани. Больше в городе не должен выжить никто.
Светящийся воин сделал паузу и добавил тем же спокойным голосом:
– И вся живность тоже. Золото, серебро, медь соберите в одно место, все должно быть принесено в жертву.
Он наклонился к Навину и прошептал несколько слов на ухо. Солнце зашло за горизонт, его лучи потухли, вместе с ними исчез и светящийся воин.
