Илья Николаевич Баксаляр
Завтрак с Машиахом
– Задушу тебя! – Абу Хабиби попытался поднять руки, но у него ничего не получилось.
От бессилия он начал рычать. Овадья медленно отходил от шока. Он старался не опускать руку, чтобы не ослабить силу кольца.
– Ты убил моих родителей и деда, но для чего? – произнес Менахем и, к удивлению, обнаружил, что гнев и страх больше не контролируют его. В душе он ощущал полное спокойствие.
Волк, все еще корчась на полу от боли, сквозь зубы в отчаянии прошипел:
– Я наследник Давида, я. Царь мне поручил стать его последователем, мне Бог даровал честь изменить весь этот гнилой мир слюнтяев и слабаков, погрязших в демагогии и вашей проклятой толерантности. Вы не можете ничего сделать для своего народа. И только я знаю, что нужно израильтянам.
Луч, идущий от кольца Давида, еще сильнее прижал его к полу. Лицо Абу Хабиби исказилось от боли, он закусил губу, чтобы не закричать и не показать свою слабость презренному конкуренту.
– Зачем ты убиваешь людей, которые не сделали тебе ничего плохого? – голос Овадьи звучал негромко и спокойно. – Зачем?
Волк набрался сил, его глаза хищно заблестели:
– Убивать слабаков – это настоящая миссия Машиаха. Мы, евреи, должны быть сильными, чтобы нести свою главную миссию в мире. Бог поручил нам изменить Землю, сделать ее такой, какой видит наш Отец небесный. Но такие, как ты, никогда не принесут планете счастья. В мире нет места слабости, тому, что все вы называете добром и любовью. Вы хотите быть хорошими там, где надо проявлять силу. Вы хотите, чтобы все народы жили в мире и добрососедстве, даже тогда, когда нам, евреям, плюют в лицо, взрывают наших людей, объявляют гонения только за то, что мы иудеи. Нет, такой мир мне не нужен. Бог сделал нас избранным народом, и я как потомок Давида должен выполнить волю Всевышнего.
– Бог не давал тебе право убивать. Для чего ты губишь людей? – Овадья немигающим взглядом смотрел в глаза убийцы.
От этого Абу Хабиби стало еще хуже, он почувствовал, как в его душе все переворачивается, закручиваясь в жуткий узел страшных противоречий. В нем внезапно проснулся маленький мальчик. Он вернулся в свое детство, в небольшую двухкомнатную квартиру в сером доме на окраине Могилева. Отец неудачник, вечно небритый, обрюзгший, постоянно недовольный жизнью, проклинает все на свете, каждый вечер нудит, сидя перед телевизором в рваных трико и грязной майке, срывает гнев на жене:
– Почему мы родились евреями? Все наши неудачи от того, что мы иудеи. Нас все не любят, презирают, не дают нормальную работу, вечно унижают. Мы избранный народ, а должны терпеть издевательства со стороны этих никчемных гоев.
Женщина пытается его успокоить, но он вскакивает с дивана, в истерике начинает крушить мебель. Жена снова пробует его успокоить, и тогда гнев мужчины обрушивается на нее. На крики родителей в комнату вбегает испуганный мальчик, перед ним возникает безобразная картина: отец с остервенением избивает мать. Мальчик пытается заступиться за нее, но попадает под тяжелые удары кулаков отца. Ребенок отлетает в сторону и со страхом отползает в угол. Дрожа от страха, малыш зажимается в клубок и начинает беззвучно рыдать.
Перед Волком явственно предстало искаженное яростью лицо отца, который кричит:
– Что ты, как щенок, все пищишь?! Ты мужчина, а не слабак. Твое дело не прятаться, а быть сильным.
Мальчик, в страхе закрывая глаза, отворачивается от отца, и тогда мужчина начинает бить ребенка, громко повторяя:
– Не будь такой размазней, как я. Стань сильным! Будь жестким, не позволяй никому обижать себя.
Так повторяется вновь и вновь, пока однажды мальчик не выдерживает издевательств и ударяет отца своей маленькой ручонкой. Гнев отца затухает, он садится на диван и начинает рыдать, проклиная тот день, когда родился на свет евреем.
В тот самый момент, когда ручонка маленького Альфреда остановила насилие, малыш раз и навсегда понял влияние силы. Она стала теперь главной мотивацией в его жизни, с помощью которой можно было решить все вопросы и проблемы.
– Для чего ты убиваешь людей? Они ведь тебе ничего плохого не сделали? – вновь прозвучал голос Овадьи, обращенный к убийце.
Абу Хабиби сжался под всепроникающим взором Менахема, он ощутил, что весь его внутренний мир выставлен напоказ перед немигающим взглядом Овадьи, все его самые потаенные и сокровенные воспоминания детства, которые он так тщательно хранил как величайшую тайну. Волк зажался в угол, стыдясь своей душевной обнаженности:
– Я убиваю только ради того, чтобы никто никогда не обижал отца лишь за то, что он иудей. Чтобы никто в мире не задевал достоинства ни одного еврея. Мы, Богом избранный народ, были выше всех этих гоев. Моя цель – вернуть былое величие иудеям. А все, кто встанет на моем пути, будут уничтожены. Это моя миссия, которую указал мне Бог. Я восстановлю храм на месте мечети, и Отец небесный вновь вернется на нашу Землю обетованную, а Иерусалим станет столицей всего мира.
***
Соломон с высоты балкона своего дворца провожал взглядом заходящее солнце. Светило медленно садилось за горизонт, окрашивая небо в яркие бордово-золотистые краски. Рядом с дворцом царя, на Храмовой горе, располагался величественный собор, обрамленный простиравшимся внизу городом, окутанным розовой пеленой заката. Белые домики горожан утопали в горячем мареве уходящего дня.
Соломон провожал свой очередной прожитый день, его не покидало предчувствие, что жизнь заканчивается, и каждый такой вечер великий царь воспринимал как огромный подарок Бога, ниспосланный ему за большие труды. Израиль превратился в могущественную империю, простиравшуюся от Красного до Средиземного моря. Времена кровопролитных битв давно миновали, ибо могущество израильской армии сеяло страх еще до начала сражений. Проливанию крови Соломон предпочитал мудрость. Новые торговые пути, как водные артерии, пронизали империю, неся процветание ее жителям. В изобилии выращивался скот. Хлеб, вино, оливковое масло, молоко и шерсть приносили благодать жителям Израиля. Возводились школы, расцветали культура и наука. В каждом уголке империи господствовали закон и справедливость.
Догорающий закат навеял на великого царя воспоминания о прожитой жизни. В трудах и заботах об Израиле годы пролетели так быстро, что Соломон не заметил, как подкралась старость. Лицо испещрили глубокие морщины, не оставив и следа от былой красоты, волосы покрылись сединой. Статная фигура сгорбилась, а силы постепенно покидали бренное тело. Ему было трудно ходить, дыхание часто прерывалось острыми приступами кашля, казалось, от былого Соломона не осталось ничего. И только черные горящие глаза излучали глубокий ум и величайшую мудрость, которые в будущем больше не соединятся ни в одном, даже в самом величайшем представителе рода человеческого. Дряхлый царь печально улыбнулся: «Бог дал мне возможность совершить главное дело своей жизни – возвести храм, в котором Отец небесный может отдыхать на земле от всех своих дел, – глаза Соломона засветились счастьем. – Чего еще можно желать от жизни после этого?» Царю вдруг стало не по себе от темного страха, заползшего в душу. Соломон вспомнил предупреждение Бога: «Если иудеи погрузятся в алчность и распутство, храм будет разрушен руками тех, кого Я ниспошлю на Израиль». Соломон почти наяву увидел полчища врагов, врывающихся в пылающий Иерусалим. Реки крови, горы трупов и страшное отчаяние тех, кто еще остался жив. И во всем этом адском огне величественно возвышался храм. Но враги добираются и до его ворот и уничтожают всех его защитников и священников. Они захватывают первый этаж. Горстка людей еще обороняет второй рубеж и мужественно сражается с врагами, но силы неравны. Враги берут и этот рубеж, залив храм кровью. Они большой толпой прорываются к самому важному месту – Святая святых. Несколько левитов, скинув одежды, принимают последний бой. Они гибнут как герои, но не в их силах остановить врага. Увиденное вызывает дрожь в теле Соломона, сильная боль простреливает грудь. Царь понимает, что видение станет явью. Его сын слишком слаб, чтобы уберечь империю от краха. Соломону удавалось держать всех в узде, ссылаясь на волю Бога в строительстве храма. И небеса даровали Израилю процветание. Но его сын Ровоам не сможет мудро убеждать людей жить во имя Бога и по Его законам. Царь тяжело вздохнул. Он не знал никого, кому можно было передать власть. Умных людей вокруг было много, но мудрости не научишь, ее даруют только небеса при рождении. Солнце почти зашло за горизонт, боль в груди Соломона не унималась. Царь почувствовал, что этот вечер станет последним в его жизни, он негромко похлопал в ладоши. Рядом появился слуга.
– Позови ко мне Мерари, – тихо попросил Соломон.
Слуга поклонился и незаметно исчез.
Соломон задремал, сидя на балконе в бархатном кресле, послышался чей-то голос, и царь открыл глаза.
– Слушаю тебя, мой повелитель, – перед ним, преклонив колено, стоял молодой левит, которому правитель доверял как никому другому.
– А, это ты, Мерари, – царь с трудом встал с кресла. – Ты пришел вовремя. У меня есть к тебе очень важное дело. Но этот разговор я хочу провести в другом месте.
Соломон на минуту задержался, чтобы в последний раз взглянуть на солнце, чей прощальный луч все еще озарял небо. Он сжал губы, закрыл на минуту веки, мысленно поблагодарив светило за все счастливые дни, которые оно подарило ему, поклонился закату и покинул балкон. Его глаза были наполнены горечью и печальной ностальгией по безвозвратно ушедшим дням. Царь, покинув балкон через потайной ход, направился в храм.
В Святая святых было светло и уютно. В большой богато убранной комнате горели золотые меноры, расставленные вдоль стен. Мягкий свет ровно растекался по всему помещению, и только у алтаря поблескивало золотом главное достояние храма – Ковчег Завета. Соломон стоял у алтаря, склонив голову перед святыней.
– Мой друг! Завтра утром всем объявят о моей кончине.
Молодой левит внезапно встрепенулся:
– Нет! Мой повелитель, такого не может быть! Вы не простой смертный, а сам великий Соломон, посланник Бога на земле. Вы не умрете, без вас Израиль не сможет оставаться столь могучим, коим является сейчас.
– Мой друг! Я действительно Соломон, посланник Бога. Но Отец наш небесный призывает меня к себе, чтобы каждый вечер вести со мной беседы в своем райском саду. Мое время пришло, против воли Бога никто на земле не способен идти, – Соломон замолчал, набираясь сил для своего последнего завещания. – Мерари, ты честный человек, искренне верующий в Отца нашего небесного, от его имени я обращаюсь к тебе. Сохрани наше главное достояние. Сбереги Ковчег Завета как главную ценность человечества. Он не может достаться врагам, ибо мощь его не должна наносить вред людям. Здесь заключена огромная сила, которая способна как поднять человечество, так и уничтожить его. Поклянись мне, что секрет останется тайной навсегда, – царь положил холодную руку на голову молодого левита и продолжил: – Через много веков на стыке эр, когда придет другое время, на землю явится Машиах, посланник Бога, который откроет тайну Ковчега Завета и определит будущее нашего мира.
Соломон опустился на колени перед святыней и начал читать молитву. Он стоял так несколько часов, беседуя с Богом. Мерари терпеливо ждал своего правителя, украдкой вытирая коварные слезы, которые наворачивались на глазах. Царь встал:
– Все, мой путь подходит к концу, все, что мог, я выполнил в своей жизни. Осталось сделать последнее дело.
Соломон, тяжело передвигая ноги, направился в подземелье, раскрывая тайны храма и пути спасения святыни. Посвятив во все тайны молодого левита, Соломон вернулся в свой дворец:
– Вот и все. Моя душа спокойна. Бог будет ко мне милосерден. Теперь будущее мира находится в твоих руках, мой друг! У всех нас один путь, но каждый его проходит по-своему. Сделай так, чтобы Бог в конце путешествия принял тебя с распростертыми объятиями на небесах, где мы с тобой обязательно встретимся. Возьми вот это кольцо. – Царь снял перстень с пальца и передал его верному левиту. – Теперь твой род, Мерари, будет нести этот знак через многие поколения и оберегать нашу тайну до тех пор, пока через многие годы не явится посланник Бога, которому один из твоих потомков передаст этот перстень и которому будет обязан раскрыть тайну нашей святыни.
Соломон, задыхаясь, вошел в спальню, он едва держался на ногах, силы покидали его. Мерари хотел последовать за правителем, но царь мягко остановил левита:
– Извини, последние минуты я хочу побыть наедине с собой.
***
– Ты убийца, а не посланник Бога, и никакие доводы об унижении еврейского народа не могут позволить тебе лишать жизни других людей и оправдывать твою звериную жестокость, – Овадья держал руку перед собой, направляя луч кольца на Абу Хабиби.
– Но Бог приказывал нам беспощадно расправляться с теми, кто стоял на нашем пути. Вспомни хотя бы город Иерихон, когда Иисус Навин вышел с нашим народом к Земле обетованной и на его пути встала грозная крепость. Что Бог повелевал ему? Забыл? – Волк преобразился в чистокровного иудея, горячо почитающего Отца небесного. – Забыл? Он приказал уничтожить всех жителей Иерихона, всех до одного, включая младенцев и даже несчастных животных, которым так не повезло родиться в этом проклятом городе. Убивать всех, кто недостоин нашего рода, велел тогда нам Бог. И я выполню волю Всевышнего, даже через много тысячелетий, не считаясь ни с какими вашими якобы моральными ценностями.
Альфред Рафи попытался встать на ноги, превозмогая страшную боль, которую ему доставлял поражающий луч света, исходящий от кольца Соломона. Но Менахем не ослаблял силы перстня, выставив правую руку вперед и придавив мощью кольца убийцу к полу, он вновь заставил Волка сжаться в клубок. От боли Рафи заскрипел зубами:
– Ты мелкая букашка, слабак, даже не способен к честной борьбе, как настоящий мужчина выяснить отношения один на один, не прибегая к магии. Ты просто трус!
Овадья встрепенулся:
– Не смей называть меня трусом, проклятый убийца! Я никогда не поднимал руку на слабых и беззащитных людей! Не тебе говорить о морали и справедливости, для тебя является нормой хладнокровное убийство женщин и стариков! Ты вечный неудачник, жаждущий только крови из-за трудного детства.
Менахем опустил руку, луч света от кольца пропал. Волк начал медленно подниматься, странным образом отряхиваясь, ему все еще казалось, что он по-прежнему скован чугунными кандалами, он старался скинуть с себя смертельные оковы, которые еще минуту назад тянули его в ад. Менахем опомнился и попробовал поднять руку, но света от кольца больше не было, а перед ним прямо на глазах вырастала мощная фигура Абу Хабиби. Волк, стряхнув с себя невидимые оковы, вновь приобретал угрожающий вид. Он медленно достал из кармана нож. Это была финка. На лице Хабиби расплылась зловещая улыбка:
– Что, кольцо больше не помогает тебе?! Ты еще к тому же очень глуп. Но это уже неважно. Я буду убивать тебя медленно, нанося удары в жизненно важные точки, но ты умрешь не сразу, будешь страшно мучиться, страдать и рыдать, умоляя меня убить тебя, чтобы облегчить мучения.
Абу Хабиби сделал шаг вперед. Но громкий голос Овадьи заставил его вздрогнуть:
– Брось нож! – в руках Менахема убийца увидел пистолет. Волк на мгновение замер, по его лицу пробежала тень страшного разочарования, но он быстро взял себя в руки. – Я сказал, брось нож! – повторил Овадья и выстрелил.
Пуля пролетела в нескольких сантиметрах от головы Волка. Хабиби инстинктивно наклонился, страшно побледнев, его рука невольно разжалась, и финка с громким стуком упала на пол. Он отступил назад, немного сжавшись, пот градом лил с его лица.
– Кто тебя такого послал на землю? Ты даже выстрелить и то не можешь. Вон, коленки трясутся от страха. Бог не наделяет властью слабых, ничтожных людишек вроде тебя. Отец небесный посылает своих самых смелых сыновей на землю, таких, как мой предок Давид. Этот царь не считался с жертвами ради Бога. Он построил еврейское царство, которое развалилось потом из-за таких слабаков, как ты, – Абу Хабиби неожиданно выпрямился. – Что ж, посмотрим, кого из нас выберет Всевышний. Меня или тебя? Двух Машиахов на земле быть не должно. И ты убедишься, на чьей стороне наш Отец небесный.
Волк сделал решительный шаг вперед. Овадья нажал на курок. Раздался щелчок, противник на секунду закрыл глаза, но выстрела не последовало – пистолет дал осечку. Хабиби вздрогнул и тут же опомнился, в одно мгновение оценив ситуацию, он молнией бросился на Овадью. Профессиональный убийца со всей силы обрушил два мощных удара на соперника, но Менахем, сделав нырки, оказался за спиной у Волка и тут же нанес короткий удар в область печени Хабиби. Здоровый детина застыл на месте, острая боль охватила правый бок, сбив дыхание. Он внезапно стал задыхаться, медленно оседая на пол. Овадья смотрел на беспомощного убийцу своих родителей, и его руки невольно потянулись к шее Волка. Менахему неудержимо захотелось задушить этого жестокого человека, и даже разорвать на куски, злость стала заполнять душу, он был готов пуститься во все тяжкие, но тихий голос остановил его:
– Машиах! Время пришло, нам надо покинуть это место. Сюда идут люди Волка, и, если Ковчег Завета окажется в их руках, миру несдобровать.
Овадья остановился, казалось, весь мир замер в этот момент, время остановилось, стены пещеры слились в одну серую смутную картину.
– Машиах! Нам надо спешить! – голос звучал из иного мира, из какого-то другого измерения.
Менахем растерялся, не видя и не слыша ничего, он ощутил себя в космическом вакууме, который затягивал его в воронку истории. Перед глазами проносились лица людей, силуэты Иерусалима, затем Овадья почти воочию увидел древний храм, много золота и богатства, образ Соломона предстал перед ним почти как живой. Он ничего не говорил, лишь молча одобрительно качал головой. Менахем не успел ответить и только увидел, как разбирается храм, до самого основания. Рабочие уносят огромные глыбы камней, заложенные в фундамент грандиозного сооружения. Белый туман накрыл Храмовую гору, он незаметно рассеялся, на фоне голубого неба и изумрудных кипарисов явился царь Давид. Красивый статный мужчина в окружении своих многочисленных жен и наложниц. Великий царь посмотрел в глаза Овадьи. Взгляд был открытым и честным, как магнит, притягивающий к себе. Менахем почувствовал что-то очень близкое, родное и теплое, он хотел сделать шаг навстречу, но картинка резко смазалась, окрасившись в багровые тона. Войны, кровь, жестокость. На этом фоне появился образ Саула – первого царя иудеев. Но видение пролетело в одно мгновение, сменившись войнами, кровью, жестокостью. Мелькнули картинки мирной жизни, опять битвы и пустыня, по которой бесконечной петляющей рекой движутся люди. Перед глазами Овадьи пронеслись пески, море, затем большая полноводная река, и огромные пирамиды застыли прямо у его ног. Величественный дворец фараонов. Картинка сменилась, и вновь появилась безлюдная жгучая пустыня, в которой нет никакой жизни, затерянный храм, темные помещения, засыпанные горячим песком, и небольшая комната, тускло освещенная масляной лампой. В углу сверкает золотом яркая поверхность. Менахем присматривается и узнает этот предмет, на котором расположены два повернутых друг к другу херувима с острыми крыльями. Крышка открывается, но Овадья замечает рядом совсем другой предмет. Это старый сундук, внимание переключается на него. Молодой человек заглядывает в таинственный потрескавшийся ларец. Неожиданно появляется мужчина в годах в тунике жреца, с благородным лицом, на его груди висит золотое колье с большой эмблемой солнца – символ верховной духовной власти.
– Ты пришел, – мужчина обошел Овадью, разглядывая его со всех сторон. Его лицо озаряет счастливая улыбка. – Как я был прав, обрекая себя на гибель. В ту минуту, когда над моей головой сверкнул меч, я думал только о тебе и представлял тебя именно таким, – верховный жрец обнимает Менахема. Волна тепла передается Овадье. – С миром все будет в порядке. Я умирал без страха и боли, зная, что все лучшее, пройдя через страшные испытания, войны, жестокость, кровь, насилие, алчность и равнодушие, на рубеже эпох встанет на новый путь мира и процветания. Спасибо тебе! – жрец еще раз обнимает Овадью и тут же растворяется.
Раздался голос издалека:
– Машиах, нам надо спешить!
Менахем опомнился. Позади него стоял Бен-Аарон, он тянул Овадью за руку, стараясь поскорее покинуть пещеру, на полу, корчась от боли, лежал Волк.
– Скорее! – торопил Бен-Аарон.
Овадья послушно подчинился воле старика. Открылась створка каменной стены, обнажив тайный проход.
– А что будем делать с ним? – Менахем указал рукой на убийцу своих родителей.
– Бог сам примет решение.
– А как же Ковчег Завета? – Овадья недоуменно смотрел на старика, но Бен-Аарон, не говоря ничего, потащил Менахема за собой, ловко нырнув в проход, яркая вспышка озарила пещеру, каменная створка со скрипом закрылась.
– Скорее, Машиах! – Бен-Аарон бежал со всех ног по подземному лабиринту, постоянно торопя Менахема.
Они мчались с большой скоростью, не обращая внимания на все трудности пути. Спустя всего несколько минут раздался страшный грохот, который потряс подземелье до основания, так, что повсюду стали падать камни.
