Илья Николаевич Баксаляр
Завтрак с Машиахом
Давид направился к Скинии. Он сел перед Ковчегом Завета на колени, прося прощения у Бога:
– Грехов у меня много, но я каюсь, Господь, прости меня за все мои недостатки и ошибки, за то, что проливал много крови. Но то была необходимость защитить народ.
Рядом с Ларцом Бога стояли золотые меноры, освещая шатер изнутри. По семь языков пламени поднимались кверху от каждого светильника, создавая ощущение присутствия Всевышнего где-то рядом. Давид продолжил:
– Грешен я во многом, но прошу тебя, Господь мой, простить меня. В жизни все есть: и жестокость, и насилие, но не прояви их я – не смог бы добиться единства народа и его свободы. Да, отнимал золото у врага, но все богатства кладу к Твоим ногам как дань благодарности. Да, наказывал своих соплеменников, но это ради единства, чтобы не расколоть страну. Много на мне грехов, и я знаю, что Ты покараешь меня за них.
Огонь в менорах резко задергался, серые тени побежали по стенам шатра.
– Не гневайся, Отец небесный, есть, конечно, еще грехи, да, я совратил красавицу жену своего военачальника, а потом, пытаясь скрыть грех, послал ее мужа на смерть. В этом виноват я страшно. Каюсь и прошу простить меня грешного, – Давид замолчал, выжидая ответа небес, затем продолжил свои мольбы: – Прошу тебя, Господь, мне много лет, все лучшие годы я отдал Израилю и Тебе, воюя и молясь, – царь выдержал паузу. – Разреши мне построить храм Твоего Имени!
Ковчег Завета засиял холодным белым светом. Давид почувствовал, как у него на голове зашевелились волосы и постепенно покрылись сединой, глубокие морщины поползли по красивому лицу, всегда подтянутое упругое тело стало стареть и высыхать, а спина сгорбилась. В один миг царь состарился на тридцать лет, превратившись из моложавого, энергичного мужчины в старика. Давил ощупал себя руками и в панике воскликнул:
– Прости, Господь, меня, раба твоего, я виноват, больше не посмею Тебя ослушаться. – Он начал неистово отбивать поклоны. Прошло некоторое время, все еще находясь во власти страха, Давид, переборов дичайший ужас, набрался мужества и поднял голову, лицо его было бледнее полотна, руки тряслись от охватившей его тревоги.
– Не гневайся, Отец небесный. Я больше не буду просить Тебя о храме, понимаю, что придется умереть, не осуществив свою мечту.
В груди возникла боль, казалось, внутри пролилось расплавленное железо. Давиду стало плохо, он начал задыхаться, ему послышались шаги, совсем рядом, будто сама смерть стоит за спиной. Царь, теряя последние силы, с трудом прошептал:
– Скажи, Господь мой, – дыхание Давида было отрывистым, – сколько мне осталось жить?
В шатре наступила тишина. Яркий свет от Ларца Бога стал блекнуть, огонь в менорах горел как обычно. Давид почувствовал, как тело его ослабло и стало плохо слушаться, от недомогания он готов был упасть. Легкий ветерок подул от Ковчега Завета, поток теплого воздуха нежно обдувал лицо правителя, снимая боль в груди. В голове послышались слова:
– Давид, никому не известен его последний день. Только Я Сам определяю время, отпущенное каждому человеку на этом свете.
Правитель опять поклонился:
– Спасибо, Господь мой. Я подчинюсь любой Твоей воле. Прошу тебя, только не забирай меня в субботу, ибо не хочу я портить праздник людям.
Голос вновь зазвучал в голове:
– Читай Тору в шабат. Пока человек изучает священное писание, Я не могу забрать его к себе.
– Благодарю, Отец мой небесный.
Глава 22
Яркие лучи солнца осветили города и селения Сектора Газа. В это время в Палестине обычно просыпались жители, дороги заполнялись транспортом и арабский анклав начинал шуметь обычным восточным гамом. Но на этот раз все выглядело иначе. Эту ночь Палестина не спала, пораженная последней новостью о гибели Рахима Вазари. Внезапно, как по команде, из каждого окна дома были вывешены флаги «Хамама», благодаря которым города и селения облачились в зеленый цвет. Погруженные в печаль люди заполонили улицы и площади. Многие были знакомы с руководителем военного крыла «Хамама», он часто приезжал в селения с проповедями. Его запомнили как простого и мудрого человека, который глубоко переживал мучения народа Палестины. Его теплое рукопожатие согревало души простым людям, а чуткие слова проникали глубоко в сердца палестинцев. Теперь этого мужественного человека не стало. Аллах забрал его к себе, но Вазари поднялся на небеса не по воле Всевышнего, а из-за коварства израильтян, которые хотят уничтожить палестинцев и выдавить их с родных земель.
Где-то впереди из мощного динамика громко зазвучал гимн «Хамама». Люди подпевали, подняв вверх сжатую в кулак правую руку. Появился отряд подростков в военной форме цвета хаки с зелеными повязками на головах. Впереди маршировала шеренга мальчиков лет семи-восьми с горящими глазами, они с трудом удерживали на хрупких плечах тяжелые автоматы. Подростки шли молча, длинная колонна растянулась на несколько кварталов. Казалось, каждый юный палестинец, двигавшийся по центральной улице, был готов умереть в борьбе за свободу своей страны. За молодежью появились взрослые бородатые мужчины. Они, стиснув зубы, молча проходили по центральному проспекту, неся над головами зеленые флаги «Хамама». Огромная толпа людей следовала за ними, неся гроб с телом Рахима Вазари. Один из участников акции достал из-за спины мегафон и стал громко скандировать проклятия в адрес израильтян, заканчивая каждое обращение надрывным призывом: «Аллах Акбар!» Толпа с отчаянием в голосе подхватывала: «Аллах Акбар!»
Процессии не было ни конца ни края. На центральной площади движение остановилось. Толпа замерла. На высоком грузовике, покрытом зеленой материей, появился старик в инвалидной коляске. Собравшиеся, увидев старца, пришли в неистовство, людское море забурлило: «Это же сам шейх! Исин здесь! Святейшество с нами!» В сердца осиротевших палестинцев, потрясенных подлым убийством Рахима Вазари, ворвался животворящий поток воодушевления. Исин плохо видел с высоты лица людей, но чувствовал взрывную волну человеческих эмоций, ему вдруг захотелось вскочить с коляски, но слабое тело не слушалось его. Толпа ликовала, приветствуя своего духовного лидера.
Шейх, выдержав паузу, медленно поднял руку, и люди замолкли. В образовавшейся звенящей тишине он услышал свое слабое болезненное дыхание. Исин откашлялся, опасаясь, что не сможет докричаться до огромной толпы. Слабый голос старца обычно был плохо слышен даже в маленькой комнате, но он собрался с силами:
– Ассалам алейкум! – вся мощь и сила его духа вырвались наружу. Голос шейха пронесся над площадью. – Мой народ! Сегодня мы провожаем в последний путь своего самого лучшего сына, человека, который посвятил свою жизнь служению Палестине, каждому ее жителю, сжигая всего себя во имя народа. Мы потеряли героя, того, кто вел борьбу с оккупантами, защищая нашу землю от врага! Подлый удар исподтишка унес на небеса нашего лучшего товарища! Аллах примет его душу, распахнув врата рая для него! Но это не значит, что мы простим евреев за хладнокровное убийство палестинцев. Они пришли в нашу родную Палестину как полчища захватчиков, как страшная сила, которая хочет, чтобы наши города и деревни были отданы им.
Толпа зашумела, послышались гневные выкрики:
– Не дадим! Уничтожим израильтян!
Шейх продолжил:
– Мы потеряли друга! Мы потеряли нашего заступника! Но его дух живет в каждом из нас. И проклятым оккупантам не жить на этом свете, потому что мы не отдадим им больше ни клочка своей земли. Мы продолжим бороться с ними до последней капли крови, до тех пор, пока не скинем всех евреев в море. Там их место. Путь уезжают в свою Европу, Америку, туда, откуда приехали.
Толпа взревела:
– Долой оккупантов!
Тело бережно возложили на грузовик. Исин наклонился к своему другу и дотронулся пальцем до его лба: «Спи, мой друг, спокойным сном! Твое дело будет продолжено. За твою смерть они заплатят сполна. Я сделаю все, чтобы отомстить за тебя».
Телохранители сняли старика с грузовика и перенесли в микроавтобус. Охрана быстро организовала живой коридор в толпе, по которому шейх проехал в переулок и там скрылся в небольших улочках, а нескончаемая похоронная процессия двинулась дальше, в один голос скандируя: «Смерть оккупантам!» Дети вскинули автоматы вверх и с ненавистью прокричали: «Смерть!»
***
– Мне нужно к шейху! – Шараф стоял перед Саидом, настойчиво требуя встречи со старцем.
– Сколько можно говорить, что святейшество сейчас работает и не принимает никого! – телохранитель перегородил путь неприятному типу из контрразведки.
Бывший агент «Стази» вызывал в нем непонятное чувство омерзения. Маленькие маслянистые глаза, тонкие губы, искривленные в надменной усмешке, и само выражение лица, больше похожее на морду острожной, но безостановочно вынюхивающей повсюду врагов крысы.
– Мне нужно к шейху! Это очень важно! – Шараф эль-Дин начинал нервничать. – У меня срочное сообщение!
– Святейшество занят, сколько можно повторять, – Саид гранитной скалой стоял перед комнатой, в которой отдыхал Исин.
– Да что это у нас здесь творится? Охранник будет мне указывать, что делать? И решать за руководителя, кого и когда к нему допускать? Быстро отведи меня к шейху! – начальник контрразведки попробовал применить угрожающую тактику жесткого напора, но Саид огромными ручищами поднял настырного посетителя и не спеша направился к выходу.
– Да кто ты такой?! Как ты смеешь так поступать со мной? Убери руки от меня, пес цепной! – Шараф закричал во все горло, жутко испугавшись телохранителя, ему даже показалось, что наглый охранник сейчас сломает ему своими железными руками все ребра.
Когда Саид, не обращая внимания на вопли начальника контрразведки, с равнодушным выражением на лице тащил его к выходу, дверь в комнату отворилась и на пороге появился Исин в инвалидной коляске. Он с недоумением смотрел на телохранителя и человека, которого тот тащил на вытянутых руках во двор.
– Саид, что здесь происходит?
– Святейшество, скажите своему охраннику, чтобы отпустил меня! – умоляюще провизжал с выпученными от страха глазами бывший сотрудник «Стази».
– Отпусти его, – обратился Исин к телохранителю.
– Как скажете, – виновато улыбнувшись, Саид поставил Шарафа на пол и отошел в сторону.
– Что вы хотели? – старец пытался разглядеть гостя, но потом узнал его по голосу. – А, это вы, эль-Дин. У вас ко мне дело?
– Да, святейшество.
– Что же, проходите, – шейх жестом пригласил гостя к себе.
Контрразведчик поправил одежду и, гневно окинув злым взглядом охранника, прошел в комнату, Саид последовал за ним.
– Святейшество, мне нужно поговорить с вами один на один. Пусть этот грубиян покинет помещение.
Исин посмотрел на гостя, затем перевел взгляд на телохранителя.
– У меня исключительно конфиденциальная информация, – почти шепотом проговорил начальник контрразведки.
– Ну что ж, если все так секретно… – шейх кивком попросил Саида покинуть комнату. Дверь закрылась. – Так что же вы мне хотели рассказать, уважаемый Шараф?
– Святейшество, в наших рядах завелся шпион.
– Шпион? Для меня это не новость. Израильтяне постоянно окружают своими людьми всех, кто борется против них.
– Но святейшество, сейчас у меня есть серьезные доводы в пользу того, что у «Моссада» есть свой человек внутри руководства «Хамама».
– Вы опять пришли поливать грязью сына моего лучшего друга? – шейх с неприятием посмотрел на гостя. – Он не может быть предателем.
– Но почему вы так уверены в Амире? На вашем месте я бы не доверял здесь никому. Это правила конспирации и выживания. Святейшество, на вас охотятся самые опасные враги, которые не остановятся ни перед чем.
– Шараф, Шараф! Моя жизнь не в руках израильтян, здесь они сильно ошибаются. Все в этом мире определяет только Всевышний. Мой век здесь недолог, и смерть – это всего лишь новый этап в вечном бессмертии. Я и с небес буду вести войну с врагом.
– Послушайте меня, святейшество! Я утверждаю, что Амир причастен к гибели своего отца.
– Почему вы так считаете? – старец задумался.
– У меня есть свой человек в «Моссаде», он за большие деньги сливает мне кое-какую информацию. Так вон он утверждает, что в вашем окружении действует их агент под кличкой Зеленый принц. В ваше узкое окружение входил Рахим Вазари. Сначала я подозревал в работе на «Моссад» его.
– Да вы что, Шараф! – Исин недобро посмотрел на контрразведчика. – Подозревайте кого угодно, но только не самого мужественного и преданного нашему делу человека. Если бы вы побывали в застенках у израильтян, сломались бы обязательно, а он выстоял. Мы все его уважали в тюрьме за стойкость.
– Ладно, я признаю, что здесь был не прав. Но в ваше окружение, как я сказал, входит очень ограниченный круг людей, в том числе Рахим Вазари и его сын, который стал тенью отца. В тот злополучный день Амир должен был ехать вместе с ним на встречу, но по странному стечению обстоятельств в самый последний момент отправился в другой город, не предупредив никого. Через час машина Вазари попала под удар. К тому же все люди, которые раньше общались с нашим уважаемым Рахимом, а значит, и с его сыном, гибли при весьма странных обстоятельствах. Амир не просто сын руководителя нашего военного крыла, он стал его правой рукой, и это меня пугало. Я установил за ним слежку.
– Но как вы себе позволили сомневаться в наших лучших людях?! – шейх негодующе взглянул на контрразведчика.
– Это моя работа. Так вот, я заметил, что Амир крайне редко отходил от отца, но на всякий случай я поставил на прослушку его телефон, правда, ничего подозрительного не выявил, однако мои люди из наружного наблюдения доложили, что раз в месяц он встречался в разных кафе с одним подозрительным типом. Это навело меня на мысль, что Амир общается со своим куратором. И каждый раз после таких бесед происходили серьезные неприятности в наших рядах. Это можно было бы объяснить нелепыми обстоятельствами, но в течение последних двух лет они повторялись с завидным постоянством. А гибель уважаемого Рахима, пусть Аллах будет благосклонен к нему на небесах, доказывает причастность Амира к убийству отца.
Шейх побледнел, ему вдруг стало невмоготу слушать гнусный донос контрразведчика, в затылке тупо заныло, в висках начали импульсами бить молоточки.
– Хорошо, я услышал вас, – голос Исина сник. – Пока ничего не предпринимайте. Я подумаю, как поступать дальше. Но без моего ведома не трогайте Амира, – старец замолчал. В дверь постучали, на пороге появился Саид. Он встревоженно посмотрел на шейха. Старик начал терять сознание.
– Все, свободен, – гаркнул телохранитель, бесцеремонно оттеснив гостя. – Святейшеству плохо, быстро уходи отсюда.
Саид начал хлопотать у медицинской сумки, готовясь сделать обезболивающие уколы.
***
Вечерело. Над Иерусалимом ярким багрянцем запылал закат. Пятница подходила к концу, наступал шабат, время праздника, каждый еврей должен был посвятить этот день Богу. Давид поднялся с дивана и шаркающей походкой проследовал на балкон. С тоской в глазах он провожал взглядом уходящее за горизонт солнце. Грусть наполнила сердце царя. Последние дни его жизни подходили к концу, полной грудью он вдохнул прохладный воздух и вспомнил прожитые годы. Битва с Голиафом, скитание по чужбине, побег из родного города, встреча с пророком Самуилом, восхождение на трон, жестокие битвы с врагами. Перед взором пронеслись картины бурной молодости.
Крыши домов сияли в золотых лучах. Солнце приближалось к горизонту, залив Иерусалим светло-желтыми оттенками. Давид посмотрел на Храмовую гору, где был возведен только фундамент будущего Дома Бога.
Царь мысленно обратился к детям, с которыми у него не сложились добрые отношения. Старший сын постоянно участвовал в интригах против него, другие отроки тоже не отличались привязанностью. И все это отдавалось глухой болью в его душе. Небо потемнело, наступил шабат. Давид поспешил в комнату, боясь, что смерть внезапно наступит в праздничный день. Он взял Тору и начал читать, отдавая частые короткие поклоны. За окном вечерело, Иерусалим погружался в темноту, а царь, страшась гнева Бога, читал Тору всю ночь и день, пока время праздника не подошло к концу.
Уставшие от долгого чтения глаза Давида умоляюще посмотрели на небо: «Благодарю тебя, Господи, что дал мне время пожить! – Давид поднял трясущиеся руки к небу. – Господь мой! Скажи, кто станет моим преемником и построит храм?» Он обращался к Богу каждый день с надеждой на успокоение, но небеса молчали. Опустив голову, царь смиренно побрел к кровати, с ужасом представляя, как скоро его настигнет гнев Бога. Перед глазами у него завертелись темные круги, Давиду стало плохо. «Господи! Дай мне успокоение, назови, кто из моих детей взойдет на трон и продолжит мое дело во имя Израиля и народа?» В спальне медленно затухали огни, погружая комнату во мрак. Давид почувствовал страх.
– Отец мой небесный, не томи, просвети, кому Ты отдаешь свое предпочтение? – он лег на кровать, с испугом глядя на потолок, уже не надеясь на ответ Бога.
В полной темноте легкая дымка появилась перед глазами, тихий глубокий голос прозвучал в ушах Давида:
– Не бойся, Давид, твое дело не умрет, храм будет построен, а твое имя как величайшего правителя навсегда войдет в историю еврейского народа.
Давид приподнялся, опершись рукой о кровать:
– А что мне делать сейчас?
В темноте совершенно ничего не было видно, на черном небе в эту ночь отсутствовали даже звезды и луна.
– Господи, не покидай меня! Кто будет моим преемником? – взмолился Давид.
Шепот едва слышно раздался у самого уха:
– Зови своих помощников и составь завещание.
– Да, конечно, Отец наш, я составлю завещание.
– Но не спеши, Давид, – тихий голос осадил царя. – То будет воля не твоя, а Моя. Ибо вижу Я на многие года вперед и знаю, как будет развиваться Израиль. Есть у тебя в семье достойный отрок.
– Кто он? – царь едва сдержал нетерпение, которое безудержно охватило его.
– Отроков своих ты не сумел воспитать достойно. Брали они все худшее от тебя, погружаясь в грехи и разврат. Но я уберег для народа израильского одного из твоих сыновей, одарив его глубочайшей мудростью, коей не будет во всем мире больше ни у кого.
– Благодарю тебя, Господи!
Свет в лампах стал разгораться, ярко освещая спальню. Давид с большим трудом встал с кровати и позвал помощника. Перед царем навытяжку предстал молодой красивый советник.
– Что изволите, повелитель?
– Позови писаря! Срочно! Я буду писать завещание.
За столом со свитком и пером в руках сидел молодой человек, записывая каждое слово правителя.
– Завещаю назначить после моей смерти, – царь на мгновение остановился и взглянул на потолок, боясь допустить ошибку. Писарь терпеливо ждал Давида. – Завещаю назначить правителем Израиля после моей смерти моего сына, – царь опять задумался, все еще боясь ошибиться, – моего сына Соломона.
Когда советник и писарь, исполнив просьбы царя, покинули опочивальню, Давид лег на кровать. Сил подняться больше не было, он мысленно обратился к Богу: «Спасибо, Отче мой! Теперь я готов прийти к Тебе и предстать пред Тобой, отдавая свою душу на суд Твой праведный». Дышать стало тяжело, резкая боль сковала грудь. Царь смотрел в потолок, подбирая последние слова для Бога: «Благодарю Тебя, Господь, за все, что Ты дал мне. Спасибо за то, что оберегаешь мой народ». В глазах у царя потемнело, дышать стало невозможно, но, несмотря на невыносимую боль, лицо Давида озарила улыбка успокоения.
Утром слуги обнаружили царя умершим. На челе Давида застыло умиротворенное и величественное выражение, точно он ушел в мир иной с чувством исполненного долга и благодатью в душе.
***
Компьютерная программа, которую запустил Овадья, обработала снимок, очистила лицо от накладных бровей, усов и бороды и выдала итоговую фотографию странного ортодокса. Менахем взглянул на экран и ошеломленно отпрянул. С монитора прямо на него смотрел не кто иной, как Равиль Даган, проходящий по картотеке «Моссада» под именем Бен Сахим, убийца его родителей из загадочной организации «Саяним». От злости Овадья заскрежетал зубами. «Но как он попал в синагогу?» – подумал Менахем и опять стал просматривать записи с сервера видеонаблюдения, скачивая показания камеры номер Z-32. Кадры в ускоренном темпе помчались назад, вот от дверей молельного дома зашагал странный старик, прошло еще несколько минут, и Менахем заметил ортодокса. Взглянув на таймер, он запомнил время, когда мнимый хасид вошел в синагогу. Это произошло за пять минут до прибытия главного подозреваемого.
В один миг проницательный ум Овадьи распутал клубок таинственных загадок. Получалось, что убийца вошел немного раньше старика, который, по всей видимости, застал раввина уже мертвым. Возможно, даже стал случайным свидетелем убийства. Бен Сахим проник в синагогу, убил Иехиэля Кацмана, затем появился старик. Убийца, по всей видимости, спрятался где-то внутри помещения и ждал появления верующих, полицейских и врачей, а затем под шумок аккуратно покинул место преступления в образе хасида, который никак не бросался в глаза. Но где тогда был старик? Новая загадка возникла перед Менахемом, от перенапряжения у него заболели виски. Он постарался вспомнить, с чего начались все беды. Сначала убийство родителей. Отца убрали как конкурента. Это еще как-то можно понять. Мать погибла случайно. Затем дед. Зачем надо было убивать деда, да еще таким жестоким способом? Он никому не мешал жить, читал свою Тору и трактовал людям ее тайные знаки. Старик с кольцом Соломона – может быть, он был причастен к убийству? Нет, у него слишком благородное лицо, такой, скорее всего, не мог быть преступником. Убийца раввина – сотрудник «Моссада», весьма непонятный и подозрительный тип. Но зачем ему надо было убивать раввина? Он не был конкурентом ни для кого. Какая мотивация убивать всеми уважаемого знатока Торы? Скорее всего, он выполнял чей-то приказ. Менахем вспомнил, что этот убийца работает на некоего Моше Айтона. Ключ к разгадке именно в этом человек. Но старик? Какое отношение он имел к моему деду? Как этот человек был связан с мечетью Аль-Акса и убийством двенадцати рабочих в микроавтобусе? Что связывало весь этот клубок разных убийств?
Овадья забарабанил пальцами по клавиатуре. Он нашел нужную камеру на контрольно-пропускном пункте, расположенном на выезде из Иерусалима, по таймеру выделил записи, сделанные в мечети. Молодой человек долго просматривал кадры, пока не заметил остановившийся у шлагбаума знакомый по криминальным новостям зеленый микроавтобус. Из него вышел водитель. Камера зафиксировала его лицо, оно было до боли знакомо. Теперь все сошлось. Старик с кольцом Соломона на пальце, двенадцать рабочих, хасид и убийства. Водителем микроавтобуса, который вез домой работавших в мечети строителей, был тот самый агент «Моссада» по имени Бен Сахим, он же Равиль Даган.
***
С самого утра молодой араб сновал у контрольно-пропускного поста, связывающего старый Иерусалим с восточной его частью. Он подолгу спорил с хозяевами лавчонок, яростно торгуясь за каждый шекель, стараясь как можно больше снизить цену товара. Со стороны казалось, что люди ругались, махали руками, устраивали громкий скандал, но на восточных базарах это был настоящий спектакль, где каждый хорошо знал свою роль. Продавец заранее завышал цену в два раза, старался показать, что его товар самый лучший, и даже при непомерной цене на уступки идти не хотел ни при каких обстоятельствах. А покупатель изначально просил в три раза дешевле и тоже публично демонстрировал, что знает толк в товаре. Такой спор мог продолжаться довольно долго. Порой стороны так увлекались своей игрой, что совсем забывали о времени. Продавец под яростным напором шекель за шекелем снижал цену, а покупатель соглашался заплатить чуточку больше, чем предлагал первоначально. Нередко покупатель пытался демонстративно покинуть магазин, а продавец в самый последний момент останавливал его в дверях, и спектакль начинался заново. Но после долгих выступлений, красочных разговоров, показных обвинений в алчности, низком качестве товара и плохой погоде стороны, устав от игры, приходили к обоюдно устраивающей цене. Тепло пожимая друг другу руки, расставались как старые добрые друзья в прекрасном настроении, словно и не было громких, не самых лучших слов с пеной у рта, множества обвинений и ругательств.
Араб, купив полмешка орехов, направился в соседнюю лавку. Только он вошел в небольшой магазинчик, как заметил в толпе арабов, направлявшихся в еврейскую часть города, силуэт мужчины в черном одеянии. Молодой покупатель, аккуратно поставив товар у входа, бросился вслед за человеком в черной одежде. Высокий крепкий мужчина, молча пройдя через пропускной пост, постарался раствориться в узких переулках старого города. Араб, соблюдая безопасную дистанцию, следовал за ним. Людей на улице было очень много, что осложняло преследование. Однако мужчина без труда передвигался в толпе, умело лавируя между пешеходами и с легкостью перепрыгивая ступеньки, ведущие к Стене Плача. Пройдя еще два квартала, он свернул в переулок, остановился у светлого здания и незаметно проскользнул в дверь. Араб в несколько прыжков оказался рядом и, как только человек в черном одеянии вошел в дом, стремительно набросился на него с криком: «Руки вверх! Вы арестованы!» Овадья уже было вытащил пистолет, но в этот момент почувствовал сильный удар по спине.
