И. В. Петрусёв
Воспоминания о семье. Книга 1
Наши пришли
В начале марта 1943 года наши войска прорвали фронт обороны противника, устремившись в направлении городов Севск, Середина-Буда, Новгород-Северск и освободили эти города. Гарнизон Середина – Буды, который состоял из немецких войск, усиленный венгерскими частями, танками и артиллерией, был наголову разгромлен в коротком уличном сражении. Немецкие оккупанты, очевидно, ждали подхода наших частей со стороны Севска, однако части 2‐й танковой армии и конно-стрелковой группы 2 гвардейского Кавкорпуса, усиленного лыжниками 2‐х бригад, смелым и дерзким маневром вошли с тыла и, огибая город с северо-запада, атаковали его.
Мадьярский артиллерийский дивизион, развернутый фронтом на восток, вынужден был одной батареей оставить огневые позиции и выдвинуться для стрельбы прямой наводкой. Но уже первая упряжка с орудием при выезде на дорогу Середина-Буды – Чернецкое, попало под гусеницы нашего танка Т‐34. Прислуга остальных орудий в панике разбежалась по огородам и сараям горожан.
Спешившийся десант и лыжники, разгромив батарею противника, устремились на луг, где были развернуты остальные батареи и зенитная батарея немцев, сходу перебили всех: и мадьяр, и немцев, которые не успели даже разбежаться. Все поле было усеяно трупами оккупантов.
В это время разгорелись уличные бои в самом городе, где до смерти перепуганные захватчики, не ожидая такого внезапного удара, стали поспешно отходить по железной дороге на Хутор-Михайловский и село Каменку. Наши танки начали преследование, но на переезде железной дороги по дороге на Каменку у передового танка слетела гусеница, другие танки при объезде застряли в снежных заносах насыпи и преследование приостановилось.
Еще шли бои в городе, как местные жители с криками «Наши пришли» высыпали на улицы. Они радостно приветствовали своих освободителей, приглашая в свои дома, делились последним куском хлеба, старались приютить, обогреть, накормить солдат, ухаживали за лошадьми, добывая им корм и размещая в сараях.
На нашей улице «Заря» были размещены подразделения конников. В доме, где мы временно обосновались, остановились человек 12–14 кавалеристов во главе с молодым командиром (к сожалению, фамилию я не припомню). Они достали трофейный патефон, и дом наполнился музыкой и песнями конно-армейцев. Глядя на бойцов, нельзя было и подумать, что их ожидают новые бои и сражения, что кто‐то из них может погибнуть или быть раненым. Они защищали Родину и вели бои, не думая об этом, были в таком оптимистическом настроении – скорее разбить врага, выгнать его с пределов страны. Они рвались в бой не ради славы, а ради жизни на нашей земле.
Отдых солдат в теплых квартирах был весьма коротким. Перед рассветом начался сбор, построение в колонны.
Было до слез жаль расставаться с воинами-конниками, с которыми мы успели подружиться за это короткое время. Все взрослые и дети вышли на улицу, чтобы проводить в боевой путь наших солдат.
По обе стороны улицы собрались люди, женщины утирали слезы, отдавая нашим воинам теплые вещи – варежки, шарфы, какие‐нибудь продукты. Старушки крестились, моля Бога спасти и защитить жизнь нашим воинам – вернуться домой.
Моя младшая сестра Надя всю ночь вышивала платок, чтобы подарить его командиру солдат, которые ночевали в доме, где мы стояли на квартире. На прощание командир подарил Наде патефон и пластинки, а мне он подарил раненую лошадку, которая стояла в сарае. Пуля прошла в грудь лошади и вышла в левую лопатку, и она прыгала на трех ногах. Он сказал:
– Вот тебе лошадь, подлечи ее, скоро пахать и сеять огород будешь.
От радости я не знал, что мне делать и как отблагодарить командира, стоял смущенным, не зная, что сказать на прощание.
На выходе улицы к большаку на Чернацкое подъехали несколько конников в папахах, солдаты, с ними Знамя части и горнист с трубой, который протрубил «Сбор».
По команде «Рысью, вперед, марш» колонна вздрогнула, зашевелилась, раздался характерный цокот копыт лошадей, а в голове колонны заиграли, откуда ни возьмись, две гармошки. Конники подхватили песню, которая только что входила, приобретая жизнь, и ее пели с каким‐то особым настроем наши солдаты. Слова ее мне запомнились на всю жизнь, слова песни, могут быть не точными, так как написал их по памяти, подлинный текст мне найти не удалось:
Ты ждешь Лизавета
От друга привета,
Ты не спишь до рассвета,
Все грустишь обо мне
Одержим Победу,
К тебе я приеду,
На горячем боевом коне.
Приеду весною, ворота открою
Ты – со мной, я – с тобой,
Неразлучны на век.
Эх, как бы дожить бы,
До свадьбы, женитьбы
И обнять любимую свою…
Особенно, запомнились мне слова: «Эх, как бы дожить бы, до свадьбы, женитьбы и обнять любимую свою». В числе конников были те, кому исполнилось 17–18 лет – это молодые ребята, они мечтали после Победы вернуться домой, к своим любимым девушкам. Однако вернулись не все, многие погибли, так и не познав любви, чистой преданной любви и дружбы девушки с парнем. Война.
Стояла тихая морозная погода мартовского утра и песня, отдаваясь эхом, неслась над колонной, все дальше и дальше, удаляясь от нас и сейчас, уже будучи в преклонном возрасте, я беру баян и начинаю с мелодии этой песни.
За конниками из города потянулись санные упряжки, груженые тяжелым оружием, минометами и пулеметами, боезапасом. По обочине дороги двинулись лыжники.
Наши войска успешно форсировали по льду реку Десну и подошли к Новгород-Северску, что от Середина-Буды в 60–70 км. И здесь встретились с превосходящими силами противника, усиленных танками, артиллерией и авиацией. Завязались кровопролитные бои конницы с технически оснащенным противником, и наши вынуждены были отходить назад. Примерно через неделю упорных боев к нам заехал один из бойцов, из числа тех, что отдыхали ночью в нашем доме. Он сообщил, что их командир пал смертью храбрых при форсировании реки Десны, где и похоронен на крутом берегу этой реки.
После окончания войны, мне не раз приходилось приезжать по дороге от г. Новогород-Северска через р. Десна на Пироговку и далее в г. Шостка.
Действительно, на крутом берегу меловых гор, в пойме реки Десна, – на самом красивом месте, установлен памятник над братской могилой воинов Советской Армии, погибших в боях. Всякий раз я с замиранием сердца останавливаюсь у памятника, чтобы почтить память тех, кто отдал Родине самое дорогое – жизнь в боях с ненавистными ее врагами – фашистскими захватчиками.
Через Середина-Буду потянулись наши отходящие войска, часть из которых начала возводить оборонительные рубежи на ее окраинах. Солдатам помогало все население города. В глубоко промерзшем грунте рылись окопы с площадками для пулеметов и ячейками для стрелков. В каменных домах и домах деревянных с каменным фундаментом проделывались амбразуры, где устанавливались пулеметы, в огородах на окраине города развертывалась артиллерия. Город готовился к встрече врага, одновременно отводились по дороге на Севск тыловые подразделения и части нашей армии.
В середине марта 1943 года снова разгорелись бои за Середина-Буду. Под натиском многократно превосходящих сил противника наши войска начали отвод своих сил на Севск.
Все мужское население, в том числе подростки, с котомками за плечами, устремились вместе с армией, которая была вынуждена покинуть Середина-Буду.
Я и мой школьный друг, Дмитрий Михайлович Дубинин, прихватив кое‐какой провиант, ушли вместе с обозом, санными упряжками красноармейцев.
Между тем, бои за Середина-Буду приобретали все более ожесточенный характер. Противник, введя свежие танковые части, ведя непрерывный артиллерийский обстрел и бомбежки с воздуха, с ходу пытался захватить город. Наша артиллерия и танки, а также пехота, отбивали атаку за атакой, ведя огонь со всех видов оружия. Жаркий бой произошел на восточной окраине города и села Зерново, где передовым частям противника удалось захватить часть села и перерезать дорогу на Севск. Минутами раньше наш обоз проскочил через этот опасный участок, как раздались орудийные и пулеметные выстрелы и разгорелся бой с немецкими танками. Наши пехотинцы и конники встретили врага гранатами, и, до подхода наших танков Т‐34, отбивались до последнего солдата, удерживая единственную дорогу от наседавшего врага.
Мы продолжали шагать вслед за санями обоза. Дорога, к полудню пригреваемая весенним солнцем, подтаивала, а на отдельных участках чернозема превращалась в грязь, и лошади, что называется в мыле – еле тянули тяжелогруженные сани. На больших проталинах мы, взявшись за постромки, помогали лошадям вытянуть застрявшие в грязи сани и медленно, но настойчиво, двигались вперед вместе с отходящими войсками.
Уже начало смеркаться, быстро темнело в степи, когда наша колонна втянулась в одно из сел километров 10–15 левее Севска. Окончательно выбившиеся из сил лошади останавливались и, несмотря на любые понукания, отказывались дальше тянуть сани. Командиры решили сделать короткую остановку, чтобы покормить, напоить лошадей, и затем двигаться дальше.
Я со своим другом добыли немного сена, помогли распрячь лошадей и укрыть их попонами, занесли немного соломы в дом, чтобы по возможности и самим прилечь на часок-другой. Нам предстояло еще напоить лошадей, и мы вышли на улицу, чтобы это сделать.
Стояла тихая морозная ночь. Где‐то на окраине села слышны были крики солдат – погоняльщиков упряжек:
– Ну, еще, еще немного, вперед, мать ее…так!
Наполнив ведра холодной студеной водой из колодца с журавлем, мы вышли во двор, стали поить лошадей.
Лошади, фыркая, жадно опустошили брезентовые ведра и мы вышли, чтобы еще принести воды.
В это время справа от нас, на окраине села, раскатисто прогремели пушечные выстрелы, ударили пулеметы и пули огненными трассами полетели вдоль балки, по обе стороны которой раскинулось наше село. Завязался ночной бой, загорелись дома сельчан. Стало видно как бойцы спешно впрягают лошадей в сани, готовясь к отъезду. Еще минута-две и наши две упряжки галопом выезжают на дорогу, несутся по улице. Я и мой друг – за ними. Дмитрий на ходу прыгнул в сани, а я, споткнувшись, поскользнулся и, поднявшись с земли, увидел, как удаляются две упряжки и понял, что я их уже не смогу догнать, так как саднила боль в левой голени, которую повредил при падении.
Стало горько и обидно на душе. Я остановился в раздумье на обочине дороги, как увидел несколько санных упряжек, с привязанными к саням несколькими лошадьми. На санях, погоняя лошадей, сидели мужчины в гражданской форме. Один из них, увидев меня, грозно прокричал:
– Ну, чего рот разинул, скорей садись в последние сани, а там разберемся, кто ты таков!
Собравшись, я со всех сил прыгнул в сани, чуть не попав под лошадь, бегущую сзади на привязи. В санях сидели трое мужиков, на шапках которых я различил полоски материи красного цвета. Партизаны, подумал я, и стал устраиваться как лучше на санях. Холод проникал через мою одежонку и промокшую насквозь обувь старых изношенных сапог. Я старался как можно больше зарыться в солому, но ее сзади саней было очень мало. Вскоре я совсем продрог и решил слезть с саней, пробежаться за ними, чтобы немного согреться. Один из партизан приказал мне сесть на привязанную лошадь и следовать за ними. Окоченевшими от холода пальцами я отвязал лошадь и сел ей на спину (седла на лошади не было). Проехав километра два, я почувствовал, что еще больше замерзаю на лошади, поспешил слезть с нее и идти за санями пешком.
Выезжая из села мы свернули налево, в сторону леса, и я понял, что теперь я могу оказаться в партизанах и что пробраться теперь на освобожденную от захватчиков территорию пока что невозможно.
Ближе к полудню мы прибыли в село Герасимовка, которое было частично сожжено, разрушено, но часть домов еще оставались целыми. На окраине села нас встретили партизаны, среди них один в мадьярской форме. Как потом стало известно, некоторые солдаты и офицеры из Закарпатской Украины и Венгрии, их называли русинами, не хотели воевать против славян и перешли на сторону Красной Армии и вели бои с немецко-фашистскими захватчиками вместе со своими братьями-славянами.
Здесь в селе я встретился со своими земляками: Анатолием (1928 г. рождения) и дядей Трофимом – белобилетчиком, с одним глазом. Отогревшись в натопленной хате, и подкрепившись из домашнего «сидора» хлебом (больше в сумах ничего не было), мы стали решать, что же нам делать дальше. Мы стали помогать партизанам восстанавливать снежно-ледяные сооружения – окопы с установками на треногах крупнокалиберных пулеметов для стрельбы по воздушным целям. Снеговые сооружения изрядно прогревались весенним солнцем и требовали ремонта.
Вскоре из Середина-Буды появились и другие беглецы, мужчины и подростки, которых собралось человек 20–25. Вечером нас всех собрали в одной из хат, и один из партизанских командиров приказал нам с утра следующего дня собраться и одной группой следовать в распоряжение Середина-Будского партизанского отряда имени 24‐й годовщины РККА, где командиром был Федоров, а начальником штаба – наш земляк Маковоз.
Утром мы готовы были идти по проторенным партизанским дорогам и тропам. Построившись в колонну по два, мы двинулись вперед по маршруту, который был известен только нашему старшему команды и его заместителю. К вечеру мы находились в распоряжении отряда.
Отряд размещался среди густого спелого соснового леса. Высокие сосны с пышными зелеными кронами на вершинах закрывали отряд сверху, маскируя расположение от воздушного противника. В лесу, в добротных землянках, располагался личный состав отряда. Штаб отряда находился в рубленом доме из бревен и замаскирован еловыми ветками, засыпанных снегом. В небольшой лощине в один ряд разместились землянки, где жили некоторые семьи партизан и местные жители из разных сел, которые нашли укрытия от преследования карателей.