И. В. Петрусёв
Воспоминания о семье. Книга 1
Вскоре нас ввели в штабное помещение и усадили вдоль стены на скамейки. Все мы были в приподнятом настроении – наконец мы пришли к какой‐то определенности, нас примут в отряд, и мы начнем боевую жизнь вместе с народными мстителями. А вот и наш земляк – начальник штаба Маковоз, тихо вошел в штаб, стал разглядывать каждого из нас, узнавая односельчан – здороваясь за руку. Подойдя ко мне и моему товарищ Толику, спросил:
– А вам по-моему еще рановато, надо бы повзрослеть, вы наверное ушли без спроса своих матерей.
Я сказал ему в ответ, что мы уже достаточно взрослые и можем драться с немцами на равных.
– Посмотрим, посмотрим, как вы удержите штаны уже в первом бою, – сказал Маковоз и вызвал через часового, дежурившего у дверей, повара Шуру, свою родную дочь. Вошла Шура, он спросил ее, что у нее осталось, чтобы накормить эту ораву. Шура ответила, что есть немного галушек, можно будет их отдать, так как несколько человек не вернулись с задания, и к их приходу она приготовит свежие.
– Да, продукты, вот проблема, – сказал Маковоз и сел за широкий стол.
Затем продолжил:
– К нам в последние два дня прибывают люди, вы очевидно, не последние. На этот счет мы совещались с командованием. К сожалению, из-за продовольствия, запасы которого на пределе, мы не можем вас принять в отряд. А поэтому мы решили собрать вас всех вместе, и направить через линию фронта в тыл, а там уже решат, что делать с вами.
Такого поворота мы не ожидали, приуныли, ждали, что скажет дальше Маковоз. Наступила тишина, изредка нарушаемая покашливанием нашего беглого брата. Маковоз продолжал, что линия фронта проходит отсюда в два – три дневных переходах пешком и пока она еще полностью не стабилизировалась, будет не трудно ее перейти через промежутки, не занятые немцами. Т. е. в настоящее время сплошной линии фронта нет и нужно как можно раньше проскочить ее, чем быстрее, тем лучше.
– Думаю, что вы переночуете здесь, в отряде в землянках, где живут семьи партизан, отоспитесь, обсушитесь, а с утра в путь дорогу.
Нас собралось человек тридцать, в основном из города Середина-Буды, и трое Винторовских – я, Толик и дядя Трофим. Вскоре после ужина, Шуриного угощения галушками (котелок на двоих), нас развели по землянкам. В землянках на нарах из круглого леса-подтоварника, покрытого сухой травой, ютились и взрослые и дети. Посреди землянки стояла большая печь – буржуйка из металлической бочки, которая служила очагом для обогрева и приготовления пищи. В примитивной двери землянки имелся небольшой квадратный лист стекла, который служил вместо окна, через которое еле проникал свет. Было сыро, стоял тяжелый воздух, тем не менее, землянка надежно укрывала людей от холода, непогоды, служила укрытием на случай бомбежки. Меня и Толика разместили в одной из землянок и выделили два крайних места на нарах. Утром нас построили в колонну по двое и мы двинулись в далекий и опасный путь, оборванные, в плохой, перевязанной веревками обуви, голодные.
В наших «сидорах» оставались жалкие крохи сухарей или хлеба. У некоторых вообще и этого не было, и они имели особенно жалкий вид.
В одном из лесных сел наша команда остановилась на ночлег. В селе находилась партизанская застава, и почти в каждом доме размещалось человек 5–6 партизан. В одной из крайних хат мы остановились втроем: я, Толик и дядя Трофим. В теплой натопленной избе, кроме хозяйки, находились 6 человек партизан, в том числе один из мадьярских перебежчиков – солдат русин. У избы был выставлен пулемет, днем стоял часовой, ночью выставлялся еще один часовой – 2 наблюдателя.
Дядя Трофим предложил хозяйке выполнить какую-нибудь работу в ее доме, и она дала нам задание выкопать картофель из ямы и перенести его в подвал, расположенный возле дома. Несмотря на усталость и мокрые ноги, мы дружно принялись за работу и уже через пару часов закончили все дела. Хозяйка в благодарность поставила на стол чугунок картошки «в мундирах» дышащей паром и мы принялись ее уплетать, хотя она была абсолютно не соленой (соли у хозяйки не было). Мы быстро разделались с вареной картошкой и улеглись спать на соломенную подстилку, так как с утра нам предстоял тяжелый путь в неведомое. Никто из нас не представлял, как мы будем без оружия переходить линию фронта, и на этот счет строили планы, вносили разные предложения, спорили. Окончательно сошлись на том, что при всех вариантах вначале надо устроить засаду, раздобыть трофейное оружие, а затем уже перебить немцев в их траншее и перейти линию фронта.
Группа в 25–30 человек по разным причинам растянулась на один – два километра, так как в нее входили разные по возрасту люди – и молодые, и старые. Наш маршрут пролегал по лесной зоне в основном вдоль реки Нерусса, которая служила как бы ориентиром слева, а справа опушка леса, растянувшаяся полосой вдоль этой реки (ширина полосы 4–10 км).
Ночь на втором переходе нас застала в пути, населенных пунктов мы не встретили, вынуждены заночевать в лесу. Выбрав место – густой лес, поросший сухой травой, в глубоком снегу мы вырыли небольшой снежный котлован, устлали ветками и травой дно – обнаженный грунт, а также боковые части «сооружения» и, прижавшись друг к другу спинами, улеглись спать. Однако, холод одолевал сон и приходилось не раз вылезать из этой норы, чтобы в движении прогреться. Ночью мороз достигал, видимо, 10–15 градусов ниже нуля, и слежавшийся снег от дневного прогревания весенним солнцем сверху покрывался коркой. Она удерживала, не проваливалась, вес человека, что давало возможность в зимнем лесу, и тем более в поле, быстрому передвижению лучше, чем по санной дороге и тропам.
– Ну вот и переночевали, – объявил дядя Трофим, – а сейчас надо подумать о завтраке.
Наши запасы, кроме отдельных крошек хлеба, кончились. Хотелось есть, а тут напоминание о завтраке еще больше будоражило сознание и невольно напоминало о завтраке, на который всегда что‐нибудь да подавала к столу мама. Дядя Трофим показал на большой ветвистый дуб, каких в этих местах не мало, и быстро направился к нему. Он разгреб снег возле дуба и достал оттуда несколько желудей с подгнившей оболочкой, снял ее и очищенную ледяную сердцевину попробовал на зуб.
– Да, – протянул он, – раз дикие кабаны могут полакомиться желудями, почему бы нам не испробовать этот деликатес коричневого цвета как шоколадка?
Мы принялись разгребать снег, быстро согрелись от работы и, добравшись до земли, собрали десятка 2–3 желудей и тут же их съели. Было горько и вязко во рту, но зато чувствовалось, что в наших желудках появилось что‐то, что вселяло надежду не умереть от голода. Дядя Трофим снял с молодых дубков несколько листков, свернул их трубочкой, откресал самодельным кресалом огонь и закурил, обдав нас приятным дымком.
– Вот, – говорит он, – И табачок, все в лесу имеется, главное не теряться.
На вторые сутки нашего похода через линию фронта вся наша колонна, состоящая из людей разного возраста – от 12 до 50 лет, растянулась на километры. Все шли группами по 3–4 человека. Многие, выбившись из сил, отставали, переходили в другие группы или просто возвращались обратно. Иногда, на санях или лыжах, встречались партизаны. Их не интересовало, кто идет, куда идут, они спешили куда‐то по своим делам и не останавливались, если кто‐нибудь из нас обращался к ним.
Никто не знал, где проходит линия фронта. Люди шли, толком не зная ничего, как они и где будут переходить эту линию. Мы придерживались реки Неруссы, где можно было найти кусты калины или рябины с ягодами на них, чтобы можно было мало-мальски подкрепиться, и продолжали свой путь в неизведанное. Наконец, лес становился все реже и мы стали различать в нем скопление машин, другой техники.
Мы вышли на опушку леса, и в одном-двух километрах увидели ту же картину. В оврагах, балках, перелесках – всюду техника. На огневых позициях развернуты артиллерийские батареи. Приблизившись по лесу к расположению техники, мы различили на бортах машин знаки фашистской армии. Впереди нас были немцы, их тылы, расположение артиллерии, солдаты в темно-зеленой форме. Значит, передний край проходит впереди, еще в нескольких километрах. Из нашей группы никого не обнаружили. Мы стали обдумывать план дальнейших наших действий и решили, что нам никак не пробиться в этом месте через линию фронта, так как ночь – светлая, освещаемая луной и отражением снежного покрова. Снежный покров с подмерзшей кромкой сверху очень скрипуч, далеко слышно ползущего или идущего человека. Взвесив все за и против, мы решили возвратиться обратно и еще раз попросить командование партизанского отряда принять нас в отряд.
В Брянских лесах действовал отряд партизан под командованием Купреева Петра Ивановича – мужа сестры моего отца Петрусева В. М. и мы решили разыскать этот отряд в надежде, что может там нам повезет.
Купреев П. И. работал до войны председателем исполкома Суземского района, а его жена, родная сестра моего отца, – Ганна Михайловна в настоящее время живет в Клинцах Брянской области. Ее муж Купреев П. И. ушел из жизни несколько лет назад.
В больших раздумьях мы возвращались назад, как бродяги, оборванные, голодные, не зная, что с нами будет сегодня, завтра, сейчас. Мы спешили, чтобы к вечеру, еще до темна, как можно дальше удалиться от линии фронта и устроить ночлег, чтобы с утра продолжить путь. Нам повезло. У берега реки Нерусса мы нашли впадину, окруженную с трех сторон густым кустарником, высокой травой, остатками старого фундамента здания. На середине впадины росли приземистые ели, нижние ветки которых свисали до самой земли. Здесь же мы обнаружили большой куст шиповника с красными ягодами, которые еще не тронули птицы. Чуть ниже, метрах в пятидесяти, несла свои воды река Нерусса. На ее ледяном покрове во многих местах виднелись проталины. Вода в реке кристальной чистоты, через ее слой виднелось дно реки, усеянное камушками и ракушками.
Мы решили развести костер под елями, для чего на концах нижних ветвей сделали подлом и приподняли их на рогатульках на 0,5–0,8 м от земли, обложив по бокам и сверху ветками. Получилось что‐то похожее на шалаш. Под елью убрали снег и разложили костер, просушили одежду и обувь. Огонь добыли с помощью крисала, которое не раз нас выручало, и дядя Трофим берег его как зеницу ока. Когда прогорел костер, образовав парящее кострище, мы наносили туда сухих веток, травы и улеглись на ночной отдых. Разогретый грунт согревал наши тела, и мне показалось, что я лежу на домашней печке, испытывая блаженство тепла.
Вставать с нагретого грунта явно не хотелось, но дядя Трофим уже настойчиво вел борьбу со мной и Толиком, чтобы мы вставали, так как солнце уже высоко стояло над горизонтом.
– Вот, пока вы спали, я нарвал ягод шиповника на завтрак, – сказал дядя, и стал высыпать со всех карманов на подстилку, его пустой «сидр», ярко красные ягоды.
Видимо, наши голодные желудки, сделали свое дело – мы быстро встали, умылись снежком и наперебой принялись расправляться с ягодами шиповника, этой птичьей едой. Я в шутку сказал, что дядя Трофим мог бы наловить рыбы и сделать праздничный стол, испек бы рыбу на костре. Дядя ответил:
– Снимай штаны, сделаем что‐то наподобие невода, в проруби, сколько хочешь карасей.
– Нет, дядя, – ответил я, – штаны совсем, прохудились, одни дыры, так что ничего не выйдет, рыба уйдет через двери.
– Тогда, сынок, закусывай шиповником и запивай водицей из реки Неруссы, а придет время, наловим и рыбки в другой речке.
После «завтрака» с новыми силами мы двинулись в путь. На дороге к нам навстречу приблизились две упряжки саней.
– Стой! Кто такие, куда идете? – скомандовал один из них, – Старший, ко мне!
– Да расстрелять их, Кузьма, что не видишь фашистскую агентуру! – сказал другой и, поправив автомат на груди, навел его на нас.
Мы стояли как вкопанные, грязные, оборванные, жалкие.
– Ишь, нарядились, бросай оружие!
Но вместо оружия мы протянули красные обмороженные руки, похожие на гусиные лапы. Дядя Трофим подошел вплотную и стал рассматривать своим единственным глазом (зрение не более 50 %), второй глаз затянут белой пленкой, через которую он ничего не видел.
Среди седоков в санях начался смех.
– Ну чего молчишь, кто таков, говори, кривой одноглазый черт.
– Мы ходили для того, чтобы перейти линию фронта, пробиться к своим.
В санях рассмеялись.
– А кто вас туда послал?
– Мы шли группой человек 25, а послали нас в штабе партизанского отряда.
– Какого отряда? – задавали вопрос за вопросом.
– Командир Середина-Будского отряда, где начальником Маковоз, – у же смело отвечал дядя Трофим.
– Ну, а почему не перешли через линию фронта?
– Мы отстали от основной группы, а вышли к фронту и увидели много немцев – тучами ходят, много техники, машин.
– И ты, кривой хрен, сумел рассмотреть одним своим глазом немцев, испугался, небось, мокрые штаны!
В санях снова поднялся смех.
– Нет, – дядя Трофим парировал, – у меня в запасе еще четыре глаза, вон стоят хлопцы молодые.
– Немецкие шпионы они! Что будем делать с ними?
– Хватит разговоров! Ну, и далеко фронт отсюда? – спросил главный.
– Километров 15–20, – ответили мы и наперебой стали рассказывать, что видели.
– Ну, а сами кто, откуда все‐таки?
– С Винторовки мы, – сказал я, – это 12 километров от Суземки.
– Что‐то я не слышал такого села.
– Деревня – 50 дворов.
– Так, говоришь, все сожгли. А кто сжег? – с просил меня один из партизан.
– Кто, кто? Как будто не знаешь? Мадьяры – вот кто! – с казал я.
– Ну, а зачем вы здесь в лесу? – с просили нас.