И. В. Петрусёв
Воспоминания о семье. Книга 1
Тяжелая жизнь досталась моему деду в период Великой отечественной войны. Его семья понесла тяжелые потери в борьбе с немецкими поработителями. Погибли в боях с захватчиками два сына – Максим и Павел. Под немецкой бомбежкой с пробитым сердцем пала его жена Юлия, от тяжелого ранения в легкие скончалась дочь Домна, в партизанском отряде погибла дочь Марина – славная разведчица была повешена немцами после ужасных пыток. Мои дети и внуки, будущее поколение, может гордиться своей родословной. От чистого сердца говорю вам – Никто из нашего рода никогда не был предателем, изменником своей Родины. Мы все боролись, погибали, умирали за свободу и независимость страны, отдавая все, что могли, за счастье своего потомства, на благо своего народа.
Оставшись с двумя дочерями – Соней 15 лет и Лизой 5 лет, дед каждое утро, а вечером перед сном, становился на колени перед образами, нещадно клял фашистских зверей, с упоением читал молитвы, проклиная фашистов и призывая всех Святых помочь Красной армии разгромить захватчиков, очистить от этой скверны нашу священную землю. Его заклинания и вера в Победу овладевали сердцами всех односельчан, особенно мальчишек и девчонок.
В 1950 году дед скончался в возрасте 72 лет, отказавшись от операции на почку, умер тихо в хате своего сына, Василия Михайловича (моего отца – фронтовика, прошедшего путь от Сталинграда до Берлина).
Моя бабушка по матери – Татьяна Яковлевна Петру-сева (девичья фамилия Журикова) родом из соседнего – 5 км, села Гаврилова Слобода. Она была физически крепкая, великая труженица, сильная духом, была замужем за Макаром Петрусевым, братом моего прадеда Ильи Федоровича. Макар, в основном, занимался торговыми делами. Он привозил из разных городов различные товары хозяйственного назначения, которые оптом сдавал местным торговым людям. Работая на извозе с лошадью, простудился и умер, оставив своей жене многочисленную дружину детей.
Мой отец и ваш прадед Василий Михайлович Петрусев (14.01.1904–14.11.1992)
Деда Макара я не видел, а поэтому не могу описать его как личность. Овдовев бабушка не растерялась и воспитала без какой‐либо помощи от ее родителей 12 детей, каждый из них получил начальное образование в приходской школе, кроме моей матери. Еще в молодости, до замужества, она упала с воза при перевозке урожая ржи и колосом повредила себе глаз, потеряв часть зрения, но это не повлияло на работоспособность и твердость характера у этой на вид обыкновенной крестьянки. Многие местные мужики не раз приходили свататься, взять к себе в жены, но каждый раз, когда это случалось, получали отказ. Ее целью было отдать все силы воспитанию детей и это ей удалось. Этой смелой, самоотверженной, трудолюбивой женщине мог позавидовать любой мужчина.
Мне вспоминается такой эпизод из жизни моей бабушки. В колхозе был в стаде коров шкодливый и опасный для жизни, особенно детей, бык-бугай. Никто не мог укротить его ярость, когда он гонялся и поднимал на рога многих из жителей села, нанося увечья. Бык гонялся за всеми, кто приближался к колхозному стаду коров, чуть не заколол до смерти одного колхозника, нанес ему увечья. Однажды, когда я находился в гостях у бабушки и сидел на печи (бабушка куда‐то ушла по хозяйству) – раздался грозный рев на улице. Я увидел, как бугай выдавил рогами раму в окне, зверски смотрел на меня, пытаясь поднять на рога ветхое строение – бабушкину хату. Упершись рогами за угол избы, он поднял несколько рядов бревен и крышу на некоторую высоту, стал расшатывать все строение. Я сильно испугался, дрожал от страха. В это время у дома появилась моя спасительница – моя бабуля. Бык, зацепившись рогами в расщелине бревен, никак не мог освободиться, чтобы бросится на бабушку. Не раздумывая бабуля сняла рядом висевшую косу и размахнувшись ударила по шее разъяренное чудовище, перерезала ему горло. Бык упал на колени и испустил дух. За этот самоотверженный поступок бабулю наградил колхоз, выдав телогрейку.
При выборе участника слета на общем собрании колхоза была избрана самая трудолюбивая женщина-колхозница, имеющая больше всех выработанных трудодней – наша 70 летняя бабушка, ее Величество – Татьяна Яковлевна Петрусева.
На слете бабушка выступила перед участниками и была удостоена первой денежной премии, подарками, одеждой и обувью. О ней писали газеты. Денежную премию бабушка израсходовала на различные покупки для своих внуков, в том числе и мне купила ботинки. Возвратившись домой, на станцию Зерново, бабушка вышла из поезда, но тут же была задержана нарядом милиции, которые отобрали все ее вещи. Бабушка долго ходила, обращаясь в местные органы власти, пока не добилась возвращение отобранных вещей, однако часть из того что было куплено ею оказалось похищено. Так я остался без ботинок, ходил в школу в калошах, подвязанных веревками, чтобы они не спадали с ног. Среди всех ее внуков я был ее любимец, за послушание и помощь. Перед праздником – Новым годом, бабушка покупала шоколадные конфеты, которые она разносила своим многочисленным внукам, количество которых трудно определить. Всем внукам она вручала по две конфеты каждому, тогда как своему любимцу, автору этих строк, – четыре конфеты. Помню и такой случай, когда более обеспеченные дети катались на коньках заводского производства, а у меня был всего один конек, который представлял деревянную колодочку, подбитую снизу обыкновенной проволочкой. Изготовленный лично мною конек плохо скользил по льду, проволока часто слетала, что приносило мне массу неприятностей, руки коченели на морозе при исправлении конька, а я чуть не плакал от зависти к другим детям, катавшихся на стандартных «снегурочках». Увидев меня, катальщика-мученика, бабушка зашла в лавку и вынесла новенькие, еще в смазке, сверкающие коньки «снегурочки», которые подарила мне. Бабушка не согласилась на операцию глаза в клинике Филатова в Одессе и последние 15 лет жизни полностью ослепла. Будучи совершенно слепой, она не отказалась от труда и с утра до вечера на ощупь обрабатывала перья домашней птице, приговаривая:
– Это на подушку внуку (внучке), такому‐то, а это правнучкам, всем по пуховой подушке на память.
Бабушка вела самостоятельный, независимый образ жизни. Она трижды строилась и жила одна до тех пор, пока полностью не ослепла. В период Отечественной войны ее два строения, две хаты, были сожжены. Когда в деревне появились фашисты, то они разграбили все дома и уничтожили всю живность. Фашисты заставили бабулю готовить мясо от индеек, которых они убили на ее дворе. Разгневанная бабушка схватила вилы и пыталась всадить в брюхо долговязого завоевателя – финна, но на секунду опоздала с ударом. Подскочивши, другой финн, свалил ее на землю, а другие стали избивать, топтать ногами нашу бабулю. После этого бабушка долго болела, но осталась в живых. Много что сделала бабушка для своих потомков, всего не перечесть. Она вынесла из горящего нашего дома, который был подожжен венграми (мадьярами) летом 1942 года, моего брата Михаила, которому тогда исполнилось три года. Его оставили одного в доме, когда мадьяры сжигали село, просто не нашли, когда уходили в леса. Бесстрашная бабушка под носом у мадьяр вынесла его и незамеченной скрылась от врагов. Бабушка прожила 96 лет. Она похоронена на деревенском кладбище, в месте захоронения моих 17 летних сестер Нади и Тани. В честь моей бабушки Татьяны Яковлевны, моей сестры Тани и моей родной тетушки Татьяны Макарьевны – сестры моей матери – это имя было установлено, по согласию с моей женой Валентиной, моей дочке Татьяне Ивановне Скрипник (девичья фамилия Петрусева).
А теперь я опишу про своих родителей: отца – Петрусева Василия Михайловича и мать – Петрусеву Александру Макарьевну, и про всю нашу семью. Пишу на основе достоверных фактов, которые в основном я лично видел, будучи членом этой простой, крестьянской семьи, отдавших всю жизнь работе на земле в течении более 70‐ти лет своей жизни.
Отец родился 14.01.1904 года, мать – 09.05.1907 года. Они поженились, когда отцу было 21, а матери еле исполнилось 17 лет. Дед Михаил, в приданое поставил сруб для дома, с отделанной прихожей и установленной печью, а также небольшой сарай для скота и 1,5–2 десятины земли. В придачу дед отдал старую лошадь-клячу, по кличке Сивка. Сивка была норовистой, доживающей свой век скотиной, передвигалась медленно, переходя на рысь только тогда, когда тянула небольшую повозку домой. У Сивки был лишь один глаз, другой глаз оказался выбитым каким-то погоняльщиком. Сивку нельзя было погонять кнутом или хворостиной, иначе она останавливалась, и сдвинуть ее с места было невозможно, никакими угрозами и ударами кнута. Кобыла могла тронуться, возобновить движение лишь при условии деликатного обращения с ней хозяина. Бабушка – Татьяна Яковлевна дала в приданое годовалую телку, пару овец, различные предметы домашнего обихода (постель, белье и т. п.). После свадьбы молодожены становились полными хозяевами, без какой‐либо опеки и помощи строили свою жизнь, то есть полностью самостоятельно решали все вопросы независимо от родителей. Отец достраивал дом и сарай, устанавливал изгородь на выделенном ему приусадебном участке – 0,3 га, изготавливал плуг, борону, различные приспособления для уборки урожая, трудился в поле, как говорят, от зари до зари.
Прадед и прабабушка Петрусевы – Василий Михайлович и Александра Макарьевна 1924 год в период бракосочетания (кусочек фото после пожара, устроенного фашистами-мадьярами)
Много работы было у матери в домашнем хозяйстве и поле. Уже к 30‐ому году в семье было четверо малолетних ребят; старшему, то есть мне, было около пяти лет. Я гордился тем, что я уже большой, когда отец брал меня с собой в поле и с каким‐то особым рвением выполнял его поручения – возил снопы скошенной ржи и сено, как тот мужичок с ноготок – отец косил, а я отвозил все это домой. Земля, которую выделил дед, находилась в 1,5 км от нашего дома, и было особенно радостно, когда с помощью соседей и родственников проводилась жатва хлебов, все помогали друг другу, работа спорилась и на поле, как большие грибы появлялись копны сжатых или скошенных ржи, овса или гречихи, а также сена.
В такую ответственную страду в поле выходило все взрослое население, а также дети. Наша семья требовала много продуктов, которых всегда не хватало, так как было шесть едоков, и питались, в основном, мы хлебом и кашей. Мясо, масло доставалось лишь на Пасху, Рождество и Михайлов День – престольный праздник в нашей деревне.
Родители выбивались из сил, чтобы прокормить нашу детскую ораву, но нашей семье не везло: то болела корова, то пропал поросенок, то ястреб унес курицу, то воры похитили двух поросят.
Окончив летние работы, отец уходил в лес на заработки, а мать безотрывно по ночам пряла пряжу и ткала полотно на самодельном ткацком станке. Полотно шло после отбеливания – в виде рубища на пошив нательного белья и легкой одежды. Вскоре в доме появилась швейная машинка «зингер» и мать быстро освоила портняжное дело, стала швеей.
Мои родители жили дружно, несмотря на недостаток в доме, особенно продуктов. Я никогда не слышал ругани, отношения между ними были самые доброжелательные. Скажу вам прямо, до последних дней жизни моего отца – 87 лет, я ни разу не услышал от него сквернословия, матерной брани.
Отец был скромным, уступчивым человеком, никогда не вступал ни в какие-либо споры с односельчанами.
Мать же была по характеру боевой, напористой женщиной, она могла постоять за себя и свою семью, видимо, это уравновешивало обстановку в семье и родительских взаимоотношениях.
Я уже говорил, что был старшим в семье, руководил всем детским миром, помогая матери в досмотре, выполнении различных работ.
Вспоминается случай, когда я получил взбучку от родителей за самоуправство и ослушание.
Перед праздником – Рождеством Христовым церковные служащие во главе с батюшкой-попом, обходили каждый двор, освящая всех и всея с наступающим праздником. За эту работу хозяева должны приносить подношения церкви деньгами и продуктами.
Мои родители в этот священный обход куда‐то срочно выехали, сделав мне наказ, что когда придет батюшка – поп, впустить его в хату и преподнести большой каравай белого хлеба и деньги – пятнадцать копеек. Все это было приготовлено матерью и уложено под образами (иконами) на святом месте в одном из углов нашей хаты.
Как только родители отъехали от дома, я распорядился принести хлеб – каравай, только что испеченный матерью, который разломал на четыре части, по числу едоков, и тут же детская орава его уплела вместе с крошками. Деньги, 15 копеек, я спрятал в тайник, где уже хранилось несколько монет. А вот и поп со своею свитой стучится в дверь.
– Святый Божий, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, дай этому дому достаток и блага, во имя Отца, Сына и Святого Духа. Аминь, – пробасил поп, размахивая кадилом.
Дети спрятались, кто, где мог, а я и не думал открывать двери и впускать в дом святого отца, так как все что было приготовлено в его честь начисто съедено детьми. Вскоре приехали родители и первым долгом меня спросила мать, выполнил ли я ее наказ, данный ею перед отъездом, и что делал поп в хате. Я ответил, что все сделано так, как надо, а поп молился за упокой.
– Какой покой, – с просил отец.
Я ответил:
– За нас всех.
В разговор вмешалась моя сестра Надя, рассказав все как было.
– Ах, как было вкусно, – с казала она.
Мать схватила отцовский ремень и бросилась на меня – негодника, но ее остановил отец.