Хатка Бобра
Как Веприк, сын Тетери, маманю спасал
Грек повесил себе на шею коробок, сделал шаг вперед, но опять обернулся к Веприку.
– Пойдешь в Киеве на греческий двор, – сказал он. – Найдешь там Креонта. Запомнил?
– Ну так как?! – спросил змей и топнул лапой.
В толпе народа произошло волнение и вперед выступила черноглазая молодая особа с плетеным коробочком на шее, обсыпанная снегом с ног до головы, зато с радужным павлиньим пером, криво торчащим у нее за ухом.
– Э-э-э-эт я! К-красивиссс здешний, – у Фукидида от страха зуб на зуб не попадал, к тому же у него никак не получалось говорить о самом себе в женском роде да еще и писклявым голосом.
– Чего?! – не понял змей. – Я что-то ничего понять не могу, что ты там бормочешь.
– С-с-с… с-с-сись… С-с-сисьняюсь осень, – признался грек.
– То не зоренька ясная? – уточнил змей.
– Я-я-я. Я с-с-самый и ес-с-сть!
– Что ж ты за красавица, если ни одного слова выговорить нормально не можешь? – немного удивленно произнес змей.
– Такая вот красависа! – обиделся Фукидид. – Я тебе на ночь сказки читать не нанимался… лась! Я красавица, на меня любоваться надо! – и он прикрыл платком подбородок, который без бороды у него с непривычки мерз.
– Да на что тут любоваться?! – возмутился Горыныч. – Нос, как огурец!
– На себя посмотри! – посоветовал Фукидид, основательно разозлившись. – А в девушке главное не нос какой-то там, а изящные манеры и умение поддержать разговор!
– Парле ву франсе? [2] – спросила левая голова.
– Уи, месье! [3] – отвечал грек, гордо подбоченившись. – Я говорю на пяти языках и играю на арфе!
– Ого! Берем! – хором воскликнул змей.
Он подпрыгнул в воздух и быстро подхватил в когти несчастного грека. Толкнувшись от поверхности другой ногой и ударив крыльями, дракон взмыл в небо, осыпая на прощание всех зрителей горячими искрами.
––
[2] Парле ву франсе? = (франц. иск.) Вы говорите по-французски?
[3] Уи, месье! = (франц. иск.) Да, месье!
––
– Стой! – что было силы закричал, очнувшись, Веприк. – Где моя мама? Ты украл Смеяну!
– Смеянушка, синеглазая красавица, она больше не ваша забота! – зашипел сверху змей.
Веприк, не помня себя, погрозил чудовищу тощим детским кулачком.
– Мы еще поговорим с тобой, змея поганая! – сказал он.
Горыныч развеселился, все три его головы завертелись от злорадного сиплого смеха, а Фукидид в лапе беспомощно заболтал ногами.
– Ага! – сказал змей. – Поговорим. Приходи, богатырь, и поговорим!
Сказав так, он набрал высоту и поволок Фукидида в свое логово.
Глава 15. Веприк собирается в дорогу
Веприк все ждал и ждал свою голубку: сможет ли выбраться из змеева подземелья? Найдет ли дорогу домой, в Березовку? Осилит ли дальний путь? Маленький охотник подолгу стоял на пригорке возле рощи, откуда смотрел вслед ненавистному Горынычу, потом бежал домой, проверял в гнезде – не вернулась ли уже без него? Ручной голубь, оставшийся один, растерянно кружил над головой, не знал, куда делась подруга.
Веприк ждал-ждал и все равно пропустил долгожданное появление: вышел на шестой день из избушки, а голубка, измученная, сидит, как ни в чем ни бывало посреди двора и снег возле себя клюет. Только что не было – и уже тут. Мальчик подхватил птицу на руки и нашел привязанную к лапкам ленточку из бересты, сплошь усеянную греческими значками. Когда он рассмотрел, чем кора привязана, у него закружилась голова: красные яркие ниточки, как на маманькином платке.
Веприк осторожно снял фукидидово письмо, наклонился и от избытка нахлынувших чувств поцеловал голубку в усталые крылышки. Под перьями, среди пуха, мальчик обнаружил на теле птицы множество песчинок. Он, едва дыша, принялся перебирать перышки и увидел, что в пух на животе и крыльях у голубки набилось мелкого, блестящего песка, белого, почти как снег. На спинке и на крыльях сверху он нашел песок другого цвета – желтый, почти что такой же, как у речки на берегу, но помельче. И на послании Фукидида к воску тоже прилипло несколько песчинок – крупных, угловатых, черных.
Веприк бегом бросился в дом, нашел в сундуке чистое полотенце, положил в него бересту, ниточки, потом, успокаивающе шепча, почистил голубке перышки, стараясь не перемешивать песок, поглядел вокруг себя, соображая, как бы его завернуть, чтобы не рассыпался. Он отрезал три тонких ломтика сала, погрел у печки, чтобы стали мягкими и обвалял каждый в своем песке. Они затвердеют на морозе и песчинки окажутся крепко приклеенными. Потом отдельно завернул ломтики в тряпочки и наконец сложил все свои сокровища в мамкин железный ларец. На душе у него было и тревожно и радостно. И страшно, что опять ничего не выйдет. Даже подташнивало немного от волнения. Он огляделся, соображая, что еще ему пригодится – надо было идти в Киев. Там – греческий двор, где живут чужеземные купцы. Он найдет грека, к которому велел ему сходить Фукидид, тот прочитает голубиное письмо. На глаза ему попалась спящая, разметавшаяся на резной лавке, Дуняшка – вот о ком надо было подумать.
Мальчик решил было попросить тетю Чернаву взять девочку к себе, но вспомнилась ему маленькая толстенькая фигурка на корточках, привязанная за ногу во дворе. Конечно, он и сам запирал Дуньку в избе, чтобы не надо было за ней следить, но такая жалость неожиданно подступила к горлу, что он чуть не расплакался. Девчонка маленькая, без отца, без матери, конечно, кому она нужна – нянчиться с ней.
У Добрилы в семье было много малышни, Веприк подумал, надо попросить их взять Дуняшку – одним больше, одним меньше, не такая уж для них забота. Веприк побежал к бортникам.
У тети Чернавы маленьких детей не было, а тут наоборот – весь двор был занят ребятней, многочисленным потомством медоходов: медоходики мал-мала-меньше. Большинство из них были мальчики, которые, не обнаруживая никаких признаков усталости, лупили друг друга и таскали за волосы. Один только лежал и плакал, упав с забора, а возле него стояла маленькая девочка, показывала ему язык и дразнилась: "Плякса! Плякса!"
"Ну и очень хорошо, – немного неуверенно подумал Веприк. – Дуняшке полезно будет здесь пожить. За себя постоять научится… если жива останется."
Из низкой просторной избы с шумом вывалились бортники, на ходу оживленно о чем-то споря. Первым шел Бобр, смотрел он назад. Споткнувшись об одного из малышей, он свалился наземь, повалив еще несколько детишек. Некоторые остались на ногах, и об них споткнулся шедший следом Бобрец, а оставшихся внучат сшиб Добрило, который накрыл семью своим грузным телом, словно туча набежала. Взрослые и дети плакали, смеялись, ругались, возились, пытались встать на ноги и мешали друг дружке.
– Ты что же под ноги не смотришь? Опять калечишь мне детишек! – заругался Бобрец на Бобра, подбирая с земли одного из малышей.
– А ты что же не своих подбираешь? – сердито спросил Бобр, отбирая ребенка.
– Как же не своих, это же мой Бояшенька, – заявил Бобрец, утягивая ребенка к себе.
– Какой это Бояшенька! Это ж моя Малушенька! – отвечал Бобр, плюнув на ладонь и пытаясь оттереть с детского лица толстый слой грязи.
– Отстаньте от меня, – завопил ребенок. – Я вообще не из ваших, я соседский!
– Вепря! Ты чего? – крикнул Добрило, барахтаясь на внучатах, которые из озорства нарочно теперь мешали деду подняться.
– Не, я так! Ничего! – торопливо ответил Веприк и пошел восвояси. Не смог он решиться оставить маленькую сестренку в этом разбойном приюте.
Тут как раз пришлось ему проходить мимо двора старосты Пелгусия. У Пелгусия была дочь, сама уже старушка. Жили они теперь с мужем вдвоем: дочери жили в другой деревне, а Пелгусия змей утащил. Они были Лешакам дальними родственниками.
– А что? – подумал Веприк обрадованно. – Скучно небось старикам одним-то! Будут на Дуняшку смотреть и радоваться, баловать ее, у печки сушить.
Бабушка Груня была как раз на улице.
– А! – сказала она. – Лешачонок! Плохо без мамки-то? Ох, как плохо… И без тятьки. Говорил ведь мой тятя, чтоб не безобразничали – не послушались. Даже Дунька ваша, озорница какая… Вот оно все, как получилось-то! Ох…
"Ну тебя с твоими охами!" – сердито подумал Веприк и побрел домой.
Он думал о том же – о чем, говоря по совести, подумал в самом начале – Дуняшку надо было брать с собой. Не хотел он ее оставлять, наоставлялся уже. Придумать только надо – как бы это сделать?
Вечером явился Добрило.
– Ты чего приходил-то? – спросил он.
Веприк рассказал про возвращение голубки и про свои находки.
– В Киев мне теперь надо скорей, – сказал он. – Пускай этот Креонт, фукидидов знакомый, мне письмо прочитает. Греки – народ знающий, может еще что-нибудь посоветуют.
– Надо же! Вернулась все-таки голубка! – удивлялся Добрило. – Вот такая птаха малая, а молодец какая! И ниточку к лапке привязали, видишь, значит побывала она у самого змея в норе… Ты хочешь – оставь Дуняшку твою у нас, ей там с ребятами весело будет.
– Нет! – сказал Веприк. – Я ее решил с собой взять.
– Так я и знал! – сердито отозвался бортник и стукнул себя по колену.
Мальчик удивленно на него уставился: что Добрило мог знать, если сам Веприк еще утром бегал по деревне и искал, с кем сестренку оставить?
– Ты маманю потерял. Ты батяню потерял. Был у тебя друг греческий, так ты и его дракону отдал, – перечислил Добрило. – Конечно, теперь ты боишься один на свете остаться, я бы и сам боялся… Придумать надо только, как мы сможем девчонку с собой увезти… А что ж ты думал – без меня пойдешь?! – и могучий бортник от души расхохотался.
У Веприка сразу на душе легко и весело стало – боялся он идти, а больше всего – за Дуняшку боялся, но с Добрилой, конечно, – это почти, как с отцом, не страшно. Он показал товарищу, свое изобретение – плетеные из толстых веток санки, посередине которых возвышался сплетенный из тех же ветвей шалашик.
– Я на шалаш шкурки теплые одену, да внутри меха положу, да Дуньку в шкуру закутаю – тепло ей будет! – объяснил он. – Так и будет сидеть в домике всю дорогу.
– А я санки тащить! – весело подхватил бортник. – Ты-то сам с таким грузом далеко не уехал бы!
Решили полпути идти в обход и ночевать в деревнях, а потом – срезать через лес. В лесу зимой безопаснее: волки по глубокому снегу лазать устают, уходят в степь или разбойничают возле человеческих поселений. Добрило налил в большую миску молока и поставил на улице – молоко замерзло, его можно было брать с собой, как пирог, и откалывать Дуняшке по кусочку. Собрали одежду, свеновы монеты, меха – все, что Веприк наохотничал с Малом, привязали на санки мясо, хлеба запас, репы, мед в горшочке, посадили в меховой шалашик сонную Дуньку и утром, чуть свет, надев лыжи, пустились в путь.
Глава 16. По лесам с дикими быками
Сначала шли очень хорошо: Добрило тащил санки, Веприк следил, чтобы они не свалились на кочке, а Дунька спала в шалашике. Веприк сунул ей под меха руку – там было горячо, как у печки. Вышли из деревни, забрались на пригорок к березовому лесу, но тут из оврага послышался несмелый голос:
– Мужики! Эй! Возьмите меня с собой! Я вам по дороге песни петь буду!
Путники оглянулись и обнаружили Чудю – тепло одетого и с котомкой за спиной. Поверх собственной меховой свитки он напялил еще матренину, слишком для него просторную.
– Вепря! Ты маленький был, я тебя на руках качал! – напомнил Чудород.
– Врет! – отрезал бортник.
– Все равно возьмите… и бросьте где-нибудь по дороге, подальше отсюда, чтобы Матрена не нашла!
– И не стыдно тебе, ты бабы боишься? – спросил с укоризной Добрило, словно не он осенью от этой же бабы в пруду прятался.
– Не стыдно! – с гордостью ответил Чудя. – У меня такая баба, что ее все боятся – и я тоже… возьмите меня с собой! Она драться лезет – и все из-за тебя, Добрилушка!
Бортник вопросительно посмотрел на Чудорода.
– Да! Говорит, раньше вы пчел в деревню водили, а теперь – на тебе! – дракона привели. И я, говорит, с вами заодно… А ты добро-то не помнишь, какое я тебе делал?
– Какое ты мне когда добро делал? – удивился бортник.
– А вот: помнишь, я тебя бить не стал, когда она велела?!
Щуплый маленький Чудя наступал грудью на здоровяка Добрилу, требуя ответа.
– Бери с собой!
– Ну что, Вепря, как ты решишь? – спросил бортник.
– Я вас три дня караулю, когда вы в столицу пойдете!
Тут в шалашике послышалась возня и наружу выглянуло щекастое Дунькино личико, сонно обводя всех карими отцовскими глазками.
– Это кто, Дунька?! – изумился Чудород.
– Нет, хрюнька! Мы что, по-твоему, должны были чужого ребенка украсть и в Киев унести? – рассердился Добрило.
– Вы совсем уже рехнулись, – ругался Чудя, пристраиваясь за санками. – Девчонку тащите! Нипочем не дойти нам до Киева, замерзнем по дороге или волки нас съедят.
– Хорошо-то как, Чудородушка, что ты с нами увязался, – мрачно сказал Добрило. – Так весело с тобой!
Они все трое оглянулись на Березовку и вздохнули: сзади оставались дома и теплые печки, а впереди – снег и холод.
– И-и-их! – крикнула Дуняшка и полезла из шалашика. Она проснулась и желала развлекаться, лучше всего – валяться в снегу.
– Вот он, самый веселый наш товарищ, – сказал с улыбкой бортник, запихивая девочку назад в тепло. – Вот, кто ничего не боится! Поехали, милая, деда тебя на саночках покатает.
Во все дни Коляды между деревнями ходил и ездил на телегах народ – в основном молодые парни в гости к девушкам или драться на кулаках. Так что по лесу шла нахоженная дорожка, прикрытая упавшим за ночь снегом. Путники бодро топали по ней, но уже разгорячились и чувствовали, что путь предстоит нелегкий.
– Ты песни петь обещал! – пыхтя, напомнил Чудороду Добрило.
– Потом! – пропыхтел тот в ответ. – Вечером. Или лучше завтра.
В ложбинке снегу было больше и дорожка совсем исчезла. Сугробы там лежали Веприку по пояс. Могучий бортник брел впереди, за ним, расчищая путь, ехали санки. Чудород, как по скатерти, трусил по расчищенной тропе позади санок и гудел:
– А когда дороги совсем не будет, ляжем в снег и замерзнем, бедные… Добря, ты не знаешь, волк откуда есть начинает – с головы или с ног? Не хочешь говорить… ну, я лучше Веприка спрошу, он охотник, знает, наверно. Вепря, ты не знаешь…
– Ты о чем-нибудь хорошем говорить можешь? – возмутился наконец Добрило, вытащив санки из ложбинки и остановившись на минуту.
– Ладно, Добренька, ладно… о хорошем? Сейчас поговорим…
Чудя погрузился в размышления, бормоча себе под нос, и некоторое время березовцы шли молча – к большой своей радости. Добрило нырнул в новую ложбинку и поплыл в снегу, расчищая проход. "А и правда – как же мы вот так пойдем всю дорогу? – подумал Веприк. – Ведь и упадем и замерзнем… и волки нас, пожалуй, съедят. С головы они начинают или с ног?… Тьфу ты!" Впереди бортник скинул верхнюю одежду и шагал в рубашке, а от него во все стороны валили клубы теплого пара. Но Чудя в конце концов снова разинул свой болтливый рот:
– Ох, чудо чудное! Сейчас пирог с печенкой нашел! Горячий! Вку-у-усный! Ам!
Добрило от неожиданного такого заявления встал, как вкопанный, и уставился на Чудорода. На Чудорода он смотрел недолго: упустил санки и они поехали вниз, сбили Чудю с ног и похоронили под собой.
– И-и-и-их! – крикнула довольная Дунька и снова полезла из мехового домика.
– Чудя, ты что? Какой пирог нашел? – с беспокойством спросил Добрило, снимая с товарища санки и возвращая Дуняшку в гнездышко. – Ты как себя чувствуешь? Головой не стукался?
– Я очень хорошо себя чувствую, – кротко ответил Чудя, лежа на спине в снегу. – А по голове ты меня только что санками стукнул… А про пирог я наврал – ты ж просил сказать что-нибудь хорошее.
– Ах ты бессовестный! Что ж ты, не мог по-настоящему что-нибудь хорошее сказать?! Обязательно врать надо?
– А что по-настоящему у нас есть хорошего?! – завопил Чудя. – Одни, заблудились в лесу дремучем! До костей промерзли!
– Кто заблудился – посреди дороги?! – заорал на него Добрило. – Где ты дремучий лес нашел? Кто промерз? Чудя! Пойди поближе, я тебе, болтуну дырявому, ноги оторву!
– Ты еще хуже Матрены, – надулся Чудя, вылезая из оврага. – Уже и сказать ничего нельзя…
– Я с ним с таким не пойду, – жаловался на ходу бортник Веприку. – Оставим его в соседней Березовке, а то он нам все уши проговорит… Ах ты, озорник! Ну-ка, слезай с санок.
– Ну и слезу! – пискнул Чудя. – Уж и посидеть нельзя…
Даждьбожий сверкающий щит, натертый по случаю зимы до белого блеска, поднимался уже в середину тусклого холодного неба. Вокруг стояли высокие белые стволы, растопырив заросшие инеем ветви. Они смыкались над головой и обманывали зрение, скользя справа и слева. Путники забрались в самую сердцевину березового леса, еще пара часов – и березки станут редеть, а за ними и соседняя Березовка покажется. Конечно, летом они за то же время прошли бы столько да еще столько да еще полстолько, но все-таки не на месте стоят. "Дойдем в Киев, куда мы денемся," – успокоившись, думал Веприк. И тут повалил снег.
Маленькие редкие снежинки за одну минуту превратились в пышные хлопья, стремительно летевшие вниз и быстро скрывшие под собой и дорогу, и деревья и даже самих путников друг от друга. Снег падал так густо, что протяни вперед руку – и пальцев не увидишь. За его пеленой исчезло солнце. Сразу потемнело. Путники, сердито крякнув, остановились, а Чудя оживленно заверещал:
– Что я вам говорил? Наконец-то заблудились!
Силач-бортник и юный охотник, оба люди лесные, не были слишком напуганы. Они могли найти верное направление, слушаясь многочисленных лесных примет, а особенно – собственного чутья, но беда была в том, что в таком снегу идти они будут очень медленно да к тому же есть опасность пройти в двух шагах мимо деревни, не заметив ее за снежной пеленой. Веприк отступил на шаг от приятелей, сразу скрывшись в сумерках, осмотрел ствол ближайшей березы, оценил цвет коры с разных сторон, ковырнул лыжей у ствола.
– Ну чего? – спросил Добрило, когда мальчик вернулся.
– По-моему, туда, – показал рукой Веприк.
– А по-моему, вот так, – возразил бортник, показывая чуть правее.
– Завели в лес и бросили! – ныл Чудя.
– Пока что не бросили! – бортник предостерегающе поднял палец. Чудород ненадолго угомонился.
– Дядя Чудород, – сказал Веприк, – нам придется останавливаться и проверять, куда идем, чтобы не ходить кругами, но идти пока можно. А часа через два снег утихнет и там уж мы быстренько сообразим, где деревня.
– Если живые еще будем, – хрюкнул Чудя.
– Да. И если снег утихнет, – тихонько подсказал Веприку Добрило.
– Молчи уж лучше, дядя Добрило, – так же тихонько попросил Веприк.
В снежной летучей каше они медленно двигались, куда вел Добрило. Иногда останавливались, нюхали воздух, осматривали пни и деревья. Казалось, так они всегда и будут брести сквозь белую мглу, с трудом переставляя уставшие ноги. Ясно было, что все равно придется остановиться: очень ж густо сыпал снег. На памяти мальчика никогда не случалось такого снегопада. Добрило впереди наткнулся на пень и остановился, обругав пень обидным словом. Он прислушался и, наморщив лоб, с тревогой огляделся, потом переглянулся с Веприком. Мальчик своими чуткими, как у лисы, ушами улавливал за глухой пеленой мягких хлопьев неясный шум, словно волны плескались. Он шагнул мимо Добрилы и прислушался, потом прошел еще немного вперед – и замер на месте.
В нескольких шагах от него стоял в снегу огромный зверь, самый опасный из зверей того древнего времени: тур, гигантский дикий бык. Туры пугали всех не только размером, но и буйным нравом: быки нападали часто безо всякой понятной причины. Ни кабан, ни медведь, ни волки не могли выстоять против такой горы могучих мышц и мяса, увенчанной острыми рогами. Только тигр мог померяться с туром силой – и скорее всего расстался бы со своей полосатой жизнью под огромными копытами. Туры были велики ростом, но тот, что стоял напротив Веприка был больше всех – его спина была, наверно, вровень со вторым этажом княжеского терема. Черный, как ночная тьма, он спокойно смотрел на мальчика сверху вниз. Распахнув руки, Веприк не смог бы дотянуться до концов его изогнутых рогов. Грудь животного медленно расширялась в такт дыханию, столбы пара выталкивались из широких ноздрей. Его дыханию вторили еще два десятка огромных зверей: несколько молодых быков и турицы, чьи золотистые бока видны были за массивной фигурой вожака.
Веприк удивился, как это он, несмотря на снегопад, может рассмотреть так много, а потом удивился еще больше, обнаружив, что впереди, там, где дикие быки, снег падал реже, чем позади него. Почти и не падал, кружились только редкие снежинки. Он оглянулся, но товарищей, разглядеть в белой пелене не смог. Вожак ткнулся мордой в снег и шумно выдохнул, от чего в снегу появилась яма, в которую спокойно мог бы улечься взрослый человек. Веприк услышал сопение позади, но это были просто Добрило с Чудей, соскучившиеся его ждать.
При виде гигантского быка, спокойно их рассматривающего, у Чуди мелкой дрожью затрясся подбородок, а губы принялись невнятно твердить:
– Тутутутуту…
Добрило, не сводя глаз с тура, стукнул Чудорода по спине между лопаток.
– Спасибо, – вежливо поблагодарил Чудород. – Турытурытурытуры…
– Хватит долдонить! – шепотом велел бортник.
– Не могу! Я весь трятрятрятрятрятря…
– Что это, дядя Добрило? – прошептал Веприк, показывая вперед. – Неужели птица?
На ветке заснеженной березы качалось белое пятнышко. Когда Веприк указал на него, оно встрепенулось, расправилось и, раскрыв крылья, вспорхнуло в вышину. Когда птица пролетала над путешественниками, мальчик узнал свою ручную голубку, оставленную дома в теплом гнезде.
– Лети домой! – крикнул он ей и, сунув в рот два пальца, пронзительно свистнул.
Голубка сделала еще один круг над их головами и скрылась в вышине.
– Никогда не видел, чтобы голуби, как собаки, за хозяином летали, – покачал головой бортник. – Чудеса.
– Это знак, – убежденно проговорил Веприк.
– Ну, если знак, то хороший. Был бы плохой, ворона б прилетела.
Тур впереди издал короткое мычание и стадо пришло в движение. Быки и коровы поворачивались, те, что лежали, медленно поднимались на ноги. Вожак вытянул широколобую морду к березовцам и снова отрывисто замычал, потом постоял, проверяя, поняли они его или нет. Он повернулся и сделал пару неспешных шагов, потом поглядел на Веприка через плечо и снова позвал.
– Они хотят, чтобы мы шли за ними, – прошептал маленький охотник.
– Зовут, так надо идти, – спокойно ответил Добрило и потянул свои санки за стадом.
Веприку тоже казалось, что гигантские быки настроены доброжелательно и хотят им помочь.
– Кукукукуку,.. – начал Чудя.
– Ку-ку! – радостно отозвалась Дунька из шалашика.
– Ку-куда мы идем? – выговорил Чудя.
– Березовка там, – махнув рукой в сторону, ответил Веприк. – А там,.. – он показал на стадо, медленно уходившее от них, – Там Киев.
– Ненене!.. – уперся Чудород. – Не пойду!
– Вот и умница, – сказал Добрило. – Не ходи. Хорошо-то как! Отдохну хоть от твоей болтовни.
– Ах так, да?! Накося выкуси, Добрилушко! И пойду, и пойду! И болтать тебе назло всю дорогу буду… А вот интересно, коровы мясо едят? То есть летом, конечно, они на травке пасутся, а когда травки нету?..
Чудя резво потрусил за товарищами, не замолкая ни на минуту, как и грозился.
До темноты они шли за турами по утоптанному их ногами пути. Животные двигались неторопливо, иногда кто-нибудь из них останавливался пожевать коры с ближнего дерева. Бывало, одно отставало и шагало рядом с людьми, шумно дыша и с любопытством их рассматривая. Туры увели путешественников в сторону от человеческого жилья и держали направление на юг. Огромные и сильные, как корабли, они плыли в сугробах, грудью раздвигая глубокий снег. Быки лоснились среди зимней белизны гладкими черными боками со светлым ремнем по спине, а коровы сияли рыжим и гнедым золотом.
Найдя уютный ельник, туры принялись устраиваться на ночь: жевали зеленую душистую хвою, сдирали кору с осин по соседству, величаво укладывались, выбрав место поспокойнее. В теплом лабиринте их больших тел люди тоже нашли для себя местечко и свалились в изнеможении, едва принеся по охапке веток на подстилку. Только Добрило нашел еще в себе силы немного понянчиться с Дуняшкой, которая днем хорошо выспалась и хотела поиграть.
