Хатка Бобра
Как Веприк, сын Тетери, маманю спасал
Глава 36. Сахара
Молодой и неутомимый козопас Али, наверно, всю ночь не спал, готовя поход в сердце великой пустыни. Когда березовцев снова вывели во двор, в небе еще сияли утренние звезды, а путешественников ожидали оседланные верблюды и вооруженные саблями стражники из числа местных пастухов. Арабские мужчины действительно все были настоящими воинами: они жили в суровом мире и им часто приходилось защищать свои стада и семьи от хищных зверей и воинственных соседей. Верблюды, составлявшие караван, конечно, ни в какое сравнение не шли с чудесными велесовыми животными, на которых березовцы прибыли в Сурож: они были меньше и желтая шерсть их была гораздо беднее, а в некоторых местах даже заметно вытерлась. Однако со временем путешественники убедились, что африканские верблюды тоже отличаются выносливостью, умом и преданностью своим хозяевам. У этих верблюдов было только по одному горбу, поэтому сидеть приходилось не между горбами, а сверху, на специально устроенной площадке.
Чудорода с Веприком поставили спина к спине и крепко привязали друг к другу, обмотав обоих веревкой. Маленький охотник был бледен, как полотно. С самого момента вчерашнего пленения он шептал молитвы родным богам, но ответа не было.
Потом молодой пастух, командовавший отрядом, с опаской поглядел на Добрилу и подозвал одного из товарищей, огромного краснолицего толстяка, видимо, деревенского силача. Толстяк ответил старшине что-то невежливое и подойти отказался. Али начал его стыдить и уговаривать – и все остальные тоже, и наконец толстого упрямца, красного и сердитого, за руки притащили к Добриле, словно застенчивую невесту к жениху. Их тоже связали спина к спине и оба силача встали посреди двора, насупившись и выпятив нижнюю губу. К ним подвели верблюда – и тут насупился верблюд, потому что он никак не ожидал тащить на себе такой двойной груз. Верблюд упрямо фыркнул и отошел в сторону. Привязанный к Добриле стражник сделал за ним шаг, а Добрило в ответ дернул стражника на себя – и они дружно свалились на землю арабом вниз.
Привязанные друг к дружке богатыри, потные, растрепанные, сердитые, – пихались в пыли пока своими стараниями не повалили на себя еще трех стражников и одного верблюда. Участники похода долго бы еще ползали друг по другу, споря и толкаясь, но умное животное неожиданно встало, подняв на спине обоих противников. Им поневоле пришлось устроиться там, подобрав ноги – медоход лицом вперед, а араб – назад. Чудю с Веприком посадили на другого верблюда, а Дуньку просто сунули в мешок и повесили сбоку.
Еще четыре верховых стражника охраняли караван. Их обветренные лица снизу были завешены концами головных платков для защиты от жары и песка. Во главе встал козопас Али, а замыкали отряд три привязанные друг за другом верблюда с грузом воды для джиннов.
Али махнул рукой и отряд пустился в путь. Миновав зеленый пятачок родного селения и деревенские поля, они очень скоро попали в могучие объятия Сахары.
Как ни велико было отчаяние Веприка, великая пустыня захватила его внимание. Сухой прозрачный воздух позволял видеть далеко вокруг себя, до самого края земли, засыпанного, как и поверхность под ногами, мелким желтым песком. Песчаные холмы – барханы – сменялись каменистыми долинами, потом – скалами, россыпями серой соли и снова – желтыми барханами. Песок струился, стекал с холмов струйками, волнами, пластами и неожиданно застывал, образуя причудливые картины. Спустя какое-то время картины снова оживали, переливались, текли дальше и снова застывали. С высокой спины верблюда эти песчаные узоры казались то морями, то скоплениями гор, то великолепными городами… Березовцы совсем бы залюбовались и заснули, если бы у них животы не урчали от голода.
– Э-э-э,.. – гудел толстый стражник, привязанный к Добриле. – Э-э-э… А-а-а… Э-э-э-э-э-э-э-э-э-э…
Его скучный одинаковый напев длился час за часом. Бортник наконец не выдержал и ущипнул соседа за мягкое место.
– …э-э… Ай-яй-яй! – вскричал стражник, поерзал и снова задудел: – …э-э-э-э-э-…
Им попалось одно из деревьев с облезлым волосатым стволом, какие березовцы уже видели на побережье. Оно одиноко торчало из песка, засыпанное до середины.
– Шаджара-а-а [10], – затянул толстяк. – Шаджа-а-а-ара-а-а-а…
Он еще долго повторял "шаджара " на разные лады, а потом опять принялся за "э-э-э".
– Э-э-э-э-э,.. – заныл Добрило, передразнивая надоедливого соседа. – Ме-е-е-е-е…
––
[10] шаджара – (арабск.) дерево, пальма
––
Чудород хихикнул.
– Ша-аджа-а-ара-а-а-а-а, – снова начал толстяк, завидев новое дерево.
– Ме-е-е-е… Лысый ве-е-еник,.. – поддержал его бортник. – Ве-е-е-е-еник!
– Э-э-э-э-э,.. – тянул стражник.
– Ме-е-е… У моего соседа пузо толстое-е-е-е!..
На закате, когда оранжевое солнце покрасило небо и песок в золотой цвет, караван остановился среди барханов. Арабы, стоя на коленях, приложили ухо к земле, переглянувшись, начали разрывать песок и обнаружили развалины старой стены и укрытый каменной крышкой колодец. Для отдыха натянули навесы из темной шерстяной материи. Пастухи, сняв с головы повязки, обрамляющие платок, спутали ими ноги верблюдам, чтобы те не ушли далеко.
Никто в мире кроме арабских пастухов не способен был найти нужное место в пустыне, которая занимала места больше, чем могучая Византийская империя. Так же, как для русского человека родной лес был отцом, для арабов пустыня была матерью – строгой, но любящей. Великую Сахару пересекали несколько тайных путей, прозванных "дорогами колесниц", которые шли мимо укрытых колодцев и одиноких пальмовых рощ. Только местные жители могли определять правильный путь по знакам: скалам, рисункам и буквам, выбитым на камнях, а иногда и костям неудачливых путешественников, застигнутых песчаной бурей. Слушая голос жаркого ветра, поющий из глубины пустыни, пастухи уводили березовцев все дальше от моря – в золотое безмолвное царство, так далеко, как и сами они до этого не ступали.
Три раза в день к русским пленникам с поклонами и извинениями приближался стражник и выворачивал каждому на голову ведро воды. Не слушая извинений, березовцы кричали и ругались, а громче всех – добрилин толстяк, которому доставалось ни за что. Дуняшка, наоборот, смеялась и прыгала: ей нравилось купаться. Благодаря таким предосторожностям березовцы, как и следовало ожидать, не могли дышать огнем, зато все время чихали. Видно было, что стражники своих пленников опасаются, но кормить их они все равно отказывались.
После старого колодца отдыхали в маленьком оазисе – пучке пальм и кустиков, образовавшемся в песках вокруг пары ладошек мокрого песка: под землей в этом месте пробивался родничок, слишком слабый, чтобы добраться до поверхности. Потом нашли еще один колодец и еще два оазиса. В одном из оазисов путешественники встретили двух черных людей – таких, о которых рассказывал Свен: блестящих, огромных, губастых и почти совсем раздетых – если не считать пестрых юбочек и платков, замотанных на головах. Арабы и черные люди покивали друг другу головами и разошлись.
Караван пересекал золотистые барханные поля, пробирался между коричневых скал, шел по краю песчаных впадин, проходил мимо руин задушенных пустыней древних городов, мимо логовищ полосатых змей и ящериц, мимо уродливых приземистых деревьев – под солнцем и под звездами двигался в неведомую даль. Березовцы с удивлением оглядывали друг друга: в платках на голове, с лицами, обветренными и загорелыми за время долгой дороги, они стали точь-в-точь походить на местных жителей.
Арабский пастух, дитя пустыни, тянул свою нескончаемую песню и русский бортник прилежно вторил ему:
– А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а…
– У меня затекла нога-а-а-а-а…А теперь затекла друга-а-а-а!..
– Э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э…
– Ох, я одно место отсидел себе-е-е-е-е-е!..
Для Веприка дорога слилась в тягучий безнадежный сон: равнодушно глядел он на слепящие глаза пески, качавшиеся под ногами верблюда. Иногда снилась мама: говорила что-то ласковое, утешала. Без еды мальчик слабел с каждым днем, но ни его ни товарищей голод больше не мучил, так они привыкли к нему. О надежде на благополучный исход путешествия к Змею Горынычу больше не вспоминали. Да и какая разница? Все равно ничего бы у них не получилось…
Во время отдыха пастух Али проверил, крепко ли держатся веревки на пленниках, и остановился напротив Дуняшки. Похудевшая, в обтрепавшейся рубашонке, с опухшими от слез глазками, девочка выглядела жалким подобием нарядной березовской толстушки. Пользуясь минутой, когда товарищи не смотрели, Али сунул девочке лепешку и ломоть дыни. Дунька ухватила подарок обеими руками и принялась, не жуя, запихивать в рот, а ее товарищи почесали голодные животы.
Вылив последние капли воды из кожаных мешков, составлявших груз одного из верблюдов, Али шлепнул его по короткошерстному боку и приказал:
– Ила-льбайт [11]! Байт! Байт!
Верблюд, выпятив нижнюю губу, внимательно посмотрел на человека – хорошо ли ты подумал? не пожалеешь ли потом – без такого хорошего верблюда останешься? – повернулся и широким шагом направился в ту сторону, откуда караван пришел. Из всех животных на свете голуби и верблюды лучше всех знают дорогу домой. Говорят, они даже умеют находить путь по звездам. Верблюд не заблудится и не погибнет без воды и корма в просторах бескрайней пустыни…
– А-а-а-… Э-э-э-э-э-э-э…
– Чтоб провалиться тебе-е-е… Ме-е-е-е-е-е-е… О! Опять дерево. Сейчас спою! Гхм!.. Ве-е-е-еник!.. Обле-е-е-е-е-езлый… Эх, хоть бы березку одну сюда! Или кустик смородиновый – с ягодками!.. Или гуся жареного…
––
[11] Ила-льбайт! – (арабск.) Домой! (байт – дом)
––
Глава 37. Черные пески
Когда вода в кожаных мешках кончилась, а все запасные верблюды были отправлены домой, Веприк уже не мог сказать, сколько дней они провели в пути: десять или пять, а может и две недели. Все смешалось в однообразном колыхании седла и шелесте песка. Уже больше суток им на пути не попалось ни одного дерева или кустика, местность сделалась совсем дикой, песок из сыпучего стал твердым, спекшимся от жара в неровные глыбы. Каравану приходилось перелезать через них и даже иногда идти в обход. Горячий ветер, круглый год дующий из глубины Сахары, непрестанно дышал в лицо, так что глаза сами закрывались.
Ослабевший от голода, одурманенный пустыней, Веприк качался на верблюде, а когда бросил вперед равнодушный взгляд, обнаружил, что отряд направляется прямым ходом к краю земли – невдалеке пустыня обрывалась в черную пустоту. Арабы, напряженно вытянувшись на седлах, все всматривались в необычную картину. Веприк равнодушно подумал, что их привезли сюда, чтобы сбросить с края земли и собрался дремать дальше, но стражники так оживленно затараторили на своем непонятном языке, что ему пришлось открыть глаза.
То, что он принял за пустоту оказалось огромного размера впадиной, поверхность которой переливалась черным блеском. От впадины несло жаром, словно верблюды и всадники стояли перед открытой печью. Размер ее был так велик, что противоположная сторона скрывалась за горизонтом. По мере приближения черная граница растягивалась в стороны и наконец караван оказался стоящим как бы на берегу высохшего, обугленного моря.
– Черный песок! – выдохнул Веприк. – Дядя Чудя, проснись! Черный песок! Как в письме у дяди Фукидида! Помнишь, на лапках у моей голубки?
Маленький путешественник так заерзал на седле, что они оба чуть не свалились с верблюда.
Края впадины срезались вниз невысоким обрывом – высотой ладони в две. Дальше черная поверхность медленно понижалась, как огромная миска, втоптанная в пустыню. Среди черного песка там и тут вспыхивали над поверхностью огненные лепесточки, закручивались в воздухе и гасли – это сами собой загорались пылинки, занесенные ветром за гибельную черту. Изумление и ужас внушало это мрачное место.
Пленников сняли с верблюдов и отвязали друг от друга. Их поставили на краю вогнутой равнины, оставив руки крепко связанными. Рубахи и запыленные платки, намотанные на голову, в одну минуту стали мокрыми от пота из-за дышавшего в спину жара. Подошел стражник, приставил острие своей сабли к чудородову животу. Не успел русский пленник опомниться, как лезвие легко скользнуло вдоль его тела, оставив на нем чувство прохлады.
– Убили! – завопил Чудя, выпучив от ужаса глаза. – Ой, убили!.. Убили меня, – сообщил он уже не так громко. – Голову, кажется, отрезали.
Чудород неуверенно покрутил головой и, явно гордясь собой, сообщил:
– Меня убили, а я разговариваю. Чудеса!
– Тебя в землю закопай – ты и то болтать будешь, пустомеля, – проворчал Добрило.
Чудород обиделся и хотел по привычке уткнуть руки в бока и тут обнаружил, что руки у него свободны: сабля всего лишь рассекла веревки и не задела ни одного волоска на самом пленнике.
Еще один стражник вынул из мешка Дуньку и дал ее Чудороду. Дунька жевала что-то вкусное – Али сыпал ей в мешок фрукты и печенье. У нее даже щечки за последние дни снова округлились.
Арабы взяли с седел длинные копья и встали полукругом напротив березовских пленников. Они жестами объяснили, что березовцы должны отправиться вглубь черной впадины. Березовцы в ответ жестами объяснили, что пусть арабы сами отправляются, куда хотят, а они прыгать в печку не намерены. Арабы стукнули копьями и нахмурились.
Али, неуверенно посмотрев на спутников, вдруг вышел вперед и показал Чудороду, чтобы тот отдал ему Дуньку.
– Ишь ты! – недружелюбно отвечал Чудород, поворачиваясь для верности к старшине каравана спиной и разговаривая через плечо. – Нам наша девочка самим нужна. Я, между прочим, ей мама!.. И Добрило тоже.
– Я – бабушка! – поправил бортник, расправляя плечи и становясь рядом с товарищем.
Али терпеливым голосом принялся уговаривать Чудю: наверно, объяснял, что не годится маленькому ребенку гибнуть вместе с остальными в сердце пустыни.
– Ты меня не уговаривай, – рассердился Чудя. – Ты жену свою уговаривай: родите себе свою девочку, – а на нашу рот не разевай… Отстань, кикимор!
Березовцы повидали много разных народов за время своих странствий, но нашли только два надежных способа с ними объясняться – и Чудя употребил оба. Для начала он показал пастуху кукиш, а потом оскалил зубы и рявкнул противнику в лицо: "Ам!"
Все арабы взяли копья наизготовку и принялись ругаться на русских пленников. Чудя в ответ скалился и показывал язык, а Веприк, удивив и своих и чужих, рухнул на колени и взмолился:
– Дяденьки! Пожалейте сироток!
Он приник к Добриле и, кажется, заплакал – было не очень понятно, потому что головой он с горя уткнулся бортнику в живот.
– Вепря, да ты что? – уговаривал Добрило, порываясь связанными руками погладить мальчика по голове. – Вставай, парень, не годится русскому богатырю на коленях почем зря ползать!
– Я быбу бебе бебебу! – невнятно донеслось у него из живота.
– Бебе?! – не понял бортник.
– Не дергай руками, дядя Добрило, я тебе веревку грызу! – яростно прошептал Веприк.
Али в это время сделал попытку забрать Дуняшку у Чуди. Чудя отворачиваясь от пастуха, толкнул его в живот сидячим местом, а Али обозвал его по-арабски. Товарищи Али пошли на русских пленников.
– Ай! – айкнул Добрило, потому что Веприк нечаянно укусил его за палец. Он напряг руки и остатки веревки лопнули. Он выступил вперед и один из стражников с угрожающим видом наставил на него острие копья. Бортник с готовностью ухватился за него и дернул копье к себе. Стражник с обиженным видом, не собираясь уступать, потянул за свой конец. Другой стражник поспешил на помощь и Добриле пришлось стукнуть его копьем. Так как на нем все еще висел первый противник, получилось, что Добрило стукнул одного стражника другим. В тишине пустыни звонко сшиблись загорелые лбы. Стукнутый стражник от неожиданности уцепился за первого. Добрило неодобрительно крякнул и помахал ими в воздухе, словно боевым знаменем. Однако оба араба оказались цепкими, как ручные попугаи, поэтому третьему стражнику досталось с размаху сразу двумя товарищами, а четвертому – тремя. Тут березовский богатырь вспомнил, что он не ел ничего целую неделю, не удержался на ногах, уронил всех противников и сам тоже свалился – прямо на своего толстого арабского приятеля, который, зная, что будет дальше, сам лег на песок и тяжело вздохнул.
Дунька, увидев, что дяди играют и возятся, поспешила принять участие – взобралась толстому пастуху на пузо и немножко там попрыгала.
– Дунечка, отойди! – строго велел Добрило, сидя на песке. – Здесь нельзя. Здесь дяди – бух! – падают!
С этими словами он подтянулся и треснул копьем по макушке одного из противников, настойчивее всех пытавшегося подняться. Тот повалился наземь, а другой, пробовавший встать на четвереньки, испугался и притворился, что просто хотел повернуться с боку на бок. Бортник погрозил непоседе пальцем и он сделал вид, что спит и знать ничего не знает.
Однако в это время один из арабов подполз к Добриле сзади и что было сил боднул его головой в спину. Добрило охнул, а все пять его неприятелей – и Али тоже – устремились вперед и кучей навалились на березовского богатыря. Рано или поздно они, конечно, одолели бы Добрилу, несмотря на Веприка, который прыгнул сверху и кусался, как волчонок, отважно получая со всех сторон подзатыльники, – но неожиданное обстоятельство повернуло события совсем в другую сторону. Чудород, подобрав чье-то копье, воевал в это время среди верблюдов: лупил их по бокам и орал "Аль-байт! Байт!"
– Дядь Чудь! – крикнул, задыхаясь, Веприк. – Ты не тех бьешь! Мы здесь!
– Байт! – рявкнул Чудород на ближнего верблюда и дал ему пинка по заднему колену. – Брысь! Ступай домой, Горбатка!
Верблюды растерянно переглянулись, но потом, похоже, решили, что, пока люди не прекратят безобразничать, верблюжье дело – сторона. Они пожали плечами и, убыстряя шаг, отправились домой. Пока пастухи, усевшись впятером на Добриле, смеялись от радости, верблюды пересекли ближнюю цепь песчаных бугров и скрылись из виду. Али бегом бросился вдогонку: остаться пешими посреди Сахары – без воды и без навеса – означало для путешественников верную погибель. Стражники один за другим устремились за ним. Последний еще немного посмеялся – пока не обнаружил, что остался в одиночестве сидеть на сердитом бортнике. Он неуверенно хихикнул еще раз, виновато развел руками и убежал.
– Ха! – крикнул им вслед растрепанный, торжествующий Чудя. – Топайте-топайте! А не то мы вам… ух! А вернетесь, мы тогда…
– По шее опять получим! – мрачно закончил юный березовец, потирая затылок.
– Вот сейчас они верблюдов поймают и вернутся, – задумчиво глядя в небо, напомнил лежащий на песке бортник. – Вот тогда мы и получим… Ой! Ой! Ой! Ду-неч-ка! Не-пры-гай-по-де-де-Доб-риле! У-де-ды-сей-час-пу-зо-лоп-нет!..
– У бабы Добрилы, – ехидно поправил Чудород. – Ты ж ей бабушка.
– Да хоть прабабой обзовите! Только сни-ми-те-э-ту- поп!-поп!–поп!-ры-гу-шку с меня! Ой!
– Ам! – заявила Дунька, вставая на четвереньки у бортника на животе и ласково заглядывая ему в лицо: она прожевала запасы за щекой и была уже не прочь снова подкрепиться.
Глава 38. Чудо Даждьбога
Веприк волшебным образом преобразился (но если это и было чудо какого-то бога, никто из них не признался). От уныния не осталось и следа. Синие глаза на исхудавшем лице засветились такой надеждой, что за ними можно было идти в темноте. В нем снова ожила былая уверенность, что, раз уж они смогли забраться так далеко, – то смогут и еще дальше.
– Нам туда! – напомнил он, нетерпеливо тыча пальцем в черную впадину. – "…за дикими пустынными степями, за снежными высокими горами, за морем, что раскинулось, как небо, в ужасной пустыне в черных песках"… Помните?
– Ни-ни, – замотал головой Чудя. – Я туда не полезу, это ж печка самая настоящая. Давайте вокруг лучше пойдем – может там где-нибудь другие черные пески найдутся, похолоднее. Добря, вставай! Чего лежишь?
– Сил набираюсь, – прогудел богатырь, устраиваясь поудобнее. – Скоро арабы наши вернутся, будут меня бить… А я – их, – добавил он мечтательно.
– Туда! – скомандовал Веприк, пытаясь наступить в черную яму.
– Стой ты! – крикнул Чудя, отталкивая мальчика.
Он дернул лоскуток на разодранном рукаве рубахи, но рукав оторвался целиком. Чудород крякнул и бросил его за обгорелую границу. Горячие потоки воздуха тут же подхватили тряпочку, не давая ей сразу опуститься на землю. Медленно падая, она пошла темными пятнами: начала тлеть в воздухе, – и вдруг, едва коснувшись поверхности, вспыхнула огнем и сгорела.
– Должен же быть какой-нибудь способ! – упорствовал Веприк, тряся детскими остренькими кулачками.
– Бежать отсюда надо! – ныл Чудя.
– Давайте-ка потише, спать мешаете, – сказал Добрило.
– Туда! – показывал в черное пекло мальчик.
– Туда! – не соглашался Чудород, собираясь бежать то вправо, то влево.
– Хр-р-р! – засопел бортник.
В разгар спора Чудород поднял глаза к небу – да так и остался стоять и глупо улыбаться.
– Так и знал, что с вами я рано или поздно с ума сойду, – заявил он и улыбнулся еще шире и глупее. – Я сейчас видел, как мне солнце подмигнуло!
Веприк уставился вверх и даже невозмутимый Добрило заинтересовался. У солнца и вправду – каждый мог это видеть – было два голубых приветливых глаза, которыми оно моргало и, прищурясь, разглядывало русских путешественников.
– Здравствуйте, дети мои! – заговорило Солнце басом и, подумав, уточнило: – Все вы – мои дети! Я отсюда всех вижу! И все знаю.
Сказав так, светило замолчало и принялось с любовью озирать березовцев.
– Славься, Даждьбоже! – восторженно закричали березовцы в ответ и подождали, чтобы Солнце еще что-нибудь сказало. Но оно, как видно, никуда не торопилось.
– А стражников наших ты оттуда, сверху, не видишь? – решился наконец спросить Веприк. – Поймали они верблюдов или нет?
– А то нам интересно, скоро ли мы снова по шее получим, – подсказал Чудород.
– Пока не поймали, – добродушно сообщило светило и снова задумалось. Березовцы, надеясь на скорое спасение, топтались на месте и переглядывались.
– Ах, какая славная девочка! – вдруг умилился Даждьбог. – Ах ты, маленькая! Люблю детей. На тебе ягодку.
Рядом с Дуняшкой из песка быстро вылезла плеточка земляники, на которой тут же созрела ягода. Дуняшка ее слопала и принялась копаться пальчиком в песке – искать еще, но сколько ни старалась, ничего больше не нашла. Она обиженно засопела, но ягодки больше не появлялись. Дунька топнула ножкой и заревела во весь голос.
– Ах, ах, плачет девочка, – пожалел ее солнечный бог. – Животик, наверно, болит. Или коленочку ушибла. Надо знаете что сделать? Кисельку ей сварить – от живота очень помогает. Или от коленки – сейчас точно не скажу, у меня столько детей, что я давно все перепутал. А еще хорошо ниточку к зубику привязать и дернуть… полезно очень… только причем тут коленка, разрази меня Перун, не помню…
– Пока он вспомнит, от нас рожки да ножки останутся, – пробормотал Чудя.
– А бывает еще – детки простужаются… ах, ах, бедненькие, маленькие. Тогда нужно… что же нужно? Ах, да – срочно их в угол ставить. Или уши надрать – если сильная простуда. Очень организм укрепляет… И чего это ваша девочка все плачет? Плаксивая какая.
– Скажи, Даждьбоже, а арабы тебе тоже дети или только мы? – крикнул Чудя.
– Чего мне пора бы? – крикнул в ответ бог.
– Арабы! А-ра-бы! – хором закричали березовцы.
– Мне отсюда слышно плохо – у вас девочка плачет… Замолчишь ты когда-нибудь, противная девчонка?! – возмутился Даждьбог и пригрозил: – Я вот тебе сейчас,.. – он нахмурился, вычисляя, какой бякой можно наказать годовалую малышку, – …бантик повяжу! – угрожающе закончил бог.
– Арабы тоже тебе дети? Или нет? – уточнил Чудя еще раз.
– Арабы мне не молятся. Но все равно – я всех грею своим теплом и всем свечу своим светом. Все мне дети – от малой букашки до динозавра. Что-то давненько я их не видел, динозавров… Глаз да глаз с этими детьми!
– Значит, ты не согласишься сжечь наших стражников? Или песком их засыпать? – огорчился Чудород.
– А может, их в угол поставить – месяца на два? – предложил Добрило.
– Ай-яй-яй! Какие вы злые, дети мои. Не стыдно?
– Так арабы ведь убить нас хотят! Вот в этот котел засунуть.
– А и правда! Я ж все знаю! – спохватился бог. – Я и пришел помочь. Так… Что там Ладуля говорила? В гости к Горыне, значит, идете?
– Да! Да! – закричали березовцы.
– Тогда вам туда! – сообщило солнце, кивая в середину черной котловины.
– Боже, ты помочь пришел нам или арабам? – уточнил Чудя, поглядев в указанную сторону.
Солнце полыхнуло ярким желтым светом, окатив всех волной ласкового тепла, что было бы очень приятно, если бы березовские путешественники уже не взмокли от жары и усталости.
– Слушайте меня внимательно, дети, – велело светило. – Перед вами – самое жаркое место на земле. Оно такое горячее, что земля тут потеет каменным потом, как в бане. Я могу умерить жару, но, чтобы окрестность остыла, потребуется пара дней, так что потерпите, раньше вам идти туда нельзя… А я вам пока тенечек сделаю, отдыхайте, милые.
Не дожидаясь, пока солнечный бог закончит свою речь, песок возле чудиной левой ноги зашевелился и из него начала вытаскиваться зеленая змея толщиной в человеческую руку. Чудя заорал от страха и очень ловко запрыгнул к бортнику на спину, но змея оказалась молодым ростком, который распрямился, одеревенел, в одну минуту оброс сверху листьями и превратился в дерево. Пока мужики, открыв рты, дивились на чудо, они оказались со всех сторон окруженными такими же стремительными ростками и вот уже стояли в молодой пальмовой рощице и под ногами у них зеленела травка. Вместо палящего зноя кожа теперь ощущала прохладу и свежесть, в траве один за другим раскрывались невиданные огромные цветы, а на пышной ветке даже чистил перышки красно-зеленый попугай.
– Вы, наверно, есть и пить хотите? – вспомнил Даждьбог.
Тут же высоко над землей под пальмовыми листьями начали набухать плоды. Как раз, когда Чудя слез с Добрилы и встал в тени под пальмой, плод созрел, оторвался и шмякнулся прямехонько щуплому березовцу на макушку. Чудя упал, а плод раскололся пополам. Был он внутри снежно-белый, а снаружи – коричневый и на удивление мохнатый, словно собака.
– Вот вам кокосовый орех, – пояснило доброе солнце. – Внутри – сок, как в горшке.
– Как же его есть, пакость такую лохматую? – с сомнением поинтересовался Добрило. – Он не на орех, он на крысу похож.
– Ай-ай, кто это у нас капризничает? – строго произнесло солнце. – Ну, не хочешь кокос – на тебе ананас. Вам как раз витамины нужны.
Сбоку от бортника немедленно образовался зеленый куст, который выстрелил вверх здоровенной почкой, выросшей и созревшей на глазах.
– Что ж мне теперь шишку эту сосновую глодать? – уперся Добрило. – И не нужны нам эти… как их…
– Вмятины, – подсказал Веприк.
– Вмятина у меня уже есть, – пожаловался Чудород, трогая ушибленную макушку. – Больше нам не надо.
– Боже, нам бы яблочко, – попросил бортник. – Или репку.
– Это ты хорошо придумал, – рассердился Даждьбог. – Яблоки с пальмы собирать! Вот вам всяких угощений, выбирайте, что понравится. Не объешьтесь только.
Маленький оазис наполнился шелестом и треском, везде росли кусты и стебли, растопыривались ветки, разворачивались листья, свешивались с веток плоды, вылезала из земли ботва. Березовцы с восхищением крутили головами, обнаруживая то малину, то дыню, то виноград, то рябину, кусты лесного ореха, грядки земляники и репки, бананы, персики, ежевику, свеклу, финики, апельсины, помидоры, клюкву, сахарный тростник, а под одной пальмой даже вырос белый гриб. Русским путешественникам на радость в середине зеленой поляны поднялась стройная яблонька, оделась листвою и нарядилась в бело-розовые цветочки, которые, не задержавшись и пять минут, осыпались, как душистый снег, оставив зеленые почки. Почки выросли и превратились в спелые яблоки – да такие золотые и румяные, что глаз не оторвать.
– Слава тебе, светлый Даждьбоже, отец наш и кормилец! – вскричали березовские путешественники, утирая с подбородков малиновый и желтый сок.
– А гуся жареного не будет? – на всякий случай поинтересовался Добрило.
– А как я тебе гуся выращу – на кусте что ли? Ешьте, что дают и не капризничайте! И попугая, смотрите, не обижайте. А то знаю я вас, мальчишек: чуть отвернешься, уже рогаток наделают…
Добрило и Дунька, счастливые, трещали ветками в малиннике, словно медведица с медвежонком. Любопытный Веприк перепробовал все заморские фрукты, развешанные вокруг в изобилии, и в конце концов откусил от пахучего желтого кислого лимона, так что рот у него скривило и он долго не мог говорить. Чудя лопал персики и бананы, не дожидаясь, пока созреют, и потом весь вечер маялся животом. За всеми этими интересными занятиями березовцы совсем забыли про своих стражников.
Между тем Али с товарищами возвращались в самом решительном настроении. Они надвигались верхом, выставив вперед копья, но, когда увидели молодую рощу, за один час выросшую на пустом месте, копья все побросали, а некоторые даже упали с верблюдов от удивления.
"Никогда не доверяй джиннам, – с грустью подумал молодой Али. – Я переживал, губить их не хотел… только отвернулся – а они сразу колдовать."
Завидев приближающихся неприятелей, березовцы приготовились сражаться: бортник расправил широкие плечи и гостеприимно улыбнулся, а Чудород ухватил в руку большой ананас.
– Эй, аль-арабы! – крикнул он, взвешивая на ладони увесистый шишковатый плод. – Кому вмятины нужны? Подходи по одному!.. э-э… к Добриле.
Чудя, подбоченясь, подкинул ананас, но не рассчитал и влепил сам себе ананасом прямо в глаз.
– Ну вот, видали, какая шишка боевитая, – перекосившись, пискнул он. – Страшно?
– Дядя Чудя, дай я лучше съем, вкусные очень эти шишки, – сказал Веприк, не в силах оторваться от обеда.
К их удивлению стражники переглянулись и, встав на колени, начали о чем-то взволнованно просить, показывая в сторону дома.
– Я чего-то не понял, – молвил Чудород, опуская ананас. – Они теперь зовут нас обратно ехать?!
– Нет! – догадался Веприк. – Они просят нашего разрешения вернуться домой! Я же говорил, они нас за каких-то колдунов принимают… Поезжайте! Нас не ждите, нам туда надо! Мы пойдем туда! А вы идите туда!
Веприк махал руками и пастухи поняли, что джинны на них не сердятся, в деревню к ним больше не придут и вредить людям не станут, а отправятся в черное сердце горящих песков, где джиннам самое место. Пастухи поклонились несколько раз, пожелали джиннам мира, простора, долгих лет жизни и удачи в джиннских делах, залезли на верблюдов и отправились восвояси. Молодой Али на прощание вежливо приложил руку сначала к голове, а потом – к сердцу, как это принято у арабов. Он уехал грустный: козопас привык к маленькой русской девочке и считал уже ее своей дочкой, – но, вернувшись из сердца пустыни, Али прославился и скоро женился – причем по арабскому обычаю завел себе целых три жены. Каждая родила ему по двенадцать детишек, а вместе получилось… сколько же вместе получилось? Али и сам иногда не знал, потому что у него от такого количества ребятни голова пошла кругом и он, случалось, вместо того, чтобы вытереть малютке сопливый нос, повязывал ему бантик.
