Григорий Андреевич Неделько
Принцип 8
Часть 3. Соло
1/5
Ёжик плюхнулся колючками в кресло и положил гитару на коленки. Перед ним на небольшом круглом столике лежала ни больше ни меньше гора испещрённых музыкальными знаками бумажек. Партитуры с табулатурами, которые и обещал принести Дубнер и которые должны были помочь новоявленному музыканту познать все радости музыки.
И не только радости, как выяснилось, потому что читать с листа у Ёжика совсем не получалось.
– Я не обучен нотной грамоте, – объяснил он. – Да и гитару впервые в жизни в руках держу.
Дубнер пожевал губы.
– Это плохо, – вынес он вердикт. – Вернее, не смертельно, но не очень хорошо.
Он встал со своего места и походил туда-сюда по домику, заложив руки за спину и что-то негромко приговаривая.
– Что ты хочешь сказать? – подал голос немного смутившийся Ёж. – Я тебя не слышу.
Бобёр остановился и, подняв голову, вперил взор в балки; кажется он что-то придумал.
– Настрой покуда гитару, – серьёзнее некуда изрёк он, – а я закончу с измышлениями.
– С какими?
– С крайне важными для нас.
Больше выудить из электрика оказалось невозможным. Что ж, колючий гитарист поудобнее устроился с инструментом, на котором предстояло играть, и стал крутить колки и дёргать струны, и прислушиваться к получающимся звукам.
Оторвавшись от размышлений, Дубнер покосился на друга. Тот поймал взгляд хозяина дома и только пожал плечами.
– Похоже, у меня не слишком хорошо получается.
– Похоже на то, – согласился Дубнер. – Это от отсутствия опыта. Однако времени учиться у нас нет: можем не успеть разобраться с засухой.
– А она настолько страшна? – удивился новоиспечённый музыкант.
– Ещё бы! – И конструктор гитары даже всплеснул мощными руками. – Ты разве не видел листовки с прогнозами от нашего главного метеоролога Фили?
– А в них есть что-то нехорошее?
– Значит, не видел.
– Так уж вышло, – взялся объяснять Ёжик, – что я постоянно пропускаю мимо глаз прогноз погоды, и всё потому, что расклеивает его Косяк, а у этого зайца врождённые проблемы с глазами. И, возможно, головой. По телевизору же метеорологические сводки я частенько пропускаю.
– Ладно-ладно, – прервал собеседника бобёр, но только лишь для того, чтобы посильнее замахать руками и эмоционально описать ситуацию: – Понимаешь ли, в чём дело! Засуха, что надвигается на нас, не просто сильнейшая – она самая сильная из всех возможных! Такой не было сотню лет, а может, и вообще никогда не было. В этом году лето грозит иссушить все грядки, сжечь все парники, испарить природные источники с водой и нанести непоправимый вред многим жителям. Мне-то проще: я построил регулируемую камеру с десятью погодными режимами. Просторная, с холодильником, душем и кроватью, она наверняка решит температурные проблемы.
– И где она сейчас? – не прекращая крутить колки, поинтересовался любопытный Ёж.
– Стоит внизу, в гараже. Как спустишься в подземелье, сразу направо. Но не в том дело! – Дубнер совсем заволновался. – Я-то как-нибудь справлюсь, спасибо навыкам электрика, а вот что делать с остальными?!
– Выходит, ты о них заботишься?
– То, что некоторые… личности обходятся с тобой неправильно, грубо и даже противоестественно, не даёт тебе права уподобляться им. Запомни, Ёжик.
– Запомнил, – уверил Ёжик. – Но дальше-то что? Нотной грамоты я не знаю, а без неё сыграть не смогу. Возможно, мои музыкальные экзерсисы и помогли бы (хотя лично я сомневаюсь: слишком много чести), но…
– Во-первых, – наставительно начал Дубнер, – отставить упаднические настроения. Понял?
– Понял.
– А во-вторых, – в том же духе продолжал бобёр, – ты настроился?
– Почти… вроде бы…
Дубнер поцокал языком, выражая определённую степень нервозности и нетерпения.
– Вот не люблю, когда всякие мелочи выползают наружу, чтобы мешать, – пояснил он свою реакцию. – Ладно, кончай крутить колки и попробуй сыграть.
Ёжик выполнил первую часть просьбы, а насчёт второй заметил:
– Но я ведь уже пробовал.
– А теперь ты попытаешься сыграть то, что я насвистываю.
И отшельник принялся свистеть. Ёж как зачарованный вслушивался в мелодию, что выводил Дубнер: с одной стороны, невероятно простую, всего-то четыре ноты, но, с другой, какую-то… невероятно сильную, даже в таком исполнении.
«Нет, не “сильную”: должно быть другое слово, – подумалось Ёжику. Он подыскал замену. – Эта мелодия словно бы раскачивает меня на волнах… “Качающая”, вот! Или… или – “качовая”!»
Дубнер перестал насвистывать и, уперев руки в боки, внимательно-неодобрительно воззрился на приятеля.
– Эй, Шарик… то есть, это, Ёжик! Ты чего уснул?
– Я не уснул, – тут же откликнулся шарообразный. – Просто задумался.
– Нашёл время! – И в словах бобра скользнула тень негодования; впрочем, зная характер музыканта-электрика, в том не находилось ничего удивительного. – Давай, я снова насвистываю, а ты играешь! И на сей раз не вздумай дремать!
Стараясь подстроиться под ритм и мелодику, что слышал, Ёжик переставлял пальчики одной руки на грифе, а второй дёргал струны. Он искал, искал правильное сочетание нот и сравнивал его с дубнеровским свистом, однако, как бы близко он ни подходил к правильному решению, в итоге оно упархивало прочь.
– Нет, так тоже не выходит. – Дубнер выглядел расстроенным.
– Надо просто немножко подождать, – уверил Ёжик. – Сейчас я прилажусь.
– Нет-нет-нет, – не согласился бобёр. – Причина в другом: мы ищем ответ, но не в нужной плоскости.
– А?
– В общем, нужно поменять тактику. Давай вообще откажемся от моей помощи.
Ёжа ошарашило подобное предложение.
– В смысле? Но у меня же не получится…
Изобретатель и дослушивать не стал:
– А с чего ты взял? Неужели твоих фантастических особенностей и способностей недостаточно, чтобы убедить тебя: ты – уникум. Тебе подвластно то, чего никогда не сумеют иные.
– Э-э… ну-у… теоретически…
– Да хоть как! – Дубнер явно воодушевился. – Надо попробовать. Итак, ты помнишь, что я насвистывал? Хотя бы примерно.
– Примерно помню.
– Отлично! А теперь забудь, что это я минуту назад воспроизводил мелодию, и на самой музыке не концентрируйся. Погрузись в мир гитары, слейся с ней воедино, как ты делал до этого, когда импровизировал, и позволь нотам прозвучать. Просто води пальцам туда, куда нужно – куда должен, – и играй «Smoke».
– Что играть? – растерялся Ёжик.
– Так называется песня: «Smoke On The Water». Я услышал её во сне, и, надо признать, то сновидение было недалеко от кошмара. Я и текст написал, но с ним потом. Давай-давай! – решил подогнать ученика бобёр. – Мне уже самому интересно!
– Ну… ладно.
Ёжик выдохнул, расслабил руки, очистил голову от посторонних мыслей и поправил гитару.
«Я готов», – мысленно сказал он себе.
И, не думая абсолютно ни о чём – разве что о том, как красива музыка и как бы ему хотелось её играть, – маленький зверёк ударил по струнам. Поменял аккорд, ударил снова. А потом снова и ещё, ещё… И музыка не зазвучала – нет, она будто заревела из некоего невиданного пространства!
– Да-а! – закричал Дубнер. – Да-а-а! Именно так она и должна играться! Ёжик, у тебя получилось!
Гитарист, слегка приглушённый результатом, опустил руки и прижал к себе «Везеркастер». За окном теплилось радостное и ничуть не жаркое солнышко; редкие облачка заполняли небосвод. Пахло мягким, приятным, плодородным летом.
– Секунду! – Дубнер подсочил с места и понёсся в соседнюю комнату. – Сбегаю за словами!
– Зачем? – донёсся вслед вопрос.
– Как зачем?! – возвратилось изумлённо. – Будешь давать концерт!
В качестве места для дебютного выступления единогласным решением обладателей обоих голосов было выбрано не слишком уютное, зато дешёвое кафе «У суслика». Владелец его (что примечательно, суслик) по имени Лик ориентировался на жителей чащи, случайно заблудших, потерявшихся и туристов, поэтому профессионализм не позволял ему назначать большие цены за пирожки и бутылочки с кефиром. Хотя, положа руку на сердце, речь шла скорее не о расчётливости, а о симпатичной глупости или, если угодно, наивности. Как-то раз, пробираясь сквозь завал из прогнивших сосновых стволов, Лик наткнулся на потерянный рюкзак; обладатель его лежал тут же, совершенно и давным-давно потерявший сходство с живым существом. Стараясь не глядеть в ту сторону, суслик перевернул рюкзак, потряс, но на свет божий выпала только маленькая бумажка. Это оказалось меню ресторана «Горячие бёдрышки», что находился на другой стороне Леса и потому приобрёл славу почти легендарную, поскольку мало кто мог туда пройти. Рюкзак лежал здесь не первый день и промок от дождей с росой; цифры на меню тоже размыло, в частности, последние нули. Лик вдохновился находкой и решил открыть собственное едейно-питийное заведение, однако с ценой, по вине коварной погоды, он явно погорячился. Впрочем, лесные звери не возражали.
Кафе располагалось на отшибе и на опушке; окружённое неровно скошенной травой, оно напоминало избушку на курьих ножках, правда, без ножек. Деревянное и ненадёжное, с острой треугольной крышей, будто собирающейся пронзить небо, и дверями-открывашками, наподобие тех, которые в жарких местах украшают вход в салуны. Снаружи стояло три столика, покрытых дешёвыми скатёрками, и три колченогих стула, покосившиеся от постоянного контакта с влагой: владельцу заведения было банально лень выносить и заносить их. Все посетители – если они вообще имелись в наличии – предпочитали принимать пищу внутри заведения.
Ёжик постоял напротив ступенек, ведущих ко входу, помялся с ноги на ногу, затем оглянулся на засевшего в кустах неподалёку Дубнера, решившего исполнять роль зрителя, группы поддержки и суфлёра вместе взятых. Музыкант постарался не представлять бобра одетым в спецодежду девушек из группы поддержки и особенно не думать о том, как его наставник танцует, а всё потому, что старался предостеречь себя от инфаркта. Забыть слова Ёж не боялся – в конце концов, Дубнер, если что, подскажет, у него и текст с собой. Да и песня, надо признать, несмотря на поистине эпохальное звучание, оказалась не столь уж сложной – гитарист воспроизвёл её за считанные минуты. Оставалось лишь удивляться такой своей способности и надеяться, что она не покинет его в самый ответственный момент.
Дубнер показал Ёжику два больших пальца и дал отмашку. Колючий перевёл взгляд на открытые окна: очень удачно, что сегодняшний день выдался знойным и безветренным; в противном случае, Лик, боявшийся сквозняков хуже волков-налётчиков, наверняка позакрывал бы всё. Тут глаз случайно зацепился за «знаменитую» вывеску кафе; она, конечно же, не первый месяц требовала замены, однако, став в некотором роде достопримечательностью и отличительным знаком кафе, сохранила себе жизнь. Дело в том, что последнюю букву в названии «У суслика» стёрла нависающая разлапистая ветка ели, и это давало повод многочисленным шуткам и вариациям на тему. Вначале Лик обижался, но после коммерческая жилка, какой бы слабой она ни была, дала себя знать, и он, вооружившись двумя связанными воедино стремянками, забрался к вывеске и подрисовал запятую после «У». Потом же владелец кафе всем нажаловался об атаке неизвестных хулиганов, устроил экскурсии к вывеске, заработал кое-какие деньжата и увеличил посещаемость заведения в полтора раза.
Отойдя на пару шагов назад, Ёжик опустил подрагивающие руки на гитару и прикрыл глаза – может, так будет попроще.
– Поехали! – донеслось из кустов.
И он поехал.
Совсем неудивительно, что посетители повыглядывали из окон, стоило мохнатому извлечь из гитары первые аккорды. Во-первых, никто не ожидал подобного, во-вторых, гитара звучала (да и выглядела) чрезвычайно необычно, в-третьих, мало кто знал о существовании такого музыкального инструмента – познания фермеров в основном сводились к тому, что и как выращивать на огороде. Но самое главное, в музыке, ворвавшейся в окна и разметавшей – нет, на самом деле! – разметавшей по полу столовые приборы и опрокинувшей единственные перечницу с солонкой, присутствовало нечто… странное. Невообразимое. Новое. Разумеется, уличные музыканты ни для кого не были диковинкой; встречались они и здесь, у суслика, – благо, опушка располагалась недалеко от проезжей части и была на виду. То и дело сюда забредали голодные-холодные туристы, обворованные хитрыми мышами либо потерявшие кошельки на ветках густых кустов. Такая братия только и умела что бренчать на гитаре да выкрикивать хором (или поодиночке) всем известные песенки, главным образом, приблатнённого характера. Да, сбежавшие зэки тут тоже встречались… Короче говоря, знатное место.
Музыка же, которую посмел исполнять этот мелкий, лохматый, удивительно ловко перебирающий пальцами представитель ежиных, столь разительно отличалась от всего ранее слышанного зверьём, что уже готовые сорваться с уст, привычные упрёки и насмешки застряли в глотках.
А потом, наперерез всякому прогнозу погоды, задул лёгкий, прохладный, мягкий ветер.
А потом Ёжик запел:
– We all came out to Montreux
On the lake Geneva shoreline
To make our records with the mobile
We didn’t have much time…
Животные слушали эти потрясающие в простоте слова, слова, западающие будто не в сознание, а в саму душу; кое-кто начал тихонько насвистывать, кто-то – напевать, а иные, стоило куплету приблизиться к концу, запели во весь голос, не зная текста. Дубнер насчитал порядка десяти посетителей; все – непрезентабельного вида и, сразу видно, небогатые, и невесёлые, и любитель совершенно другой музыки, однако они всем сердцем откликнулись на то, что делал Ёжик. Руки зайцев, лис, мышей, словно против воли хозяев, зашарили по карманам. Наставник в кустах быстро сориентировался, снял широкополую шляпу, надетую в виде меры противодействия наглому солнечному удару, и, перевернув, бросил головной убор поближе к Ежу.
Выступающий с закрытыми глазами, певец и исполнитель не видел происходящего, зато, определённо, получал удовольствие от своего занятия. Не успел Ёжик затянуть «Smoke on the water / A fire in the sky», как в его шляпу посыпались монеты. Краем уха и каким-то чудом услышав этот звук, он приоткрыл один глаз и, стараясь не отвлекаться от исполнения, поводил зрачком по окрестностям; наконец, взгляд Ёжика натолкнулся на тяжелеющую прямо на глазах шляпу Дубнера. Музыкант разинул рот и застыл посреди выступления.
– Доигрывай песню, – шикнул из кустов бобёр. – Доигрывай песню!
Но вряд ли кто-либо заметил, что музыка прекратилась… потому что прекращаться она и не думала: магия искусства просто перешла в иную плоскость, погодную. Издав одновременный протяжный вздох, звери запрокинули головы, чтобы понаблюдать, как родившийся в ответ на музыкальную живопись ветер пригонит облака, как облака тотчас, невероятно, нереально быстро набухнут и как они немедленно прольются чудесным, благословенным дождём.
– Э-э-э, – выразил общую мысль чесавший в затылке Лик.
Зашуршали кусты; на это, впрочем, никто не обратил внимания. Дубнер выскользнул из укрытия и со словами «Гитару намочишь» схватил Ёжика за руку, дабы увлечь обратно в лес. В другой руке бобёр держал честно заработанную наличность.
– По-моему, мы должны их вернуть, – на ходу заметил Ёжик. – Мы же хотели выступать бесплатно.
– Для начала, не хотели, а хотел, – поправил Дубнер, останавливаясь и потирая ягодицу, по которой хлестнула особо вредная ветка. – А после я вот что скажу: нам нужна сценическая одежда для тебя и футляр для гитары. Изготовление футляра беру на себя – только закуплюсь необходимым на ярмарке; тебе же советую сходить в ближайший магазин одежды и затариться чем-нибудь броским, в тему твоих выступлений.
– Одежда с изображением погоды… – Ёжик почесал в затылке. – Непросто будет такую раздобыть.
– Ну, ты уж постарайся. Может, и сообразишь чего – ты парень неглупый.
Ёж кивнул, а потом вдруг расплылся в улыбке.
– Но согласились, Дубнер, выступление удалось.
Тот не стал спорить:
– Безусловно, премьера прошла с успехом, даже невзирая на непредвиденные осложнения. Однако одним выступлением сыт не будешь… я хотел сказать, засуху не остановишь. А потому – вперёд, за покупками!
И они двинулись дальше через лес.
2/5
Пока Дубнер был занят тем, что он пусть немного помпезно, зато искренне назвал «приготовлениями к гастролям», Ёжик успел посетить один из центральных лесных магазинов одежды. Дорога к нему пролегала – последовательно – через рощу, чащу и валежник, однако предприимчивые продавцы, братья-еноты, прорубили и проложили к магазину дорогу. За ней присматривал подслеповатый дикий пёс Глазун и его жена, волчица Глазунья; не то чтобы они пользовались популярностью как охранники, но других за те же деньги в округе не сыскать.
Дубнер не просто любил работать по дереву и с иными материалами – он имел к этому и природную склонность, и врождённые данные: бобёр всё же. Изготовление футляра и «обивание» гитары противопогодным костюмом заняло почти столько же времени, сколько понадобилось Ёжику, чтобы побродить между куцыми рядами одежды, поглазеть, примерить и купить.
Тем временем события в Лесу развивались помимо музыканта и продюсера: слухи, рождённые запоминающимся, хоть и коротким выступлением Ёжика у заведения Лика, распространялись по округе с той быстротой, что свойственна лишь собственно слухам да гриппу. Один из зайцев пришёл в кафе с родственниками; те оказались под большим впечатлением. Послушав ещё не известный им, но уже отчего-то родной «Дым над водой» (и неважно, что не целиком), звери разбрелись по домам, чтобы рассказать о случившемся. А родственники зайца отбыли домой, в соседнюю часть леса; там все их знакомые (а учитывая тесноту отношений в деревне, любой мог являться знакомым любого) – так вот, все знакомые зайца узнали о некоем великолепном гитаристе. И пускай на вид он неказист, зато играет, пожалуй, круче слепого пианиста Крога, и звуки-мелодии, им извлечённые, способны развеселить самого отъявленного буку. Если бы зайца не поглотили целиком подача и исполнение, он бы, наверное, сорвался в пляс и остановился бы, лишь когда ноги стёрлись по кончики ушей. Кстати, никто не в курсе, как называется удивительная, поразительная, ни на что не похожая музыка, которую играл тот Ёжик на страннейшего вида инструменте? (Инструмент, к слову, запоминался одним своим видом, не говоря уж о звучании – мощном, мелодичном и душераздирающем одновременно.) Звери послушали-послушали, покачали головами, как водится, ответили, что названия инструмента не знают – глянуть бы на него хоть глазком! – и разошлись по домам, чтобы… ну конечно, продолжить информировать население: столько соседей остались неохваченными.
Задумчиво расхаживающий между рядами одежды и отрешённо посасывающий палец Ёж и не догадывался о масштабе аудитории, что начала по всему Лесу поиски неведомого музыканта-виртуоза. Идея о рекламных листовках, которую подбросил Дубнер, на фоне происходящего выглядела смехотворно: нет более надёжного способа заинтересовать деревенского жителя, чем заинтересовать его соседа. Но бобёр об ажиотаже не догадывался, Ёжик – тоже; им только-только предстояло столкнуться с последствиями волны, которую они же и родили.
А не последнюю роль в нарастании той волны сыграли таинственные, загадочные, мистические изменения погоды, сопровождавшие выступление Ёжика на опушке. Кто в одиночку, посредством музыки, способен творить погодные условия? Положительно, никакой инструмент и никакой музыкант не обладают подобными умениями! И качество музыки здесь совершенно ни при чём. Тем не менее… тем не менее, некий индивид невеликого роста, скорее всего, ёжик, а может, дикобраз или маленький худой бобёр, усеянный репейником, творил настоящее искусство – да и кое-что позначительнее. Неужели у засухи есть достойный конкурент? Неужели он даст отпор наглой разрушительной стихии? Примерно такие ходили слова в лесном братстве; о существовании Дубнера, спрятавшегося в кустах, оное не догадывалось, поэтому вся слава загодя досталась Ёжику. Но характер и устремления отшельника-продюсера указывали на то, что ему глубоко безразлично, станет ли он сам медийной фигурой. Главным для него был успех подопечного, реализация их общих ожиданий, спасение родного края и, может быть, небольшой кусок победы, который он, Дубнер, вне всякого сомнения, заслужил.
– Я возьму это… это… – Ёжик выложил на прилавок пёструю одежду: где в горошек, где с блёстками, а где в блестящий горошек. – И ещё это и это… – Он добавил к имеющемуся высокую широкополую шляпу и перчатки… – И это. – Выбор завершили башмаки на платформе.
Продавец поджал губы и оценивающим взглядом обвёл покупки: конечно, не его дело вмешиваться или давать советы, но всё-таки…
– А вы в курсе, что берёте девчачьи шмотки? – не удержавшись от любопытства, спросил он.
– Нигде не написано, что одежда дамская, – резонно заметил Ёж.
– Для постоянного пользования берёте?
– А что?
– Просто в таком виде вам не стоит появляться в некоторых кварталах Леса, а точнее, более чем в половине. Народ у нас старорежимный.
– Но артисты должны быть яркими?
– Какие ещё артисты?
Ёжик понял, что чуть не проговорился.
– Да какая разница, – ушёл он ответа. – Нигде ведь не написано, кому предназначается одежда. Может, она унисекс?
– Уни… куда? – не расслышал продавец.
– Для любого пола.
Продавец пожевал губы.
– Вообще-то, – доверительно начал он, – это пришло к нам как последний писк моды: городские веяния, прогрессивные течения из-за Леса, креатив и художественная изобретательность… По крайней мере, по утверждениям городского поставщика. Не знаю, что такое энтот креатив, и знать не хочу о всяких непотребствах вроде него, но по мне ваш выбор больше подошёл бы распутной крысихе.
– Здесь они не проживают, – совершенно спокойно и разумно ответил Ёжик, – у нас приличные места.
Продавец подозрительно прищурился.
– Вы ведь не собираетесь открыть бордель?
Ёж тут же выставил вперёд руки и активно замотал головой.
– Нет-нет! Что вы?
– Точно? – Продавец прищурился. – Ну ладно. Но если захотите – не забудьте сообщить.
Расплатившись за «сценическое обмундированием» деньгами, половину из которых составляли средства Дубнера, отложенные на «чёрный» день, а половину – его личные накопления, Ёжик нагрузился покупками выше головы и отправился на поиски выхода. Пытаясь разобрать из-под пакетов, где находится дверь, он краем глаза заприметил невероятное! Вернее, с точки зрения Ёжика, оно выглядело невероятно, хоть в целом ничего фантастического тут, безусловно, не наблюдалось. Просто мимо дверей магазина прошла или прошествовала, или, быть может, проплыла ладная – опять же, на взгляд Ежа, – невысокая, мохнатая, колючая фигурка. Изящные ручки и ножки с ухоженными коготками, одежда как на показе мод, бантик в волосах… И это – в их местах?!
«Проплывавшая» ежиха обернулась и лучезарно, нет, даже как-то ласково-приветливо улыбнулась Ежу.
– Ах, что за прелесть! – вслух выразил охватившее его восхищение перегруженный музыкант – и немедленно оступился, зацепился когтями за порог, запутался в сумках и рухнул на землю носом.
При падении вещи не пострадали, благо, были упакованы, и Ёжик также остался цел, а вот прелестное видение исчезло без следа. Покупатель вздохнул с оттенком то ли грусти, то ли романтики, вновь взвалил на плечи приобретённое и поплёлся в сторону мастерской Дубнера.
Мастерская эта располагалась в подземелье, недалеко от места жительства Меда с женой. Мед, как санитар леса, подтаскивал домой всякую всячину; не сказать, что бы он имел на такие поступки право, однако кого и когда это останавливал? И кое-что из добытого медведь отдавал Дубнеру, в обмен на разные полезные и редкие вещицы: чашки ручной работы, кофемолку, картины, приборную панель для стиральной машины… недаром бобёр был электриком и, что называется, мастером на все руки.
К тому моменту когда Ёжик, пыхтя и отдуваясь, вошёл в мастерскую и бросил покупки на пол, его друг давно разобрался с защиткой для гитары; с листовками он тоже закончил и теперь занимался, так сказать, их продвижением.
– Вот, тридцать штук. – Дубнер передал результат трудов стоящему тут же Меду.
– Не маловато? – засомневался тот.
– Для начала нормально. Расклей на главной площади и вблизи неё. Сделаешь – соберу для тебя бесплатно соковыжималку.
– Площадь патрулируют, – неуверенно произнёс санитар леса.
– Соковыжималку и кухонный комбайн.
– А кого поймают за расклеиванием…
– Слушай. – Дубнер крутнулся на вертящемся кресле и поднял защитную маску. – Полиция следит за площадью только днём, ночью никому это счастье не нужно.
– Э-э. Значит, идти ночью. Понял. – Мед почесал ухо. – Только комбайн с выжималкой не забудь.
– Когда я забывал? – недовольно отозвался Дубнер и, отвернувшись от удаляющейся спины Меда, обратил взор к Ёжику: – О, привет выступающим! Закупился?
Ёжик красноречиво отдувался.
– Вижу, что да. – Бобёр покивал. – Ну, сегодня больше ничего делать не будем – выступление назначено на завтра, на утро.
– А почему на утро?
– А в какое время на площади больше всего народу? Утром, когда идут на работу, и вечером, когда с работы возвращаются. Да и листовки не сразу сработают.
– Логично. Эм… а защитные аксессуары готовы?
Дубнер разулыбался.
– Пойдём покажу.
Он неуклюже поднялся с кресла и прошлёпал в дальний угол мастерской.
– Вот, гляди.
Кейс, изготовленный бобром, смотрелся настолько презентабельно, что даже (Ёжик подыскал слово) выпендрёжно: деревянный, твёрдый, прочный, тёмного цвета, с большими серебристыми буквами «Dubner Weathercaster» и надёжной подвижной квадратной ручкой.
– Красота-а… – Ёжик залюбовался. – А где гитара?
– Открой коробку – найдёшь подарок, хе-хе.
Ёжик послушался: щёлкнул поблёскивающими в свете рабочей лампы застёжками и, получая удовольствие от малейшего мига и миниатюрнейшего события, связанных с гитарой, открыл футляр. Внутри лежала она – почти такая же, как и была, да не совсем; теперь тонкие залакированные деревяшки, посаженные на суперклей, полностью повторяющие контуры гитары, предохраняли музыкальный инструмент от капризов природы. И не только: если верить замечанию Дубнера, «Везеркастер» стал прочнее, а звука у него прибавилось – бобёр почувствовал это, сыграв на гитаре чуть-чуть и по-своему, без Ёжиковой магии. Части же, что не удалось защитить сходным образом, мастер покрыл особым быстро схватывающимся раствором собственного изобретения.
Ёж дёрнул верхнюю, самую толстую струну, – и заслушался. Звук, несомненно, приобрёл в глубине, продолжительности и выразительности.
– Но… как объяснить такое изменение? – вопросил владелец «Везеркастера». – Ведь нет объективных причин…
Дубнер пожал плечами и просто ответил:
– Похоже, она ждала этих изменений. Гитара знала, что делать, когда они произойдут.
Ёжик потрясённо молчал.
На следующее утро солнце опять забавлялось в зените, однако весело было, похоже, только одному светилу; жители Леса, не разделяя его радости, ходили нараспашку, обмахивались самодельными веерами и кляли жару. Наскоро позавтракав (чтобы не перегружать желудок перед концертом), Ёжик отправился в комнату, переодеваться. Дубнер воспользовался этим, чтобы ещё более размеренно доесть свою порцию, что составляла три Ёжиковых завтрака. Ничего странного, ведь продюсеру не предстояло выступать на сцене вместе с подопечным.
– А всё же, – донёсся из комнаты голос, перемежаемый приглушёнными чертыханиями, когда Ёжик пытался натянуть купленные вчера вещи. – Всё же откуда у нас знания, затерявшиеся, казалось бы, в суматохе и толчее веков? Откуда нам известны тайны, которых, возможно, никогда и не существовало в нашем мире? Ёлки-палки!
– Думаю, настанет подходящий момент, и мы всё узнаем, – отвечал Дубнер, моя грязную посуду. – Ты оделся?
– Нет… ох, забодай меня пчела!
– Зачем?
– Погоди, не надо помогать…
– Я и не собирался.
– …сам попробую справиться.
Дубнер пожал плечами и вернулся к насущным делам.
Спустя несколько минут возмущений и восклицаний, когда бобёр уже разобрался тарелками-ложками, из комнаты появился облачённый в новомодную одежду Ёжик.
– Ну? – сходу задал он вопрос. – Как тебе?
Дубнер наклонил голову, оценивая. В целом, выглядел Ёж вполне презентабельно: сшито всё качественно, и цвета радуют глаз; особенно электрику понравились сверкающие звёздочки на шляпе, напоминающей печную трубу и такого же цвета, переливающийся всеми цветами радуги костюм и высоченные то ли ботинки, то ли сапоги. Не заметить музыканта было невозможно, однако в реальной жизни этакое обмундирование могло сослужить плохую службу: если не вызвать ярость старомодно настроенных сограждан, то зацепиться за ветку или кочку, или корень. Любой из лесных хоть раз, да расквасил нос по неосторожности; Ёжик тоже, и ему, честно признаться, не понравилось – повторять не хотелось.
– Ну-у-у, – собираясь с мыслями, протянул Дубнер. – Смотришься гламурненько. Такой, знаешь, глэм-рок.
– Глум – чего? И что значит собственно «глум»? – попросил ясности Ёжик, поправляя «шмотки».
– Не глум, а глэм. Как вещают из глубины веков потерянные и тайные знания, глэм – это яркий, бросающийся в глаза, эпатажный наряд. А рок – музыка, которую ты играешь.
– Кто тебе рассказал?
– Никто: оно само. Ладно, меньше ненужных вопросов – больше дела. Прикид твой мне нравится, только ходи осторожно, чтобы не порвать его или не загреметь в кусты. Хорошо? А теперь – вперёд!
Центральная площадь шумела настолько, насколько могла этим «заниматься». Вообще-то централка не была в прямом смысле площадью деревни – она представляла собой пересечение пяти дорог, а уж те проходили и через деревни, и через посёлки, и мимо одиноких домиков. В Лесу не найти более оживлённого места, в особенности утром и вечером, и если нужно привлечь внимание, выходи на Централку – привлекай на здоровье. Местные блюстители порядка, ленивые, безынициативные и редко просыхающие, пока не обратили внимания на листовки, а вот народ, судя по всему, заинтересовался предстоящим событием. Ёжик насчитал около полусотни заинтересованных пар глаз (и иногда по одному оку: Лес всё-таки, разное случается).
На ходу поправляя неудобный наряд, Ёжик смущённо растягивал губы в улыбке; больше не улыбался никто: уличного музыканта сканировали пуще рентгена. Колючий гитарист замер в самом центре площади, в кругу, образованном серыми плитками, оглянулся на обступившие со всех сторон дома, магазины и аптеки, а затем выдал ещё более вымученную улыбку и откашлялся.
Вынырнув из ближайших кустов, Дубнер поднял вверх два больших пальца в ободряющем жесте и для весомости ещё и покивал.
– Жители Леса… – неуверенно начал Ёжик.
Все внимательно и молча разглядывали его: народ в округе не избалован зрелищами и охочий до них, однако весьма суровый.
