Георг Гегель
Наука логики
b) Гипотетическое умозаключение
1. Гипотетическое суждение содержит лишь необходимое соотношение без непосредственности того, чтó соотносится. «Если есть А, то есть В»; другими словами, бытие А есть в такой же мере и бытие чего-то иного, В; этим еще не сказано ни то, что есть А, ни то, что есть В. Гипотетическое умозаключение присовокупляет эту непосредственность бытия:
Если есть А, то есть В,
А есть,
Следовательно, есть В.
Меньшая посылка сама высказывает непосредственное бытие А.
Но не только это прибавилось к суждению. Умозаключение содержит соотношение субъекта и предиката не как абстрактную связку, а как наполненное опосредствующее единство. Бытие А следует поэтому принимать не просто за непосредственность, а по существу своему за средний член умозаключения. Это надо рассмотреть подробнее.
2. Прежде всего соотношение гипотетического суждения есть необходимость, иначе говоря, внутреннее субстанциальное тождество при внешней разности в существовании или при взаимном безразличии являющегося бытия; это – тождественное содержание, внутренне лежащее в основании. Обе стороны суждения суть поэтому не непосредственное бытие, а бытие, скованное (gehaltenes) необходимостью, следовательно, в то же время снятое или лишь являющееся бытие. Далее, как стороны суждения они относятся между собой как всеобщность и единичность; поэтому одна из них есть указанное содержание как целокупность условий, а другая – как действительность. Тем не менее безразлично, какую из сторон принимают за всеобщность и какую – за единичность. А именно, поскольку условия – это еще то, чтó внутренне, абстрактно; но в некоторой действительности, они всеобщее, и приобрели они действительность именно благодаря тому, что сведены в некоторую единичность. И наоборот, условия суть порозненное, раздробленное явление, которое лишь в действительности приобретает единство и значение, а также общезначимое наличное бытие.
Ближайшее отношение между двумя сторонами [гипотетического суждения], которое здесь рассматривалось как отношение условия к обусловленному, можно, однако, принимать и за отношение причины и действия, основания и следствия; это здесь безразлично; но отношение обусловленности (Bedingung) потому более соответствует имеющемуся в гипотетическом суждении и умозаключении соотношению, что условие дано по существу своему как безразличное существование, основание же и причина сами собой переходят [в иное]; кроме того, условие есть более общее определение, так как оно объемлет обе стороны указанных отношений, между тем как действие, следствие и т. д. – в такой же мере условия причины, основания и т. д., в какой причина, основание и т. д. суть их условия. –
Итак, [в гипотетическом умозаключении] А есть опосредствующее бытие, поскольку оно, во-первых, есть непосредственное бытие, безразличная действительность, а во-вторых, поскольку оно в такой же мере дано и как в себе самом случайное, снимающее себя бытие. То, чтó превращает условия в действительность нового образа, условиями которого они служат, это то обстоятельство, что они не бытие как абстрактное непосредственное, а бытие в своем понятии, прежде всего становление; но так как понятие уже не есть переход, то они, говоря более определенно, суть единичность как соотносящееся с собой отрицательное единство. – Условия – это разбросанный материал, ожидающий и требующий своего приложения; эта отрицательность есть то, чтó опосредствует, есть свободное единство понятия. Она определяет себя как деятельность, так как этот средний член есть противоречие между объективной всеобщностью (или целокупностью тождественного содержания) и безразличной непосредственностью. – Вот почему этот средний член есть уже не просто внутренняя, а сущая необходимость; объективная всеобщность содержит соотношение с самой собой как простую непосредственность, как бытие. В категорическом умозаключении этот момент есть прежде всего определение крайних членов; но по отношению к объективной всеобщности среднего члена он определяет себя как случайность и тем самым как нечто лишь положенное, а также снятое, т. е. нечто возвратившееся в понятие или в средний член как в единство, – в средний член, который в своей объективности сам есть теперь также бытие.
Заключение «следовательно, В есть» выражает то же противоречие, а именно что В есть нечто непосредственно сущее, но точно так же имеет бытие через нечто иное, другими словами, опосредствовано. Поэтому оно по своей форме то же понятие, чтó и средний член. Оно отличается от него только как необходимое от необходимости, – в форме совершенно поверхностного противостояния единичного всеобщему. Абсолютное содержание А и В – одно и то же; это лишь два различных названия одной и той же основы для представления, поскольку представление фиксирует явление разного образа наличного бытия и отличает от необходимого его необходимость; но если бы необходимость была отделена от В, то В не было бы необходимым. Стало быть, здесь имеется тождество опосредствующего и опосредствованного.
3. Гипотетическим умозаключением представлено прежде всего необходимое соотношение как связь через форму или отрицательное единство, подобно тому как категорическое умозаключение представляло через положительное единство изначальное содержание, объективную всеобщность. Но необходимость сливается с необходимым; деятельность формы по преобразованию (des Übersetzens) обусловливающей действительности в обусловливаемую есть в себе то единство, в котором сняты определенности противоположности, ранее освободившиеся в виде безразличного наличного бытия, и различие между А и В стало пустым словом. Поэтому оно рефлектированное в себя единство, тем самым – тождественное содержание, и оно таково не только в себе, оно и положено этим умозаключением, так как бытие А есть также не его собственное бытие, а бытие В, и наоборот, вообще бытие одного есть бытие другого, и в заключении непосредственное бытие или безразличная определенность прямо дано как опосредствованная определенность, следовательно, внешняя проявленность сняла себя, и ее вернувшееся в себя единство положено.
Тем самым опосредствование умозаключения определило себя как единичность, непосредственность и как соотносящуюся с собой отрицательность, иначе говоря, как тождество, различающее себя и из этого различения сосредоточивающееся внутрь себя, – как абсолютную форму, и именно в силу этого – как объективную всеобщность, тождественное с собой содержание. В этом определении умозаключение есть дизъюнктивное умозаключение.
с) Дизъюнктивное умозаключение
Подобно тому как гипотетическое умозаключение подпадает вообще под схему второй фигуры В – Е – О, так дизъюнктивное умозаключение подпадает под схему третьей фигуры формального умозаключения Е – В – О. Но середина есть [здесь] наполненная формой всеобщность; она определила себя как целокупность, как развитую объективную всеобщность. Середина есть поэтому столь же всеобщность, сколь и особенность и единичность. Как всеобщность она, во-первых, субстанциальное тождество рода, но, во-вторых, такое тождество, в которое принята особенность, но как равная роду, следовательно, как всеобщая сфера, содержащая целокупность своих обособлений; это – род, разложенный на свои виды – такое А, которое есть и В, и С, и D. Но обособление как различение есть в такой же мере и «либо – либо» [данных] В, С и D, отрицательное единство, взаимное исключение определений. – Далее, это исключение не только взаимное, и определение не только относительное, но и столь же существенно соотносящееся с собой определение; особенное как единичность, с исключением других.
А есть или В, или С, или D,
Но А есть В,
Следовательно, А не есть ни С, ни D.
Или также:
А есть или В, или С, или D,
Но А не есть ни С, ни D,
Следовательно, оно есть В.
А есть субъект не только в обеих посылках, но и в заключении. В первой посылке оно всеобщее, а в своем предикате – разделенная на целокупность своих видов всеобщая сфера; во второй посылке оно дано как определенное или как вид; в заключении оно положено как исключающая, единичная определенность. – Иначе говоря, оно уже в меньшей посылке положительно положено как исключающая единичность, а в заключении – как то определенное, чтó оно есть.
Стало быть, то, чтó [здесь] вообще являет себя как опосредствованное, – это всеобщность [данного] А, опосредствованная с единичностью. Опосредствующее же – это то же А, которое есть всеобщая сфера своих обособлений и нечто определенное как единичное. Таким образом, то, чтó составляет истину гипотетического умозаключения, – единство опосредствующего и опосредствованного, положено в дизъюнктивном умозаключении, которое поэтому в то же время уже не есть умозаключение. А именно, середина, положенная в нем как целокупность понятия, сама содержит оба крайних в их полной определенности. В отличие от этой середины крайние даны только как положенность, которой уже не присуща никакая собственная определенность в противоположность середине.
Если все это рассматривать еще более определенно, имея в виду гипотетическое умозаключение, то окажется, что в этом умозаключении имелось субстанциальное тождество как внутренняя связь необходимости и отличное от него отрицательное единство, – а именно деятельность или форма, преобразовавшая одно наличное бытие в другое. Дизъюнктивному же умозаключению вообще свойственно определение всеобщности; его середина – А как род и как совершенно определенное; в силу этого единства указанное выше содержание, прежде бывшее внутренним, теперь также положено, и наоборот, положенность или форма не есть внешнее отрицательное единство по отношению к безразличному наличному бытию, а тождественна с тем изначальным содержанием. Относящееся к форме определение понятия целиком положено в своем определенном различии и в то же время в простом тождестве понятия.
Этим снят теперь формализм акта умозаключения и, стало быть, субъективность умозаключения и понятия вообще. Это формальное или субъективное состояло в том, что опосредствующим для крайних членов служит понятие как абстрактное определение и потому оно отлично от этих крайних членов, чье единство оно составляет. Напротив, в доведенном до конца умозаключении, в котором объективная всеобщность точно так же положена как целокупность определений формы, различие опосредствующего и опосредствованного отпало. То, чтó опосредствовано, само есть существенный момент своего опосредствующего, и каждый момент дан как целокупность опосредствованных.
Фигуры умозаключения представляют каждую определенность понятия в отдельности как средний член, который в то же время есть понятие как долженствование, как требование, чтобы опосредствующее было целокупностью понятия. Разные же роды умозаключения представляют ступени наполнения или конкретизации среднего члена. В формальном умозаключении средний член положен как целокупность лишь тем, что все определенности, но каждая в отдельности, выполняют [поочередно] функцию опосредствования. В умозаключениях рефлексии средний член дан как единство, внешним образом охватывающее собой определения крайних членов. В умозаключении необходимости он определил себя как столь же развитое и целокупное, сколь и простое единство, и этим сняла себя форма умозаключения, состоявшего в отличении среднего члена от его крайних членов.
Тем самым понятие вообще реализовалось; говоря определеннее, оно приобрело такую реальность, которая есть объективность. Ближайшая реальность состояла в том, что понятие как отрицательное внутри себя единство расщепляет себя и как суждение полагает свои определения в определенном и безразличном различии, а в умозаключении противопоставляет им само себя. Поскольку понятие еще есть таким образом внутренний момент этой своей внешней проявленности, через развитие умозаключений эта внешняя проявленность уравнивается с внутренним единством; разные определения возвращаются в это единство через опосредствование, в котором они едины сначала лишь в чем-то третьем, и тем самым внешняя проявленность в самой себе представляет понятие, которое поэтому точно так же уже больше не отличается от нее как внутреннее единство.
Но и наоборот, указанное определение понятия, рассмотренное как реальность, есть в такой же мере и положенность. Ведь истиной понятия оказалось тождество его внутреннего момента и его внешней проявленности не только в этом результате; уже в суждении моменты понятия остаются и в своем безразличии друг к другу определениями, которые имеют значение лишь в своем соотношении друг с другом. Умозаключение – это опосредствование, полное понятие в своей положенности. Его движение есть снятие этого опосредствования, в котором нет ничего в себе и для себя, а каждое [определение] дано лишь через посредство иного. Поэтому в результате получается непосредственность, возникшая через снятие опосредствования, бытие, которое точно так же тождественно с опосредствованием и есть понятие, воссоздавшее само себя из своего инобытия и в своем инобытии. Это бытие есть поэтому положение вещей (eine Sache), сущее в себе и для себя, – объективность.
Раздел второй
Объективность
В первой книге объективной логики абстрактное бытие было представлено как переходящее в наличное бытие, но точно так же и возвращающееся в сущность. Во второй книге выяснилось, что сущность определяет себя как основание, благодаря чему вступает в существование и реализует себя в виде субстанции, но снова возвращается в понятие. Относительно же понятия было прежде всего показано, что оно определяет себя как объективность. Само собой ясно, что этот последний переход по своему определению тождествен с тем, чтó в прежнее время принималось в метафизике за умозаключение от понятия, а именно от понятия бога к его существованию, или как так называемое онтологическое доказательство бытия бога. – Известно также, что возвышеннейшая мысль Декарта, что бог есть то, понятие чего включает в себя его бытие, после того как она была низведена до дурной формы формального умозаключения, а именно до формы упомянутого доказательства, была в конце концов повержена критикой разума и мыслью, что из понятия невозможно выколупать существование. Нечто касающееся этого доказательства было рассмотрено уже ранее. В первой части, говоря о том, что бытие исчезло в своей ближайшей противоположности – в небытии и что истиной обоих оказалось становление, мы обратили внимание на смешение, возникающее тогда, когда, рассуждая о каком-нибудь определенном наличном бытии, фиксируют не его бытие, а его определенное содержание, и потому полагают, что если такое-то определенное содержание (например, сто талеров) сравнивается с другим определенным содержанием (например, с контекстом моего восприятия, с составом моего имущества) и при этом находят различие в зависимости от того, прибавляется ли первое содержание ко второму или не прибавляется, то здесь речь идет будто бы о различии бытия и небытия или даже о различии бытия и понятия. Далее, там же и во второй части было рассмотрено встречающееся в онтологическом доказательстве определение совокупности всех реальностей. – Но существенного предмета этого доказательства, [т. е.] связи понятия и существования, касается только что законченное рассмотрение понятия и всего хода развития, через который оно определяет себя как объективность. Как абсолютно тождественная с собой отрицательность понятие есть то, чтó определяет само себя; выше было отмечено, что уже поскольку оно раскрывается в единичности как суждение, оно полагает себя как реальное, сущее; эта абстрактная еще реальность завершает себя в объективности.
Если может показаться, будто переход понятия в объективность есть нечто иное, нежели переход от понятия бога к его существованию (Dasein), то надлежит, с одной стороны, принять в соображение, что определенное содержание, бог, ни в чем не изменяет логического процесса и что онтологическое доказательство есть лишь применение этого логического процесса к тому частному содержанию. С другой же стороны, существенно важно вспомнить сделанное выше замечание о том, что субъект приобретает определенность и содержание лишь в своем предикате, а до этого, чем бы субъект ни был для чувства, созерцания и представления, он для понятийного познания есть лишь одно название; в предикате же вместе с определенностью начинается и реализация вообще. – Но предикаты следует понимать как нечто такое, чтó само еще заключено в понятии, стало быть, как нечто субъективное, с чем еще не совершен выход в существование; поэтому, с одной стороны, реализация понятия, конечно, еще не завершена в суждении. Но, с другой стороны, и одно лишь определение того или иного предмета через предикаты, не будучи в то же время реализацией и объективированием понятия, также остается чем-то столь субъективным, что оно даже не есть истинное познание и определение понятия предмета, – оно нечто субъективное в смысле абстрактной рефлексии и чуждых понятия представлений. – Бог как живой бог, а еще более как абсолютный дух познается лишь в своем деянии. Человеку уже рано дано было наставление познать его в его делах; лишь из них могут проистекать те определения, которые именуются его свойствами, так же как в них содержится и его бытие. Таким образом, понятийное познание его действования, т. е. его самого, берет понятие бога в его бытии и его бытие – в его понятии. Бытие само по себе или даже наличное бытие есть столь скудное и ограниченное определение, что трудность найти это определение в понятии могла возникнуть, пожалуй, лишь оттого, что не приняли в соображение, чтó же такое само бытие или наличное бытие. – Бытие как совершенно абстрактное, непосредственное соотношение с самим собой есть не что иное, как абстрактный момент понятия, который есть абстрактная всеобщность, исполняющая и то, чтó требуется от бытия – быть вне понятия; ведь насколько она момент понятия, настолько же она и его различие или абстрактное суждение, в котором понятие противопоставляет себя самому себе. Понятие, даже как формальное понятие, уже непосредственно содержит бытие в более истинной и в обогащенной форме, поскольку понятие как соотносящаяся с собой отрицательность есть единичность.
Но, конечно, трудность найти в понятии вообще и равным образом в понятии бога бытие становится непреодолимой, если это бытие должно быть таким бытием, которое встречается в контексте внешнего опыта или в форме чувственного восприятия, подобно ста талерам в составе моего имущества, как нечто схватываемое только рукой, а не духом, как видимое по существу внешнему, а не внутреннему оку, – если бытием, реальностью, истиной именуется то, чтó свойственно вещам как чувственным, временным и преходящим. – Если философствование по поводу бытия не возвышается над чувственностью, то к этому обстоятельству присоединяется еще и то, что и в рассуждениях о понятии оно не покидает чисто абстрактной мысли, которая и противостоит бытию.
Уже привычка принимать понятие лишь за нечто столь одностороннее, как абстрактная мысль, мешает признать то, чтó было ранее предложено, а именно переход от понятия бога к его бытию как применение изложенного выше логического процесса объективирования понятия. Однако если, как это обычно случается, согласиться с тем, что логическое как формальное составляет форму для познания всякого определенного содержания, то следует допустить по крайней мере указанное выше отношение, если только вообще не застревать – как на чем-то высшем – на противоположении понятия объективности, на неистинном понятии и столь же неистинной реальности. – Однако при изложении чистого понятия было еще указано, что оно есть само абсолютное, божественное понятие, так что [здесь] поистине имело бы место не такое отношение, как применение, а указанный логический процесс был бы непосредственным изображением самоопределения бога к бытию. Но по этому поводу следует заметить, что поскольку понятие должно быть изображено как понятие бога, его следует понимать уже как принятое в идею. Упомянутое чистое понятие проходит через конечные формы суждения и умозаключения потому, что оно еще не положено как в себе и для себя единое с объективностью, а только еще находится в стадии становления объективностью. Таким образом, и эта объективность еще не есть божественное существование, еще не есть просвечивающая сквозь идею реальность. Но все же объективность настолько же богаче и выше бытия или существования, о котором говорится в онтологическом доказательстве, насколько чистое понятие богаче и выше, чем указанная метафизическая пустота совокупности всех реальностей. – Однако я откладываю до другого раза более подробное рассмотрение того многообразного недоразумения, которое внес логический формализм в онтологическое доказательство, равно как и в остальные так называемые доказательства существования бога, а также рассмотрение кантовской критики их и попытку восстановлением их истинного значения возвратить мыслям, лежащим в их основании, присущую им ценность и достоинство.
Ранее уже рассматривалось несколько форм непосредственности, но в разных определениях. В сфере бытия она есть само бытие и наличное бытие; в сфере сущности – существование, а затем действительность и субстанциальность; в сфере же понятия, кроме непосредственности как абстрактной всеобщности, она есть теперь объективность. – Там, где не нужна точность философских различений понятия, можно употреблять эти выражения как синонимы; упомянутые определения проистекают из необходимости понятия. Бытие есть вообще первая непосредственность, а наличное бытие – она же с первой определенностью. Существование вместе с вещью есть непосредственность, возникающая из основания, – из снимающего себя опосредствования простой рефлексии сущности. Действительность же и субстанциальность есть непосредственность, проистекающая из снятого различия между еще несущественным существованием как явлением и его существенностью. Наконец, объективность есть такая непосредственность, к которой понятие определяет себя снятием своей абстрактности и опосредствования. – Философия имеет право выбирать из языка повседневной жизни, созданного для мира представлений, такие выражения, которые кажутся приближающимися к определениям понятия. Нет надобности доказывать, что с выбранным из языка повседневной жизни словом и в этой жизни связывают то же понятие, для [обозначения] которого его употребляет философия; ведь повседневная жизнь имеет не понятия, а представления, и сама философия должна познать понятие того, чтó вне ее есть только представление. Поэтому вполне достаточно, если при употреблении тех его выражений, которыми пользуются для философских определений, имеется приблизительное представление об их различии, как вполне возможно при применении указанных выражений, что в них обнаруживают оттенки представления, имеющие более близкую связь с соответствующими понятиями. – Вероятно, труднее будет согласиться с тем, что нечто может быть, не существуя, но по меньшей мере не станут, например, смешивать «бытие» как связку суждения с выражением «существовать» и не скажут: «этот товар существует дорогой, пригодный» и так далее, «деньги существуют металл или металлические» вместо: «этот товар есть дорогой, пригодный», «деньги суть металл» и т. д.[48] А такие выражения, как «быть» и «являться», «явление» и «действительность», равно как и просто «бытие» в противоположность «действительности», употребляются в различном смысле также и вне философии; и еще больше отличаются по смыслу все эти выражения от [слова] «объективность». – Но даже если бы они употреблялись как синонимы, то философии и помимо этого должно быть позволительно пользоваться такого рода пустыми излишествами языка при обозначении того, чтó она различает.
Говоря об аподиктическом суждении, в котором как в доведенном до конца суждении субъект утрачивает свою определенность по отношению к предикату, мы упомянули о возникающем отсюда двояком значении субъективности, а именно как понятия и как обычно противостоящей ему внешней проявленности и случайности. Подобным же образом и объективность, оказывается, имеет двоякое значение – противостоять самостоятельному понятию, но и быть чем-то в-себе-и-для-себя-сущим. Поскольку объект в первом смысле противостоит тому Я=Я, которое в субъективном идеализме высказывается как абсолютная истина, он есть многообразный мир в его непосредственном наличном бытии, мир, с которым Я или понятие вступает в бесконечную борьбу лишь для того, чтобы через отрицание этого ничтожного в себе иного придать исходной достоверности самого себя действительную истину его равенства с самим собой{100}. – В более неопределенном смысле объект означает вообще некоторый предмет для какого-нибудь интереса и деятельности субъекта.
В противоположном же смысле «объективное» означает в-себе-и-для-себя-сущее, свободное от ограничения и противоположности. Разумные основоположения, совершенные произведения искусства и т. д. называются объективными, поскольку они свободны и выше всякой случайности. Хотя разумные – теоретические или нравственные – основоположения принадлежат лишь сфере субъективного, сознания, тем не менее в-себе-и-для-себя; сущее в них называется объективным; познание истины усматривают в том, чтобы объект познавался свободным от примеси субъективной рефлексии, а праведность – в следовании объективным законам, которые не имеют субъективного происхождения и не допускают никакого произвола и никакого превратного толкования их необходимости.
На нынешней стадии нашего исследования объективность имеет прежде всего значение в-себе-и-для-себя-сущего бытия понятия, понятия, которое сняло положенное в его самоопределении опосредствование и сделало его непосредственным соотношением с самим собой. Тем самым эта непосредственность сама непосредственно и всецело проникнута понятием, равно как и целокупность понятия непосредственно тождественна с его бытием. Но, далее, так как понятие должно точно так же восстановить свободное для-себя-бытие своей субъективности, то возникает такое отношение понятия как цели к объективности, в котором непосредственность объективности становится чем-то отрицательным по отношению к понятию и определяемым его деятельностью и тем самым приобретает указанное выше другое значение – чего-то самого по себе ничтожного, поскольку оно противостоит понятию.
Итак, во-первых, объективность выступает в своей непосредственности, моменты которой – ввиду целокупного характера всех моментов – обладают безразличной самостоятельностью как объекты вне друг друга и в своем взаимоотношении обладают субъективным единством понятия лишь как внутренним или как внешним единством: это механизм (der Mechanismus). – Но так как в нем,
во-вторых, это единство оказывается имманентным законом самих объектов, то их отношение становится их характерным различием, основанным на их законе, и таким соотношением, в котором их определенная самостоятельность снимает себя: это химизм.
В-третьих, это существенное единство объектов именно поэтому положено как отличное от их самостоятельности; оно субъективное понятие, но положенное как само собой соотносящееся с объективностью, как цель: это телеология.
Так как цель есть понятие, положенное как соотносящееся в самом себе с объективностью и снимающее через себя свою ущербность – свою субъективность, то внешняя сначала целесообразность становится благодаря реализации цели внутренней целесообразностью и идеей.
