Георг Гегель
Наука логики
Сначала представляется проблематичным лишь то, должен ли предикат быть связан с тем или иным субъектом или не должен, и потому неопределенность относится к связке. Для предиката из этого не может возникнуть никакого определения, ибо он уже есть объективная, конкретная всеобщность. Проблематичность касается, следовательно, непосредственности субъекта, которая в силу этого определяется как случайность. – Но, кроме того, это не значит, что следует абстрагироваться от единичности субъекта; очищенный вообще от этой единичности, он был бы лишь чем-то всеобщим; предикат как раз и подразумевает, что понятие субъекта должно быть положено в соотношении с его единичностью. – Нельзя сказать: «дом или какой-то дом хорош», а следует прибавить: «смотря по тому, каков он». – Проблематический момент составляет в самом субъекте его случайность – субъективность сути дела, противопоставляемую ее объективной природе или ее понятию, просто способ или свойство.
Стало быть, в самом субъекте различены его всеобщность или объективная природа – его долженствование – и особенное свойство наличного бытия. Тем самым он содержит основание того, таков ли он, каким он должен быть. Этим путем он уравнивается с предикатом. – Отрицательность проблематического [момента], поскольку она обращена против непосредственности субъекта, означает поэтому лишь это первоначальное деление субъекта, который в себе уже дан как единство всеобщего и особенного, на эти его моменты – деление, которое и есть само суждение.
Можно еще отметить, что каждую из обеих сторон субъекта – его понятие и его свойство – можно было бы назвать его субъективностью. Понятие – это углубившаяся в себя всеобщая сущность положения вещей (einer Sache), его отрицательное единство с самим собой; это единство составляет его субъективность. Но положение вещей по существу своему также случайно и имеет внешний характер, который также называется его чистой субъективностью в противоположность той объективности. Само положение вещей именно и состоит в том, что его понятие как отрицательное единство самого себя отрицает свою всеобщность и располагает себя во внешней сфере единичности. – Так двояко положен здесь субъект суждения; указанные противоположные значения субъективности имеются, согласно своей истине, в одном. – Значение субъективного само стало проблематичным потому, что субъективное утратило и ту непосредственную определенность, которую оно имело в непосредственном суждении, и свою определенную противоположность предикату. – Указанные противоположные значения субъективного, встречающиеся также в рассуждениях обычной рефлексии, могли бы уже сами по себе заставить обратить внимание по крайней мере на то, что в каждом из них в отдельности нет истины. Эта двойственность есть проявление того, что каждое значение в отдельности само по себе однобоко.
Если проблематический момент положен как момент самой сути дела (die Sache) со всей ее характерностью (Beschaffenheit), то суждение как таковое уже не проблематическое суждение, а аподиктическое.
с) Аподиктическое суждение
Субъект аподиктического суждения («дом, устроенный так-то и так-то, хорош»; «поступок такого-то характера (soundso beschaffen) справедлив») заключает в самом себе, во-первых, всеобщее – то, чем он должен быть, во-вторых, свою характерность; характерность эта содержит основание, почему субъекту в целом присущ или не присущ некоторый предикат суждения понятия, т. е. соответствует ли субъект своему понятию или не соответствует. Это суждение теперь истинно объективно; иначе говоря, оно истина суждения вообще. Субъект и предикат соответствуют друг другу и имеют одно и то же содержание, и это содержание само есть положенная конкретная всеобщность; а именно, оно заключает в себе два момента: объективное всеобщее, или род, и индивидуализированное (das Vereinzelte). Здесь, следовательно, имеется всеобщее, которое есть оно само и продолжается через свою противоположность, и лишь как единство с ней оно всеобщее. – Такое всеобщее, как предикаты «хороший», «сообразный», «правильный» и т. д., имеет своим основанием долженствование, и в то же время оно содержит соответствие наличного бытия; не указанное долженствование или род сами по себе, а именно это соответствие есть та всеобщность, которая составляет предикат аподиктического суждения.
Субъект равным образом содержит оба этих момента в непосредственном единстве как суть дела. Но истина сути дела состоит в том, что она расщеплена внутри себя на свое долженствование и свое бытие; это – абсолютное суждение о всякой действительности. – То обстоятельство, что это первоначальное деление, которое составляет всемогущество понятия, есть в такой же мере и возвращение в единство понятия, и абсолютное соотношение друг с другом долженствования и бытия, – это обстоятельство и делает действительное сутью дела; ее внутреннее отношение, это конкретное тождество, составляет ее душу.
Переход от непосредственной простоты сути дела к соответствию, которое есть само определенное соотношение ее долженствования с ее бытием, – иначе говоря, связка, – оказывается при ближайшем рассмотрении содержащимся в особенной определенности сути дела. Род есть в себе и для себя сущее всеобщее, которое тем самым представляется несоотнесенным; определенность же есть то, чтó в этой всеобщности рефлектирует себя в себя, но в то же время и в нечто иное. Суждение имеет поэтому свое основание в характерности субъекта и благодаря этому аподиктично. Тем самым отныне имеется определенная и наполненная [смыслом] связка, которая раньше состояла в абстрактном «есть», теперь же развила себя, став основанием вообще. Она дана прежде всего как непосредственная определенность в субъекте, но есть равным образом и соотношение с предикатом, который не имеет никакого другого содержания, кроме самого этого соответствия или соотношения субъекта со всеобщностью.
Так форма суждения исчезла, во-первых, потому, что субъект и предикат суть в себе одно и то же содержание; во-вторых же, потому, что субъект посредством своей определенности указывает на нечто за пределами самого себя и соотносит себя с предикатом; но это соотнесение точно так же перешло, в-третьих, в предикат, составляет лишь его содержание и есть, таким образом, положенное соотношение или само суждение. – Таким образом, конкретное тождество понятия, бывшее результатом дизъюнктивного суждения и составляющее внутреннюю основу суждения понятия, [теперь] восстановлено в целом, тогда как вначале оно было положено лишь в предикате.
При ближайшем рассмотрении положительной стороны этого результата, образующей переход суждения в другую форму, субъект и предикат аподиктического суждения оказываются, как мы видели, каждый [в отдельности] понятием в целом. – Единство понятия, будучи определенностью, составляющей соотносящую их связку, в то же время отлично от них. Вначале эта определенность находится лишь на другой стороне субъекта как его непосредственное состояние (Beschaffenheit). Но поскольку она по существу своему есть то, чтó соотносится, она не только такое непосредственное состояние, но и то, чтó проникает субъект и предикат, и то, чтó всеобще. – В то время как субъект и предикат имеют одно и то же содержание, через эту определенность, напротив, положено отношение формы, – определенность как нечто всеобщее или особенность. – Таким образом она содержит внутри себя оба относящихся к форме определения крайних членов и есть определенное соотношение субъекта и предиката; она наполненная [смыслом], или содержательная, связка суждения, единство понятия, вновь выступившее из суждения, в крайних членах которого оно было утрачено. – Через это наполнение связки [смыслом] суждение стало умозаключением.
Глава третья
Умозаключение
Умозаключение оказалось восстановлением понятия в суждении и, стало быть, единством и истиной обоих. Понятие, как таковое, удерживает свои моменты снятыми в единстве; в суждении это единство есть нечто внутреннее или, что то же самое, нечто внешнее, и моменты, хотя и соотнесены, но положены как самостоятельные крайние члены. В умозаключении определения понятия положены как крайние члены, суждения, а вместе с тем положено их определенное единство.
Умозаключение есть, таким образом, полностью положенное понятие; оно поэтому относится к сфере разума (das Vernünftige). – Рассудок считают способностью обладать определенным понятием, которое фиксируется особо абстракцией и формой всеобщности. В разуме же определенные понятия положены в своей целокупности и единстве. Поэтому не только умозаключение относится к сфере разума, но все относящееся к сфере разума есть умозаключение. Акт умозаключения издавна приписывается разуму; но с другой стороны, о разуме самом по себе и о его основоположениях и законах говорится так, что не видно, как связаны между собой тот разум, который умозаключает, и этот разум – источник законов и прочих вечных истин и абсолютных мыслей. Если полагать, что первый есть лишь формальный разум, а второй порождает содержание, то, согласно этому различению, второму разуму не может недоставать как раз формы разума, умозаключения. Тем не менее их обычно так отделяют друг от друга и при разговоре об одном не упоминают о другом, что кажется, будто разум абсолютных мыслей стыдится разума умозаключения и что умозаключение называют также деятельностью разума чуть ли не по традиции. Но как только что было отмечено, совершенно очевидно, что логический разум, если его рассматривать как формальный, должен быть по существу обнаружен и в разуме, имеющем дело с тем или иным содержанием; более того, всякое содержание может быть разумным лишь через разумную форму. [Здесь] нельзя обратиться к весьма обыденной болтовне о разуме, потому что она воздерживается от объяснения, чтó же следует понимать под разумом; это притязающее на разумность познание{91} большей частью так занято своими предметами, что забывает познать самый разум и различает и обозначает его лишь посредством имеющихся у него предметов. Если разум есть, как утверждают, познание, содержащее знание о боге, свободе, праве, долге, о бесконечном, безусловном, сверхчувственном, или же познание, позволяющее хотя бы представлять и чувствовать их, то [следует сказать, что], с одной стороны, они лишь отрицательные предметы, а с другой – вообще остается [нерешенным] первый вопрос: чтó же во всех этих предметах имеется такого, в силу чего они относятся к сфере разума? – А это то, что бесконечное в них есть не пустая абстракция от конечного, не лишенная содержания и определений всеобщность, а наполненная [ими] всеобщность – понятие, которое определено и имеет в самом себе свою определенность таким истинным образом, что оно различает себя внутри себя и дано как единство этих своих рассудочных и определенных различий. Лишь таким путем разум возвышается над конечным, обусловленным, чувственным или как бы его ни определяли иначе, и в этой отрицательности он по существу своему содержателен, ибо он единство как единство определенных крайних членов; но как такое единство разумное есть лишь умозаключение.
Умозаключение, как и суждение, прежде всего непосредственно; в таком случае его определения (termini) суть простые, абстрактные определенности; как такое оно рассудочное умозаключение. Если не идти дальше этого его вида, то разумность в нем, хотя и наличествует здесь и положена, конечно, мало заметна. Суть его – единство крайних членов, связующий их средний член и поддерживающее [их] основание. Абстракция, фиксируя самостоятельность крайних членов, противополагает им это единство как столь же неподвижную, для себя сущую определенность и таким образом понимает его скорее как не-единство, чем единство. Выражение: «средний термин» (medius terminus) заимствовано из пространственного представления и со своей стороны способствует тому, чтобы определения оставались одно вне другого. Но если умозаключение состоит в том, что единство крайних членов в нем положено, а между тем это единство понимается, с одной стороны, просто как само по себе существующее особенное, а с другой – как лишь внешнее соотношение и существенным отношением умозаключения делают не-единство – то разум в виде умозаключения разумности не споспешествует.
Во-первых, умозаключение наличного бытия, в котором определения столь непосредственны и абстрактны, обнаруживает в самом себе (так как оно, подобно суждению, есть их соотношение), что оно содержит не такие абстрактные определения, а соотносит каждое из них с другим, и что средний член содержит особенность не только в противоположность определениям крайних, но и в самом себе как положенную.
Благодаря этой своей диалектике оно делает себя умозаключением рефлексии, вторым умозаключением – с определениями как таковыми, в [каждом из] которых по существу своему отражается другое определение, или которые положены как опосредствованные, какими они вообще должны быть в соответствии с умозаключением.
В-третьих, так как это отражение или эта опосредствованность рефлектируется в само себя, то умозаключение определено как умозаключение необходимости, в котором опосредствующее есть объективная суть дела (Natur der Sache). Так как это умозаключение определяет крайние члены понятия равным образом как целокупности, то умозаключение достигло соответствия между своим понятием, или средним членом, и своим наличным бытием, или крайними различиями, – достигло своей истины и тем самым перешло из субъективности в объективность.
А. УМОЗАКЛЮЧЕНИЕ НАЛИЧНОГО БЫТИЯ
1. Умозаключение, каково оно непосредственно, имеет своими моментами определения понятия как непосредственные. Стало быть, они абстрактные определенности формы, которые еще не развились через опосредствование до конкретности, они лишь единичные определенности. Поэтому первое умозаключение есть, собственно говоря, формальное умозаключение. Формализм акта умозаключения состоит в том, что не идут дальше определений этого первого умозаключения. Понятие, расщепленное на свои абстрактные моменты, имеет своими крайними членами единичность и всеобщность, а само оно дано как находящаяся между ними особенность. В силу своей непосредственности они, как определенности, соотносящиеся лишь с собой, все вместе составляют единичное содержание. Особенность образует середину прежде всего постольку, поскольку она непосредственно соединяет внутри себя оба момента – единичность и всеобщность. В силу своей определенности особенность, с одной стороны, подведена под всеобщее, а, с другой стороны, единичное, по отношению к которому она обладает всеобщностью, подведено под особенность. Но эта конкретность есть прежде всего лишь одна двусторонность; в силу непосредственности, которая свойственна среднему термину в непосредственном умозаключении, он дан как простая определенность, и составляемое им опосредствование еще не положено. И вот диалектическое движение умозаключения наличного бытия состоит в том, чтобы опосредствование, которое одно только и составляет умозаключение, было положено в моментах умозаключения.
а) Первая фигура умозаключения
Е – О – В{92} – это общая схема определенного умозаключения. Единичность связывается через особенность со всеобщностью; единичное не непосредственно всеобще, а через особенность; точно так же и наоборот, всеобщее единично не непосредственно, а нисходит к единичности через особенность. – Эти определения противостоят друг другу как крайние члены и составляют одно в отличном от них третьем. Оба они определенности; в этом они тождественны; эта их всеобщая определенность есть особенность. Но они точно так же и крайние члены по отношению и к ней, и друг к другу, ибо каждый из них дан в своей непосредственной определенности.
Всеобщее значение этого умозаключения и том, что единичное, которое как таковое есть бесконечное соотношение с собой и тем самым было бы лишь внутренним, извне вступает через особенность в наличное бытие как во всеобщность, где оно уже не принадлежит лишь самому себе, а находится во внешней связи; и наоборот, отделяясь в своей определенности как особенность, единичное в этом отделении есть нечто конкретное, а как соотношение определенности с самой собой оно нечто всеобщее, соотносящееся с собой, и тем самым также истинно единичное; в крайнем члене – во всеобщности – оно из внешнего углубляется в себя. – Объективное значение умозаключения в первом умозаключении еще только поверхностно, так как в нем определения еще не положены как единство, которое составляет сущность умозаключения. Умозаключение постольку еще есть нечто субъективное, поскольку абстрактное значение, которое имеют его термины, изолировано так не в себе и для себя, а лишь в субъективном сознании. – Впрочем, отношение единичности, особенности и всеобщности есть, как оказалось, необходимое и существенное касающееся формы отношение определений умозаключения; недостаток состоит не в этой определенности формы, а в том, что каждое отдельное определение в этой форме в то же время не обогащается. – Аристотель придавал большее значение простому отношению присущности, объясняя природу умозаключения следующим образом: если три определения относятся между собой так, что одно крайнее определение целиком содержится в среднем определении, а это среднее определение целиком содержится в другом крайнем определении, то оба этих крайних определения необходимо образуют вместе умозаключение. Здесь больше выражено лишь повторение одного и того же отношения присущности одного крайнего среднему, а этого в свою очередь другому крайнему, нежели определенность всех трех по отношению друг к другу. – А так как умозаключение основывается на указанной взаимной определенности их, то сразу становится ясно, что другие отношения терминов, образующие прочие фигуры, могут иметь силу как рассудочные умозаключения лишь постольку, поскольку они сводимы к этому первоначальному отношению; это не разные виды фигур, стоящие рядом с первой, а, с одной стороны, поскольку они должны быть правильными умозаключениями, они основываются лишь на существенной форме умозаключения вообще, каковой является первая фигура; с другой же стороны, поскольку они отклоняются от нее, они модификации, в которые нeобходимо переходит эта первая абстрактная форма, тем самым определяя себя далее и к целокупности. Скоро разъясним более подробно, как обстоит дело с этими фигурами.
Е – О – В есть, таким образом, всеобщая схема умозаключения, взятого в его определенности. Единичное подведено под особенное, а особенное – под всеобщее; поэтому и единичное подведено под всеобщее. Иначе говоря, единичному присуще особенное, особенному же – всеобщее; поэтому всеобщее присуще и единичному. Особенное с одной стороны, именно по отношению к всеобщему, есть субъект; по отношению же к единичному оно предикат; иначе говоря, по отношению к всеобщему оно единичное, по отношению же к единичному – всеобщее. Так как в нем соединены обе определенности, то крайние члены связаны этим своим единством. «Поэтому» выступает как имеющий место в субъекте вывод, вытекающий из субъективного взгляда на отношение между обеими непосредственными посылками. Так как субъективная рефлексия высказывает оба соотношения среднего члена с крайними в виде отдельных и притом непосредственных суждений или предложений, то и заключение как опосредствованное соотношение также есть, конечно, отдельное предложение, и «поэтому», или «следовательно», выражает опосредствованность заключения. Но это «поэтому» следует рассматривать не как внешнее этому предложению определение, имеющее свое основание и местопребывание лишь в субъективной рефлексии, а скорее как имеющее основание в природе самих крайних членов, соотношение которых выражено опять в виде простого суждения или предложения лишь ради абстрагирующей рефлексии и через нее. Истинное же их соотношение положено как середина (Mitte). – Что «следовательно, Е есть В» есть суждение, это – чисто субъективное обстоятельство; умозаключение состоит именно в том, что это не просто суждение, т. е. не соотношение, возникшее исключительно через связку или пустое «есть», а соотношение, возникшее через определенный, содержательный средний член.
Поэтому если умозаключение рассматривается только как состоящее из трех суждений, то это формальный взгляд, не принимающий во внимание отношения между определениями, которое, единственно и важно в умозаключении. Вообще именно чисто субъективная рефлексия разделяет соотношение терминов на отдельные посылки и отличное от них заключение:
Все люди смертны,
Кай – человек,
Следовательно, он смертен.
Такое умозаключение сразу же наводит скуку, как только его услышат; это объясняется тем, что посредством разрозненных предложений бесполезная форма создает иллюзию различия, которую суть дела тотчас же развеивает. Главным образом из-за этой субъективной формы акт умозаключения кажется какой-то субъективной уловкой (Notbehelf), к которой разум или рассудок будто бы прибегают в тех случаях, когда они не могут познать непосредственно. – Но, конечно, природа вещей, разумное, не такова, чтобы сперва составлялась бóльшая посылка – соотношение некоторой особенности с некоторым наличествующим всеобщим, – а затем было бы найдено, во-вторых, отдельное соотношение некоторой единичности с особенностью, откуда бы наконец, в-третьих, получалось бы новое предложение. Этот совершающийся через разрозненные предложения акт умозаключения есть не что иное, как субъективная форма; суть же дела такова, что его различенные понятийные определения объединены в существенном единстве. Эта разумность не уловка, а, напротив, – в противоположность еще имеющейся в суждении непосредственности соотношения – объективное; а та непосредственность познания есть скорее чисто субъективное; умозаключение же, напротив, – это истина суждения. – Все вещи суть умозаключения, нечто всеобщее, связанное через особенность с единичностью; но, конечно, они не целое, состоящее из трех предложений.
2. В непосредственном рассудочном умозаключении термины имеют форму непосредственных определений. С этой стороны, с которой они содержание, и следует теперь рассмотреть это умозаключение. Его можно поэтому считать качественным умозаключением, подобно тому как суждение наличного бытия имеет тот же момент качественного определения. Термины этого умозаключения, подобно терминам упомянутого суждения, суть тем самым единичные определенности; ибо определенность положена своим соотношением с собой как безразличная к форме, стало быть, как содержание. Единичное – это какой-то непосредственный конкретный предмет, особенность – одно из [множества] его определенностей, свойств или отношений, всеобщность – опять-таки еще более абстрактная определенность, еще в большей мере имеющая характер некоей единицы. – Так как субъект как непосредственно определенный еще не положен в своем понятии, то его конкретность еще не сведена к существенным определениям понятия; поэтому его соотносящаяся с собой определенность есть неопределенное, бесконечное многообразие. Единичное имеет в этой непосредственности бесконечное множество определенностей, принадлежащих к его особенности, каждая из которых может поэтому в умозаключении образовать для данного единичного средний термин. Но через каждый другой средний термин единичное связывается с другим всеобщим; через каждое из своих свойств оно находится в другом соприкосновении и другой связи наличного бытия. – Далее, и средний термин есть нечто конкретное по сравнению со всеобщим; он сам содержит многие предикаты, и данное единичное может быть связано через один и тот же средний термин опять-таки со многими всеобщими. Поэтому вообще дело чистого случая и произвола, какое из многих свойств вещи берется и исходя из какого вещь связывается с предикатом; другие средние термины суть переходы к другим предикатам, и даже один и тот же средний термин может сам по себе быть переходом к разным предикатам, потому что как особенное он содержит по сравнению со всеобщим многие определения.
Но дело не только в том, что для субъекта одинаково возможно неопределенное множество умозаключений и что то или другое умозаключение по своему содержанию случайно; эти умозаключения, касающиеся одного и того же субъекта, должны перейти и в противоречие. Ведь вообще различие, которое есть прежде всего безразличная разность, – это столь же существенно противоположение. Конкретное уже не нечто просто являющееся, а оно конкретно через единство противоположностей в понятии, определивших себя как моменты понятия. Так как со стороны качественной природы терминов в формальном умозаключении конкретное берется согласно одному из подходящих к нему определений, то умозаключение наделяет его соответствующим этому среднему термину предикатом; но так как с другой позиции умозаключают к противоположной определенности, то первое заключение оказывается ложным, хотя его посылки и вывод из них сами по себе совершенно правильны. – Если от среднего термина, гласящего, что стена была окрашена в синий цвет, умозаключают, что она, стало быть, синяя, то это умозаключение правильно; но вопреки этому умозаключению стена может быть зеленой, если она была покрыта еще и желтой краской, а из этого обстоятельства само по себе вытекало бы заключение, что она желтая. – Если от среднего термина «чувственность» умозаключают, что человек не добр и не зол, так как о чувственном нельзя утверждать ни того, ни другого, то умозаключение правильно, а заключение ложно; ведь к человеку как конкретному в такой же мере приложим и средний термин «духовность». – Из среднего термина «тяготение планет, их спутников и комет к солнцу» правильно следует, что эти тела падают на солнце; но они не падают на него, так как они и сами по себе суть центры тяготения или, как говорят, ими движет центробежная сила. – Подобным же образом из среднего термина «социальность» можно сделать вывод об общности имущества граждан; из среднего же термина «индивидуальность», если применить его столь же абстрактно, вытекает распад государства, как это и последовало, например, в германской империи, когда [в ней] придерживались последнего среднего термина. – Справедливо считают, что нет ничего более скудного, чем такого рода формальное умозаключение, ибо оно зависит от случая или произвола в выборе среднего термина. Как бы хорошо ни осуществлялась такая дедукция через ряд умозаключений и как бы убедительна ни была ее правильность, это еще ни к чему не приводит, так как всегда имеются еще другие средние термины, из которых можно столь же правильно вывести нечто прямо противоположное. – Кантовские антиномии разума состоят только в том, что в одном случае полагают в основу одно определение понятия, а в другом случае – с такой же необходимостью другое. – Эту недостаточность и случайность умозаключения не следует при этом приписывать исключительно содержанию, как будто она не зависит от формы, между тем как для логики важна-де одна лишь форма. Скорее в самой форме формального умозаключения кроется то, что содержание есть столь одностороннее качество; к этой односторонности содержание определено указанной выше абстрактной формой. Содержание есть одно из многих единичных качеств или определений конкретного предмета или понятия именно потому, что по форме оно, как предполагают, не более как такая непосредственная, единичная определенность. Крайний термин «единичность» как абстрактная единичность есть непосредственно конкретное и потому бесконечно или неопределимо многообразное; средний член есть столь же абстрактная особенность и потому одно из этих многообразных единичных качеств; и точно так же другой крайний член есть абстрактное всеобщее. Поэтому формальное умозаключение из-за своей формы есть в существе своем нечто совершенно случайное по своему содержанию, и при этом не в том смысле, что для умозаключения случайно, имеет ли оно дело с таким-то или с другим предметом – от этого содержания логика отвлекается, – а [в том смысле], что так как в основании [его] лежит какой-то субъект, то случайно, какие определения содержания будет относительно него выводить умозаключение.
3. Определения умозаключения суть определения содержания, поскольку они непосредственные, абстрактные, рефлектированные в себя определения. Но существенно в них скорее то, что они не такие рефлектированные в себя, безразличные друг к другу определения, а определения формы; тем самым они по существу своему соотношения. Эти соотношения суть, во-первых, соотношения крайних членов со средним, – соотношения, которые непосредственны, propositiones praemissae [посылки], а именно, с одной стороны, соотношение особенного со всеобщим – propositio major [бóльшая посылка], с другой – единичного с особенным – propositio minor [меньшая посылка]. Во-вторых, имеется соотношение крайних членов друг с другом, оно опосредствованное соотношение – conclusio [заключение]. Указанные непосредственные соотношения, посылки, суть предложения или суждения вообще и противоречат природе умозаключения, согласно которой различенные определения понятия не должны быть соотнесены непосредственно, а должно быть положено и их единство; истина суждения – это умозаключение. Посылки тем более не могут оставаться непосредственными соотношениями, что их содержание составляют непосредственно различенные определения, и, стало быть, они сами по себе тождественны не непосредственно, если только эти посылки не чисто тождественные предложения, т. е. пустые, ни к чему не приводящие тавтологии.
Поэтому обычно требуют, чтобы посылки были доказаны, т. е. также представлены в виде заключений. Обе посылки дают, таким образом, еще два умозаключения. А эти два новых умозаключения, вместе взятые, в свою очередь дают четыре посылки, требующие четырех новых умозаключений; у последних восемь посылок, восемь умозаключений которых в свою очередь дают для их шестнадцати посылок шестнадцать умозаключений, и так далее в геометрической прогрессии до бесконечности.
Итак, здесь снова возникает прогресс в бесконечность, который раньше встречался в низшей сфере – в сфере бытия – и которого нельзя уже было ожидать в области понятия – абсолютной рефлексии из конечного в себя, в области свободной бесконечности и истины. При рассмотрении сферы бытия было показано, что в тех случаях, когда возникает дурная бесконечность, сводящаяся к прогрессу [в бесконечность], имеется противоречие между качественным бытием и выходящим за его пределы бессильным долженствованием; сам же прогресс есть вечно повторяющееся требование к качественному, чтобы оно обладало единством и постоянно возвращалось в рамки, несоответствующие этому требованию. В формальном умозаключении основой служит непосредственное соотношение или качественное суждение, а опосредствование умозаключения – это то, чтó в противоположность непосредственному соотношению положено как более высокая истина. Уходящее в бесконечность доказывание посылок не разрешает этого противоречия, а только постоянно возобновляет его и есть повторение одного и того же первоначального недостатка. – Истина бесконечного прогресса состоит скорее в том, чтобы и сам он, и форма, уже определенная им как недостаточная, были сняты. – Эта форма есть форма такого опосредствования, как Е – О – В. Оба соотношения Е – О и О – В должны быть опосредствованы; если это происходит тем же самым путем, то недостаточная форма Е – О – В только удваивается и так далее до бесконечности. О имеет относительно Е и касающееся формы определение чего-то всеобщего, а по отношению к В – касающееся формы определение чего-то единичного, ибо эти соотношения суть вообще суждения. Эти соотношения требуют поэтому опосредствования, но из-за указанного вида опосредствования [здесь] снова появляется лишь то отношение, которое должно быть снято.
