Гален
Сочинения. Том 5
Всего существуют четыре первичные и общие болезни, которые различаются в отношении тепла, холода, сухости и влажности. И Эрасистрат это признает, сам того не желая. Ведь когда он говорит, что пищеварение ухудшается при лихорадке (не потому, что нарушена правильная пропорция внутренней теплоты, как это предполагали его предшественники, а потому, что при расстройстве естественной деятельности желудок не может, как обычно, обволакивать и перетирать пищу), резонно его спросить, по какой причине нормальное функционирование желудка нарушилось?
Ведь если, например, после травмы появится бубон, пищеварение не нарушится до того, как больного начнет лихорадить. Ведь ни бубона, ни раны самих по себе недостаточно, чтобы как-то помешать деятельности желудка и совсем ее расстроить. Если же у больного начинается жар, пищеварение тотчас расстраивается, и мы не ошибемся, сказав, что тотчас нарушается естественная деятельность желудка. Однако следует определиться, что является причиной этого нарушения. Ведь ни рана, ни бубон не могут нарушить нормальное функционирование желудка, иначе это произошло бы еще до начала лихорадки. А раз это не так, ясно, что причина в избыточном количестве тепла в организме. Ведь появлению бубона сопутствуют два дополнительных симптома – изменение в движениях артерий и сердца и избыток природной теплоты. Однако изменение движения артерий и сердца не только совершенно не повредят функционированию желудка, но даже принесут пользу тем животным, у которых, как полагает Эрасистрат, пневма, попадая в пищеварительную систему через артерии, весьма способствует пищеварению. Стало быть, единственная возможная причина расстройства деятельности желудка – это избыточный жар. А ведь теперь пневма поступает интенсивнее, без перерыва и в большем количестве, чем прежде. Получается, что животные, у которых пищеварение происходит за счет пневмы, при таком положении дел будут только лучше переваривать; между тем из-за дополнительного обстоятельства – избыточного жара – должно наступать несварение. Очевидно, что заявлять, что у пневмы есть особое свойство, которое способствует пищеварению, и тут же утверждать, что это особенное нарушается в случае лихорадки, – значит так или иначе признавать нечто нелепое. Ведь если снова задать вопрос, что заставляет пневму измениться, они в ответ смогут назвать только избыток теплоты, в особенности если речь идет о пневме в области желудка; а между тем к бубону она даже не может приблизиться!
Впрочем, зачем здесь упоминать тех животных, у которых особенность пневмы, возможно, и играет важную роль, если речь идет о людях, у которых пневма не играет никакой роли, или если и играет, то совершенно незначительную? Однако Эрасистрат и сам соглашается, что у больных лихорадкой нарушается пищеварение, и говорит о нарушении деятельности желудка, называя причину, и не приводит никакого другого основания, кроме избыточной теплоты! Но если избыточный жар нарушает пищеварительную деятельность не случайно, а по своей сущности и функции, то его можно отнести к первичным болезням.
Однако невозможно, чтобы несоразмерное увеличение жара принадлежало к числу первичных болезней, а причина нормальной природной деятельности в то же время не заключалась бы в соразмерном смешении элементов. Поэтому невозможно, чтобы неправильное смешение элементов вызывало первичные болезни из-за чего-то иного, кроме расстройства соразмерного смешения. Ведь если организм нормально функционирует, пока все элементы в нем находятся в равновесии, то при нарушении этого равновесия происходят первичные сбои естественной деятельности.
Полагаю, что те, кто способен делать логические выводы, получили достаточно доказательств, что, согласно самому Эрасистрату, соразмерная доля тепла при смешении элементов – причина нормальной деятельности организма. Однако если это так, ничто не мешает нам говорить, что при каждом виде естественной деятельности правильное его смешение приводит к хорошему состоянию, а неправильное – к плохому. А если это так, следует полагать, что пропорциональная доля тепла в организме способствует образованию крови, а непропорциональное – желчи. Так, мы предсказуемо находим, что желчь в большом количестве образуется в горячие периоды жизни, в теплом климате, в теплое время года, при горячих состояниях организма, горячих темпераментах человека, занятиях и образе жизни, а также при горячих болезнях.
Те же, кого смущает вопрос о том, в организме у человека образуется желчь или содержится в пище, но не смущает наблюдение, что у безупречно здоровых людей, когда они, вопреки обыкновению, волею обстоятельств вынуждены голодать, во рту чувствуется горечь, цвет мочи напоминает желчь, а желудок терзает резь, – эти люди точно вчера на свет родились и незнакомы с тем, что в мире делается! А ведь кто не знает, что достаточно что-нибудь поварить подольше, как оно становится сначала солоноватым, а потом горчит? Даже если тебе вздумается отварить мед, самый сладкий из всего съедобного, ты обнаружишь, что и он стал горьким. Раз это происходит с любой пищей, пусть и не горячей по природе, если ее долго варить, так же естественным образом обстоит дело с горячим по природе медом. Отчего же мед не становится при варке еще слаще? Дело в том, что в нем изначально присутствует ровно столько теплоты, сколько было необходимо для того, чтобы произвести сладкое. Дополнительное тепло извне было бы полезно при недостатке внутреннего тепла, но здесь оно наносит вред и нарушает правильную пропорцию, поэтому от варки быстрее всего остального на поверку оказывается горьким именно мед. По этой же причине мед с легкостью перерабатывается в желчь у тех людей, кто горяч по природе и находится в расцвете сил. Ведь горячее, приближаясь к горячему, обязательно приводит к дисбалансу смешения элементов и быстро превращается в желчь, а не в кровь. Поэтому для того, чтобы мед способствовал кроветворению, нужен человек холодного темперамента и такого возраста, когда организму свойственно остывать. Выходит, Гиппократ совершенно правильно предписывал людям, у которых по природе много горькой желчи, не употреблять мед, так как очевидно, что у них и без того горячий темперамент. Впрочем, не один Гиппократ, но вместе с ним все врачи говорят, что мед плох при желчных болезнях, но хорош в старости. Одни обнаружили это, следуя указаниям самой природы, другие – опытным путем. Ведь даже врачи-эмпирики делают такие же наблюдения: мед хорош для старика, но не для молодого человека, вреден человеку желчному, а флегматику идет на пользу. Точно так и с болезнями: при желчных болезнях мед плох, а при болезнях, сопровождающихся обилием флегмы, – хорош. Одним словом, если тела горячие либо по природе, либо по болезни, либо в силу возраста, либо из-за времени года или климата, либо из-за рода занятий, то мед производит желчь, а в противоположном случае – кровь.
Но ведь, действительно, невозможно, чтобы одна и та же пища у одних порождала желчь, а у других – кровь, если и желчь, и кровь производятся не в самом организме. Допустим, каждый вид пищи на самом деле изначально содержал бы в себе желчь, а не производил ее в результате переработки в телах живых существ. Тогда один и тот же вид пищи во всех телах производил бы ее в равном количестве. Тогда у тех, кто отведал горького, горькая пища, думаю, производила бы желчь, а у тех, кто попробовал что-то хорошее и сладкое, даже капли желчи от этого не появилось бы. И не только мед, но любая другая сладкая пища в упомянутых телах, горячих по той или иной причине, с легкостью превращается в желчь.
Впрочем, я и сам не знаю, как я оказался вовлечен в эти прения, ведь я не собирался этого делать, но был вынужден самой последовательностью рассуждения. Обо всем этом подробно высказались Аристотель и Праксагор, верно изложив взгляды Гиппократа и Платона.
9. Поэтому не сочтите сказанное нами за доказательства, а лучше примите за указания на невосприимчивость тех, кто думает иначе. Ведь они не знакомы ни с общепризнанными, ни с самыми заурядными фактами ежедневной практики. А в научных доказательствах следует исходить из тех основ, о которых мы уже говорили прежде: взаимодействие активных и пассивных начал в телах становится возможным благодаря горячему, холодному, сухому и влажному. И всякий, кому придется исследовать деятельность вен, печени, артерий, сердца, пищеварительного канала или какого-либо другого органа, будет вынужден признать, что эта деятельность зависит от того, как смешаны эти четыре элемента. Ведь последователи Эрасистрата должны были бы мне объяснить, почему желудок обволакивает пищу, а вены производят кровь. Что толку знать, что желудок обволакивает пищу, если нам не была известна причина, по которой это происходит? А если нам это известно, то мы, думаю, сможем лечить и расстройства функционирования. «Нас это не касается, – заявляют приверженцы Эрасистрата, – и мы не занимаемся причинами как таковыми, ибо они находятся вне сферы интересов врача и подходят, скорее, тем, кто исследует природу в теории». Но разве вы станете возражать тому, кто утверждает, что гармоничное смешение элементов является причиной естественной деятельности любого органа, а дисгармоничное уже можно назвать болезнью и причиной расстройства естественной деятельности? Или же вы доверитесь доказательствам, которые приводят древние авторы? Или, избрав третий путь, вы постараетесь держаться где-то посредине, не торопясь доверять этим доводам, как истинным, просто по необходимости, но и не возражая им, как ложным, но станете в одночасье скептиками, вроде последователей Пиррона? Однако, если вы выберете этот путь, вам придется укрыться за учением эмпириков. Ведь каким еще способом преуспеете вы в лечении, если не разберетесь в причине каждой болезни? Так отчего бы вам с самого начала не назвать себя эмпириками? Что же вы путаете нас, заявляя во всеуслышание, что изучаете естественную деятельность организма ради того, чтобы лечить? Ведь если желудок больного не в состоянии обволакивать и перетирать пищу, как вернуть его в норму, не разобравшись в причине болезни? А я вам скажу, что, если в желудке избыток жара, нам нужно его охладить, если избыток холода – добавить тепла; в случае излишней сухости необходима дополнительная влага, в случае излишней влажности – сухость. А если случится, что желудок одновременно будет горячее и суше, чем следует, первая задача врача – вместе и охладить, и увлажнить его; если же он слишком холодный и влажный – добавить тепла и сухости; так же и при прочих комбинациях. А что, скажите на милость, будут делать последователи Эрасистрата, если они признаются, что вовсе не собираются искать причины естественного функционирования организма? Ведь плод исследования деятельности органов в том, чтобы, зная причины нарушения равновесия элементов, привести их к гармоничному состоянию. Но для того, чтобы лечить, недостаточно просто знать, какая естественная деятельность с каким органом связана.
Мне кажется, что Эрасистрат не осознавал, что болезнь – это такое состояние организма, которое расстраивает его природную деятельность, не под влиянием случайных факторов, но само по себе. И как тогда ему распознавать и лечить болезни, если он совсем не знает, что это за болезни, сколько их и какого они рода? Что касается желудка, то здесь Эрасистрат все-таки счел достойным исследовать то, каким образом переваривается пища. Почему же тогда он не рассмотрел первую и главную причину пищеварения? А что до крови и вен, здесь он даже не задается вопросом, каким образом они функционируют.
Однако ни Гиппократу, ни кому-то другому из упомянутых мной врачей или философов не казалось, что этот вопрос не стоит внимания. Они утверждают, что природная теплота, которая есть в каждом живом существе, разумно смешанная с умеренным количеством влаги, порождает кровь, а оттого и сама кровь по своей функции – теплая и влажная жидкость. Точно так же и желтая желчь – горячая и сухая, несмотря на то что, в общем-то, кажется влажной. Ведь они понимали, что влажное в представлении и влажное по функции различается.
Кто не знает, что рассол и морская вода консервируют мясо и предотвращают гниение, а мясо, залитое любой другой водой, пригодной для питья, легко портится и гниет? Или того, что от обилия желтой желчи в желудке нас мучает неутолимая жажда, но стоит извергнуть ее – и мы тотчас от жажды избавляемся – скорее, чем выпив огромное количество воды. Выходит, что эта жидкость по праву называется горячей и сухой по своей функции, так же как флегма – холодной и влажной. Ведь и этому как Гиппократ, так и другие древние философы и врачи приводят ясные доказательства.
Продик в своей книге «О природе человека» называет флегмой нечто «перегоревшее» и как бы «переваренное», входящее в состав жидкостей, сообразно созвучному глаголу[100], и хотя он пользуется термином «флегма» в другом значении, однако по сути не расходится с остальными учеными, употребляющими слово «флегма». О терминологических новшествах этого человека можно судить по тому, что говорит об этом Платон. Впрочем, вещество белого цвета (которое все называют флегмой, а Продик – слизью)[101] – это холодная и влажная жидкость, собирающаяся в изобилии у стариков и у тех, кто по той или иной причине переохладился. Едва ли кто-нибудь, если только он в здравом уме, скажет, что это нечто иное, а не холодная и влажная жидкость.
Выходит, что одна жидкость организма горячая и влажная, другая – горячая и сухая, третья – влажная и холодная, но никакой холодной и сухой по своей функции жидкости нет, а четвертая комбинация смешения элементов существует во всех остальных вещах и не представлена только среди жидкостей? Это не так: существует черная желчь – жидкость, которая изобилует, по словам разумных врачей и философов, главным образом осенью и в том возрасте, когда на смену расцвету приходит увядание. Также, по их словам, тот или иной образ жизни, местность, состояние и болезни могут быть холодными и сухими. Не увечна же, в самом деле, природа, считают они, чтобы не справиться только с таким типом смешения, но он распространен повсюду, как и все остальные комбинации.
Здесь я взмолился: что если бы мне можно было спросить самого Эрасистрата? Я бы его спросил: что же, природа не создала никакого органа, чтобы выводить из организма такую жидкость? Ведь для секреции мочи существуют целых два органа, и еще есть достаточно большой орган для выведения желтой желчи, а жидкость более вредоносная, чем те, проникает повсюду по венам, смешавшись с кровью? Впрочем, как говорит Гиппократ, «дизентерия приводит к смерти, если ее вызывает черная желчь», а если желтая – она совершенно неопасна, и большинство переболевших остаются в живых. Это доказывает, насколько губительнее и сильнее по своей функции черная желчь, чем желтая. Разве не читал Эрасистрат ни сочинение Гиппократа «О природе человека», ни другие его книги, чтобы так беспечно обходить вопрос о жидкостях живого организма? Или он знаком с этим вопросом и сознательно пренебрегает одним из самых блистательных медицинских учений? Так вот, лучше было бы ему вообще ничего не говорить о селезенке и не позориться, полагая, что такой внушительный орган был создан природой без определенной цели.
На самом деле, о том, что селезенка также является одним из внутренних органов, очищающих кровь, говорят не только Гиппократ или Платон, которые ничуть не уступают Эрасистрату в вопросах природы, но вместе с ними тысячи других древних врачей и философов. А благородный Эрасистрат, напустив на себя презрение ко всем вокруг, не только не стал им возражать, но вообще не упомянул их точку зрения. В действительности Гиппократ говорит, что селезенка истощается у тех, у кого тело процветает, и с ним согласны все врачи-эмпирики. Если же она вырастает большой и раздувается от внутреннего нагноения, то разрушает организм, наполняя его вредоносными соками, что опять-таки признает не один Гиппократ, но и Платон, и множество других врачей, не исключая врачей-эмпириков. И желтухи при страдающей селезенке приобретают более черный оттенок, и рубцы от ран чернеют. Ведь, вообще говоря, когда селезенка втягивает в себя меньше черной желчи, чем следовало бы, кровь не очищается, а все тело приобретает дурной цвет. А когда селезенка втягивает меньше черной желчи? Разве не очевидно, что тогда, когда она в плохом состоянии? Подобно тому, как почки, функция которых – притягивать мочу, делают это с трудом, если они сами в плохом состоянии, так же и селезенке, врожденная функция которой – притягивать черную желчь, не справиться с этой задачей, когда она больна, и уже от этого кровь становится более плотной и чернеет.
Все эти сведения, чрезвычайно полезные для диагностики и лечения болезней, Эрасистрат полностью пропустил и тем самым выказал пренебрежение к столь великим людям – он, человек, который и первых встречных не презирал, но всегда с большим рвением возражал хотя бы и на глупейшие пассажи. И вот, очевидно, не зная, что возразить древним по поводу функционирования и назначения селезенки, а собственных открытий не сделав, он закончил тем, что не сказал вообще ничего. Что до меня, то первым делом из причин, которыми управляется все в природе, я называю элементы горячего, холодного, сухого и влажного. А затем, исходя из процессов, которые очевидным образом происходят в организме, я показал, что должна существовать какая-то холодная и сухая жидкость. И далее, по порядку, я доказал, что это черная желчь, а селезенка – внутренний орган, который ее очищает, и, насколько возможно кратко упомянув о доказательствах древних авторов, перехожу напоследок к тому, о чем еще нужно здесь сказать.
А что еще остается, кроме как ясно истолковать, как древние представляют и доказывают процесс зарождения жидкостей в организме. Нагляднее всего это можно понять на примере. Представь себе молодое вино, недавно из-под пресса, которое начинает бродить и изменяться под действием внутренней теплоты. Затем представь два вида излишков, выделившихся в результате изменения: один более легкий и воздушный, а другой – более тяжелый и землеобразный; первый называют пеной, а второй – осадком. Ты, пожалуй, не ошибешься, сравнив первый из них с желтой желчью, а второй – с черной. Впрочем, вид этих двух жидкостей бывает разным, в зависимости от того, в нормальном состоянии находится организм или, как это нередко бывает, в болезненном. Ведь в этом случае желтая желчь делается похожей на желток – ее так и называют, потому что сравнивают с яичным желтком по цвету и плотности. А черная желчь становится куда вредоноснее, чем она была в нормальном состоянии. Этой жидкости еще не дали особого названия, разве что иные называют ее едкой и подобной уксусу, так как она становится едкой, как уксус, и разъедает тело живого существа и землю, если разлить ее по земле. И она производит некое брожение и бурление, образуя при этом пузыри, да еще добавляется сильная способность к гниению, по сравнению с тем, какой была черная желчь в нормальном состоянии. Мне кажется, что большинство из древних врачей называли просто черным соком, а не черной желчью небольшое количество этой жидкости, естественным образом извергающееся из кишечника или поднимающееся из желудка вверх. А черной желчью они называли то, что уже приобретало свойства кислоты, изменившись в процессе некого пережигания и гниения. Однако не следует вступать в прения из-за терминов, а нужно узнать истинное положение вещей, которое обстоит следующим образом.
При кроветворении селезенка втягивает в себя все то, что по природе есть в пище плотного и землеобразного, – то, что с трудом переваривается под воздействием природной теплоты, поступая в организм с питательными веществами. А та пища, которая, так сказать, «испеклась» и сгорела в организме (наиболее теплая и сладкая ее часть, вроде меда или жира), превратившись в желтую желчь, вычищается через так называемые желчные протоки. Это тонкое, влажное и текучее вещество, не похожее на ту желтую, огнеподобную и плотную субстанцию, напоминающую яичный желток, которой оно становится, после того как разогреется до крайнего предела. Эта густая субстанция – отклонение от естественного состояния, между тем как первая, о которой шла речь, остается в норме. Так и с черной желчью: если, разлитая по земле, она еще не бурлит и не бродит, значит, она в нормальном состоянии. А если она изменилась на вид и приобрела функцию брожения – это уже ненормальное состояние, ведь, перегорая под действием избыточного тепла, она приобретает едкость и становится чем-то вроде золы. Примерно так пережженный винный осадок отличается от необожженного. Ведь первый – это вещество, достаточно жгучее, чтобы сжигать, разлагать и разрушать плоть. Что до второго, необожженного, то некоторые врачи используют его с той же целью, что и так называемую гончарную землю или другие вещества, способные одновременно подсушивать и охлаждать.
Нередко и перегоревшая желтая желчь, напоминающая желток, приобретает вид перегоревшей черной желчи, когда и ей случается сгореть под воздействием жгучего жара. А все остальные виды желчи либо являются результатом смешения тех, о которых шла речь, либо становятся некими промежуточными стадиями при их зарождении и превращении друг в друга. Разница в том, что первые из названных видов желчи – чистые и самодостаточные, а остальные разбавлены всякими сыворотками. Но все сыворотки в жидкостях – это отходы, и телу живого существа нужно от них очищаться. У названных жидкостей есть какое-то естественное назначение – и у плотной, и у тонкой. А при помощи селезенки и желчного пузыря очищается кровь и откладывается часть каждой из этих жидкостей в таком количестве и такого качества, что они нанесли бы определенный вред, если бы разнеслись по всему организму живого существа. Селезенка втягивает в себя достаточно плотную и землеобразную субстанцию, полностью избежавшую переработки в печени; другая часть, умеренной плотности, подвергается переработке и разносится повсюду. Во многих органах живого существа кровь нуждается в определенной плотности, так же как, думаю, и в тех волокнах, которые в ней содержатся. Об их назначении говорится у Платона; мы также коснемся этой темы в тех сочинениях, в которых будем говорить о назначении частей тела. Не менее нуждается кровь и в желтой жидкости, пока она еще не стала до крайности жгучей, а чем эта жидкость полезна для крови, мы расскажем позже в этих же книгах.
Что касается флегмы, то природа не создала никакого органа для того, чтобы очищать от нее организм, так как она холодная и влажная и подобна полупереваренной пище. Такая жидкость должна не выводиться из организма, а подвергаться изменению, оставаясь в теле. А те выделения, которые стекают из мозга, пожалуй, можно называть не флегмой, а слизью или насморком, как это явление и принято обозначать. Так или иначе, природа правильно сделала, позаботившись об их выведении из организма, и об этом также будет сказано в сочинении «О назначении частей человеческого тела». В этом же сочинении мы прокомментируем и тот механизм, который изобрела природа, чтобы как можно быстрее и лучше выводить желчь, которая содержится в желудке и кишечнике. Та же часть желчи, которая распространяется в венах, не нуждается ни в каком очищении, поскольку она полезна для живого существа. На это нужно обращать внимание и осознавать, что, подобно тому, как из двух видов желчи один здоров и годен для живого существа, а другой – нездоров и бесполезен, точно так же есть два вида флегмы: одна флегма – сладкая, здоровая и полезная для живого существа, а другая стала горькой и соленой. Горькая желчь – это та, что переварилась полностью, а соленая – та, что подверглась процессу гниения. Термин «полное несварение», разумеется, следует относить ко второй стадии переваривания пищи – той, что имеет место в венах, а не к первой стадии в пищеварительной системе организма. Ведь с самого начала не получилось бы никакой жидкости, если бы первая стадия переваривания не была пройдена.
Мне кажется, что я достаточно подробно прокомментировал то, что сказали Гиппократ, Платон, Аристотель, Праксагор, Диокл и многие другие из древних по поводу зарождения и гибели жидкостей организма, поскольку мне показалось неправильным приводить в этом сочинении все их высказывания от начала до конца. Я сказал о каждой из жидкостей ровно столько, сколько нужно, чтобы побудить всякого (если он не совершенный невежда) познакомиться с сочинениями древних и помочь ему уразуметь прочитанное. В другом сочинении я написал также о том, что думали по поводу жидкостей, находящихся в организме, Праксагор и Никарх. Ведь несмотря на то, что Праксагор насчитывает целых десять жидкостей, не считая крови (одиннадцатая жидкость – это уже кровь), он не выходит за рамки учения Гиппократа. Ведь он делит на виды и разновидности те жидкости, по поводу которых, указав на особенности, свойственные каждой из них, первым из всех высказался Гиппократ.
Итак, остается поблагодарить тех, кто истолковал положения, изложенные мной верно, как и тех, кто дополнил упущенное. Ведь невозможно одному человеку сделать все от начала до конца! А порицания заслужили те, кто настолько нетерпелив, что не дождался, пока научится тому, что изложено верно, и настолько честолюбив, что в погоне за новыми теориями вечно хитрит и мудрствует, кое-что сознательно пропуская, как это делает Эрасистрат в вопросе о жидкостях, а кое-что коварно парируя, как это делает и названный автор, и многие другие из новых светил.
Здесь нам следует остановиться, а все остальное я изложу в третьей книге.
КНИГА ТРЕТЬЯ
1. Итак, в предыдущей книге было ясно показано, что питание происходит за счет изменения и уподобления того, чему надлежит пойти в пищу, самому питающемуся. Мы также указали, что у каждой из частей тела живого существа есть некая функция, которой, в соответствии с действием, мы дали родовое название функция изменения, а видовое – функция уподобления или питания. Мы показали, что та материя, употребляя которую живое существо образует для себя пищу, поступая в организм, способна притягивать соприродную ей жидкость, и это происходит благодаря другой врожденной функции. Мы также показали, что у каждого из органов есть своя соприродная жидкость, которая понадобится для процесса уподобления, и что функция, привлекающая жидкость, называется функцией притяжения или привлечения по тому естественному действию организму, за которое она отвечает. Процессу уподобления предшествует стадия приращения, до приращения имеет место стадия приложения, а еще раньше – это, можно сказать, стадия того природного действия, которое связано с функцией притяжения. Ведь из вен пища попадает в каждый из органов под действием силы притяжения, а то, что уже покинуло вены и приложено непосредственно к органу, является той самой целью, ради которой у нас есть определенная функция – функция притяжения: очевидно, что для того, чтобы приложить нечто, надо его сначала привлечь. С этого момента для питания живого существа понадобится уже больше времени, ведь если еще можно что-то быстро привлечь, то срастись, измениться и, наконец, уподобиться питающемуся и стать его частью – все это не может произойти в мгновение ока, но требует немало времени. Но если этот питательный сок, таким образом приложенный, не остается при каком-то определенном органе, но перемещается к другому и блуждает повсюду, чередуя и меняя свое местоположение, ни приращения, ни полного уподобления одному из них не получится. Здесь нужна какая-то дополнительная функция, для того чтобы надолго удержать питающий сок при определенном органе, и эта функция не приплывает неизвестно откуда, но заключается в самом питающемся органе. Нашим предшественникам не оставалось ничего иного, как назвать ее функцией удержания, исходя из природного действия, с ней связанного.
Действительно, все наше рассуждение недвусмысленно указывало на то, что такая функция должна появиться. И всякого, кто способен к логическим умозаключениям, наши слова должны были убедить в том, что такая природная функция непременно должна существовать, если мы признаем, опираясь на предварительные доказательства, что природа искусна и что она заботится о живом существе.
2. Однако мы не привыкли обходиться лишь таким способом доказательства, но дополняем его непреложными и настоятельными подтверждениями, опираясь на очевидные факты. Мы и сейчас прибегнем к таковым и на примере отдельных органов продемонстрируем функцию удержания – до того наглядно, что сможем распознать ее действие при помощи органов чувств. На примере других органов это получится менее ощутимо, но даже в этих случаях – логически доказательно.
Итак, приступим к введению, с самого начала беря за образец последовательно те или иные части тела, на примере которых можно опытным путем точно установить, что такое функция удержания.
Чего же лучше, чем начать наше исследование с наиболее крупных органов, имеющих полости? Мое личное мнение, что лучшего не придумать. Ведь, как правило, на них можно ясно все показать благодаря их величине. А на небольших органах действие функции притяжения различить не так легко, даже если она интенсивная.
Особенно внушительными полыми органами являются желудок и тот орган, который зовется лоно, или матка. Итак, что мешает нам в первую очередь, проведя посильное исследование, рассмотреть действия именно этих органов – действия, очевидные и без анатомического вскрытия. А чтобы исследовать другие, не столь очевидные, виды деятельности этих органов, можно прибегнуть к вскрытию животных, наиболее близких по строению к человеку. И хотя исследовать животных, не похожих по строению на человека, для того, чтобы в общих чертах судить о функции притяжения, было бы достаточно, эти анатомические исследования помогут нам разобраться, что является общим для всех живых существ, а что присуще только нам самим. Таким образом, у нас будет больше возможностей как для диагностики, так и для успешного лечения болезней.
Итак, невозможно говорить о двух органах одновременно, поэтому мы поговорим о каждом в свою очередь, начав с того, у которого функция удержания проявляется более наглядно. Ведь пища содержится в желудке, пока полностью не переварится, так же как и плод в утробе до тех пор, пока не созреет. Однако время созревания зародыша во много раз превышает время пищеварения.
