Гален
Сочинения. Том 5
Но даже этот постулат оказывается общим только на словах, а на деле Эрасистрат тысячу раз не оставляет от него камня на камне. Получается, что и от селезенки, и от сальника нет никакой пользы, что артерии, которые ведут к почкам, хотя это самые большие почти из всех тех сосудов, что расходятся от аорты, не имеют никакого определенного назначения и что в организме полным-полно других бесполезных органов, по крайней мере с точки зрения Эрасистрата. Но если он ничего не знает о том, как устроены эти органы, то в анатомии он смыслит не более мясника. Если же знает, но ничего не говорит об их назначении, очевидно, он полагает, что они, как и селезенка, были созданы без определенной цели. К чему мне тогда вообще рассуждать о таких органах в сочинении «О назначении частей человеческого тела», которое я, со своей стороны, готов довести до конца?
Итак, повторим нашу аргументацию и, сказав еще несколько слов последователям Эрасистрата, перейдем к следующей теме. Такое впечатление, что они не прочли ни одного сочинения Аристотеля, но, прослышав от других, что этот человек пользовался большим авторитетом в естественнонаучных вопросах и что стоики идут по его стопам, а затем обнаружив среди широко известных положений какое-то одно общее для Аристотеля и Эрасистрата, выдумали, что этих ученых мужей что-то связывает. Однако простое перечисление догматов, о которых речь шла выше, указывает на то, что Эрасистрат не имеет никакого отношения к учению Аристотеля о природе. Сначала эти догматы сформулировал Гиппократ, вслед за ним – Аристотель, далее – стоики, с одной поправкой: «качества» у них – это «тела».
Возможно, последователи Эрасистрата будут утверждать, что именно в логике их учитель следовал учению перипатетической школы, ведь им неведомо, что те не приводили ошибочных и неубедительных аргументов, а книги Эрасистрата полны аргументами именно такого рода.
Возможно, в конце концов кто-то в изумлении спросит: что это нашло на Эрасистрата, что он до такой степени отвратился от учения Гиппократа? Почему, отказывая в функции притяжения желчевыводящим протокам, которые находятся в печени (о почках уже было сказано достаточно), он нуждается в теории «благоприятного времени и места», в узких входных отверстиях, в некоем общем пространстве, куда через ворота печени поступает неочищенная кровь (первыми принимают желчь желчные каналы, а ответвления полой вены затем получают очищенную кровь)? Между тем, признав функцию притяжения, он не только не нанес бы никакого ущерба своим рассуждениям, но впредь избежал бы сомнений по поводу великого множества своих аргументов.
5. Что до нынешних последователей Эрасистрата, то они вступают в настоящие баталии не только с представителями всех прочих направлений, но и между собой, так как не знают, как толковать пассаж из первой книги Эрасистрата «Общие положения», в которой он говорит следующее: «Поскольку из двух видов сосудов, имеющих выход в одно и то же место, одни направляются к желчному пузырю, а другие – к полой вене, выходит, что пища, двигаясь по пищеварительным путям, частью соответствует размеру устья одних сосудов, частью – других, а потому сообразно распределяется: часть пищи поступает в желчный пузырь, а другая часть достигает полой вены». Ведь трудно сказать, как следует понимать фразу, написанную в самом начале: «сосудов, имеющих выход в одно и то же место». Значит ли выражение «в одно и то же место», что к концу той вены, что находится на вогнутой поверхности печени, прикрепляются концы двух других сосудов: вены, находящейся на выпуклой поверхности печени и желчевыводящего протока? Или если первая версия неверна, то следует выдумать некое пространство, общее для трех сосудов, наподобие резервуара, который наполняется из нижней вены и содержимое которого изливается в желчные протоки и в ответвление полой вены? В каждом из этих объяснений есть множество нелепостей, и начни я сейчас перечислять их все, то, пожалуй, сам того не замечая, примусь толковать Эрасистрата, вместо того, чтобы довершить то, что обещал с самого начала. А объединяет две эти версии одна общая неувязка: ни в том, ни в другом случае кровь полностью не очищается. Ведь должно, чтобы кровь попадала в желчный проток, как в некое сито, а не миновала его и стремительно не проносилась в большее по размеру устье, повинуясь закону усвоения.
Единственные ли это непреодолимые противоречия, которые таит в себе учение Эрасистрата, или эти трудности наиболее значительные и до того бросающиеся в глаза, что не укроются и от малого ребенка?
6. Если присмотреться внимательно, то даже в вопросе о питании, о котором идет речь во второй книге «Общих положений», ему не удается избежать тех же самых противоречий. Согласно одному постулату, пустота требует заполнения (на это мы уже указывали), отсюда он смог сделать заключение исключительно о венах и о находящейся в них крови. Ведь если что-то вытекает через их устья и рассеивается по организму и если не может образоваться совершенно пустое пространство, а вены не могут сжаться (это последнее от него ускользнуло), было бы необходимо признать, что каждая следующая порция крови заполняет пространство, освобождающееся по мере оттока утекающей крови. Именно так наши вены будут получать питание, извлекая пользу из содержащейся в них крови. А как быть с нервами, ведь в них нет крови, как в венах? На это легко можно было бы сказать, что они притягивают питание из вен. Но Эрасистрат этого не желает. И как же он справляется с этой трудностью? Он полагает, что нерв имеет свои собственные вены и артерии, представляя собой что-то вроде веревки, которую сама природа сплела из трех разных тонких тесемок. Ведь он, выдвигая эту гипотезу, полагал таким образом уйти от теории притяжения: ведь нерв, содержащий в себе собственный сосуд, не будет нуждаться в другой, настоящей крови, притекающей снаружи из расположенного рядом сосуда, и этого фантастического сосуда, существующего только в теории, для питания нерва будет достаточно.
Однако Эрасистрат вновь сталкивается с затруднением. Ведь этот маленький сосуд будет питать самого себя, но питать расположенный рядом нерв или артерию он уже будет не в состоянии, если у них не будет естественной способности привлекать пищу. Ведь если даже признать теорию заполнения пустоты, то как нерв, будучи простым, сможет притягивать пищу, наподобие сложно устроенных вен? Ведь хотя и есть в нем своего рода полость, но заполнена она не кровью, а душевной пневмой. В нашем рассуждении нам нужно, чтобы питательные вещества как-то проникали не в саму полость, но в сосуд, который ее содержит, независимо от того, нуждается он только в питании или одновременно и в росте. Как же мы направим туда питательные вещества? Ведь этот простой сосуд до того мал и до того мал каждый из двух других, сплетенных с ним сосудов, что если проколоть его в любом месте тончайшей иглой, то пронзишь насквозь все три сосуда разом. Поэтому ощутимого совершенно пустого пространства в нем нигде быть не может, а то пустое пространство, которое существует только в воображении, не могло бы побудить новое содержимое снова и снова заполнять пустоту.
Здесь мне снова хотелось бы обратиться к Эрасистрату и спросить его об этом элементарном малом нерве: действительно ли он является единым и сплошным, или он состоит из множества мельчайших тел, как это предполагали Эпикур, Левкипп и Демокрит? Вижу, что последователи Эрасистрата расходятся во мнениях и по этому поводу. Одни считают, что единый и сплошной: в противном случае Эрасистрат бы не называл его простым, но кое-кто осмеливается и его разделить на другие, элементарные составляющие. Но если он является чем-то единым и сплошным, то, что уйдет из него благодаря явлению, которое медики называют неощутимым испарением, никакого пустого пространства в нем не оставит. Ведь в результате будет уже не нечто единое, а множественное, разделенное пустотами. Если же они составлены из множества мельчайших тел, то мы, как говорится, черным ходом попали прямо к Асклепиаду, коль скоро мы полагаем, что существуют такого рода несопряженные частицы. Тогда, опять-таки, нам придется отказать природе в творческом начале, ведь это неизбежно вытекает из предположения, что такие частицы существуют.
Именно поэтому мне кажется, что некоторые из последователей Эрасистрата допускают разделение простых сосудов на элементарные составляющие по своему сугубому невежеству. И мне уже безразлично, остановимся мы на первой или второй версии: их взгляды на питание неизбежно окажутся нелепыми. Если считать, что эти простые и малые сосуды, вместе составляющие большие и ощутимые нервы, являются сплошными, пустоту в них заполнить невозможно, потому что в сплошном нет пустоты, даже если оттуда что-то утекает. Ведь оставшиеся частицы сходятся друг с другом, как это видно на примере воды, и вновь становятся чем-то единым, занимая целиком место того, что прежде их разделяло. Если же придерживаться точки зрения других приверженцев Эрасистрата, то заполнение пустоты также невозможно, ибо ни один из упомянутых мельчайших элементов в этом не нуждается. Ведь этот принцип действует, если мы имеем дело с чем-то ощутимым, а не с тем, что существует только в теории, как это открыто признает и сам Эрасистрат, утверждая, что предметом рассмотрения для него является не та пустота, которая понемногу заполняет пространство между частицами, но пустота явная, ощутимая, обширная, великая и очевидная – или как еще заблагорассудится тебе ее назвать. Разумеется, сам Эрасистрат утверждает, что совершенная пустота не может быть ощутимой, я же ко многим существующим терминам добавил в нынешнем моем рассуждении термин, вносящий ясность.
Тут, мне кажется, лучше нам как-то поддержать последователей Эрасистрата (раз уж мы об этом заговорили) и посоветовать им, если они делят на другие элементарные тела сосуд, который Эрасистрат называет первичным и простым, отказаться от этого мнения. Ведь помимо того, что они при этом ничего для себя не извлекают, так еще и расходятся с Эрасистратом в этом вопросе. Ясно, что они из этого ничего не извлекают, ведь, опираясь на данное мнение, невозможно отделаться от сложности, которая связана с вопросом о питании. И мне кажется очевидным, что это мнение идет вразрез с воззрениями Эрасистрата, ведь оно объявляет сложным то, что он называет простым и первичным, и отказывает природе в творческой силе. Ведь если мы не допустим в этих простых образованиях определенного единства сущности, но дойдем до неупорядоченных и неделимых частиц, мы начисто откажем природе в ее творческой силе, как все врачи и философы, которые берут эту гипотезу за отправную точку.
Ведь согласно этой гипотезе, природа вторична, а не первична по отношению к частям живого организма. А формировать и созидать – это задача не того, что появилось следом, а того, что предшествовало. Поэтому нам обязательно придется предположить, что функции природы, при помощи которых она формирует, растит и питает живое существо, действуют, начиная от самого семени. Однако ни одна из этих неупорядоченных и неделимых частиц не наделена ни функцией формирования, ни функцией увеличения, ни функцией питания – словом, никакой творческой способностью вообще; предполагается, что они невосприимчивы и не подвержены изменению. А между тем ни один из названных процессов не обходится без преобразования, изменения и полного взаимопроникновения, как мы показали выше. Повинуясь необходимости, все сторонники этого течения, так как они не в состоянии делать логические выводы из гипотезы элементарных частиц, вынуждены объявить природу лишенной творческого начала. Впрочем, последователям Эрасистрата следовало узнать это не от нас, но от самих философов, для которых особенно важно первым делом рассмотреть элементы всего сущего.
Едва ли было бы верным считать, что Эрасистрат дошел до такой степени невежества, что не осознавал логические последствия своей теории, то есть, признавая за природой творческую силу, вместе с тем дробил бы материю на невосприимчивые, рассеянные и не подверженные изменениям частицы. Если он согласен наделить элементарные частицы способностью меняться и преображаться, а также признать за ними единство и целостность, то простой сосуд (как он сам его называет) окажется у него единым, не составным. Но простая вена будет получать питание из самой себя, нерв же и артерия – от вены. Однако как и каким образом? Ведь уже и прежде, касаясь этой темы, мы упомянули о разногласиях в лагере сторонников Эрасистрата и не только показали, что вопрос питания упомянутых простых сосудов остается открытым, но также решились выступить судьями в этой распре и оказать честь Эрасистрату, причислив его к лучшему научному направлению.
Итак, вновь обратившись к научному направлению, которое предполагает, что элементарный нерв является единым, простым и совершенно слитным, рассмотрим, как он будет питаться. Ведь то, что удастся обнаружить здесь, могут, пожалуй, разделять и представители школы Гиппократа.
Думаю, лучше подвергнуть испытанию спорный вопрос, обратив внимание на состояние тех людей, которые перенесли тяжелую болезнь и сильно исхудали. Очевидно, что все части тела у них истощенные и слабые и они нуждаются в прибавке веса и усиленном питании. По той же причине этот ощутимый нерв, о котором мы говорили с самого начала, становится достаточно тонким и нуждается в питании. Этот нерв заключает в себе многочисленные части: те самые первичные и неразличимые малые нервы, а также какие-то небольшие простые артерии и вены. Итак, совершенно очевидно, что все его элементарные нервы тоже истончились, ведь если бы не истончились и они, то и целый нерв бы не отощал. И, разумеется, не может быть так, чтобы целый нерв нуждался в питании, а каждый из тех простых – нет. А поскольку требуется усиленное питание, стремление заполнить пустоту ничем не может им помочь, как из-за тех противоречий, о которых речь шла выше, так и по причине наступившего истощения, что я и продемонстрирую; нам следует искать иную причину процесса питания.
Почему же стремление заполнить пустоту не может обеспечить питание того, кто находится в таком состоянии? Потому что необходимо, чтобы постоянно поступало ровно столько, сколько утекло. Этого достаточно для питания тех, кто здоров, ведь у них то, что входит в организм, должно быть равным выходящему. А при крайнем истощении и потребности в усиленном питании, если поступающее не будет многократно превышать убывающее, совершенно невозможно будет достигнуть первоначального состояния. Отсюда ясно следует, что истощенные части тем более должны будут усиливать притяжение, чем больший недостаток испытывают. Не понимаю, как это Эрасистрат не видит, что, путая причинно-следственные связи, вторичное он делает первичным.
Ведь он утверждает, что из-за того, что больным для питания требуется существенное пополнение, и стремление заполнить пустоту будет велико. Как же возможно существенное пополнение, если ему не предшествует обильное распределение питательных веществ в организме, то есть усвоение? Положим, он называет усвоением перенесение пищи по венам, а процесс, при котором каждый простой и незаметный нерв и каждый кровеносный сосуд получает питание, – распределением (как некоторые требуют этот процесс называть), а далее утверждает, что получение питания через вены происходит исключительно благодаря стремлению заполнить пустоту. Пусть тогда он объяснит нам, как выглядит получение пищи, если говорится о частях организма, которые существуют только в теории. Ведь, как это было показано, в этом случае речь уже не может идти о стремлении заполнить пустоту, в особенности если организм крайне истощен. Стоит выслушать, что заявляет об этих частях сам Эрасистрат во второй книге своего сочинения «Общие положения»: «У абсолютно простых сосудов, которые являются тонкими и узкими, пополнение питания происходит из сосудов, расположенных рядом, причем питание привлекается через стенки сосудов и проникает в пустоты, образовавшиеся после того, как вышло прежнее содержимое». Из этого отрывка я, во-первых, приветствую и принимаю выражение «через стенки сосудов», ведь простой сосуд, принимая питание через входное отверстие, не может распределять его равномерно внутри себя, так как устье сосуда предназначено для душевной пневмы, а через боковую поверхность из прилежащего к нему сосуда получать питание возможно. Во-вторых, из пассажа Эрасистрата я принимаю тот термин, который он употребляет рядом с выражением «через стенки сосудов». Ведь что именно он говорит? «Питание привлекается через стенки сосудов». Так ведь и мы соглашаемся с тем, что оно «привлекается», однако уже прежде было показано, что привлекается оно не за счет стремления заполнить пустоту.
7. Теперь давайте сообща разберемся, как именно привлекается питание. А каким же еще другим способом, кроме того, которым притягивает железо магнит, наделенный функцией притяжения определенного качества? Положим, усвоение начинается со сжатия желудка, а все дальнейшее движение питательных веществ происходит за счет сокращения и поступательной пульсации вен, а также благодаря тому, что все части организма, нуждающиеся в питании, втягивают его в себя. Если это так, то, отказавшись от принципа заполнения пустоты, поскольку он не согласуется с представлением о творческом потенциале природы, мы, пожалуй, сможем уйти от спора с Асклепиадом, раз уж не можем благополучно завершить этот спор. Ведь приведенная для примера дизъюнкция на самом деле состоит не из двух, а из трех элементов. Стало быть, если мы возьмем разделенное высказывание из двух элементов, какой-то из них в нашем примере окажется ложным, а если элементов будет три, логическое заключение невозможно.
8. И об этом Эрасистрату следовало бы знать, если только ему действительно доводилось сталкиваться с перипатетиками хотя бы во сне, подобно тому, как следовало бы ему разбираться в зарождении жидкостей в организме, о которых ему нечего сказать даже умеренно правдоподобного. Поэтому он думает ввести нас в заблуждение, ссылаясь на то, что исследование этих жидкостей не приносит никакой пользы. Но, – богов призываю в свидетели! – выходит, как пища переваривается в желудке, знать полезно, а как желчь появляется в венах – это знание нам ни к чему? Стало быть, важно не упустить только, как желчь выводится, и не задумываться о том, как она зарождается? Не лучше ли с самого начала помешать секреции большего количества желчи, чем трудиться над тем, чтобы длительное время выводить то, что образовалось. Удивления достойны и сами сомнения: считать, что желчь зарождается в теле, или утверждать, что она содержится в пище и приходит в организм извне. Ведь если в этом сомневаться незазорно, отчего бы нам не порассуждать и о крови: зарождается ли она в теле или рассеяна в пище, как заявляют те, кто придерживается теории гомеомерий. И уж точно намного полезнее было бы исследовать, какой вид пищи согласуется с кроветворением, а какой расходится, чем исследовать, с какой пищей желудок легко справляется и с какой вступает в противоборство. Потому что выбор между легкой и тяжелой пищей касается только пищеварения, а выбор между двумя видами пищи, о которых упомянуто выше, – зарождения полезной крови. Ведь не равным образом важно то, что пища в желудке переваривается с трудом, и то, что не образуется полезная кровь. Как же не стыдно Эрасистрату, что он, разбирая расстройства пищеварения (часто ли они случаются и много ли тому причин), о сложностях кроветворения не только ни единого слова, но даже ни единого слога не сказал? В самом деле, кровь в венах на поверку может оказаться вязкой и жидкой, у одних – краснее, у других – желтее, у третьих – чернее, у четвертых – скорее напоминающая флегму. А если прибавить, что кровь может неприятно пахнуть, и не одним каким-нибудь образом, а весьма различно (что трудно описать словами, но легко распознать органами чувств), то всякому ясно, что легкомыслие Эрасистрата придется сурово осудить за то, что он пренебрег теорией, столь необходимой для практики врачебного искусства.
Ведь совершенно ясно, что заблуждения по поводу водянки логически вытекают из этого попустительства. Разве не свидетельствует о крайней небрежности Эрасистрата представление о том, что узость проходов не дает крови проникнуть глубоко в печень и что водянка не может возникнуть ни при каких иных обстоятельствах? Только человек с совершенно неповоротливым умом и напрочь лишенный внимания к повседневным случаям врачебной практики способен вообразить, что причиной водянки всегда является уплотнение в печени, а не состояние селезенки или другого какого-нибудь органа. И мы не раз и не два, но часто видели, как водянка случалась при хронических геморроях, которые были остановлены, либо из-за крайнего охлаждения, вызванного чрезмерной потерей крови. Точно так же у женщин: как совершенное прекращение месячных очищений, так и неумеренная потеря крови при сильных кровотечениях из матки, по нашим наблюдениям, часто вызывали водянку, а у некоторых к этой болезни приводило и так называемое женское истечение. Я оставлю в стороне те случаи водянки, когда она начинается в паху или в каких-то других важных участках тела: эти примеры ясно изобличают мнение Эрасистрата, хотя и не так наглядно, как те виды водянки, которые вызваны сильным охлаждением всего тела. Ведь первая причина разных видов водянки – это результат нарушения кроветворения, что очень напоминает диарею как следствие несварения пищи. И, разумеется, при таких случаях водянки ни печень, ни какие-либо другие внутренности не отвердевают.
Однако, глядя с высокомерным пренебрежением на такие вещи, которые не презирали не только Гиппократ, Диокл, Праксагор или Филистион, но также и ни один из прославленных философов – ни Платон, ни Аристотель, ни Феофраст, – премудрый Эрасистрат минует, оставляя в стороне, важные действия природы, точно это какой-то пустяк и рутинная часть врачебного искусства. Эрасистрат даже не удосужился прокомментировать, правильно или ошибочно они единодушно утверждают, что в телах всех живых существ все управляется элементами: теплым, холодным, сухим и влажным, причем одни из элементов действуют, а другие – испытывают воздействие; что теплое среди них обладает наибольшей силой во всех видах естественной деятельности, в особенности при зарождении жидкостей организма. Впрочем, не соглашаться с множеством прославленных ученых и полагать, что автору известно нечто большее, – это само по себе еще незазорно, а вот не удостоить ответом и даже не упомянуть о столь прославленной доктрине – это признак удивительного высокомерия.
На самом деле в научных прениях Эрасистрат – человек совершенно ограниченный и крайне недалекий. В своем сочинении «О пищеварении» он ревностно спорит с теми, кто считает пищеварение процессом гниения пищи, в трактате «Об усвоении» – с теми, кто считает, что кровь передается по венам только благодаря близкому расположению артерий, а в труде «О дыхании» – с теми, кто утверждает, что воздух в легких со всех сторон подвергается стеснению. Он также, не дрогнув, стал возражать тем, кто считает, что моча поступает в мочевой пузырь в виде пара, и тем, кто думает, что питье устремляется в легкие. Таким образом, он охотно выбирает среди всех самые уязвимые учения и в основном занимается опровержениями. Что же до теории зарождения крови, которая ничуть не менее значительна, чем теория разжижения пищи в желудке, то он не снизошел до полемики с кем-либо из древних, а сам не осмелился предложить какую-нибудь новую мысль, хотя в начале своего сочинения «Общие положения» он и пообещал рассказать, как и посредством каких органов совершаются все природные действия в организме живых существ.
Выходит, если врожденная функция пищеварения слабеет, то у животного делается несварение, а если то же самое случится с функцией превращения переваренной пищи в кровь, то никакой болезни не произойдет? Следует ли полагать, что только эта функция у нас точно из стали и не подвержена изменениям? Или есть какое-то другое проявление этой болезни, помимо водянки? Итак, очевидно, что Эрасистрат во всех прочих вопросах, не колеблясь, опровергал самые слабые теории, а в этом вопросе не осмелился возражать своим предшественникам, да и сам не посмел сказать что-нибудь новое, тем самым признавая, что его собственная позиция оказалась несостоятельной.
Ведь что было сказать о крови человеку, который ни во что не ставил внутреннюю теплоту? Что ему было сказать о желтой или черной желчи или о флегме? То, что, клянусь Зевсом, вероятно, желчь поступает извне напрямую, вместе с пищей. Эрасистрат примерно это и говорит: «Нет никакой пользы для практической медицины в том, чтобы разбираться, появляется жидкость такого рода при переработке пищи в области желудка или она попадает в организм, будучи смешанной с пищей, которая приносится снаружи». И ты, о почтеннейший, твердишь, что эту жидкость следует выводить из организма живого существа и что она станет причиной великого страдания, если ее не вывести. Как же ты, полагая, что от желчи нет никакой пользы, смеешь говорить, что для практической медицины нет смысла исследовать ее происхождение?
Допустим, что она содержится в пище и не выделяется непосредственно в печень (ты ведь считаешь, что возможны оба эти варианта). В этом случае важно определить, содержится ли в поступающей пище небольшое количество желчи, или ее там очень много. Ведь тогда одни виды пищи безвредны, а другие из-за большого содержания желчи не могут как следует очищаться в печени и должны вызывать множество болезней, причина которых, согласно самому Эрасистрату, – избыток желчи, в первую очередь желтуху. Каким образом для врача может быть избыточным знание о том, что, во-первых, желчь приходит извне, так как содержится в самой пище, а во-вторых, что в свекле, например, есть избыток желчи, в хлебе ее меньше, больше всего – в оливковом масле, а меньше всего – в вине, и так в каждом новом виде пищи по-своему? Разве не поднимут на смех того, кто сознательно выберет продукты с большим содержанием желчи вместо тех, где ее немного?
А что если желчь не содержится в еде, а зарождается в самих живых существах? Разве не полезно в этом случае знать, при каком состоянии тела ее появляется больше, а при каком меньше? Ведь наверняка всегда можно изменить, преобразовать и обратить к лучшему болезненные состояния тела. Но если мы не будем знать, какими бывают болезненные состояния и в чем отклонение от нормы, как нам эти состояния улучшить?
Таким образом, вовсе не бесполезно для лечения, как это выходит у Эрасистрата, знать, как на самом деле происходит зарождение желчи. И нет ничего невозможного или трудного в том, чтобы выяснить, что мед изменяется и обращается в желтую желчь не потому, что содержит ее в себе в большом количестве, а потому, что подвергается изменению в организме. Ведь он был бы горьким на вкус, если бы содержал в себе желчь, попадающую в организм извне, и у всех людей он бы производил равное количество желчи. Но на самом деле все обстоит не так. Ведь у людей, находящихся в расцвете сил, в особенности у тех, кто горяч по природе и проводит жизнь в труде, весь мед перерабатывается в желтую желчь. Для стариков же мед достаточно полезен, так как у них в организме он подвергается изменению, превращаясь не в желчь, а в кровь. А Эрасистрат, помимо того, что ничего об этом не знает, не силен даже в логическом членении: он не задается вопросом, содержится ли желчь в пище с самого начала или производится в результате переработки в желудке, – говорит, что для практической медицины нет никакого смысла в этом разбираться. А ведь, наверное, следовало прибавить кое-что и об образовании желчи в печени и венах, так как древние врачи и философы доказывали, что желчь зарождается в этих органах вместе с кровью. Впрочем, те, кто с самого начала сбился и отклонился от правильного пути, поневоле болтают глупости и при этом не спешат заняться тем, что для практической медицины исключительно полезно.
Дойдя до этого места, я бы с удовольствием спросил тех, кто утверждает, что Эрасистрат тесно связан с перипатетиками, знают ли они, что о наших телах, приводя доказательства, сказал Аристотель. А он сказал, что наши тела – это результат смешения горячего, холодного, сухого и влажного, что горячее является наиболее активным, что те животные, у которых тепла больше, имеют крови в избытке, а у тех, у кого преобладает холодное, крови недостаточно; поэтому зимой они лежат, свернувшись в норах, лениво и неподвижно, точно мертвые. Что касается цвета крови, то о нем говорил не только Аристотель, но и Платон. Мы же, как я уже прежде сказал, не ставили своей целью излагать то, что прекрасно было показано у древних, так как нам не под силу превзойти этих мужей ни мыслями, ни способом изложения этих мыслей. Но нам представляется достойным отыскать и доказать те факты, которые они приводили без доказательств, как очевидные, так как не подозревали, что найдутся какие-то жалкие софисты, которые будут презирать истину в этих очевидных вещах. Кроме того, мы постараемся отыскать и доказать те факты, которые древние врачи и философы совершенно обошли вниманием.
Не знаю, можно ли прибавить что-нибудь мудрее того, что Гиппократ, Аристотель, Праксагор, Филотим и множество других древних философов и врачей говорили о зарождении жидкостей в организме. Ведь в их сочинениях показано, что при изменении питания в венах под действием природной теплоты кровь производится соразмерно потребляемой пище, а остальные жидкости организма – не в соответствующей пропорции, и все явления согласуются с этим аргументом. Ведь пища, по природе более горячая, способствует выработке желчи, а более холодная – слизи. Так же и с возрастом: в те периоды жизни, которые по природе являются более горячими, вырабатывается больше желчи, а в более холодные – больше слизи. Так же обстоит дело и с занятиями, и с землями, и, что всего важнее, с самими видами человеческой природы: более горячее производит больше желчи, а более холодное – больше слизи. И «холодные» болезни – результат действия флегмы, а «горячие» – желтой желчи. И вообще не найти ничего такого, что бы не свидетельствовало в пользу этого закона. А как же иначе? Раз каждая из частей организма действует каким-то образом благодаря определенному смешению четырех элементов, неизбежно, что при нарушении баланса элементов естественная деятельность организма полностью нарушается или по крайней мере бывает затруднена; таким образом, болезнь поражает или живое существо в целом, или отдельные его органы.
