ГлавнаяБиографии и мемуарыЕвгений Николаевич ГусляровНародный Пётр. Полное собрание анекдотов и сказаний о Петре Великом

Уменьшить шрифт (-) | Увеличить шрифт (+)

полная версия Народный Пётр. Полное собрание анекдотов и сказаний о Петре Великом

Евгений Николаевич Гусляров
Народный Пётр. Полное собрание анекдотов и сказаний о Петре Великом

Спуск корабля

В Ригу прибыли (в 1714 году) три военные корабля, купленные в Англии, и в Петербурге спущен был один корабль с стоек, причём царь был в самом весёлом расположении духа и говорил много разумных вещей по случаю счастливого хода его кораблестроения.

Находясь на борте этого вновь спущенного корабля, государь обратился к сидевшим около него старым боярам, которые до сих пор мало следовали примеру присутствовавших тут же русских министров и генералов и вовсе не ценили опытности и познаний, приобретённых сими последними.

– Кому из вас, братцы мои, хоть бы во сне снилось, лет тридцать тому назад (так начал он), что мы с вами здесь, у Остзейского моря, будем плотничать, и в одеждах немцев, в завоеванной у них же нашими трудами и мужеством стране, воздвигнем город, в котором вы живёте, что мы доживем до того, что увидим таких храбрых и победоносных солдат и матросов русской крови, таких сынов, побывавших в чужих странах и возвратившихся домой столь смышлёными; что увидим у нас такое множество иноземных художников и ремесленников, доживем до того, что меня и вас станут так уважать чужестранные государи?.. Историки полагают колыбель всех знаний в Греции, откуда (по превратности времен) они были изгнаны, перешли в Италию, а потом распространились было и по всем европейским землям:, но невежеством наших предков были приостановлены и не проникли далее Польши, а поляки, равно как и все немцы, пребывали в таком же непроходимом мраке невежества, в каком мы пребываем доселе, и только непомерными трудами правителей своих открыли глаза и усвоили себе прежние греческие искусства, науки и образ жизни… Теперь очередь приходит до нас, если только вы поддержите меня в моих важных предприятиях, будете слушаться без всяких отговорок и привыкнете свободно распознавать и изучать добро и зло… Указанное выше передвижение наук я приравниваю к обращению крови в человеческом теле, и сдается мне, что со временем они оставят теперешнее свое местопребывание в Англии, Франции и Германии, продержатся несколько веков у нас и затем снова возвратятся в истинное отечество своё – в Грецию… Покамест советую вам помнить латинскую поговорку: «ora et labora» *)

*) Молись и трудись. Ред.

и твёрдо надеяться, что, может быть, ещё на нашем веку вы пристыдите другие образованные страны и вознесёте на высшую степень славу русского имени…

В глубоком молчании выслушали старые бояре своего монарха, и затем, выразив своё согласие с ним, словами: «Да, да, правда!» и, заявив ему своё повиновение, снова обеими руками ухватились за то, что составляет высшее их благо, т. е. за стаканы с водкою, и предоставили таким образом царю рассудить в глубине его собственных помышлений, насколько успел он в их обращении и насколько мог надеяться достигнуть конечной цели своих великих предприятий.

Ходячее в свете мнение, будто бы сам царь обладает множеством знаний, совершенно справедливо, и никто, хорошо знающий этого монарха, не станет оспаривать, что он первейший и разумнейший министр, искуснейший генерал, офицер и солдат своего царства, учёнейший из всех русских богослов и философ, хороший историк и механик, искусный кораблестроитель и ещё лучший мореход – но во всех этих знаниях имеет он очень ленивых и из-под палки действующих учеников. Военную часть поставил он на такую превосходную ногу и своих солдат (в особенности пехоту) довёл до такой славы, что они не уступят никаким другим в свете, хотя, впрочем, и имеют большой недостаток в хороших офицерах. Одним словом – там, где у русских господствует страх и слепое повиновение, а не рассудок, там они будут впереди других народов, и если царь продержит еще скипетр свой только двадцать лет, то он уведёт страну свою, именно вследствие сказанного повиновения, так далеко, как ни один другой монарх в своём государстве *.

* Это текст из Записок Вебера – Das Veranderte Russland» (Преображённая Poccия). Ред.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

Перед лицом Европы

Беседуя государь с корабельными и парусными мастерами и флотскими офицерами так развеселился, что сам пуще подчивать начал. Тогда каждый, обнимая Петра Великого, уверял о любви своей и о усердной службе, а монарх отвечал им: «За любовь, за верность и службу награда не словом, а делом, сие вы доказали. Я вам благодарен».

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Пётр Великий получает звание вице-адмирала

О произвождении генералов, полковников и офицеров, оказавших услугу, Пётр Великий сказал: «Я постараюсь, только как посудит князь-цесарь. Видите, что я и о себе просить не смею, хотя Отечеству с вами послужил верно. Надлежит избрать удобный час, чтоб частым представлением его величество не прогневать. Что ни будет, я ходатай за вас, хоть и рассердится. Сердце кесаря в руце божией, помолимся прежде Богу, авось любо будет лад».

Сей князь-цесарь (имеется в виду боярин Федор Юрьевич Ромодановский, пользовавшийся неограниченным доверием Петра Великого, и в некоторых придворных церемониях нешуточно исполнявший роль самого императора. – Е.Г.) имел такую власть и доверенность, что самого государя в чин вице-адмирала пожаловал за морскую у Гангута баталию. При выездах садился Пётр Великий в карете против князя-цесаря, а не рядом с ним, показывая подданным пример, какое оказывает он почтение и повиновение к высшей особе.

Чин вице-адмирала от князя-цесаря объявлен был царю Петру Алексеевичу, яко бывшему контр-адмиралу в Сенате, где князь-цесарь сидел посреди всех сенаторов на троне и давал аудиенцию государю при прочтении письменной реляции подвигов его, в образец прочим, что воинские достоинства получаются единственно по заслугам, а не породою и счастием. Такое произведение случилось в 1714 году.

Солдатский паёк

С малого начала – потешных, родилась скоро целая и великая армия, введена строгая дисциплина, определено каждому жалованье и пайки хлеба, круп и соли, чем себя должен содержать солдат.

Известно, что государь и по учреждении армии проходил сам службу и жалован в чины наряду с прочими, но неизвестно, может быть, то, что государь всякое такого рода учреждение не прежде издавал, как, испытав собственным опытом – возможно ли исполнить его? Когда учредил он помянутые солдатам пайки, то прежде нежели издал о сём закон, захотел испытать собою же собственно: может ли солдат быть пайком тем сыт? Для сего, как и в нежном возрасте своём, он принял на себя в строгой точности всю солдатскую службу и целый месяц, служа с ними наряду, довольствовался определённым солдату пайком, ничего к нему другого не прибавляя. По таковом испытании государь, вступя вновь, так сказать, в права свои, сказал окружавшим его:

– Слава Богу, теперь я уверился достоверно, что определенный паёк солдату, к его безнуждному продовольствию достаточен, ибо, когда я по возрасту и силам моим большее количество требую пищи к своему насыщению, нежели многие из солдат, то конечно уже каждый из них будет совершенно сыт.

Солдатская каша.

В одном из заграничных походов солдаты, поартельно сидя, ели кашу; один из них роптал на прогорклость крупы, говоря громко: «Вот какую, за все наши службы и труды, дают нам крупу, вот как кормят нас!». Монарх, проходя в то же время лагерем, с крайним прискорбием услышал ропот сей; а дабы не распространился он по всему лагерю, то подошёл к артели и по обыкновению своему сказал: «Хлеб да соль, товарищи!» – «Милости просим, хлеба кушать!» – отвечали они. Великий Государь, не показывая ни малого вида неудовольствия, взял у одного солдата ложку, несколько покушал и, как бы не приметив горькости крупы, сказал: «Каша-то, ребята, хороша, ешьте на здоровье!» – и пошёл от них. – «Слышишь ли, – сказал другой солдат ропщущему, – что говорит Государь, и самому ему не противна показалась каша, а ты ропщешь: как быть, хоть она немного и горьковата – в походе нельзя, чтобы всё было свежее, придём в другое место, так и пищу иметь можем лучшую». – Недовольный отвечал на это. – «И подлинно, брат, так, мне уж и самому стыдно стало, когда Государь похвалил кашу». Таким образом Монарх, пресекши ропот и успокоя недовольнаго, наказал после комиссара за его несмотрение в принятии крупы, и дал строжайшие повеления, чтобы всё, отпускаемое на пищу солдатам, было хорошее и неиспорченное, о чём дано было знать и во всю армию.

«Жалую солдата за веселье…»

Его величество в Персидском походе, расположась лагерем близ города Тарку, намерялся с войском идти к Дербенту. Весьма дальний поход, трудные по морю переправы и по степям знойный жар изнуряли крайне силы солдатские и причиняли в некоторых уныние. Но государь, преодолевая все препятствия, был войску своему всегда примером мужества и неустрашимой храбрости. Под вечер ходил он по лагерю, примечал упражнения солдатские и охотно желал слышать сам, что о сём походе начальники и подчинённые говорят. Наконец, зашёл он к генерал-майору Кропотову в палатку, сел и рассуждал, каким образом выгоднее продолжать путь свой далее. Солдаты, близ сей палатки варившие тогда для ужина себе кашу, вели между собою разговор, и когда между прочим один, в разных походах бывалый и заслуженный солдат, мешав кашу и отведав оную, к прочим товарищам сказал: «То-то, братцы, каша, каша – веселая прилука наша», а другой, недавно служивший солдат, вспомня жену свою и вздохнув, на то ему отвечал: «Ах, какое, брат, веселье, разлука – несгода наша!». – «Врешь, дурак, – продолжал старый солдат, ударив его по плечу, – в походе с царём быть, должно жену и несгоду забыть».

Пётр Великий, услышав сие, вдруг выскочил из палатки и спросил у солдат: «Кто кашу весельем и кто разлукой называет?». Стоявшие при том солдаты показали ему обоих. Монарх, оборотясь потом к Кропотову, приказывал так: «За такое веселье жалую сего солдата в сержанты (дав ему на позумент пять рублей), а того, который в походе вспоминает разлуку, послать при первом случае на приступ, чтоб лучше к войне привыкал, о чём в приказе во всем войске объявить». Что и было исполнено.

Обыкновенный образ жизни Петра Великого

Барон Иван Антонович Черкасов, бывший первым писцом Петра Великого, при тайном советнике и кабинета секретаре Макарове, рассказывал мне следующее.

Петр Великий вставал всегда весьма рано. Зимою вставал он обыкновенно в четыре часа, приказывал подавать себе дела и, позавтракавши немного, в шесть часов ездил в Адмиралтейство и в Сенат. Обедал обыкновенно в час, а потом ложился часа на два отдыхать. В четыре часа пополудни приказывал докладывать себе о делах, которые поутру повелевал заготовить.

Обыкновенный обед его состоял в немногих и самых простых блюдах, как то: во щах, каше, студени, поросёнке со сметаною, холодном жареном с огурцами или солёными лимонами, солонине, ветчине и лимбургском сыре.

Пред кушаньем пил он анисовую водку, а за столом квас и хорошее красное французское вино, особливо Эрмитаж, иногда же рюмки две венгерского.

Когда он после обеда куда-нибудь выезжал, всегда приказывал брать с собою холодного кушанья, ибо, где бы он ни был, любил кушать часто, но не много вдруг. Он совсем не ужинал. Рыбы кушать не мог, ибо она была для него вредна, и для того во время постов кушал по большей части плоды, хлебенное и проч. В первые годы царствования своего почти никакого вина не пил, но по большей части пил кислые щи, квас, а иногда рюмку водки; летом обыкновенное его питье было красное французское вино, медокское или кагорское; наконец, лейб-медик его Арескин присоветовал ему пить вино Эрмитаж от продолжительного поносу, и с того времени сие вино любил он лучше всякого другого. Некогда, будучи в гостях у английского купца Спелмана и нашедши у него хороший Эрмитаж, спросил, сколько запасено у него этого вина, и как хозяин отвечал, что оного осталось еще бутылок сорок, то государь просил его, чтоб он уступил их ему, а гостям приказал бы подать другого хорошего красного вина.

В компаниях бывал он весел, словоохотен, и не любил никаких церемоний; любил весёлое общество, но не мог терпеть никаких непристойностей. Когда давал он при дворе весёлое пиршество, требовал от гостей своих, чтоб они равно были веселы и всякой пил бы столько, сколько все другие пили; кто же в сём случае притворялся или хотел обманывать, на того гневался и, приметивши обман, заставлял его в наказание выпить большой покал. Таким же образом прекращал он непристойные распри и досадные разговоры в компаниях. Некогда в приятельской беседе, когда уже все гости довольно были веселы, один генерал начал говорить о верной своей службе, как бы попрекая государю, и между прочими своими заслугами упомянул о взятье одного города. Пётр Великий отвечал ему:

– За то и я тебя щедро наградил и сделал генералом.

А потом, для прекращения сего неприятного разговора, заставил его выпить три покала сряду за здоровье его величества, всех генералов и всех храбрых солдат. Похвалявшийся генерал после того не в состоянии уже был много говорить, чему прочие гости довольно смеялись.

От барона Ивана Антоновича Черкасова.

Подлинные анекдоты о Петре Великом, собранные Яковом Штелиным. Третье издание, вновь исправленное. М., 1830. Части 1-2.

Водку употреблял государь анисовую

Пётр Великий не любил никакой пышности, великолепия и многих прислужников. Публичные столы отправлял у князя Меншикова, куда званы были и чужестранные министры. У себя же за обыкновенным столом не приказано было служить придворным лакеям. Кушанье его было: кислые щи, студени, каша, жареное с огурцами или лимонами солёнными, солонина, ветчина, да отменно жаловал лимбургский сыр. Все сие подавал мундкох*

* Придворный повар. Ред.

его Фельтен. Водку употреблял государь анисовую. Обыкновенное питье – квас, во время обеда пил вино Эрмитаж, а иногда венгерское. Рыбы никогда не кушал. За стулом стоял всегда один из дневальных денщиков. О лакеях же говаривал: «Не должно иметь рабов свидетелями того, когда хозяин ест и веселится с друзьями. Они – переносчики вестей, болтают то, чего не бывало».

«Не хочу иметь зрителей при столе…»

Когда Пётр Великий кушал один с своей супругою, как то случалось всего чаще, то для услуги никого не имел болee, как камергеров и одного малолетнего пажа; если же у него кто-нибудь обедал из приближенных вельмож или из моряков, то никто не прислуживал кромe обер-кухмистера Фельтена, денщика и двух маленьких пажей.

Да и эти все, подав закуски и вина для каждого по бутылке, должны были выходить из столовой и оставлять Государя с гостями. А лакеев, когда он обедал один, никогда в столовой не было; причем Пётр Великий всегда говаривал: «я не хочу иметь зрителей при моем столе».

Однажды он сказал за столом Прусскому посланнику, старому барону Мардефельду.

– Эти наемники смотрят лишь на то, что кладут в рот и подслушивают все, что говорят, разумеют криво и разсказывают опять криво.

От барона Мардефельда племянника Прусскаго посланника здесь упомянутаго.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

Распорядок дня Петра Великого

Всякий день его величество вставал после полуночи за два часа или больше по времени и входил в токарню, точил всякие штуки из кости и дерева; и на первом часу дня выезжает на смотрение в разные места, всякий день наряд на все дороги, коляски и у пристаней верейки и шлюпки, и все дожидаются до самого вечера, а куда изволит ехать – неизвестно, а особливо редкий день который не бывает в Сенате.

В дом его императорского величества не повелено входить ни с какими прошениями, ниже с нижайшими визитами, ни в простые, ни в церемониальные дни, а только входили граф Фёдор Матвеевич генерал-адмирал Апраксин, светлейший князь Меншиков, канцлер Гаврила Иванович Головкин.

Н. И. Кашин. Поступки и забавы императора Петра Великого. (Запись современника). Сообщение В. В. Майкова. СПб., 1885.

Фавориты знали тяжесть его руки

Пётр I-й распределял свои занятия на все часы дня и строго следовал этому распределению. Вставал он очень рано, иногда в три часа и в течение нескольких часов занимался чтением; потом час или два точил, за тем одевался и занимался государственными делами, при чём вносил в свою записную книжку разныя заметки и записывал нужныя распоряжения. За этою работою следовала прогулка, состоявшая в посещении флота, литейно-пушечнаго завода, фабрик или строящейся крепости, всегда с записною книжкою в руках. В 11-ть часов, или несколько раньше, Пётр садился за стол, с некоторыми лицами из своей свиты или с кем-нибудь из придворных. Получаса было достаточно для обеда и такого же времени для послеобеденнаго отдыха. Затем следовало посещение всех тех, которые утром были намечены в записной книжке. Петра видели по несколькоу минут то у генерала, то у плотника, у чиновника, или каменьщика. Пётр посещал школы, особенно же любил морское училище, где иногда присутствовал на уроках. Вечером Пётр развлекался дружескою беседою, или посещал ассамблеи, где много пил вина, играл в шахматы, или затевал другия любимыя игры, преимущественно детския, как напр. жмурки. Охота, музыка и тому подобное развлечение не имели для него никакой прелести. Шахматы он любил как потому, что игра вошла при нём в обыкновение, так и потому, что он был очень искусен в ней. Если в обществе, где он находился в чрезмерно-веселом настроении от выпитаго вина, кто-нибудь провинялся или раздражал его даже пустяками, то бывал бит жестоко. Меншиков и другие фавориты часто испытывали на себе тяжесть его руки. Спать ложился Пётр в 9 часов, и с тех пор прекращалось всякое движение по улице, на которую выходила его спальня. Малейший шум пробуждал его, и этого особенно боялись.

Анекдоты прошлого столетия. [Извлечение из книг Шерера] // Русский архив, 1877. – Кн. 3. – Вып. 10. – С. 280-292.

Внешность Петра Великого

Боярин Владимир Иванович Лопухин описывал так Царя: «Виден собою и высок был Пётр Алексеевич, выше всех нас и не одним только ростом. Любо было смотреть на него, когда был весел, и, сняв шляпу, здоровался – голос был приятный и звучный; волосы по лбу рассыпались; из очей ум да огонь искрами сыпались; подарит, бывало, как посмотрит на кого с ласкою; а на кого взглянет гневно, да ещё губы сожмёт, у того вся душа, говорили, в пятку уходила. Я при нём начал только служить. Был он строг, но и трудолюбив, не щадил себя, покоя себе не давал».

Воспом. Ф.П. Лубяновского.

Прогулки Петра

В летнее и осеннее время по Переведённой и по прочим улицам ходит пешком, летом в кафтане, на голове картуз чёрный бархатный, а в осень в сюртуке суконном серонемецком, в шапке белой овчинной калмыцкой на выворот; и ежели идущи противу его величества, сняв шапку или шляпу, поклонится и, не останавливаяся, пройдет, а ежели остановится, то тотчас прийдёт к тебе и возьмет за кафтан и спросит: «Что ты?». И ответ получит от идущего, что для его чести остановился, то рукою по голове ударит и при том скажет: «Не останавливайся, иди, куда идёшь!».

Натура Петра в описании Вольтера

Петр был высокого роста, его лицо было гордым и величественным, но подчас искажалось конвульсиями, которые портили черты его лица. Этот органический порок объясняют действием яда, который, как говорят, дала ему его сестра Софья. Но истинным ядом были вино и водка, которыми он злоупотреблял, слишком полагаясь на свой сильный темперамент.

Он равно беседовал с ремесленником и с генералом. Но это не был ни варвар, который не делает различия между людьми, ни монарх, стремящийся к популярности, который хочет нравиться всем; это был человек, который хотел учиться. Он любил женщин настолько, насколько шведский король, его соперник, боялся их, и он был непритязательным в любви, как и в еде. Он скорее предпочитал напиваться, чем пробовать тонкие вина.

Вольтер. Анекдоты о Петре Великом. Пер. с фр., коммент. И вступ. ст. С.А. Мензина. М. 2004

Слишком учтивое письмо

Пётр, получив от Апраксина слишком учтивое письмо (пишет Голиков), отвечает, что он сомневается, к нему ли оно писано; ибо оно с зельными чинами, чего-де я не люблю, и ты знаешь, как к компании своей писать. В другом письме запрещает он ему слово величество.

Пушкин А.С. История Петра. Подготовительные тексты. ПСС в 10 т. Изд. «Наука». М. 1965. Т. IX.

Припадки Петра Великого

(…) Великий государь, чрез несколько лет по вступлении своем на престол, подвержен сделался сильным спазматическим припадкам, продолжавшимся до самыя кончины его, в каковых случаях бывал он весьма мрачен и гневен; признаком сих припадков было чрезвычайное искривление шеи на левую сторону и кривлянье лица.

Сии припадки не врожденные ему были, но произошли в младых его летах или от чрезвычайного страху, причиненного бунтовщиками, стремившимися на жизнь его, или от яду, тайно данного ему по приказанию сестры его царевны Софии Алексеевны. Любимый его денщик Павел Иванович Ягушинский часто избавлял его от сих припадков следующим способом. Он вводил к нему без докладу монархиню или в отсутствие её другую какую молодую красавицу и, сказав: «Петр Алексеевич! Вот она, с кем ты хотел говорить», оставлял её с ним наедине. Монарх, нечаянно увидя себя одного с красавицею, приходил в себя, – и конвульсии прекращались. Сие сам г. Ягушинский рассказывал.

Но как сей господин не всегда был денщиком, не всегда находился неотлучным при его величестве, но употребляем был в разные посылки, а наконец, заступя место генерала-прокурора в Сенате, не мог и не имел времени употреблять сего способа, да и не всегда единообразный способ мог бы производить одинакое действие, следовательно – должны быть употребляемы другие к тому люди и разные способы.

Я от столь же достоверных мужей слышал, *

* От адмирала Алексея Ивановича Нагаева и от генерала Аврама Петровича Ганнибала.

что в таковых случаях её величество по большей части употребляла придворного шута Балакирева. Способы сим умным шутом к сему употребляемы были различные, из которых представляются здесь два.

В одно из таковых припадков шут сей пригнал к самым окошкам комнаты той, в которой находился монарх, целое стадо рогатой скотины, из которых на каждой к рогу привязана была бумага. Рев и топот скотины принудил монарха выглянуть из окошка, и, увидя на рогах их навязанные бумаги, велел одну из них подать себе. Балакирев как начальник сей, так сказать, депутации, принёс первый их к государю, говоря: «Это челобитная быков на немцов, что они у них всю траву поели». Сие развеселило монарха, и он сам стал читать сию странную челобитную, в которой скотина сия доносит, что трава создана от Творца на их только пищу, и они прежде одни оною и питались, а ныне-де немцы лишают их оной, употребляя вместо их сами оную в пищу себе (разумея о салатах), и просят запретить им есть её, а оставить им одним по-прежнему.

В другое время, когда гневный государь сидел в крайней задумчивости, облокотяся на столик, целый почти день, и когда никто войти к нему не смел, Балакирев, знавши одну женщину самого безобразного лица, поутру с двумя гвардейскими солдатами войдя к ней, застал ещё её в постеле и по именному будто бы указу, в одном исподнем платье и растрепанную посадя в коляску, привёз во дворец и, отворя потихоньку двери комнаты той, в которой монарх в мрачной сидел задумчивости и потому не приметил вошедших, поставя её пред ним и рассыпав на столике сто рублей серебряных, сказал:

– Вот тебе сто рублей! Полюби её.

Стук, учиненный деньгами, развеял мрачность его, а слова Балакирева и вид предстоящего пред собою пугалища рассмешили его. Он тот же час кликнул монархиню, которая того уже и ожидала.

– Посмотри, – сказал, – Катенька, какую чертовку привёл ко мне плут Балакирев, и дает сто рублей, чтоб я полюбил её.

Последовавший за сим общий смех крайне развеселил государя.

Анекдоты, касающиеся до государя императора Петра Великого, собранные Иваном Голиковым. Изд. третье, исправленное, дополненное и умноженное. М., 1807.

Государь испытывает верность одной жены

Когда начат делаться большой Ладожский канал, то монарх, нередко приезжая сам для надзирания за работами оного, обыкновенно останавливался в Старой Ладоге у знаемого им тамошнего купца Барсукова, которого, за расторопность более ещё полюбя, и удостоя его назвать братом, поручил в особое его надзирание одну дистанцию канальной работы и по его же выбору переселение купцов из Старой в Новую Ладогу.

Снисходительнейший государь, имея в доме сего Барсукова для приезду своего особую комнату, всякой раз, когда случалось ему приезжать в сию квартиру свою ночью, останавливался у ворот, приказывал наведываться, не спит ли хозяин, и буде спал, то вхажинал на двор, сколько возможно тише, дабы не разбудить его, и Барсуков не прежде узнавал прибытие императора, как уже поутру. Когда же он приносил пред его величеством в том, что не встретил его, извинение, тогда ответствовал на оное великодушный государь:

– Я не люблю, когда меня кто разбудит, так должен судить по себе, что неприятно, когда кто разбудит и другого; так зачем же мне без нужды беспокоить тебя?

Купец сей имел жену молодую красавицу, весёлого и живого свойства, и не меньше умную, и добродетельную. А таковые достоинства и не могли не полюбиться монарху, истинному ценителю дарований. Сия красавица умела притом угождать ему и своей стряпни кушаньем, а паче щами. Частое же его посещение дому их, милостивое и бесчиновное его с ними обращение оживляли более ещё приятности красавицыны смелыми и вольными её поступками, смешанными с разумными её шутками. И монарх, удостоя мужа названия братом, называл и её невесткою.

В один из сих приездов его величества к ним не было хозяина в доме, и государь, поелику случился оный в глубокую полночь, прошёл без шуму же в свою комнату. Хозяйка, узнав о прибытии монаршем поутру, пришла к нему, когда не было ещё у него никого, и поздравя его с прибытием, спрашивала, что угодно ему приказать приготовить покушать.

Великий государь, разговаривая с нею с удовольствием наедине, или хотел испытать добродетель её, или, в самом деле пленяся её приятностями, сделал ей любовное предложение. Но он удивился, когда красавица сия, вдруг переменя приятный и весёлый вид в суровый, с грубостию отвергла предложение его, сказав, что она никак не воображала, чтоб государь, который должен собою подавать пример добродетели подданным, мог сделать толь порочное предложение.

– Разве потому, – примолвила она, – назвали вы мужа моего братом, чтоб отнять честь у жены его?

Монарх, поражённый толикою добродетелью купеческой сей жены, оправяся, так сказать, сказал ей:

– Спасибо, невестка, что ты такова. Я хотел только испытать твою добродетель и честность, и с удовольствием вижу, что не обманулся в тебе. Я хвалю тебя за то и более ещё любить обоих вас буду.

И действительно, от сего времени великий государь обращался с нею с особенною ласкою и с некоторым родом почтения.

Один приятель, слышавший от Барсукова, сообщил мне оное.

Пётр Великий исправляет свою вину

Троицкого собора священник, коих он каждого знал по имени, просил его величество сделать ему милость восприятием от купели новорождённого сына его.

Великий государь, снисходя на сию просьбу, обещал придти к нему в дом на другой день после обеда, назнача и час тому. Священник спросил, кого благоволить назначить кумою.

– Какую ты изберёшь из твоих родственниц, – отвечал государь.

Священник ко дню тому заготовился к принятию такового кума, но монарх, сверх обыкновения своего, занявшись случившимися на тот день важными делами, забыл данное слово своё и не прежде вспомнил об оном, как уже лёгши опочивать. Сколько же ему забытие слова было чувствительно, то покажет особенно сей анекдот.

– Ах, – сказал он великой супруге своей, – я забыл данное мною слово попу. В каком должен он и весь дом его быть беспокойстве, ждав меня толь долго! И, чаю, по сей ещё час ждут меня!

И хотя был уже одиннадцатый час вечера, и время настояло осеннее и ненастное, однако ж, он, тот же час вставши, потребовал одеться, а между тем велел сыскать перевозное чрез Неву судно. Найдена верейка, и монарх с дневальным деньщиком своим г. Татищевым, переехав на ней Неву, пришёл к дому священника. Но сей, не ожидавши уже монарха так поздно, отпустя куму, лёг спать. На стук у ворот отперли оные. Можно себе представить изумление хозяина, узнавшего о приходе монарха: он едва мог встретить его величество в дверях уже спальни своея. Но великий государь, не допуская его до изъяснения, просил простить себя, что наделал ему столько беспокойства.

– Я, – продолжал государь, – за суетами забыл, что обещал быть к тебе. И здесь ли ещё кума?

А, узнавши, что она уже уехала, велел послать за нею, сказав:

– Я виноват перед нею, заставив её толь долго ждать себя, так должен и я подождать её.

Более получаса прошло, как приехала она, и великий государь, увидя её, просил у неё прощения в беспокойстве, причинённом ей.

По окрещении младенца монарх принёс сам оного к родительнице, поцеловался с нею и с кумою, выкушал стакан пива и, пожелав доброй ночи, переехал на том же суденышке паки во дворец.

От г. Крекшина и Импсраторской Академии библиотекаря г. Бухвостова.

Царь наказывает озорника

По устроении в Санкт-Петербурге Адмиралтейства и по учреждении кораблестроения чрез некое время столько умножилось в оном щеп, что делали они затруднение в самых работах, и Коллегия определила, было, для свозу их вызвать подрядчиков; но монарх, присутствуя в Коллегии и узнавши о сём определении, с неудовольствием сказал: «У вас всё подряды, да подряды», – и повелел тогда ж публиковать, что желающие могут из Адмиралтейства брать щепы безденежно. А как окружавшие город болота и не все ещё вымощенные улицы доставление дров из лесов делали в летнюю пору трудным, то и наехало в Адмиралтейство множество повозок за сими щепами. В сие время великий государь ехал в Адмиралтейство на своей одноколке и когда стал взъезжать на подъёмный мост оного, то деньщик его величества, стоявший за одноколкою его, увидя телегу с возом щеп, взъехавшую на тот же мост, кричал едущему с возом, чтоб он поворотился.

<< предыдущий лист

следующий лист >>