ГлавнаяБиографии и мемуарыЕвгений Николаевич ГусляровНародный Пётр. Полное собрание анекдотов и сказаний о Петре Великом

Уменьшить шрифт (-) | Увеличить шрифт (+)

полная версия Народный Пётр. Полное собрание анекдотов и сказаний о Петре Великом

Евгений Николаевич Гусляров
Народный Пётр. Полное собрание анекдотов и сказаний о Петре Великом

Вот образец этого письма Петра Великаго:

«Господин Адмирал! Обявляю вам о зело превеликой и нечаемой виктории, которую Господь Бог нам чрез неописанную храбрость наших солдат даровать изволил с малою войск наших кровью таковым образом: Сегодня на самой утренней заре неприятель нашу конницу со всею Армиею и конною и пешею аттаковал, которая хотя зело по достоинству держалась, однако принуждена была уступить с великим убытком неприятелю; потом неприятель стал во фрунт против котораго тотчас всю пехоту мы из траншамента вывели и пред очи неприятелю поставили, а конницу на обоих флангах, что неприятель увидя, тотчас подошёл оттаковать нас, против котораго наши на встречу пошли и тако онаго встретили, что тотчас с поля сбили, знамён, пушек множество взяли; також генерал фельдмаршал господин Рейн-Шельд купно с четырьмя генералы, а именно: Шлюпенбахом, Штакельберхом, Гамохтоном и Розеном, також первой министр граф Пипер с секретарями Гомерлином и Цидергемом в полон взяты, при которых несколько тысяч офицеров и рядовых взято, о чём подробно вскоре писать будем, а ныне за скоростью не возможно и единым словом сказать, вся неприятельская армия Фаетонов конец восприяла, а о короле нам неизвестно ещё, с нами или с отцы нашими обретается, а за разбитием неприятелей посланы господа генералы-поручики князь Голицын и Боур с конницею. И сею в нас неслыханною новиною вам поздравляю, и прошу господ вышних и нижних морскаго и сухаго пути поздравить.

Питер.

Из лагеря от Полтавы в 27 день июня 1709 году.

P. S. Ныне уже совершенно камень во основание Санкт-Петербурга положен с помощию Божию».

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

Вспоминая огни Полтавы

При случае фейерверка, которым император во время мирного торжества управлял*,

*Фейерверк был произведен 22 октября 1721 года по случаю подписания Ништадтского мира. Ред.

и сам оный зажигал, – когда он удачно кончился, то придворные льстецы, выхваляя, что огни государь удивительно пускал хорошо, однако при том действии быть опасно, получили следующий от монарха ответ: «Такие ли огни пущал я при Полтаве, да не ранен!».

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Сокрушение Петра Великаго о Карле XII

Карл XII, Король Шведский… после поражения своего под Полтавою и по утрате всей своей армии обратился в бегство с небольшою свитою в Бендеры, город, принадлежащий Турции.

В Турции Шведский король был принят довольно дружески и в местечке Варниц был ему отведён каменный дворец со службами и со всеми принадлежностями для его жизни.

Разумеется, Турецкое правительство не рассчитывало, что Шведский король может довольно долго прогостить в Бендерах, но думали, что Государь Шведский остановился только потому, чтобы излечиться от раны в ноге, и от понесённых трудов в долговременной войне.

Однакоже прошло довольно долгое время, а Шведский король не торопился поездкой в своё отечество, к тому же времени Турция начала оказывать нашему Императору дружество в намерении заключить новый мир или перемирие на тридцать лет, что на самом деле и было совершено в 1712 году.

В силу этого примирения Порте было не прилично так долго держать при себе Карла XII, как врага Петра Великаго, который и теперь только и заботился, как бы отмстить своему соседу и не только надеялся на Турцию, но упорно требовал от Порты, чтобы она помогла ему и дала сильную армию против России.

Наконец Порте оказалось тяжело, как его пребывание, так и его требование и тем более в Турецкой области. А между тем, таким образом, при постоянном требовании армии Карл провёл в Турции четыре года; в течение этого времени не раз Пётр Великий получал справедливыя известия о намерениях Шведскаго короля и о поведении Порты.

Пётр Великий каждый раз пожимал плечами и удивлялся упорству брата Карла, сожалея о его трудных обстоятельствах, в которыё он сам себя повергнул неукротимою гордостью и своенравием, и вместо гнева на его поведениие соболезновал к том, что Шведский Король не найдётся пособить сам себе и выйти из трудных обстоятельств.

Как прозорливый, Император Петр, разумеется, предвидел, что Карл XII, ещё более получит себе вреда, если далее поживёт в Турции, и явно говорил это своим приближённым.

В 1713 году, когда Государь обедал с некоторыми из своих вельмож, гонец привёз Монарху Петру I известие, что Сераскир Бендеров, по повелению турецкаго Султана, отказал Карлу XII в дальнейшем пребывании в Турции с тем, чтобы Шведский Король выбыл из Порты в течение нескольких дней, причём на проезд Султан приказал выдать Королю большую сумму денег.

Далее продолжал гонец: когда его величество Король Шведский услышал об этом, то пришёл в такой гнев, что приказал стрелять по янычарам, которым приказано было провожать его за границу; в безпамятстве от гнева, Карл XII зажёг свой дворец, и оттуда был вытащен и принесён к Сераскиру в его шатёр, котораго и здесь толкнул ногою на софу и разорвал шпорою его кафтан.

С ужасом выслушал это известие Император Пётр Первый и заключил об нем так:

– Бог оставил его, когда уже он так неистовствует против последних своих друзей и приятелей.

От барона Крамо, который прибыл из Вольфенбиттеля Кавалером при принцессе, обрученной невесте Царевича в С.-Петербурге и был в числе слушателей за обедом.

«Ах, брат Карл…»

Пётр Великий имел во всё время любовь и почтение к Карлу XII, и говаривал при случае Нейштатскаго мира;

– Я предполагал брату Карлу два мира; сперва, необходимый, а после того великодушный, а как он в обоих мне отказал, то это была не моя вина. Пусть теперь заключают Шведы третий для себя безчестный и вынужденный.

Когда Пётр Великий получил известие о кончине Карла XII при Фридрихсгале, тотчас заплакал, и украдкой утёр слезы, а, обернувшись потом к окружающим, сказал:

– Ах, брать Карл, как мне жаль тебя!

От Тайнаго советника Веселовскаго.

Биться до мирного конца

При рассуждении о мире со Швециею государь министрам своим сказал: «Я к миру всегда был склонен, но того неприятель слышать не хотел. Что Карл XII запутал упрямством, то распутывать будем умом. А буде и сие ныне не поможет, распутывать будем силою и оружием, доколе мир решит сам Бог»,

Пленный шведский офицер

Известно, что многие пленные шведские офицеры сосланы были в Сибирь, где содержались они на свободе и имели безнуждное содержание. Один из сих офицеров, довольно уже знавший русский язык, приглашён был с прочими гражданином того города, где он пребывание имел, на именинной стол; среди попойки, по древнему обычаю в таких пирушках обыкновенной, зашёл разговор о продолжавшейся ещё тогда войне с шведами. Некоторые из гостей превозносили похвалами храбрость и великодушие к побеждённым своего монарха, а, напротив, короля шведского поносили, высчитывая все его несправедливости и жестокости, с каковыми поступаемо было, по его повелениям, с пленными россиянами. Офицер шведский доказывал, что должно почтительнее говорить о главах особ коронованных, что поношение их есть сущая клевета, поносители, однако же, не унимались; швед разгорячается, защищает честь государя своего всеми силами, наконец, выходит из пределов терпения, произносит несколько слов поносных на особу великого соперника его и, как сумасшедший, бежит с ножом к портрету государя, висевшему на стене той же комнаты, и прокалывает оный. Хозяин и все гости приходят в крайнее изумление и негодование, схватывают дерзкого шведа, вяжут и представляют начальству, которое, сочтя его за важного преступника, при доношении своём отсылает окованного в Москву, в тайную канцелярию. Князь Ромодановский, начальник этой канцелярии, ревнительнейший поборник славы и чести государя своего, докладывает его величеству, случившемуся тогда в Москве, о сём шведе, как о достойном за дерзость свою примерной казни.

– Не горячись, дядя, – ответствует монарх: – от удару его я не чувствую ни малой боли. Надобно рассмотреть прежде, что принудило его к такому поступку.

Велит себе подать присланное о нём доношение и увидя из оного всё вышеизъяснённое, не только не обвиняет, но почитает ещё его достойным награждения за ревность и верность к королю своему, за честь которого присягал он последнюю пролить каплю крови, а винит больше тех, что его напоили до пьяна, поношением особы королевской раздражили и привели до того поступка; сего ещё не довольно: государь повелел ему избрать покойнейшее для пребывания своего место и определил, в награду за верность и ревность к королю, выдавать ему двойное содержание противу того, какое прежде получал.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

Наговор стоит казни

После знаменитой победы под Полтавою Пётр Великий начал принимать по желанию тех из шведских офицеров, которые изъявляли своё добровольное желание служить под присягою в русской службе, и оставлял их в тех же чинах, какие они имели по службе, у Карла XII. Между прочими, изъявившими своё желание был полковник Остман, посланный в полк, стоявший в Казани. Здесь он подвергнулся несчастию, и если бы только не предусмотрительность императора, то подвергнулся бы военному суду.

Слуга из ненависти или зависти донёс на полковника Отсмана в неверности; говорят, что слуга полковника часто предавался пьянству, и полковник приказал наказать его. Но слуга закричал: «слово и дело», и как полковника, так и слугу, заарестовав, послали в С.-Петербург.

В столице арестованных отправили в тайную канцелярию. Там показал денщик на своего полковника, что будто бы он бранил своего государя и по трёх жестоких пытках не отказался от своих показаний.

Как скоро Пётр Великий узнал об этом деле, тотчас приказал привести к нему Остмана, показал ему полученный донос и усиленно потребовал подробнаго обяснения, чтобы полковник не запирался и смотрел ему в глаза, желая проникнуть в мысль обвиняемого.

Полковник, нисколько не смутясь, объявил, что он нисколько не имел намерения дерзко относиться о величии императора и клялся в этом, потом присоединил и то, что даже настолько не знает русскаго языка, чтобы произносить бранныя слова. При том присовокупил швед: что если я из военнопленнаго был взыскан милостью монарха и поступил на службу, следовательно, никак не мог иметь причины к мысли оскорблять имя моего благодетеля. Если же денщик указывает на меня напрасно, то я не в силах подтверждать того и напрасно на себя говорить не могу, говорил полковник.

Государь, отпустив полковника приказав держать его под караулом, а сам на другой день приказал послать священника исповедывать денщика, при чём дал наказ, чтобы духовник, как можно подробнее выведал денщика о всех подробностях доноса. Денщик, видя, что настали минуты смерти сказал, правду, что он оклеветал полковника напрасно, из одного мщения.

Государь император, узнав об этом, приказал денщика казнить, а полковнику опять принять полк.

Прямой сын Отечества

В 1719 году, по одержании совершенной победы над шведами генералом князем Голицыным, его величество вознамерился пожаловать его деревнями, но он, от сего отрекшись, получил вместо сего шпагу драгоценную и денежное награждение. Князь Голицын, получив от государя деньги, купил на оные шапки, коты и фуфайки и в жестокую зиму роздал их в походе бывшим с ним солдатам. Пётр Великий, уведомясь о таком бескорыстии и человеколюбии, душевно был доволен. Увидя князя Голицына и поцеловав его в лоб, сказал ему: «Прямой сын Отечества. Ты печёшься более о здоровье моих солдат, чем о себе».

Подвиг князя Якова Долгорукова

Князь Долгоруков, вследствие учинённого королём шведским под Нарвою договора, задержан был в плену вместе с прочими генералами и отведён в Стокгольм; а так как Карль XII никогда не хотел согласиться на размен пленных, то Князь, вместе с прочими, содержался, как пленник до 1711 года.

Шведское правительство рассудило перевести часть пленных россиян, содержавшихся в Стокгольме, морем в Готтенбург; в числе их находился и князь Долгоруков. Так как на фрегате том россиян находилось больше, нежели шведов, то этого довольно было, чтоб внушить ему мысль: овладеть фрегатом и уехать на нём в Россию. Он сообщил об этом намерении своим товарищам, и они охотно согласились во всём следовать его примеру. На исполнение предприятия своего князь определил вечер субботы, то есть, когда в вечернюю службу запоют: дерзайте убо, дерзайте людие Божии! то вмиг броситься всем им на шведов, обезоружить их и овладеть фрегатом. Все это исполнено было в точности. При последнем слове русские, как львы, бросились на шведов, отнюдь того не ожидавших, обезоружили их, а противившихся, одних покололи, других потолкали в море, третьих перевязали и заключили под палубу. Оставили сво6одным одного только шкипера, и князь, приставив к груди его шпагу, сказал: «Ежели хочешь быть жив, то вези нас в Кронштадт или в Ревель, но берегись изменить!». Шкиперу ничего не осталось, как умереть, или повиноваться. Когда князь прибыль к Монарху, то Его Величество обнял его и неоднократно целуя, выхвалял его неустрашимую решимость. Слёзы радости, пролитые князем при этом свидании, прослезили Монарха и всех при том бывших. Вскоре потом Государь пожаловал князя сенатором и сверх того поручил ему коммиссариат.

Анекдоты о Петре Великом, выбранные из деяний сего монарха, описанных гг. Голиковым и Штелиным. Издание второе. Москва, 1848.

Происшествие, по которому князь Долгоруков едва не попал под гнев монарший

Этот ревностнейший из слуг Петровых впал, было, однажды в искушение, прогневавшее Государя и о котором сожалел он всю свою жизнь.

Во время следствия, производившегося над князем Гагариным, имевшим, по богатству своему и знатности, многих сильных защитников, а в том числе и князя Меншикова, а чрез него и самую Императрицу, сей виновный более всех опасался князя Долгорукова, как судию недоступного никакому пристрастию и потому были приложены все возможные старания, чтоб поколебать добродетель этого достойного мужа.

Хотя, по строжайшему бескорыстию его, никто не смел показаться к нему с подарками, замечено, однако ж, что он любил торговаться при покупке нужных ему вещей, и даже покупать такие, которые хотя и не очень были ему нужны, но казались дёшевы. С этой стороны подкупили любимого его дворецкого, который предложил князю, что Гагарин, имея крайнюю нужду в деньгах, между прочими вещами своими продает богатую персидскую палатку за дешёвую цену: она стоит по крайней мере пяти тысяч (хотя, в самом деле, стоила гораздо более), а просят за нее только полторы тысячи: «Не прикажете ли», – продолжал хитрый дворецкий, – «поторговать её, может быть, придётся кой-что выторговать ещё и из этой цены». Князь, нимало не подозревая любимого им дворецкого, спросил его: «Можно ли её видеть?» – «Не знаю, – отвечал дворецкий, – однако постараюсь о том».

На другой день, будто бы старанием своим, при помощи пяти рублей, на то издержанных, достал палатку на показ Князю. Она ему очень понравилась, а особливо потому, что была дешева. Он поручил дворецкому её поторговать, и тот, нарочно промедля несколько дней, как бы для того, чтоб побольше выторговать, купил палатку за тысячу руб. Князь так быль доволен этою покупкою, что почувствовал большое сожаление к подсудимому Князю Гагарину и как заметно было, не так уже строго судил о его делах.

Известно, что никакие ходатайства, никакие пронырства и хитрости не могли защитить у правосудного Государя этого несчастного князя, а прямого средства, т. е. признания во всех своих преступлениях или он не знал, или не хотел употребить, хотя это одно только и могло его спасти.

По совершении казни над несчастным, недоброжелатели князя Долгорукова донесли Государю, что он с казнённого взял взятки, а именно, богатейшую палатку, которая и теперь находится у него в доме.

Можно себе представить, как раздражён быль на него Государь, почитавший в нём бескорыстие и беспристрастие за непоколебимые добродетели. Он призвал его к себе и с гневом сказал: «Правда ли, что ты с Гагарина взял взятки?». Князь ответствовал, что неправда и что какой-нибудь бездельник обнёс его пред Его Величеством.

Монарх начал уличать его палаткою. «Она мне не подарена, и никто не смел мне предложить о том со стороны Гагарина! – отвечал Князь, – она куплена дворецким моим за тысячу рублей и деньги те мною самим выданы». – «Знаю я, – возразил Монарх, что ты выдал тысячу рублей, но эта тысяча осталась у плута дворецкого твоего, а ты за тысячу рублей имеешь такую палатку, которая стоит более пяти тысяч рублей».

Государь велел палатку принести к себе и как в самом деле она стоила несравненно более заплаченных за неё денег, то Монарх сказал: «Можно ли за тысячу рублей купить её? И ты ещё запираешься в бездельничестве!».

Пристыжённый князь впервые поклялся пред Монархом, что он отнюдь не почёл это за взятки или хитрость, и рассказал в точности все слова дворецкого своего, просил простить его в подобном неумышленном поступке, обещаясь впредь никогда уже не впадать в подобное искушение.

Дворецкий был допрошен и своим признанием совершенно оправдал Князя. Он был наказан как бездельник, и, по просьбе князя, не хотевшего уже иметь у себя этого плута, послан в ссылку.

Монарх снова принял князя в милость, пригрозя, однако ж, ему, что если он впредь сделает что-нибудь подобное, то не пенял бы на него. «Потому что, – заключил Государь, – я ни для кого не нарушу правосудия».

Купец и гражданин Иголкин

Освобождение князя Долгорукова из плена (1711 г.) так огорчило правительство шведское, что все почти пленные россияне, оставшиеся в Стокгольме, были окованы и содержались в разных темницах с великою суровостию, как злодеи. В числе пленных находился новгородский купец Иголкин, который, до войны ещё шведской, торговывал в Швеции и научился языку их. Известно, что Карл XII начал войну с Россиею тем, что всех россиян, бывших тогда в Швеции, какого бы ни были они звания, повелел задержать в плену. И так Иголкин с 1700 года содержался в неволе, а по уходе князя Долгорукова, как уже сказано, все россияне были окованы и разведены по разным тюрьмам. Иголкин содержался в одной из них до возвращения Карла XII из Турции и до начавшихся, чрез барона Герца, мирных переговоров.

В одно время этот достойный россиянин слышит от двух караульных солдат, говоривших между собою, обидные и ругательные слова российскому государю – он не мог сего вытерпеть, увещевал их, чтоб они унялись и не дерзали ругать великого государя, который есть помазанник Божий: «И почему-де знаем мы их дела, за что они с королём вашим воюют?». Но солдаты, с ругательством презря его увещание, продолжали дерзкий разговор. Иголкин призывает унтер-офицера, жалуется ему на тех часовых и просит унять и наказать их, но и унтер-офицер также смеялся только жалобе его.

Чтож этот россиянин предприемлет? Он решился сам доставить себе над солдатами управу – росту был он высокого и сложения крепкого: молча и как бы без намерения подошёл к ним и бросился на них как исступлённый, вырывает у одного ружье и штыком закалывает сперва вооружённого, а потом и обезоруженного и, исполня героическое действие, ожидает спокойно своего жребия. Офицер караульный с командою вбегает в темницу, схватывают героя, нимало уже непротивящегося, оковывают страшными цепями и доносят о происшедшем высшему начальству. На вопрос: как он осмелился убить солдат, Иголкин отвечает с неустрашимостию: «Я, как верный подданный своего государя, обязан законом Божиим, гражданским и присягою пролить за честь его последнюю каплю крови – слыша же священное имя его ругаемое, увещевал их уняться, они презрели оное – я призвал унтер-офицера, жаловался ему на них, но тот вместо удовлетворения смеялся только надо мною, и они больше ещё поносить стали великую особу помазанника Божия. Что оставалось мне делать? Я должен был или отмстить ругателям смертию, или пролить свою кровь. Но правосудный Бог помог мне наказать дерзких. Теперь участь моя в ваших руках, делайте, что вам угодно. Без страха готов принять смерть за честь моего государя». Такая чрезвычайная речь сделала судей безгласными – они, повелев заключить его опять, не смели учинить никакого об нём приговора, не донеся с подробностию королю. Карл XII поражён был, прочтя доносимое: «В таком грубом народе, такой великий человек!». Он повелел его привести к себе. И, как уже происходили тайные между им и российским государем о мире переговоры, и он, видя себя принужденным искать у великого соперника своего дружбы, то и решился отослать Иголкина к государю, не сомневаясь, что он принят будет за дорогой подарок, описав при том с подробностию о героическом его дйствии и поздравляя его величество с таким подданным, каких у него или нет, или очень мало.

Представлен этот сединами украшенный достойный подданный монарху, государь не мог прочесть помянутого о нём описания, не прослезясь; и обратясь потом к предстоящим, сказал: «Вот образец верности!» – подошёл к нему, обнял его с горячностию, поцеловал в голову и признавался, что такая отличная верность его достойна соразмерной награды.

– Проси у меня, друг мой, что тебе угодно: я всё тебе обещаю!

Тронутый такою милостию, Иголкин, проливая радостные слезы, сказал монарху:

– У меня, надежда-государь, но милости Божией и твоей, столько ещё осталось в Новгороде дохода, что могу прожить им остатки дней моих без нужды, а потому нечего мне больше желать, как только носить на себе твою монаршую милость.

– Нет, я не буду покоен, – отвечал государь, – ежели не награжу тебя; и так воля моя есть непременная, чтоб объявил ты мне, что тебе надобно.

– Когда тебе непременно угодно, – сказал старик, – то повели находящийся близь дома моего, в Новегороде, кабак отдать мне.

– Ежели бы ты попросил у меня и весь Новгород – не мог бы я отказать тебе! – сказал, улыбаясь, государь.

Сверх того, Иголкин, в прибавок к кабаку, получил от монарха за полонное терпение и ревность его, как изъяснялся монарх, довольно знатную сумму денег, с которыми и отпущен он при указе в Новгород.

Вольтер о царевиче Алексее

Царевич Алексей, сын царя, который, как говорят, как и он, женился на крепостной и, как и отец, тайно покинул Россию, не имел подобного успеха в обоих предприятиях, дурное подражание отцу стоило сыну жизни; это был один из самых ужасных примеров жестокости, который когда-либо был продемонстрирован с высоты трона; но памяти императрицы Екатерины делает честь то, что она совсем не принимала участия в несчастье этого принца, рождённого в другом браке, который не любил ничего из того, что любил отец; Екатерину совсем не обвиняют в том, что она действовала как жестокая мачеха; великое преступление несчастного Алексея состояло в том, что он был слишком русским и не одобрял всего того, что его отец делал великого и бессмертного во славу народа. Однажды слушая московитов, которые жаловались на несносные тяготы, перенесённые при строительстве Петербурга, он сказал: «Утешьтесь, этот город долго не просуществует». Когда надо было следовать за отцом в поездках по 500–600 лье, которые царь предпринимал часто, царевич притворялся больным, ему сурово прочищали желудок из-за болезни, которой не было; такое лечение вкупе с большим количеством водки подорвали его здоровье и его дух. Вначале у него была склонность к учёбе: он знал геометрию, историю, изучал немецкий язык; но он совсем не любил военное дело, не хотел его изучать, и в этом его особенно упрекал его отец. В 1711 году его женили на принцессе Вольфенбюттельской, сестре императрицы – жены Карла VI. Этот брак был несчастным. Алексей часто покидал принцессу ради попоек и Евфросиньи – девушки-финки, крупной, хорошо сложённой, очень ласковой. Утверждают, что принцесса умерла от тоски (если тоска может причинить смерть) и что царевич затем тайно обвенчался с Евфросиньей в 1713 году, как только императрица Екатерина принесла ему братца, без которого он бы хорошо обошёлся.

Вольтер. Анекдоты о Петре Великом. Пер с франц., коммент. И вступ. ст. С.А. Мензина М. 2004.

«Злу корень – старцы и попы!..»

О царевиче Алексее Петровиче, когда он привезён был обратно из чужих краёв, государь Толстому говорил так: «Когда б не монахиня, не монах и не Кикин, Алексей не дерзнул бы на такое зло неслыханное. Ой, бородачи, многому злу корень – старцы и попы! Отец мой имел дело с одним бородачом, а я с тысячами. Бог сердцевиден; и судия вероломцам! Я хотел ему благо, а он всегдашний мне противник».

На сие Толстой его величеству отвечал: «Кающемуся и повинующемуся милосердие, а старцам пора обрезать перья и поубавить пуху». На это повторил его величество: «Не будут летать скоро, скоро!»

«Столько бед и напастей!..»

По тому же следствию Толстому государь сказал: «Едва ли кто из государей сносил столько бед и напастей, как я! От сестры был гоним до зела: она была хитра и зла. Монахине (имеется в виду мать царевича Алексея, опальная первая жена Петра – царица Евдокия. – Е.Г.) несносен: она глупа. Сын меня ненавидит: он упрям. Все зло от подпускателей».

Вторая Софья

По возвращении генерала Бутурлина и тайного советника Толстого от царевича Алексея Петровича, к которому они посылаемы были от государя с вопросами, его величество им сказал: «Теперь видите ясно, что он – другая Софья».

О первой жене Петра Великого

На душу Петру Алексеевичу по временам находила такая чёрная туча (правду сказать, было от чего), что он запирался и никого не допускал к себе. В такие припадки, не сказав никому ни слова, он два раза ездил в Ладожский монастырь, что на Волхове, куда перевезена была царица-монахиня (это опять о первой жене Петра, Евдокии Лопухиной, насильно пострижённой в монахини), виделся с нею, часа по два просиживал в келии, привозил ей и денег по две тысячи рублей.

В третий раз так же и туда же приехал, остановился у монастырских ворот, не выходил из экипажа, призадумался, постоял и крикнул «Назад!».

Со слов Владимира Ивановича Лопухина, который в присутствии, автора (в 1793-1796 гг.) рассказывал бригадир Ртищеву.

Воспоминания Федора Петровича Лубяновского. 1777-1834. М., 1872.

«Страдаю, а всё за Отечество!..»

По тому же делу государь говорил: «Страдаю, а всё за Отечество! Желаю ему полезное, но враги демонские пакости деют. Труден разбор невинности моей тому, кому дело сие неведомо. Един Бог зрит правду».

Шведские пушки служат Петру

Когда шведы, обнищав деньгами, после мира Петру Великому продавали распиленные медные пушки, то государь сказал Брюсу: «Как дорого война ни стоит, а деньги у меня есть. Такой торг полезен: медь надобна, когда своей ещё мало».

Ещё о великодушии Петра

1714 года, июля 27, по получении у Гангута над шведами морской победы, где его величество, яко контр-адмирал, командовавший авангардом, шведского шаутбенахта Ерншильда, весьма храбро защищавшегося, с фрегатом и прамами в полон взял, и когда весь российский флот в Кронштадт возвратился, то учинено было в Санкт-Петербурге торжество, куда привезены были шведские галеры, прамы и фрегат Ерншильдов, «Елефан» или «Слон» называемый, под провождением российских галер, фрегатов и самого того фрегата, на котором находился российский контр-адмирал царь Пётр Алексеевич, яко победитель, и за сию победу в Сенате от князя-цесаря Ромодановского вице-адмиралом пожалован.

Ради сего уготован был славный обед у князя Меншикова, к которому позваны были все российские знатные господа, иностранные министры и шаутбенахт Ерншильд приглашён. Сему государь оказывал великую милость и после стола ко всем присутствовавшим особам говорил: «Здесь видите вы храброго и верного слугу своего государя, который достоин великия награды, и сколь долго пребудет он у меня, возъимеет всю мою милость, хотя он и многих храбрых россиян побил». Потом, оборотясь к Ерншильду, с улыбкой сказал: «Но я сие прощаю вам, пребывая к вам благосклонен». На что Ерншильд, всенижайше благодаря, отвечал: «Хотя я государю моему служил честно, однако делал то, чего должность требовала. Я не щадил живота, шёл на смерть, но её не нашёл (ибо на сражении получил семь ран) и единое меня теперь то утешает, в несчастии моём, что я вашим царским величеством как великим морским офицером и нынешним вице-адмиралом, в полон взят, и с такою милостию от победителя своего принят».

Не отдана ли при сём справедливость от государя шведскому шаутбенахту, а от него – истинное признание монарху? Коль ясно видится великодушие геройское против пленного!

Екатерина Скавронская – вторая жена Петра

Когда он творил свой народ, он считал, что ему позволено удовлетворить свою прихоть, женившись на любовнице, которая достойна быть его женой. Он публично отпраздновал свадьбу в 1712 году. Эта знаменитая Екатерина, сирота из эстонской деревни Ринген, вскормленная из милости у одного пастора, вышедшая замуж за ливонского солдата, взятая в плен через два дня после первой свадьбы, она перешла в услужение генералов Боура и Шереметева, а затем – Меншикова – мальчика-пирожника, который стал князем и первым человеком в империи, наконец, она стала женой Петра Великого, а затем, после смерти царя, самодержавной императрицей, притом достойной. Она очень смягчала нравы своего мужа и избавила гораздо больше спин от кнута и гораздо больше голов от топора, чем это сделал генерал Лефорт. Её любили, её почитали. Никакой немецкий барон, шталмейстер аббата Фульда, никогда не был мужем Екатерины, но Пётр Великий не думал, что в его окружении для достоинства необходимо иметь тридцать два колена предков. Государи охотно думают, что нет другого величия, кроме того, что дают они, и что всё равно перед ними. Конечно, происхождение не больше различает людей, чем различаются два ослёнка: один, чей отец возил навоз, и другой, отец которого возил церковные реликвии. Образование даёт большее различие, таланты делают разницу громадной, богатство – ещё больше. Екатерина имела образование у своего эстонского пастора не худшее, по меньшей мере, чем все боярыни Москвы и Архангельска, и будучи рождённой с талантами и великой душой, она вела дом у генерала Боура, а также у князя Меншикова, не умея ни читать, ни писать. Тот, кто умеет очень хорошо управлять большим домом, может управлять королевством; это может показаться парадоксом, но, определённо, с тем же пониманием порядка, мудростью и твёрдостью распоряжаются сотней человек и многими тысячами.

<< предыдущий лист

следующий лист >>