Александр Иликаев
По тропам башкирского фэнтези
– Как зовут тебя, прекрасное создание? – наклонившись к ней, обратился дух.
– Импи, – тихо отвечала та. – В этих краях нас всех так называют – таких же, как я.
– Импи?
– Да. В честь нашей прародительницы. Когда-то она, будучи обычной девушкой, спрыгнула с утеса и превратилась в русалку.
– Я таких имен еще не слышал. А меня – Дею. Нас тоже всех так называют – таких же, как я.
– И я таких имен раньше не слышала и таких, как ты, не видала.
Сказав это, Импи вдруг вспыхнула, опустила глаза и замолчала. Дею не стал более ни о чем спрашивать и продолжил играть на своем курае.
Так и познакомились два волшебных существа: башкирский дух с горы Каф-Тау и русалка из карельского лесного озера. Встретились они и тут же полюбили друг друга. И предложил Дею уехать Импи вместе с ним в его обитель. И та, не раздумывая, тут же согласилась.
* * *
Озеро было неспокойно. Волны отчаянно бились о берег, выплевывая мелких рыбешек. В это время на самом дне царь подводного карельского мира Илий метался из стороны в сторону. «Что она нашла в этом непотребном духе? Ума не приложу!», – раздосадованно размышлял он. Импи же, склонив голову, молча наблюдала за ним.
– Дочка, ты пойми! – обратился к русалке царь. – Мы же его совсем не знаем! Ни хвоста, ни чешуи – тоже мне, жених нашелся…
– И что с того, отец? – возмутилась девушка. – Я как увидела его в первый раз, так и полюбила. Сердцу не прикажешь, оно само выбирает и другого уже не подпустит. Понимаешь?
– Эх, дочка, все я понимаю. Только вот как же так сердце твое выбрать умудрилось? Ты ведь у меня одна и в такую даль собралась. Ты об этом подумала?
– Подумала. И потому всё решила, – твердо заявила русалка.
– Даю тебе еще полгода для размышлений. Ежели чувства не остынут, будь по-твоему. Вот мое последнее слово, – царь строго посмотрел на дочку, дав понять, что разговор окончен, развернулся и уплыл восвояси.
Заплакала Импи. Понимала она, что специально ее сейчас не отпускают, что отец уже давно ей жениха подыскал из соседнего озера. Как представила она, что всю жизнь ей придется прожить с нелюбимым, тут же сказала себе: «Всё равно уеду! Будь что будет!».
* * *
– Мэсекай, Мэсекай, я тут такое узнала! – Лоухи вбежала в избу на всех парах. – Наша-то Импи, единственная дочь озерного царя, вздумала покинуть отчий дом и отправиться с Дею на Каф-Тау! Ты представляешь себе?! Весь наш лес переполошился!
– Знаю-знаю! Да ничего не поделаешь. Увезет наш Дею вашу красавицу. Увезет и никого не спросит. Уж больно полюбилась она ему.
– Ой, что будет, что будет!
– Ничего не будет! – перебила тут же Мэсекай сестру. – Гора наша – самая высокая, уходит своей вершиной под облака. Не подберешься к ней ни с какой стороны. А у подножия кругом лес да болото. Лучше бы царь-то ваш согласился и отпустил молодых с миром.
* * *
Черным пятном нависла большая туча над озером, а на туче этой восседали Дею и старуха Мэсекай. Рядом с ними стояла бочка с озерной водой – для русалки. Импи быстро нырнула в нее и была такова. Грозное облако поднялось ввысь и понесло их в родные башкирские края. «Хуш бул!12 Пусть дела ваши будут удачными!» – прощались гости откуда-то сверху. Лоухи и Хийси махали им с далекой земли и изредка вздыхали, беспокоясь об их будущем. «Ох, что будет!» – горестно восклицали они.
Как узнал об этом царь подводного карельского мира, тут же разгневался и начал собирать войско, чтобы забрать у Дею свою дочь и отомстить за столь дерзкую выходку. И поплыли они по глубоким подземным водам, пока наконец не добрались до подножия Каф-Тау. Тяжело им было в болотах, да вот другого пути-то и не было. Прознал Дею, что Илий ожидает его. Не хотелось ему воевать с тестем. Да и жена заверила, что отец-то ее всего-навсего волнуется. Что на самом деле не биться он прибыл в эти края, а посмотреть на то, как живут они здесь. Надо бы помириться. И отправил Дею к подножию слугу своего с посланием.
«Многоуважаемый и достопочтенный озерный царь Илий! Обращается к вам не кто иной, как всемогущий дух земель башкирских, владыка обители Каф-Тау. Дочь ваша, Импи, стала хозяйкой высокой горы на краю света. И управляется с делами весьма искусно, и я безмерно вам за это благодарен. Мир и любовь царят в этих краях. И если вы прибыли с добром и чистыми помыслами, то просим подняться к нам и присоединиться к нашему столу. Будете нашим самым дорогим гостем».
Прочитал Илий послание и призадумался: «Надобно посмотреть, так ли оно, как здесь написано. Если же всё изложенное правдой окажется, то быть моему благословению. Если же нет, то быть войне».
Согласился Царь подняться со слугой на гору. А как поднялся, то тут же дочь его родная припала к нему, обняла крепко и расцеловала. Увидал царь, что не соврал ему чужеземный дух. Что и вправду здесь хорошо и благостно. И что дочь его, русалочка, счастлива и улыбается. И нет надобности в распрях. Сразу легко стало на душе у старика. Отправил он гонцов за своей дружиной, что у подножия его ожидала. И начался пир горой. И мы там были, и медовую кислушку пили, и на курае играли, и башкирско-карельские песни вовсю распевали!
С тех самых пор вся нежить из обоих краев перемешалась и стала еще волшебнее и интереснее. А луна, нашедшая отражение в глазах маленького Чуда, отныне золотилась на небе ярче и освещала путь каждому, кто направлялся в далекую и мистическую обитель Каф-Тау.
7
Вот мы с тобой и оказались на самой высокой горе – Каф-Тау. Только будь осторожен, здесь полно как хороших, так и хитрых и коварных существ, а также это гора служит границей между нашим и вашим мирами. Тебе, кстати, пока еще не хочется домой? Нет? Тогда мы отправляемся дальше, а для этого прочти рассказ и реши загадку.
В честь кого была названа дочь Дею и Импи? Ответ подскажет тебе путь к названию следующей истории.
Анна Литвинович. О батыре, колдунье и писателе
В год 1792 по юлианскому календарю родился в деревеньке близ Уфы крестьянин Афанасий Аристархович. В 1812 году ушел воевать, побывал в Париже, а возвратившись, еще долго рассказывал про заморские дома и одежды. И поныне живет он, где родился, и пользуется большим уважением.
Вот и сейчас шел он на общий сбор.
Крики слышны были за версту, и сердце старика чувствовало что-то недоброе.
– Здрав будь, Афанасий Аристархович, – отозвался один старец.
– И тебе не хворать, Харис Эльдарович, – бывшие вояки поприветствовали друг друга и пошли вдвоем. Они и еще несколько старожилов были очень почитаемы в этой деревеньке не только за военное прошлое, но и за ум, и за справедливость.
Толпа собралась у колодца.
– Идут!
– Дайте дорогу! – прокатился волной громкий шепот, как только старцы стали подходить к месту сбора.
Когда же они подошли ближе, увидели: ведро, которым набирали воду, лежит на земле, разбрызгана повсюду кровь, водой разбавленная, и рука рядом человеческая. Гришку за водой послали, а он «такое» из колодца выудил; теперь рядом стоял ни жив ни мертв. Кто из собравшихся голову отвернул, кто глаза отвел – не каждому под силу такое наблюдать.
– Чья рука? – спросил Афанасий Аристархович и задумчиво почесал бороду.
– Поэта нашего, Самира, – старцы переглянулись и нахмурили седые брови. А говоривший тем временем продолжил: – У Гульназ он сейчас, она ему перевязку делает.
– Кто ж его так?
– А он и сам не ведает, проснулся утром, а руки уже нет, ну и давай орать, – отвечал мужчина, стоявший рядом.
– В одних портках через всю деревню до Гульназ бежал, бесстыдник! – послышался женский возглас из толпы.
– А потом я за водой пошел, – опустив голову, тихо заключил Гришка.
– Что ж ему, в парадное надо было принарядиться? – донесся уже другой голос из толпы, и пока жители обсуждали приличия, Харис Эльдарович попросил рассказавшего всё мужичка:
– Набери еще ведерко…
Ведро из колодца вытащили полным не воды, а крови.
Послышались новые крики.
* * *
Возвращался до дому Афанасий Аристархович в ужасном расположении духа. Едва переступив порог, его захватило приподнятое настроение внучки – Василисы Михайловны. Она хлопотала по хозяйству, пока сын ее, маленький Илья Иванович, изволил убежать играть с мальчишками.
– Что там, деда?
– Нечисто дело, – отозвался старик и пересказал все увиденное. Решением старейшин было принято пока воду из колодца этого не черпать.
– Давно с водой что-то дурное творится, – заметила Василиса и нахмурилась. – То мы водой из реки пожар тушим, а огня только больше, то лихорадка прошлась по деревне, – девушка поджала губы. – Ко мне ведь чаще стали люди захаживать: то головная боль, то слабость. Гульнара, певица наша, и вовсе без голоса осталась, а я ведь только вчера видела, как она из того колодца воду домой несла.
– А то я не вижу! – фыркнул старик. Внучка его, Василиса Михайловна, среди людей снискала славу знахарки. И если бы только знахарки… Злые языки ее в колдуньи записали, да видел дед, что они правду говорят.
Василиса пожала плечами, поняв, что более не добьется новостей от деда и вернулась к хлопотам.
Вдруг в дверь постучали.
* * *
Ох, и не хотел Самир идти к Василисе! Да кто ж спрашивать будет? Харис Эльдарович его нашел в доме у Гульназ. Пожилая женщина много что вылечить могла, а не только раны: и сглаз, и порчу на нет сводила. Лишь по-доброму светила карими глазами, поправляла платок и слушала каждого, кто приходил к ней за помощью.
– Ты давай не дури, кто тебя без руки оставил? – грозно топнул ногой ветеран, а поэт и слова вымолвить не мог. Сидел весь бледный, с синими губами, в холодном поту и судорожно пострадавшую правую руку сжимал.
– Сказывали ведь не зря люди – не писал бы он баиты13, – невзначай сказала Гульназ и вернулась к рукоделию.
– Кого из злых духов ты в этот раз облил помоями в своей писанине? Ну?!
Ответа он так и не дождался, вышел на крыльцо. Во дворе рубил дрова Азамат. Сильный, плечистый парень, волосы и брови – в цвет ночи. Уже как с полгода жил он в этой деревне и мозолил Харису Эльдаровичу глаза своей холостяцкой жизнью. Сколько он ни пытался его женить – всё без толку! То к одной семье в дом приведет, то к другой. Азамат лишь лицо хмурил, вел себя вежливо, а невесту так и не сыскал. Да хоть и вел себя тише воды ниже травы, лишнего слова о себе не говорил, а слухи все ж таки дошли до жителей.
«Говорят, он по матери, через ее сестру, Хану Караскалу потомком приходится!»
«Вот те крест – потомок батыра, сам давеча слышал!»
Потомок не потомок, а жил он по совести – помогал старикам, намаз читал и, бают, Коран наизусть знал.
– Азамат, дело есть к тебе, – Харис Эльдарович протянул парню саблю. Солнечный свет отразился от серебряной насечки оружия и пробежался по лицу парня.
– Не мне носить эту саблю.
– Но тебе рубить голову того, кто по-черному колдовать начал. Без ветра деревья не качаются. По деревням в округе ходят хвори неизлечимые, пожары, смерть. Когда последний раз шел дождь, Азамат?
Так и отправился батыр: в одной руке саблю держал, в другой – поэта. Самир трясся и белел с каждым шагом, пока приближались они к дому Василисы Михайловны. И только кобылка, лениво вышагивая за хозяином сзади, тихо фыркала.
– Аллах свидетель моим словам, Азамат – эта женщина своего мужа утопила! И нас утопит! Что ж мы, без нее с нечистью не справимся?
– Как это – мужа утопила?
– Так у Наталки сын родился, ее муж на радости гулянку закатил, все пришли, кто ходить мог. И вот, во время гулянки повздорила что-то Василиса с мужем-то. Бранились они недолго, а в конце она сказала: «Чтоб ты провалился!» Тот только плюнул да и ушел.
– Ну и что?
– В тот же вечер нашли его у речки, на берегу валялся, и лед рядом проломился. Мы все думали – что ж помер-то? Ведь вылез! А голова у него вся в крови была. Говорить стали, что драка у него была с братьями Прокопием и Егором. Что уж они не поделили – ума не приложу! А через месяц один от хвори помер, а другой в пожаре угорел.
– Хорошо она его чужими руками утопила, – усмехнулся батыр. Верить подобным россказням он не желал.
– Вот! Об этом вся деревня говорит! – но поэту и до несчастья с рукой во всё верилось, а теперь так и подавно. А уж в том, что Василиса колдует, он «всегда знал» и, слушая людей, лишь больше в своем знании убеждался. Всё мечтал он ее на какой-никакой подлости изловить или колдовстве темном, чтоб еще больше в своей правоте преисполниться, да не выходило. А в особо мечтательные вечера виделось ему из своего окна, как Василиса, выйдя из дому, к себе звезды в передник собирает – прям с неба они к ней прилетают. И с каждой украденной звездой ночь всё темней и темней…
Зайдя в хату, Самир рыскал глазами и был убежден – точно где-то нечисть какая-никакая прячется. Слышал он и такое, что ведьмы чертей на себя работать заставляют: дрова рубить, воду таскать. И приметь он такого черта под лавкой, не удивился бы, потому как дом у Василисы многим на зависть: и чисто, и красиво, и кажется, что не может один человек такой порядок устроить.
– Здорово, хлопчики. Что пожаловали? – Афанасий Аристархович хитро стрельнул светлыми глазами. И поведал Азамат, что отправили его бороться с нечистью. Ну, а кто больше колдуньи про нечистого знает?
– Ну-ну, дело хорошее.
– А Илья как? А хозяйство? – отозвалась Василиса, нахмурив темные брови.
– Где наша не пропадала, Вася, – махнул рукой дед. – А так хоть попробуете с бедой нашей разобраться. Кому, если не вам? Батыр есть, ты, Вася, столько про нечисть знаешь, сколько никто не знает, ну, и сказитель даже нашелся. Ступай с Богом!
Девушка лишь пожала плечами, взмахнула длинной темно-русой косой и пошла собирать припасы в дорогу.
– Далеко мы на твоей кобылке не уедем, – усмехнулась Василиса, выходя из дома. – Деда телегу нам отдал. Запрягай.
– Знать бы еще, куда ехать, – недовольно пробурчал Самир.
Дальше сборы шли молча. Сколько поэт ни пытался вытянуть Василису и Азамата на разговор, оба молчали или говорили мало. Так, лошадь вскоре запрягли, припасы загрузили, дед дал внучке свое благословение. Вот и отправились они втроем в дорогу.
* * *
Мирно ехала телега, поскрипывая колесом, были слышны кузнечики. Поднимая глаза к небу, Азамат не находил ни одного облачка. «Того гляди с такой погодой и хлеб начнет гореть», – задумался он. Самир же несколько успокоился, сидел смирно и глядел по сторонам. Старался отвлечься от боли в руке, вдыхая запах луговых цветов, что окружали путников. Василиса и вовсе чувствовала себя в своей тарелке: путешествия она любила. А потом облокотилась на мешок овса, что они запасли для лошади, и решилась начать разговор:
– Скажи хоть, батыр, куда путь держим, – звонко спросила Василиса, щурясь от дневного солнца.
– Из соседней деревни вести дурные приходят. Там больно худо все. Надо людей расспросить.
– Неужто правда худо? – оживился поэт.
– Уж пострашнее, чем у нас, – так же сухо ответил батыр, и более до самого привала от него не услышали ни слова.
Самир вновь вздохнул и провел здоровой рукой по коротко стриженным волосам. Гнетущее настроение его усиливалось. Пока выкручивало от боли, было не до тяжелых дум, а теперь поэт призадумался, как жить дальше. Ведь мечта была – пойти образование получить, продолжить писать баиты, сказки, стихи. Зря он, что ли, грамоте сам столько лет обучался? А теперь все прахом пошло. От природы маленький и неказистый Самир мог стать изгоем. Но в своей семье он был единственным поздним ребенком: родился, когда его матери уже за сорок стукнуло. А потому вниманием и любовью обделен не был, повзрослев, трезво принимал и свою непримечательную внешность, и быстрый ум. В конце концов, кто мы без своих недостатков? Пустота.
Остановились путники ближе к вечеру неподалеку от реки. Батыр пошел за водой, Василиса развела костер, поэт же сам перевязывал руку.
Искры от огня летели к небу и сливались со звездами. Не слышно было течения реки, шевеления ветра. Даже холод ночи не пытался удушить в своих объятьях, лишь ласково гладил по голове, успокаивая после дневного зноя.
– Что вздыхаешь так? – не отрывая взгляда серых глаз от огня, спросила Василиса.
– Я бы хотел что-нибудь написать, но не могу, – раздраженно пояснил Самир. Ему казалось, что всем очевидна его боль. Что еще может тревожить писателя, который более не в состоянии творить?
– Про чертей своих опять? – изогнув бровь продолжала расспрашивать девушка.
– У меня чертей нет! – вспылил поэт. – В отличие от тебя!
Батыр заинтересованно сверкнул глазами. Прекратить бы это дело… В конце концов, разве есть вред от их слов? Побранятся да успокоятся. А все ж таки любопытно, как перепалка закончится. У Самира мысли и ум быстрее ветра, как что напишет – сразу в народ уходит. Да и Василиса не из дур, как что скажет, так хоть стой, хоть падай.
– Не серчай, не мои черти тебя без руки оставили, – мягко улыбнулась колдунья.
– Ах ты!.. – задохнулся от возмущения Самир, да интерес был пуще гнева. – От слов своих не отказываешься? – тут же спросил он и всем телом рванул вперед, вглядываясь в каждую черту собеседницы.
Василиса хмыкнула, облокотившись на колесо телеги, заплясали огненные тени на ее лице.
– Не отказываюсь.
– Верни мне руку, – подобравшийся к Василисе поэт стоял на коленях, здоровой рукой опираясь о землю. Самир вызывал у нее лишь сочувствие и интерес, хотя и пошутить над ним она тоже любила.
– И нечистого уже не боишься? А что ж дрожишь? – звонко спросила колдунья, разыгрывая удивление. Самир лишь нервно сглотнул.
– Мне мой дар дороже страха!
– Твой дар слова при тебе, зачем тебе рука?
– Ты что ж, смеешься надо мной? – вскричал он и стал судорожно хватать ртом воздух. Василиса же и не думала дергаться или двигаться.
– Да надо бы над тобой посмеяться, – прозвучал глубокий голос Азамата, и Самир с Василисой сразу обратили на него свои взгляды. – Ты ж без руки остался, а не без таланта. То, что дает Всевышний, ни один шайтан забрать не в силах. Тебе ли этого не знать?
– Чем тебе левая рука не по нраву? Учись писать ею, – пожала плечами колдунья и забралась в телегу спать. Мужчины расположились на земле.
Прошло некоторое время. Все, кроме Самира, погрузились в дрему. Он долго пытался заснуть, но решил легонько толкнуть в бок батыра.
– М-м-м? – отозвался разбуженный.
– Азамат, как думаешь, а где она все-таки чертей прячет?
Громко вздохнув, батыр отодвинулся и, пробурчав какое-то ругательство на башкирском языке, поудобнее устроился, пытаясь вернуть сон.
– Сам такой, – не обидевшись, ответил Самир и продолжил: – Я вот думаю, она их на луне скрывает. Удобно – никто не найдет!
– Да нигде они не прячутся, – отозвалась Василиса. – Средь бела дня в самих людях ходят.
– Ловко, однако, – хрипло сказал поэт и после сразу же заснул.
* * *
Утром Василисы в телеге не оказалось. Самир убирал последствия привала, пока Азамат отправился на поиски. Может, искупаться пошла?
Нашел он ее, как ни странно, и правда у реки, за небольшой чащей молодых берез.
– …отравлена! Не ходила б ты туда, Вася! – услышал батыр незнакомый тонкий голос и в следующий миг уже был готов отречься от того, что его глаза видят.
– А вот надобно мне туда! Хоть убейся! – уперев руки в боки, твердо заявила девушка.
– Уйди от нее, – Азамат достал саблю и в два прыжка оказался рядом с Василисой.
– Ой, – собеседник колдуньи плюхнулся на мягкое место и уставился на оружие. Маленький мужчинка, ростом по пояс любому человеку, в красной рубашке да с седой короткой бородой. На первый взгляд он мог показаться карликом, но так может подумать только тот, кто не знает, с кем имеет дело.
– Не тронь его, – остановила батыра Василиса и грозно свернули ее темные очи. Мужичок схватился за подол голубого платья колдуньи и трусливо глядел на Азамата. Так и стояли бы друг напротив друга, но батыр нарушил молчание первым.
– Не ведал я, что ты с бисурой14 дружбу водишь! – и в движении его, когда убирал он саблю, чувствовалась злость.
– Не всё зло, что на первый взгляд таковым кажется, батыр, – мягко и настойчиво проговорила девушка. – Ты бы лучше послушал, что нечисть сказывает. Разве нам это помешает?
Бисура быстро выглянул из-за колдуньи, улыбнулся странной нервной улыбкой, стал говорить:
– Я много, много узнал. Там, куда вы путь держите, давно люди болеют! Ой, как болеют! И все болезни разные и странные! Уж и доктор к ним из Уфы приехал, а ничего не помогает! У кого голоса нет, кто сил лишился, кто просто слег, а у кого ноги отнялись, – начал частить мужчинка, но Азамат прервал его:
– Ну, полно нас пугать!
– Что посоветуешь, бисура? – скрестив на груди руки, спросила колдунья.
– Доктор – человек хороший, у него про болезни поспрашивайте. И поэта вашего он посмотрит, и денег не возьмет. Георгий Владимирович имя его, из Уфы приехал. И староста у них хороший, Тимур Маратович. Человек богатый, дельный, но резкий и иногда грубый. Трудяга он, каких свет мало видел. Сын у него, вот, тоже захворал: голова болит и встать не может, кровь то носом, то из ушей польется. Ой, худо у них дело! Ой, худо! Не ходить бы вам туда!
Сведения о том, что дела у соседей плохи, подтвердились и, направляясь к телеге, путники думали каждый о своем.
Василиса была девушкой приятной наружности: осанистая, с длинной косой, плавной походкой и горячим взглядом. Ее не назвать красавицей – внешность недостаточно яркая. Но не заметить ее в толпе сложно, а как присмотришься, так порой и глаз отвести невозможно. Вроде бы и ничего особенного, а что-то в ней цепляло! С детства она воспитывалась дедом и бабушкой, рано осталась сиротой. Так бабка ее колдовать и гадать научила, в лес они ходили тоже часто. Дед, конечно, не особо доволен был, но и не запрещал – всё лучше, чем какой другой дурью маяться, а так и снадобьями своими людям помогать можно. Кроме того, характер Василиса от деда взяла, и долго у них в хате самые настоящие боевые действия велись! До того спорили, что уж со счету сбились, сколько окон было выбито, сколько горшков разбито да сколько раз они дверь меняли… И все в деревне прислушивались, из-за чего ж они в этот раз словесное состязание развели. Несколько раз особо любопытным тем же горшком или тарелкой прилетало… Но на людях всегда дед с внучкой вели себя тихо и прилично, даже ласково. А как Илья родился, так и вовсе, видать, мирное соглашение заключили, и больше по вечерам слушать стало нечего.
Самир уже сидел в телеге и, видно, сгорал от нетерпения. Еще бы – к вечеру должны приехать!
* * *
Солнце медленно стремилось за горизонт, отчаянно цепляясь за силуэт деревенской колокольни. Наконец, дорога была позади, и путники увидели цель своей поездки.
– Здравы будьте! Что пожаловали? – сидя на лавке у ворот, спросил старик.
– Соседи мы ваши, – звонким голосом ответила Василиса. – Дело у нас есть. Говорят, доктор из Уфы приехал, так нам вот его и надобно.
– Есть такой. Да только он сейчас у Тимура Маратовича, сын хворает у него.
– Мы и подождать можем, – отозвался Азамат.
– Ну, вон дом старосты нашего, ступайте, – указал старик рукой.
Жилище старосты и правда выделялось среди других домов: украшений побольше и ставни резные, и на воротах рисунок замысловатый.
Василиса в ворота постучала, да дверь сама отворилась, так они и зашли. Послышался небольшой шум, и они, не сговариваясь, пошли на звук.
Мужчина за углом дома рубил дрова. Весь уж и потом обливался, вокруг – щепки, а он всё равно как заведенный продолжал свое дело и что-то невнятное бормотал себе под нос.
– Здрав будь, добрый человек! – начала разговор, как обычно, Василиса. – Нам старосту надобно, Тимура Маратовича.
Мужчина остановился.
– Я староста, – воткнул топор в пень и, скрестив руки, окинул взглядом гостей. Человек он был роста среднего, волосы темные, короткие, борода. Лицо у него было выразительное и подвижное, но глаза казались безжизненными.
– Говорят, доктор из Уфы приехал, нам к нему надобно, а он у тебя.
– У меня, – кивнул он. – Да всё без толку! Пойдемте в дом.
Хозяин из Тимура Маратовича внимательный и строгий, потому сразу же велел, чтобы путникам подготовили и место для ночлега, и баню. Ну, а пока сели за стол отужинать с дороги.
Покуда пили чай, рассказал староста про болезни в деревне. Что скрывать? И так все знают. Хмурым был он во время беседы, но старался гостей лишний раз не огорчать своим настроением.
– Скажи, Тимур Маратович, можно ли будет твоего сына осмотреть? Может, я смогу чем помочь? – спросила Василиса, и староста поначалу несколько стушевался под ее взглядом. Словно жег ему лицо ее взор.
– А есть толк? Что ж ты, думаешь, что умнее лекаря городского?
– Некоторые мужчины мыслят, что женщинам думать не полагается, староста, – отодвигая от себя блюдце с чаем, сказала Василиса. – Но я знаю, о чем думаешь ты. За грехи ведь себя ругаешь, так? Как жена у тебя умерла, ты не помнишь, когда в последний раз намаз читал. Вот и коришь теперь себя за то, что происходит с сыном твоим да деревней…
– Ну, хватит! – он вскочил, ударив кулаком по столу. Зазвенела посуда, подпрыгнули блюда, а хозяин в один шаг подлетел к колдунье. Самир поперхнулся баурсаком, а Азамат сжал рукоять сабли.
– Ну, про жену… Слухи! Но мысли! Что ж они, на лбу у меня нарисованы? – и в глазах его Василиса наконец увидела долгожданные искры.
– Не нарисованы, но слышны.
Громко втянув носом воздух, на ватных ногах хозяин дома сел на свое место. Как раз в этот миг зашел к ним другой человек. Высокий, статный, в хорошем костюме, а в руках держал сумку.
– Георгий Владимирович?
– Пока всё так же, – поник вошедший. – Я лишь понизил ему давление, чтобы не шла кровь носом. Но он так и не может заснуть.
Тимур Маратович махнул рукой и кивком головы позвал за собой Василису. Звал только ее, а пошли за ним все.
В соседней комнате на кровати лежал мальчик лет пяти. Бледный, худой, на лбу капли пота. Вошедшей процессии он не удивился – отец кого только в дом не водил, чтобы хворь из сына выгнать. Да только хуже стало: уж и голос, и сон потерял ребенок.
Василиса достала из своего узелка пучок травы, подожгла и стала сначала ходить по комнате, приговаривая под нос непонятные никому слова, а затем провела несколько раз вокруг головы больного, и до этого внимательно наблюдавший за происходящим мальчик вдруг открыл глаза еще шире, а в следующую минуту уже крепко спал.
Георгий Владимирович всю свою жизнь болел медициной, верил в науку и никогда не жалел о выборе своем, когда пошел учиться на врача. Но чем больше он лечил людей, тем больше начинал задумываться. Порой приходилось отказываться от науки и прибегать к примитивным, варварским и нелогичным методам исцеления, какие используют знахарки. По молодости страшно злило его, что какой-то заговор лечил лучше микстуры, но с годами это переросло в исследовательский интерес. Многое записывал в дневник и, разумеется, не думал публиковать. Он снискал славу хорошего доктора не для того, чтобы портить ее вызывающей публикацией о колдовских способах лечения.
Вернулись все обратно к столу тихо, не проронив ни слова. И разговор уже пошел ласковее. Внимательно выслушали староста с доктором, что случилось с Самиром.
– Так вы полагаете, что источник бед здесь? – уточнил доктор, осматривая руку поэта.
– Отсюда всё пошло, вот мы и решили, что хуже не будет, если мы к вам съездим, – кивнул Азамат. – Быть может, колдует кто у вас? Точно ведь на кого-то люди да думают.
– На свете белом много людей, батыр – и плохих, и хороших. Видит Аллах, в моей деревне народ всякий живет. И грешников, и праведников хватает, но чтоб на такое колдовство кто способный был… Нет, таких нет у нас. Подлость есть, лени тоже хватает, – вздохнул староста и замолчал.
– Подлостью это назвать! Ну-ну!
В доме у старосты за хозяйство отвечала его сестра Гульнара. Женщина она была крепкая, статная и, что скрывать, красивая. Возраст уж подходил к замужеству, но Тимур Маратович не спешил пока устраивать это дело.
– Об чем речь ведешь? – уточнила Василиса. Гульнара отошла от стены, на которую опиралась, и сделала несколько шагов по направлению к столу с гостями.
– Знамо об чем! Степан Николаевич, – светлым, язвительным тоном начала девушка, – свет-солнышко объявился у нас три года назад. И с тех пор нет покоя нашему семейству! Всё слышу, что он то гадость какую устроит, то слух распустит, то еще что подстроит. И ведь, змея, я никак его изловить не могу! А теперь, как хворь пошла, он и вовсе начинает народ подбивать, чтоб убрать брата моего с должности старосты. Шайтан проклятый! И взгляд у него дурной!
– Ну, артистка! – тихо восхитился Самир, но услышал его только рядом сидящий доктор.
– Ну с чего ты взяла, что он шайтан? Ну с чего?! – взбесился староста.
– Ой! Глаза у него черные, с зубов чуть ли не слюна капает, и походку ты видел его, а? Скрюченный, быстро-быстро шагает.
– Ох, Аллах, дай мне терпения! – прикрыл лицо рукой староста.
– Ты видел, чтоб он хоть раз в церковь зашел? А? А ведь православный! Его ни в церковь, ни в мечеть не загнать! Боится, шайтан!
– Так ведь, – привстал доктор, пытаясь снова донести мысль о том, что, быть может, Степан просто мало верующий.
– Сиди, молчи уж! – и доктор плюхнулся на место. – Сегодня с утра в церкви служба была, Иоанна Крестителя праздник. Ты думаешь, где он был? У ворот храма сидел в тени, глазами своими зыркал. Сама видала!
– Если он колдует, то праздник Купалы упускать нельзя. Вся природа в свою силу вошла, – задумчиво сказала Василиса.