Александр Иликаев
По тропам башкирского фэнтези
2
Поздравляю с первой успешной отгадкой! Мы взлетели и уже оказались в другом месте. Здесь с правой стороны ты можешь увидеть Ахуновские менгиры. Это высокие, до двух метров от земли, каменные памятники. Я слышал, что они куда выше и начинаются от самого ядра нашей планеты, поэтому их сила невероятно магическая! Многие убыр-эбеи, мяскяи и прочая нечисть приходят сюда поколдовать, но не всем даёт это делать дух Алпамыши-батыра, чье тело там захоронено. Только с благими намерениями разрешает он использовать это место.
С этим местом связано еще очень много интересных историй, и одна из них – прямо перед тобой. Прочти рассказ и выясни имена антагонистов, ведь часть их имени будет совпадать с половиной названия следующего рассказа. Думаю, для тебя это будет легко. Вперед!
Алёна Заика. Юха наизнанку
Вода озера, вязкая от тепла, покачивалась под зябким небом. Первые звезды прокололи темную гущу и смотрели на Землю из глубин Вселенной. Аждаха любил смотреть на белые искры, положив все двенадцать голов на поверхность зеркальной воды, укутав змеиное тело пышным песком озерного дна.
Аждаха думал.
Да, для существ вроде него «думать» считалось занятием глупым, но аждаха не мог, глядя на белоснежные глаза космоса, не задуматься: что нашли они на этой зелено-голубой планете, где живут самые обычные батыры и чудовища, сражаются и погибают, восстают из пепла и встречают рассвет с тем, чтобы вновь дойти до заката, увидеть звезды – и однажды превратиться во вселенскую пыль.
Наверное, стоило последовать совету лохматых чудаков-дивов и, если уж думать, то хотя бы не всеми головами сразу, чтобы рой мыслей не отбивал аппетит. А что еще нужно нормальному аждахе, кроме озера и аппетита?
Вот и сейчас в животе побулькивало – потому аждаха и очнулся от грез, как только услышал со стороны берега невнятный шелест.
Кто-то шел. Прямиком к его озеру.
Вот наглецы! Сто процентов: опять без жертвы суются.
Аждаха зевнул двенадцатью пастями и бесшумно двинулся к берегу. Мягко разбегались волны от его тела, растворяя аждаху в тихой радости вот такого существования: теплая вода, мерный сон, вкусный батыр на ужин… – и снова дрыхнуть, уткнувшись носами в песок.
Берег нависал глинистым выступом – аждаха свернулся под ним кольцами и стал ждать. Зажурчали два человеческих голоса, мешая древнее наречие с современными терминами.
«А-а-а… – сообразил аждаха, – уч-ченые… У, шайтаны!» Теперь он был еще больше уверен в своем желании поужинать здесь и сейчас. И пока аждаха размышлял, как бы лучше напасть, чтобы сильно не измараться в прибрежном иле, «ученые» бурно и шумно спорили. Говорили о телепортации и телепатии, о полетах к звездам… Здесь аждаха прислушался, пропустив по всем мордам ревнивую мину. Ох, и не любил он ученых!
Его вообще выводили из себя все современные людские прибамбасы. Коробило его то, что человеки стали перемещаться на железяках, дышащих паром. Раздражало, что люди могли посылать сигналы о помощи на другой конец света. Просто бесило, что они научились летать.
Оскорбляло аждаху нестерпимо, что они, эти жалкие двуногие существа, перестали бояться тварей вроде него или дивов. Больно умные стали…
Ну ничего, он их проучит.
Мозги прочь от звезд!
Аждаха первый доберется до газированных шариков – и сам их съест. Для этого ведь они и нужны, не правда ли?
Ученые всё спорили про путешествия на космических кораблях. Один голос упорно твердил, что не выйдет у них ничего, а второй всё рассказывал, что это не сказки – надо только уснуть на две тысячи лет и проснуться уже на звезде. Ну-ну… Звезды им подавай!
Не вашего ума дело.
Не суйтесь.
Одумайтесь.
А, впрочем, этим двоим – уже поздно.
Аждаха подобрался, готовясь к прыжку. Проглотил всем телом последние слова человечков – про дым, которым можно надышаться и уснуть на две тысячи лет, – а потом весь распрямился, пробил водную гладь – услышал вскрик и распахнул все двенадцать зубастых пастей.
Жаль: он чуток не рассчитал и вместо людей врезался в огромную стеклянную бочку, уронил и разбил ее… Из-под осколков хлынул сероватый дым, забил ноздри тяжелым запахом с болотной горчинкой.
Что-то пошло не так. Перед глазами всё вдруг затянуло туманом, лапы перестали слушаться, а мозг в двенадцати экземплярах – соображать. Ученые молча таращились… Мысли заволокло. Дыхание сперло. Тело трепыхнулось конвульсией, ухнуло в воду. Звезды на прощание подмигнули аждахе – и погасли.
Уже ничего не видя, аждаха скользнул по дну, на ощупь отыскал родную расщелину между камнями, забился туда, толкаясь одеревеневшими лапами.
«Без паники, это – ничего, это пройдет…» Но ничего не прошло.
Стало темно и совсем тихо. Как в космосе.
* * *
Змей проснулся резко – в глаза брызнул пасмурный свет. Мир опрокинулся на голову, затопив ее водопадом ощущений, звуков и мыслей-гадюк, которые неохотно распутывались из шипящего клубка в переваренные спагетти.
Владелец головы сел, растирая лицо холодными, влажными ладонями.
Первое, что отчетливо понял аждаха: он в огромной яме.
Второе: он больше не аждаха.
Змей отдернул руки от вполне человеческого лица.
Серый воздух – пустой какой-то, – пропитал насквозь небо и каменные края карьера над головой. Окутал прохладой темные патлы волос, человеческие руки, которые выглядывали из рукавов серого платья, немного похожего на чешую.
Змей испугался на мгновение: да, аждахи могли принимать облик двуногих – но уже через пару минут в небе над ним сгущалась Туча. Она забирала аждаху на далекую гору Каф-Тау, откуда шайтаны никогда не возвращались… Что было на горе, змей не знал, но боялся Тучи больше всего на свете. Шарахался от нее всю жизнь, дрожал в озере во время грозы… И ни за что бы ни стал обращаться человеком!
Вот только он – больше не аждаха. Он это чувствовал. Знал.
Бывает ведь так: твердо знаешь что-то, не зная откуда.
Тогда смех – резкий, безумный – сам собой чуть было не разорвал легкие. Камни впились в спину, когда на них обратно рухнула… Юха.
Она закусила губу, чтобы убедить себя: это не сон.
У нее получилось.
Получилось прожить тысячу лет и стать змеей-оборотнем.
Вот эт-то да-а…
* * *
Таков закон: если змея проживет сто лет – станет драконом-аждахой. Если аждаха проживет тысячу лет – превратится в юху.
Аждахой из обычного ужа она стала совершенно случайно, и будучи драконом не задумывалась о будущем. Интриги карьерного роста ее никогда не интересовали, ей было достаточно радости: ела и дрыхла.
Но теперь у Юхи по-другому работал мозг. Быстрее, глубже, шире… Она сразу собрала в голове пазл происходящего, прокипятив как следует память: ученые сказали про газ, который усыпляет на две тысячи лет. Она разбила колбу с этим газом, надышалась – и вот результат. Лежала на дне озера тысячу лет, стала юхой… пролежала еще тысячу лет… Озеро уже давным-давно высохло, и на его месте люди вырыли глубокий карьер: добывать медь. До нее не докопались – видимо, спряталась она глубоко.
О, вот что значит «выспалась на всю жизнь»! Сколько сил накопилось, сколько возможностей было теперь! Юхе казалось, что в ней стянули гигантскую пружину, и в каждом витке – кипучая жажда действий. Подмывало изнутри. Страшно хотелось что-нибудь вычудить.
С этой мыслью Юха змеиным движением освободилась из трещины, поднялась, расправила плечи. Людей вокруг не было.
И никто ее теперь не остановит.
Лицо Юхи дрогнуло усмешкой голодной радости.
Она прошла два шага – упала, обернувшись волком, прошла еще два шага – юркнула меж камней ящерицей – встала медведем. Но и этого было мало. Мышцы надулись, принимая самый лучший, самый удобный образ. Воздух рванул в лицо, заскользил по чешуе… Над уступами гигантского карьера поднялся гигантский дракон.
Жуткий, отвратительный.
Пусть дрожит мир! Она проснулась.
Юха взвилась до серой пелены неба, смеясь всеми двенадцатью мордами. Увидела сразу весь город. «Сибай» – это сознанию Юхи подсказала Вселенная. Новые слова в голове – для юхи нормальное дело.
Всё в мире меняется, перерождается время от времени, и с каждой секундой Юха постепенно привыкала чувствовать себя другим существом.
Дымка облаков щекотала крылья.
Одно только жаль: нет рядом людей. В маленьком башкирском городке проснулось мировое зло, Годзилла «версия два-ноль» – и никто этого не видит!
А мирок-то поистлел за два тысячелетия.
Асфальтовый, бетонный, под сетью металла…
Плывущий в запахе сероводорода.
У Юхи странно царапнулось сердце. Детская радость растаяла, с каждым толчком в груди кровь разносила по жилам холодок напряжения…
Что-то с этим миром было не так. Уже в образе девушки она приземлилась на край карьера, прикрыла глаза и постаралась нащупать тонкую нить, что всегда связывала ее и планету.
Она почувствовала разом всё: и как пульсирует камень под ее ногой, и как дышит травинка, бьющаяся из-под него, и как под огрубевшей шкурой планеты сжимается земное сердце, теряя ритм, пропуская удары…
Земля рассказала свою историю.
* * *
Вышло, что цивилизация, которую застала Юха в двадцать четвертом году нашей эры, – давно сгинула. Люди просто исчезли, неизвестно почему и как. Может быть, улетели на звезды…
На место старых людей пришли новые, смешались с остатками исчезнувших, переняли язык и традиции… Время обтесывало этот народ, который и теперь, в две тысячи двадцать четвертом году, жил на земле Урала и четырех его сыновей.
История народа была героическая. Великая. Как и история великой страны, частью которой они стали однажды. А мир шел вперед по ступеням прогресса, пока не дошел до настоящей секунды.
Люди жили теперь в городах, забрасывали сёла. Строили машины и космические корабли, обзавелись телефонами и Интернетом… Юха диву давалась: насколько история любит проходить по спирали одни и те же события! Ведь и две тысячи лет назад было то же самое.
И причитали старые юхи, что скоро наступит Оно.
Безверье. В быту – «пофигниль».
Юха, будучи аждахой, не вдавалась в подробности, лишь набивала пузо и качалась на волнах… Но теперь вокруг не было старших, а к горлу подступил холодный нож ужасной догадки.
Нет, армагеддон подождет. Первым делом надо выяснить, что происходит с миром и откуда в душе взялся запах страха. Надо найти «своих». Кажется, юхи умеют телепортироваться…
Она закрыла глаза, слушая астматическое дыхание ветра.
Стрекот ЛЭП плавно перетек в сухую тишину.
* * *
Когда босые ступни вместо пыльных камней ощутили шершавое дерево, внутри Юхи что-то взвизгнуло восторгом от новой способности. Платье и волосы дернул кусок ветра, который она перенесла с собой. Она знала, что появилась эффектно, прямо из воздуха, и выглядела сногсшибательно – но обрадоваться всерьез не смогла.
Она стояла посреди дряхлой избушки, что пряталась в чащобе липника. «Й-йорт»37 – подумала Юха. Почерневшее дерево стен пропускало иглы солнечного света – в них порхали мириады пылинок.
Посреди йорта стоял стол. За столом – те, кого она искала.
Здесь был один аждаха – сгорбленный, с бивнями на каждой из шести голов (Юха сразу окрестила его «Мамонтом»), одна дряхлая ведьма Мяскяй, три лохматых дива, маленькие бисура – человечки в красных рубашках, которых Юхе стало лень считать.
С другой стороны от стола на нее глядели две девушки: у одной – золотые волосы, у второй – родинка на щеке. Хумай и Айхылу. Рядом со златовласой Хумай стоял, подремывая, конь-тулпар – Акбузат. С боков его свисали примятые крылья, которые, как и грива, раньше были белоснежными – а теперь походили разве что на снег городских дорог. В руках и лапах существ застыли игральные карты.
Юха удивленно приподняла одну бровь. Все вытаращенные на нее глаза одновременно моргнули. Тогда Юха сказала холодно, но с нажимом:
– Не поняла. Почему играем средь бела дня?
Вопрос потонул в тишине. Только один див прошептал:
– Это Юха…
– А ты тут главный Мозг? – она не любила, когда тупят. – Тогда отвечай: почему вы все не работаете?
Див поспешно ответил, растягивая губы в улыбке.
– Это… уважаемая госпожа Юха, мы, это, типа… сердечно признательны, что вы, это… типа…
– Без эпических предисловий! – оборвала его Юха.
– Да это, типа… работы нет. Ни шайтанам, ни ангелам. Типа вот.
Юха сразу решила: этого дива она назовет «Мозг». Захотелось съязвить – но не вышло. Страх, боль, отчаяние блестели на Юху из всех глаз.
Теперь она была старшей.
– Шар мне, – тихо потребовала Юха, не задумываясь о том, откуда знает, что надо делать.
* * *
Сияющую модель земного шара выкатили из какого-то пыльного угла, положили прямо на игральные карты.
Юху пробило как молнией: она со стоном нависла над сферой. Маленький глобус лежал Евразией вверх, в буром шраме Уральских гор отражались нервные глаза Юхи.
Весь шарик окутала серая дымка.
И Юха слишком хорошо знала, что это значит.
Это значит: мир умирал. В нем загнивало волшебство.
Люди перестали верить в чудовищ и чудесных помощников. Забыли, что значит «мечтать». Потонули в рутине будней, больше не совершали подвигов…
Не было больше на свете батыров. Тулпарам, волшебным птицам некого было окрылять на пути добра; ведьмам и гадам – некого наказывать на пути зла. Люди не различали больше толком, где свет, а где тьма. Рассыпались на мелкие грехи – и больше этого не пугались. Добро и зло – аксиомы мира – спутались в клубок, перемешались, потушили все краски мира. И осталась только тягучая каша, серая муть…
Пофигниль.
В йорте стало тихо, как… как вы поняли, где.
– Вы, – голос Юхи сорвался в змеиный шепот, – шайтаны недоделанные и спасители беспомощные… вы для чего родились? Чтобы охранять от Безверья Землю! А вы чем тут занимались две тысячи лет?!
– Юха, остынь, – с отчаянностью в голосе зашептала Хумай, – мы делали, что могли…
– Это не зависит от нас, ты знаешь, – поддержала сестру Айхылу, – так работает мир: люди живут, горят пламенем… А потом выгорают и умирают. Исчезает цивилизация – приходит другая. И всё начинается снова. Мир перерождается из одного в другое, он вечен только в этом течении жизни и смерти…
Встрял Мозг:
– А у человеков теперь же это, типа… оружие всякое. Нас гасят на раз-два, почти всех перебили… Мы это… типа… больше не контролируем их зло.
– И никак не получается зажечь в них добро, – вздохнула Хумай.
– Нарушен баланс, – засипел Мамонт. – Юха, это конец.
Она всё стояла, опустив голову, так что темные волосы закрывали от всех ее лицо. Все они были правы. Юха знала: так и должно быть, вот только в сердце впилось горькое чувство – ей смертельно хотелось жить. Пепельные тучи заволакивали Землю, сказка стала людям не нужной – и потому осыпалась золой. И она, Юха, тоже превратится в золу вместе с верой людей, с их счастьем и горем, с их жаждой жизни…
Не верилось, что еще минут двадцать назад она встала из воронки, полная сил и энергии. Духотой облезли теперь все мечты и планы… Уже никогда она не вдохнет полной грудью того воздуха битвы и бури, никогда не будет сражаться, не будет душить глупцов и трусов – и ни один храбрец никогда не отсечет ей голову.
На щеках Юхи набухли две влажных полоски. Она зажмурилась, пытаясь задавить ощущение собственной слабости. И понимание, что даже она не верит в чудо и злится за это на всех. На мир. На саму себя.
Вот так и умирают чудеса – когда сами в себя перестают верить.
Здесь надо было сказать что-то сильное… но слова пересохли и выцвели. Юха приоткрыла рот – и по йорту разлетелся стук в дверь.
* * *
Все замерли, перепуганные. Один Акбузат мирно похрапывал. Он спал почти всегда с тех пор, как разучился летать.
– Это Туча. За мной, – Мамонт попятился под стол, – если что, я – голограмма.
Что-то странное случилось с моделью Земли: пелена на шарике заворочалась вихрами… Юха не смогла долго думать: взяла в руки сферу, в два шага оказалась у двери.
– Не открывай! – ткнулся ей в спину коллективный шепот.
Юха не стала кричать на весь йорт: волной сознания установила со всеми телепатическую связь. Шепнула им мысленно: «Не откроешь дверь – не получишь пиццу», – и выглянула на улицу.
На пороге стоял мальчишка лет двенадцати, темноволосый и кареглазый. Юха не успела удивиться или расстроиться – мальчик выпалил:
– Здравствуйте-извините-пожалуйста-вы тут не видели мячик? Такой… синий… с конем нарисованным. Девчонка одна потеряла… Говорит, гуляла, где старый домик… Я вот ищу его… Мячик. Синий. Вот, – его голос плавно стек в тишину.
Парня явно испугал горящий взгляд незнакомки. А Юха молчала, пытаясь понять, почему земной шарик начал греть ей ладонь. Над припухшим выступом Урала серая пелена стала не такой плотной.
Что-то здесь было не так.
– Девочка? – переспросила Юха, чтобы только он не ушел.
– Д-да, соседка. Она мелкая совсем, я сказал, чтоб в лес одна не ходила, мало ли… Ну, я это… пойду.
– Да постой. Этот мячик?
И она полностью вышла из йорта с земным шаром на ладони. Шар послушно замаскировался: стал синим, с крылатым конем на боку.
Мальчик вспыхнул радостью.
– Да-да-да! Спасибо!
Но Юха закрыла шар другой ладонью:
– Не-ет, Митя. Не задарма.
Его имя ей тоже подсказала Вселенная. А мальчик явно растерялся:
– Э… да зачем вам мячик детский? А девчонка плачет…
Сфера на ладони у Юхи стала еще теплее. «Что ты творишь? – зашипел в ее мыслях Мамонт, – всё и так хуже некуда, а ты хочешь балбесу нашу Землю отдать?»
«Если и так хуже некуда, – откликнулась Юха, – чего тогда ты боишься? Говорите, они в нас не верят. А мы – в них?»
«Что за бред ты несешь…»
«Я – несу мир. На ладони. А вы все – куркаки!38».
Митя продолжал бормотать что-то про полицию и конвенцию о правах ребенка, когда Юха оборвала:
– Так, хорош душнить! Нужен мяч? Забирай.
* * *
В следующее мгновение из-за спины Юхи вылетел Мозг, схватил мяч в сантиметре от Митиных пальцев, кувыркнулся и приземлился на обе ноги.
Митя шарахнулся от дива.
Случайно обронил матерок.
О чем он думал в эту секунду? Юха не знала, только увидела в его глазах всплеск ужаса и растерянности. Другие два дива выглянули из-за ее спины. «Он просто убежит, – шепнул мыслями Мамонт, – в чем смысл?».
А Митя смотрел на мяч. Что бы он ни думал сейчас про состояние своей психики, – мячик все равно был у дива. Надо было броситься наутек…
Юха ждала.
Земной шар – ждал.
И Митя бросился. На дива.
Вскинул руки, гаркнул не своим голосом… Мозг вздрогнул от неожиданности, выпустил мяч. Мальчишка подхватил его на лету – и дал деру.
С мячом.
Все случилось слишком быстро, чтобы понять. Дивы застыли, раскрыв рты… Зрачки у Юхи расширились:
– Догнать.
Дивы рванули вниз по тропинке.
Митя резко свернул в кусты: надеялся запутать след. Юха стояла на крыльце и наблюдала за погоней, глядя, как рентген, сквозь стволы лип.
Дивы завязли в кустах.
Тогда под ноги Мите высыпали бисура, стали хватать его за штанины, кроссовки, шнурки… Митя ругался, отбиваясь от тварей, и, видимо, ничему уже не удивлялся. Мозг разодрал кусты, дернул из-за пояса нож.
Лебедем рванулась из йорта Хумай. С воплем «Что вы творите, изверги?!» схватила дива за руку, заломила назад.
– Он ребенок, бестолковая твоя голова!
Юха слышала, как шепчет за спиной у нее Айхылу, подзывая бисура. Малыши выпустили Митю, подкупленные обещанием дочери Луны спонсировать их печеньем… но Митя не убежал. Он смотрел, как див замахнулся ножом на Хумай.
Это было в шутку, и дочь Солнца не испугалась. А вот див взвизгнул: Митя что было сил пнул его по коленке, схватил Хумай за руку и вытолкнул из кустов:
– Беги!
А сам рванул в другую сторону, прижимая к сердцу синий мячик, уводя за собой дивов. Хумай осталась стоять на поляне, открыв рот и округлив глаза. Потом резко обернулась на Юху:
– Зачем ты все это устроила? Они же его прибьют!
Юха не изменилась в лице:
– Этот мальчик – батыр.
– Че-го?! – взвизгнул Мамонт, выглянув из йорта. – Кто? Да ты сбрендила, он же – малявка!
– А ты вспомни историю детей Урал-батыра. Во сколько лет они совершили первые подвиги? Батыр – это не по росту, а по духу.
– Не было такого афоризма в былинах.
– Да! Но мы и не в былинах живем, проснись! Вы правы: мир изменился. Так не значит ли это, что пора меняться и нам?
– Юха, ты о чем?! Шкет стырил мяч. Это не подвиг. Не спасение мира.
Юха покачала головой.
– Если все будут спасать один только мир – кто спасет маленькую девочку, которой очень плохо без своей игрушки? Улови суть…
Но Мамонт ее уже не слушал – юркнул в йорт, почуяв далекий раскат грома. Вместо аждахи из-за двери выглянул Акбузат, внимательно задвигал ушами.
– Проснулся? – искренне удивилась Юха. – Это к дождю.
Акбузат коротко фыркнул. Вышел на порог и тихонько раздвинул крылья. Обвисшие… куцые… в пятнах грязи. Хумай всхлипнула, обливаясь слезами, когда из глубины липняка раздалась отборная детская ругань: Митя споткнулся и полетел в овраг.
Дивы крушили кусты совсем рядом, а у Мити кружилась голова, руки ныли, сжимая мяч… «Оставь его, – шепнули липы голосом Юхи, – тебя не тронут, если бросишь мяч».
Митя закусил разбитую губу.
Тяжело поднялся на подрагивающих ногах.
Выдохнул: «Да пошли вы…», – и крепче прижал к себе игрушку.
Юха видела по его лицу, как сильно он пытается убедить себя, что это всё – просто кошмарный сон. Воздух дернулся конским ржанием, но Митя его не услышал.
Акбузат сам подхватил его мордой, как игрушечного, забросил себе на спину и прежде чем Митя успел понять, что происходит, – галопом прошил овраг. Митя заорал, вцепился в конскую шею, всё запрыгало, понеслось…
Дивы рухнули в овраг – затормозить Акбузат не успел, дико всхрапнул. Прыгнул, заржал в восторге… И грянул лихую «Хай-хай, Салават!»
* * *
Митя смог вдохнуть, только когда по макушке резанули тучи.
– Я лечу… – он сам не понял, с какой эмоцией это сказал.
Акбузат откликнулся, допев «Салавата»:
– Ты спас мою дорогую Хумай. Спасибо тебе, батыр.
– Какой я батыр… – прошептал Митя. – Это в сказках… что за дичь тут творится, вообще…
– Ты летишь на тулпаре, отрок. Причем на самом знаменитом тулпаре!
– Да, я чокнулся три минуты назад…
* * *
Юха смотрела, как пошел на взлет Акбузат. Как обнимает сестру Хумай, заливаясь слезами и криком: «Взлетел!», как танцуют они и смеются… Акбузат тем временем загремел с небес: «Баймак – Сибай юлдары!»
И Юхе тоже в самой глубине души захотелось петь высокими струнами.
Хотя… есть ли у Юхи душа?
Эта мысль отрезвила, оборвав радость.
Слишком поздно она поняла: городской ребенок – не джигит. Митю кренило набок, он даже не успел закричать. Страх пережал легкие, когда гладкий бок тулпара проскользнул мимо, швырнув наездника в пустоту…
Юха видела, как Митя пикирует мешком на деревья. Как рвет крылья Акбузат, пытаясь его догнать. Как заломили ладони Хумай и Айхылу. Видела: конь не успеет.
Юха сдвинула брови – и толкнулась в небо прямо с крыльца.
Становиться собой было не сложно.
Особенно, когда твердо знаешь, что должен сделать.
Юха вцепилась когтями в Митину куртку, окутала его крыльями. Поняла, что куда-то телепортируется, и не смогла с этим совладать.
* * *
Ее протащило по камням, пушистым от сырого мха. Несколько секунд Юха лежала, ощущая на боку теплый взгляд солнца, слушая паническую дробь Митиного сердца. Глаза еще не успели привыкнуть к свету, а Юха знала уже, что будет дальше: она разожмет лапы, Митя увидит перед собой дракона, омерзительного, леденящего душу – и закричит или просто будет стоять столбом, в ужасе тараща на нее глаза. Так должно было быть.
Поэтому, поднявшись и оставив Митю на изумрудном мхе, она нарочно не стала смотреть на мальчишку – вместо этого отползла в сторону и огляделась.
Вот эт-то да-а-а…
Они с Митей оказались на травянистом островке среди океана персиковых облаков. Краешек солнца подмигивал у горизонта. Стройные птицы выныривали из облачной пены, вспыхивали искрами и таяли в свежем закате.
Небо над ними было чистое-чистое, синее-синее…
Здесь ничто не мешало ему быть синим.
Юха уже обычной девушкой села на светящуюся от сока траву, обхватила колени. Ветер играл длинными волосами, обнимал розовым туманом… И всё это казалось каким-то мультяшным, за гранью реального мира.
Она почувствовала, как Митя сел рядом. Воздух тронул севший голос:
– Ты Юха, да?
Она улыбнулась ему через плечо, надеясь, что это выглядит дружелюбно… но он больше не смотрел на нее, как на обычную девушку.
– Да, – кивнула Юха, – откуда знаешь?
– Бабушка сказки читала. Ты обманываешь людей, превращаясь в человека, а потом выпиваешь их кровь.
– Ага.
– И меня ты сюда принесла, чтобы съесть? Подавись, я так просто не сдамся!
Он сидел, ссутулившись, обхватив плечи, а Юха не знала, что ответить, и просто смотрела, как ветер гладит его темные вихры. Потом призналась:
– Вообще-то, я случайно. Понятия не имею, почему нас сюда выкинуло, – она призадумалась. – Это Каф-Тау – гора, куда силы Света уносят аждаху, чтобы он не успел превратиться в юху… а ведь я всю жизнь боялась здесь оказаться. Вот эт-то да-а-а… Все мы чего-то боимся, только одни – прячутся, а другие – сражаются и побеждают.
– Или проигрывают…
Юха обернулась на Митю так резко, что он вздрогнул.
– Если ты сражался до конца – значит, ты победил. Как сегодня. Знаешь, что ты сделал? Ты мне сердце вверх тормашками перевернул! – Юха толкнула его в плечо. – А вдруг ты последний в мире батыр? И туда же: разбиться удумал! Иди, встречай боевого товарища, пока я его на колбасу не пустила за превышение скорости.
Шум крыльев вырвался из ваты облаков, о горную площадку цокнули копыта. Крылья Акбузата подрагивали, напружинились мышцы под перьями. Ровными, белоснежными…
Митя взвизгнул от радости и бросился обнимать коня.
– Баты-ыр, – хрипел Акбузат, – прости меня… Стар я стал… Ты жив, отрок, какое чудо! Жив! Юха, а сможешь ли ты нас… перенести обратно?
– Прямо с Каф-Тау – нет. Отлететь придется.
Акбузат вздохнул, но перечить не стал. Шепнул Мите:
– Я осторожен буду на сей раз…
Юха подняла с земли мяч, – почти горячий, – и протянула Мите. Мальчик сжал пальцы на сфере, спросил:
– А ты… остаешься здесь?
Юха обернулась на облака. Хорошо тут было, не поспоришь. Прямо как в древних былинах…
И все-таки…
– Ну не-ет. Я соскучусь в этом номере-люкс без вашего ненормального мира! Скажу тебе по секрету, Мить… – она вдруг хлестко ударила его по плечу: – Ты водишь!
И ринулась драконом в облака.
* * *
Они помчались, обгоняя друг друга. Митя смеялся, подскакивая на коне, хватая руками молочный туман… А Юхе думалось почему-то: может быть, рано она чудеса хоронила?
Ведь разве это не чудо, что существуют такие вот облака? Разве не чудо, что в далеком Башкортостане, в маленьком Сибае, возле карьера хрупкая травинка пробивает валун на пути к солнцу? Разве это не чудо, что кто-то может вот так смеяться, как Митя, разгоняя все тучи?
Пространство перетекло в реальность, облака из розовых стали черными. Юха дунула двенадцатью головами в разные стороны и тучи пошли рябью: это она вспомнила про еще одну свою новую способность – управление погодой.
Над головами проснулось небо: тонкое, голубое. Слабыми крупинками коснулись его первые звезды. Пушистый шар солнца щурился, клонясь к земле. А земля расстилалась волнами холмов, взлетала к небу горами. Мишура рек обнимала леса, их темные кудри. Облаками плыли кроны лип…
Вдалеке показался город: прогретый солнцем, с разноцветными крышами. Асфальтово-теплый, бетонно-разукрашенный, под защитой блестящего металла.
В голову пробились голоса.
«Юха, ты где!», – звала Айхылу. «Немедленно возвращай мальчугана на родину!», – сердилась Хумай. Свора бисура шелестела: «Тётенька Юшенька, не ешьте его, пожалуйста! Он нам ощень нравится, и шнурки у него замещательные!»
«Да ну тебя в баню! – рявкнул Мамонт. – Я есть щенка не стану, и ты не позорься». «Да, пусть он, это… типа… пусть подрастет». Юха с улыбкой обернулась к Мите: он лежал на шее тулпара и рассматривал облака.
– Ты живой там, Митя-батыр? – забеспокоился Акбузат.
Физическая усталость, глубокое удивление от происходящего, разреженный воздух – всё это развезло Митю до такого состояния, что он просто без сил улыбался. Верил ли он в то, что происходило вокруг? Кто его знает! Только он сказал:
– Да не батыр я. Вот папа у меня – настоящий герой. Он следователь в полиции. В него даже стреляли… придурки какие-то. А мама потом его лечила. Она врач. Тоже, вообще-то, герой… Когда ковид был, все, это… по домам сидели, а она – на операциях… А еще брат у меня… карьер видел? Он там работает… Думаешь, легко? Вот они – настоящие герои!
Акбузат вздохнул:
– Хотел бы я познакомиться с ними, отрок… Но, увы, мне придется оставить тебя. Я не выживу в вашем мире: нельзя, чтобы кто-то увидел мои крылья. Но я не бросаю тебя, Митя-батыр. Я – твои крылья по жизни. Буду летать высоко и быстро, чтобы ты ловил меня и рос вверх… – Акбузат навострил уши. – Аждаха тебе привет передает, отрок. Говорит, будет сниться тебе в кошмарах и научит тебя ценить воду. А вот бисура… Хотят сказать, что ты им понравился. Они поселятся в твоем доме, станут оберегать тебя от напастей. Но если вздумаешь поссориться с близкими – они начнут пакостить, ой держись тогда, Митя-батыр!