Елена Прокопович
Жизнь. Инструкция по применению
10.
Бывает сложно рассказывать о минутах своей слабости или стыда. В разные периоды жизни мой мозг зацикливался на воспоминании, гнусном и отвратительным мне самому. И тогда я себя корила. Я думала, о том, как я могла поступить, как позволила отдаться мимолетным чувствам. Как я могла?
Одним из самых ужаснейших состояний является отчаянье. Я всегда считала, что его можно побороть, выбраться из унылых мыслей. Первой волной, тяжело упавшей на моё тело, стало возвращение на родину, это можно было пережить. Я встала, но тут приблизилась вторая волна – смерть Барсика, и в придачу воспоминания о Вьетте. Подняться было не выносимо трудно, на теле были порезы о камни, соленая вода проникала в них, мне было больно. И с этим можно было смириться, если бы была, поддержка близких людей. Но таких не оказалось. Я протянула изрезанную руку Захари, но он заметил, смотря куда-то вдаль. Он пал под тяжелой рукой моей ярости, он глубоко ранил меня, и я не выдержала. Он был виноват, должен был быть виноватым, я же не просто так всё это сделала. Всё бы было по-другому, если бы не копившееся во мне гнетущее чувство, из него нельзя выбраться просто так. Я себя вытаскивала, была оптимистом, говорила, что всё наладится. Но я оказалась разбита, тонула в море отчаянья и своих слез. Со всем этим вполне можно было справиться, если бы я не была мной, а мир не был таким какой он есть – океаном, иногда свирепым, а иногда спокойным. Шторм был слишком долог, я не выплыла.
Я сидела на полу небольшой комнатки, из-под потолка на стены скатывался тусклый синий свет. Мне не было холодно, мне было никак. Возле стен находились скамейки, на которых сидели дружным рядом машины. Роботы были неподвижны, но с открытыми глазами. На некоторых лицах сияли лучезарные улыбки, на других – просто спокойные выражения, некоторые мне казались очень злыми. Это как в жизни, я вновь оказалась в обществе, где меня хотят согреть, обмануть, обрадовать, убить.
Я не боялась смерти в этом помещение, я почти не испытывала не физических ощущений, ни чувств. Мои глаза рассматривали лица, я не пыталась найти в этих бесчувственных телах что-то человеческое. Они были для меня людьми, просто они устали и решили посидеть, как и я. Я думала: мне стоит устать, было бы не плохо уснуть, но я не могла. Я просто сидела на полу и думала, долго думала.
В моей голове зарождались мысли: встать, подергать ручку обычной пластиковой двери. Но я не могла, просто встать казалось ненужным, я была уверена, что дверь заперта и мне отсюда не выбраться.
Сейчас я разглядывала человека с выражением лица не то недовольным, не то страдающим. Я знаю, что это. Существо пытается скрыть свою внутреннюю раздробленность, оно хочет показать все миру: «Мне не больно, я справлюсь, мне никто не нужен. Мир отвратительный». Такое лицо у Ренди. Я усмехнулась своему удивительному открытию, я долго думала, что не так с его лицом и поняла только сейчас здесь.
Что они там делают? Сэнни уже наверняка рассказал всё. Или его тоже схватили? Они могли придумать что-то безумное. Вот чего я точно не хочу, так это быть спасенной. Эти мальчишки, они ведь не разумные и слабые. Они не должны сюда идти, сами пропадут. А может они даже не собираются меня спасать? Может они уже идут к Зоне? Посчитали, что я не достойна спасения.
Сидя в тесной комнате, сложно осознавать, что где-то есть огромный мир со своими правилами. И этот мир может быть абсолютно другим, не таким как Виос, не таким как старые государства. Где-то есть идеальный мир? Кто сделал его таковым и как? Я бы хотела быть царицей, отдавать приказы, создавать законы, казнить и миловать. Но какой бы мир я создала? Как Виос? – Нет, в Виосе всё неправильно. Эго оказалось не обязательным, законы нарушаются и с этим почти ничего не делают. Тогда, нужен тотальный контроль? Или полная свобода? Хватит ли людям нравственности, чтобы не совершать плохие поступки в свободном мире?
В Когдорме всегда не хватало каких-то законов, правильного предводителя или жестокой встряски? Я ведь чему-то училась в университете, я должна знать, как править миром. Или нам про это ничего не рассказывали, зачем бы нам стали говорить о таком. Если я бы знала формулу идеального государства, я бы её не выдала. Да и они такой не знают. Группа учёных, что они сделали? Умный город, Эго, генную инженерию? Они разбираются в науке, а не в людях. Они дали всё этим людям и мне: комфорт, безопасность, надежность, психическое спокойствие. Может я бы выросла другой, родившись в обычной семье в Виосе, где мои родители вступили в брак, по предписанию Эго, потому что подходили друг другу по всем параметрам. Мой ДНК был бы исследован. А они бы радовались то, что у них будет красивая спокойная девочка.
Но я родилась в аду и ничто не изменит моё мнение. Только…мама. Это глупо любить и боготворить человека, которого ты не знал, но я испытывала нежное чувство, когда вспоминала о тех рассказах, про добрую, умную, великодушную женщину. Жаль, что я не стала такой.
Я очень долго сидела на одном месте, порой я дергала ногами, чтобы проверить их функциональность. Они могли поднять моё тело и повести куда угодно. Но я оставалась здесь. Меня удручало то, что я умудрилась подумать обо всем на свете. Сколько прошло времени? Часов пять, десять, три? Как долго тянется время, когда ничего не делаешь, я не удивлюсь если прошло всего-то пять минут.
Да, я сидела в небольшой комнате с тусклым холодным светом. Отварилась дверь, я почувствовала тепло, но не телом, а глазами. Всё во мне так радовалась смене обстановки, во мне пробудились эмоции. Я не существовала, я хотела встать и бежать на свободу, на улицу, к небу, деревьям, домам. Я сбегу вместе с Рендомом и Сэнни, покину этот мир. Я убегу…
Но все мои чувства так же резко выключились, как и включились. Я ощутила тяжесть тела и своих мыслей. Однако нашла крупицу сил, чтобы поднять голову и посмотреть на лицо приближавшейся ко мне. Это была та милая робот-девушка, которая и привела меня в эту комнату. Она сказала, что тут мне будет лучше. Сейчас я вспоминаю, что была уверенна: девушка абсолютно права. Однако в этот момент я поняла, что меня контролировали и будут делать это снова. Самое главное не сказать про Захари и Ренди с Сэнни. А вдруг она уже в моей голове? Не думать о них! Но сейчас в голове были мысли только о них.
– Как ты Валери? – спросил добрый голос.
– Никак?!
Робот молчал.
– Так и должно быть? – спросила я.
– Да. – Сказала она спокойно и медленно ушла, закрыв за собой дверь.
Я заплакала. Нет, точнее я хотела заплакать, но не получилось. Поэтому я представила своё лицо в слезах.
11.
Отчаянье было плодом не моего мозга, мне его внушили, засунули в голову ужасные мысли и бросили. Я погибала и погибала.
Стены были неподвижны, а лица присутствующих со мной в комнате очень даже добры. Я хотела было с ними поговорить, но решила, что они этого не достойны, точнее она – Николь. Ведь за этой комнатой, миловидной девушкой и безразличным «да» могла стоять только она. Она могла подозревать меня в чём угодно. Может она замечала наши отношения с Захари. Только советница не могла ничего доказать, обвинить меня в чём-либо, поэтому я и находилась здесь. Я должна была сдаться, выдать всё этой коварной женщине. Но за чем ей это? Что со мной могут сделать? Разве кому-то может пригодиться эта правда. – Нет. Только ей, только она хочет меня мучить.
Я была равнодушна к борьбе, пока не поняла, что мой враг именно Николь. Я никогда её не считала ужасным человеком или даже соперницей. Сначала она была мне безразлична, затем после долгого общения с Захари я начала относиться к ней, как и он – с отвращением. Но когда я поняла, какой же мой возлюбленный нытик, я подумала: раз он такой, значит, она совсем другая.
Я четко себе представляла, как в голове Николь всё складывается, меня застают в её кабинете, я прошла не замечено, значит могла проделывать с камерами всё что угодно. Я часто работала с её мужем, мы постоянно пропадали. Но что? Что она решила, я сделала с ним? Наверняка, она подумала, как Сэнни, что я его убила!
Это мысль потрясала меня. Разве я могу быть убийцей? Я часто видела кровь в Когдорме, там постоянно потрошили животных. Кровь вызывала у меня отвращение. Я не могла смотреть, как топор тяжелыми ударами разрубает маленькое тельце, покрытое недавно кошей и мехом. Раньше я изо всех сил пыталась не представлять в голове такие картины. Ведь в голове всплывало то воспоминание, что навсегда останется со мной в мельчайших подробностях. Кровь, разбитая телега, баранья мягкая шкура, размазанная по земле…
Когда я смотрела, как кровь вытекает из головы Захари, не испытывала ни отвращения, ни страха, скорее облегчение. Словно всё, что во мне сидело, высвобождалось только из маленькой дырочки в его теле.
Ручка двери зашевелилась. Я вспомнила, как опасно мне обо всём этом думать. Нужно было отвлечься! Думать о чём-то…хорошем? Бабушка всегда говорила, что у мамы всё получалось, потому что она думала позитивно. А я…когда ты пытаешься отвлечься от своей боли, худшие воспоминания захлестывают тебя с головой.
Дверь отварилась зашло всё тоже существо, робот выглядевший как человек. В нашем мире всё наоборот – люди ведут себя как роботы. Я упорно пыталась уничтожить эту мысль. Я хотела заговорить с ней об этом, но ни язык, ни мозг решили ничего не предпринимать и остаться в стороне от нашего конфликта.
Девушка упорно смотрела на меня, молча. Это оказалось худшим, когда ты ожидаешь что с тобой сделают, представляешь, как сбежишь, как тебя отпустят или убьют, однако ничего не происходит. Она просто заходит и молчит. Я готова была злиться, встать, ударить стену. Но чем больше во мне рождалось ярости, тем сильнее моё тело расслаблялось, силы покидали меня, и я не могла шевелить даже пальцами. Голова падала к плечам, тело тянулось к полу. Но покориться силе тяжести оно тоже не могло. Я сидела и не могла ничего сделать, она стояла и смотрела на меня, ничего не делая.
Интересно, ей это нравилось? Нравилось, смотреть на мои страдания? Уверенна этот робот даже не имеет представления о страданиях, в неё это не заложено. А разве я страдала? Я не хотела тут быть, не хотела сидеть на полу и не мочь ничего сделать, я …
Слезы начали подбираться к горлу, меня затрясло.
– Хочешь я дам тебе это? – сказал вдруг мелодичный голос, как голос пророка жаждущей толпе.
– Ч…т…о? – выдавились хриплые буквы.
– Слезы. Ты сможешь плакать. – Она говорила совсем по-доброму, будто и не желала со мной ничего делать, а была лучшим другом.
– В…за..мен?
Она развернулась и вышла, а я осталась в таком состоянии.
Я была парализована, голова не шевелилась, чтобы хлопнуть ресницами, нужно было приложить огромные усилия. Я самое главное мне стало больно, внутри взрывался какой-то шарик с моей яростью. Но взорваться не мог. Все чувства были как бы приоткрыты, но я не могла их коснуться.
Мне нужно было это – заплакать. Я мысленно проталкивала слезинки, представляла, как сама физически толкаю шарики воды, и они подступают к глазам, но останавливаются, так и не облегчив мою жизнь. Почему мне это так нужно было? Это было подтверждением, что я жива, я – человек. И что я не стала как тела рядом со мной… Они были слишком человечны, чтобы быть роботами и эта страшная мысль, давно зрела в моей голове – они тоже когда-то были людьми как я. Но встали на пути Николь и навсегда застыли.
Да, меня это пугало, сейчас больше всего я чувствовала ужас. Я не хотела остаться здесь навсегда застывшая…и наедине со своими мыслями. Это было бы самой ужасной тюрьмой.
Я хотела выбраться, яростно пыталась расшевелить пальцы, но ничего не получалось. Туловище не стало отталкиваться от стены, чтоб чуть-чуть придвинуться к двери. В мою голову пришла мысль, что телу не хватает кислорода. Я попыталась вдохнуть полные легкие, но грудь была скованна. В тело попадали лишь крохи живительного вещества. Как я раньше не заметила, что почти не дышу? Возможно это была вовсе не проблема, а следствие. Но это было не важно, я знала причину – это была Николь. Она хотела, чтобы я страдала, жутко страдала. И это было так…
Дверь опять распахнулась, она вошла спокойным размеренным шагом. На её лице не было не сожаления, ни радости. Робот выполнял свою работу.
– Слезу? – спросила она. В ответ на это я как могла широко открыла глаза и моргнула.
Одна капля покатилась из правого глаза. Я испытала блаженство! Ещё никогда в жизни я не чувствовала такого облегчения. Я всё ещё жива и могу стать нормальной, всё можно исправить. Но…мне придётся дорого заплатить.
Девушка уходила. Я пыталась подать голос, приблизиться к ней, остановить, сказать, что я на всё готова. Но дверь закрылась.
Самое ужасное, что я могла сделать – это придать Сэнни и Рендона. Остальное касалось только меня, ну и немного поселения. Однако люди там были в основном ужасные. А два молодых парня были хорошие, добрые, они ничего плохого не делали в своей жизни, просто хотели убежать. Но из-за меня они могут оказаться в клетке. Может до них не дойдет? Я расскажу о своих ошибках расскажу абсолютно всё! Почему я так поступала, кто был виноват и как я стала таким плохим человеком…
Я закрыла глаза, веки стали многотонными, и стала считать секунды. Прошло сто шестьдесят семь секунд, это были самые ужасные три минуты в моей жизни. Спокойные шаги приближались ко мне, я попыталась открыть глаза, но получилась лишь маленькая щелка. Я настолько пыталась что-то сделать, что моё тело потрясывало. Палец на левой руке чуть зашевелился, из рта вырывались неясные звуки. Она подошла ко мне совсем вплотную. Но ничего не сказала. Она взяла мой подбородок в свою руку. Понимание этого пришло сквозь ту самую маленькую щелку. Я замерла, как могла – внутренне. Но старалась шире открыть глаза. Я думала, что на всё готова, лишь бы открыть глаза, двигать и наконец заплакать. Девушка отпрянула, а по моим щекам потекли слезы…Я сдалась. И приятное тепло облегчения прошло по моему телу.
12.
Мы с Сэнни после бесполезных нескольких часов, проведенных на площади, решили, что слежки нет и поехали на окраину города. Аэробус медленно плыл по дороге, я был спокоен, аккуратное торможение и такие же старты укачивали мою душу. Я хотел волноваться за Валери, но подумал, что ей бы это не понравилось. Плана у меня не было, а у Сэнни был, и он был отвратительный. Но делать было нечего. Мир казался мне пустым и все в нем были глухи, не видели проблем. А я видел и более чем, я был одной из проблем, но я этого не хотел. Я был слеп много лет и хотел бы таким остаться. Из медленно потока апатических мыслей меня выдергивал Сэнни. Он постоянно вздрагивал и нервно оглядывался по сторонам. Живость его поведения была для меня интересной. Почему в его голову так быстро приходят решения проблем? Разве ему не нужно остановиться и подумать, прийти в себя.
– Мы приехали! – сказал он, вставая.
– Куда? Ты же говорил, что нам до конечной, – тараторил я, следуя за ним к выходу.
– Мы выйдем здесь!
Конечно же, на улице он так ничего и не объяснил, а просто понесся в непонятном направлении. Мы давно покинули главный круг Виоса, здесь не было жилых домов, здания напоминали производственные: без окон, только с одной дверью, просто большие пластмассовые коробки.
– Что это?
– Я тут раньше жил.
– Где?
– В доме, простом двухэтажном доме, с подвалом и палисадником.
– И он до сих пор здесь? Мы идем в твой старый дом?
Он задумчиво посмотрел на меня, но не ответил.
Мы подошли к двери одной из серых коробок. Сэнни осмотрелся, потыкал что-то в СЭГ и замок пикнул. Дверь распахнулась, он рукой показал мне входить, и я вошел. Я не понял, что там находиться, света было слишком мало. А когда Сэнни зашёл, и дверь захлопнулась, стало совсем темно. Он достал из рюкзака небольшой светильник, поток света направился вперед.
– Что это?
– Фонарик.
Я не дождался других объяснений, Сэнни вновь понесся вперед. Под ногами находилась непокрытая земля. Фонарик открывал необычные детали этого места – деревянные фасады домов. Таких домов, про какие говорил Сэнни. Они были поставлены очень близко друг другу. Среди них были и красные, и бежевые строения, такие в Виосе не строят, тем более из дерева. Все дома в маленьких городах похожи один на другой и сделаны из пластика. А эти были разные, интересные с узорами, разными окнами.
Наконец мы подошли к дому, он был серый с белыми вставками. Перила изворачивались, передавая какой-то сюжет из человеческой жизни. Мы поднялись по скрипучим ступенькам. Дверь была приоткрыта, а на ней была табличка «Соджер». Это был не его дом.
Я посмотрел в глаза Сэнни, они были не то испуганы, ни то поглощены неприятными воспоминаниями. Он аккуратно вошёл в дом, как будто боялся кого-то спугнуть. Света в доме не было. Сэнни посмотрел по сторонам, а потом резко и решительно куда-то пошел. Я был испуган, мне хотелось понять зачем и где мы. Но больше всего меня пугало, то что могло произойти в этом доме. Стены внутри были пожжённые, мебель разобрана, на полу валялись деревяшки, бумага и разный мусор. Мне рассказывали про такие места, так жили люди в том мире.
Я не хотел здесь быть и не хотел идти за Сэнни. Чем дальше мы шли, тем сильнее я понимал, что пути обратно уже не будет и что я не буду тем наивным ребенком, который ничего не видит кроме своих бед и переживаний.
Собравшись, я быстро пошел за Сэнни, мне требовались объяснения.
Он стоял возле большого блестящего стола, перебирая пробирки.
– Где мы?
– В доме моего школьного учителя.
– Зачем мы здесь?
– Здесь хранятся химические вещества в большом количестве, которые мне нужны.
– А чьи они?
– Мои.
– А почему они тут?
– Я тут экспериментировал, как ты видишь. – Сэнни подошел к большой установке, и включился достаточно яркий свет.
Теперь все детали помещения были видны. В свете всё не казалось таким ужасным. Пол был покрыт блестящей пленкой, как и стены. В углу стояло милое кресло, а на пожжённом потолке красовалась старая люстра.
– Почему в доме твоего учителя?
– Всё это оборудование было его. Я потом он как-бы ушел. И я нашел всё это: вещества, много веществ, – он указал в коридор, где стояло много больших картонных коробок, – пробирки, установки, горелки.
– А…
– Короб? – я утвердительно махнул головой. – Когда-то, как я уже говорил, мы жили в таком же доме и нам сказали, съезжать. Мы уехали в огромную многоэтажку. А в этом районе начали строить, производственные здания, все дома исчезли за одну ночь, но появились эти коробы. Я не сразу понял в чём дело…Вот такая история. Зачем всё это нужно, я не знаю. И почему домики нельзя было разобрать тоже. Только знаю, что их привезли ещё из того мира.
– Все? Как?
– У них был большой корабль. Все это странно и глупо: Виос, который не хочет следовать по пути древнего мира, но не хочет уничтожать реликты, его порождения.
– Может они им нужны? – Сэнни посмотрел на меня с удивлением. – Я не знаю, у них есть план.
– И какой?
– Я думаю у всех всегда есть какой-то план действий, стратегия, один я живу как попало, как придется, наверное, поэтому моя жизнь и рушиться. – Сказал я с горечью, пытаясь призвать из Сэнни какие-то чувства, ведь он явно был чем-то обеспокоен, но пытался это скрывал.
– Нет, не было у них плана. Думаю, они не смогли. У них просто не получилось разрушить эти дома.
– Но это же…
– Сентиментальность, чувства! – закончил Сэнни мою фразу. – Абсолютно всё в этом мире происходит из-за чувств, мы делаем всё что хотим, а не так как нужно. Только поэтому мы с тобой сейчас здесь, а не там, где должны быть: в университете, послушные, с бесполезными знаниями и иллюзией счастливого будущего. Мы в том месте, где захотели быть! – Сказал он уверенно, а я лишь подумал, что совсем не хотел оказаться внутри обгоревшего дома, с кучей химикатов и человеком-загадкой или психом, я ещё не решил.
13.
Не молодая женщина с живым выражением лица смотрела на тусклые стены плохо освещённого помещения. В основе любого дитя Виоса лежит любовь к уюту, эстетике. Почему этого нет у этих ученных? Почему Захари было не важно где работать? Разве важнее всего открытия? Нет, важно чтобы людям было хорошо и комфортно жить. Я всегда была в этом уверенна. То как меня учили и где, навсегда оставило четкое понимание, как и для чего живет человек.
И для чего жил Захари в корне было чуждо моим представлениям о мире, Виосе. Зачем он приходил сюда ночью и почему это было так важно, важнее чем мы?
Маленькие капли потекли по лицу. Это была обычная слабость, в Эго про неё ничего не писалось, значит, это была не ошибка. Да и в Эго ничего не говорилось про эту ситуацию – пропажу Захари. Это значило лишь одно – кто-то злостно нарушает предписания Эго. Но разве это Захари? Может он сбежал? – Нет, на Зоне про него ничего не знают, может он просто до неё ещё не добрался? Интересно, можно ли приказать не выпускать Захари из Виоса? Но зачем мне это? Если захотел уйти – уходи. Так гласят законы Виоса.
А как же я? Мы никогда не были хорошей семьей. Но я же старалась, прикладывала огромные усилия, чтобы слушать его идеи и говорила, что они ужасны. Именно этого от меня хотела система. Я всё думаю, случилось бы что-то такое, если бы я была с ним честна. Говорила о своих чувствах, указывала на его ошибки прямо. Я хотела стать такой женой, от которой в Виосе была бы польза.
Всё это были глупости, мысли никчемные и ненужные, именно от таких пороков говорили нам избавляться. Это всё потому что я давно не заглядывала в Эго. Я подняла книгу к голове, но на СЭГ пришло уведомление.
– Трисс? – удивленно произнесла я вслух и сразу же осмотрела помещение, кроме меня никого не было.
Бежевые тоскливые комнаты. Длинные коридоры. По моей просьбе делали свет, в коридоре кафедры. Как эти люди существуют без обильного освещения? Я долго разговаривала с начальством в прошлый раз. Помню эту ухмылку, на лице старого профессора. «Зачем нам свет? И что ты тут забыла? Потеряла мужа Советница, так тебе и надо. Не лезь в мой университет».
И с уборкой всё было скверно. Разводы на старом линолеуме, и комки пыли около стен. Я остановилась. «А ведь в кабинете Захари пол был абсолютно чистый!» Эта мысль наталкивала на особые подозрения, но нужно было торопиться в управление. И я ушла.
Простор, свет, окна, чистота! Только в таких условиях должны работать и существовать люди. В управление всё было налажено. Никогда не нужно было просить починить освещение или убраться. Поэтому работать здесь я любила. Но сейчас мне в тягость были устремленные ко мне глаза сотрудников. Некоторые из них проявляли обеспокоенность, пытались меня поддержать. Другие же смотрели на меня, как на пропащую душу. Они верно думали, что такая ситуация могла случиться с кем угодно, но только не с одной из важных Советников.
Меня всегда оскорбляло грубое отношение окружающих. В их Эго не написано о равенстве? О том, что ко всем людям нужно относиться одинаково по-доброму? Или же это человеческое? То, что заложено в каждом?
Я зашла в кабинет, Трисс стояла возле закрытого окна. Однако в миг развернулась и оказалась перед мной.
– Здесь девушка! – сказал робот с легкой обеспокоенностью.
– Какая? Как она здесь появилась?
– Валери Скари. Камеры были взломаны.
– Она их взломала?
– Не могу сказать точно.
– Что ты с ней сделала?
– Я излучаю сигналы, не позволявшие ей вырабатывать нейромедиаторы.
– И что с ней?
– Она сидит без чувств.
– Это все связано с Захари? Зачем она пришла?
– Я веду допрос, мы скоро узнаем.
– Ты её мучишь?
– Бесчувственность – это не муки.
– Муки, тебе не понять! – я посмотрела на робота осуждающе. Она не должна была обидеться на замечание, но я надеялась. Только почувствовав на себе боль, человек понимает, что причиняет её другим, однако она не человек.
– Она всё расскажет, разве это не главное? – сказало существо как ни в чем не бывало.
Наивные глаза смотрели на моё опечаленное лицо. Трисс никогда никому не желала зла. Её создатели, говорили, что робот – существо бесчувственное с набором команд, но девушка всегда была готова услужить мне. И когда она меня радовала, её лицо окрашивалось нежными красками. Возможно, мне это казалось. Но в ней у меня была полная уверенность. Она не могла кому-либо навредить и меня бы никогда не предала. Валери сделать плохо она не могла, в программе четко написано, что она не может причинять вреда людям. И стоило узнать правду.
Во время «пыток» девушки, мучилась я. Мне казалось, бесчестным и несправедливым держать её там. Она не должна была страдать. Каждый раз, когда Трисс выходила, она говорила:
– Она в порядке. Скоро всё скажет.
Я ей верила, но время тянулось долго. А я хоть и не слышала мук Валери, не могла не представлять самых ужасных пыток старых государств. Нам говорили на истории, о действенных методах получения информации, эти методы казались сказками. Кто может заставлять людей страдать? Так я думала в юношестве. А сейчас? Сейчас я думаю, что мир жесток, а особенно жестоки люди.
Через полчаса молчания Валери рассказала о ней с Захари. Трисс показала запись, на которой девушка, рыдая и задыхаясь, описывала свои отношения с моим мужем. Что это могло значить для меня: эта девчонка победила меня как жену, как женщину? Я ещё раз посмотрела на признание. В глазах Валери блестело что-то гнусное, неправильное, что возвышало её над мной. Сквозь боль и слезы видна была её усмешка. Да, я проиграла.
Я зарыдала, теперь уж по-настоящему, это было самое худшее, что могло случиться. Захари предал меня, а самое главное они оба предали систему, променяли ей на … В голове не находилось слов, зато слезы текли, не переставая.
– Продолжить допрос? – спросила без эмоционально Трисс.
– Разве она не все сказала?
– Нет, мы не знаем, где ваш муж.
Последние слова жгуче пролетели и ударили прямо в голову.
– И зачем мне это теперь знать? Зачем он мне нужен? – закричала я, абсолютно не контролируя себя.
– Не нужен. – Сказала твердо Трисс. – Но девушка может скрывать что-то важное для Виоса. Мы должны устранять ошибки. Так вы всегда говорили.
Я посмотрела на робота, она была права. Только эти превосходные машины могли помочь мне изменить мир к лучшему. Исключить такие случаи. А я захлебнулась своими чувствами, забылась. Я должна быть Советницей даже в этой ситуации, должна помочь своему государству, излечить его. Нужно было понять, почему они так поступили и не допустить такого в будущем.
– Ты права, разузнай всё о ней, я хочу знать всю её жизнь! – сказала я уверенно, слезы отпрянули от глаз.
Я пришла в себя. Нужно разобраться в этом! Сначала найти Захари, затем избавиться от проблемы, составить отчёт, и в конце доложить обо всем лично Совету. Это будет замечательным доводом для внесения поправок. Наконец мы изменим Эго, ограничим контроль людей над своей жизнью. Оппозиция будет разбита этим вопиющим случаем! Я одержу победу, система приобретет новый вид! Я буду причастна к созданию идеального мира!
