Елена Прокопович
Жизнь. Инструкция по применению
3.
– Почему ты здесь? – Валери появилась неожиданно, она выглядела растерянной.
– Сэнни очень занят, он очень воодушевлен своим исследованием, постоянно повторяет, что чего-то не хватает. – Пояснил я.
– С ума сошел.
– Может быть. В общем, там очень тесно для взволнованного Сэнни и такой мебели, как я.
– Он тебя выгнал?
– Нет, я сам решил подождать здесь.
Я сидел возле дома Сэнни около часа, поглощённый своими мыслями. Валери выглядела не как обычно: она была не то что грустна, а апатична, почти как я.
– Почему ты пришла?
Она села возле меня.
– Я подумала, что смогу помочь.
– Ты же не поддерживаешь нашу затею?
– Я хочу помочь, но одновременно с этим боюсь за вас. Ты не выживешь там, Ренди… – она близко пододвинулась ко мне и схватила меня за руку. Я молчал. – Я не хочу отпускать тебя туда, и здесь ты сможешь стать счастливым.
– Ты же там не была?
– Я провела на границе всё детство, и сейчас мне кажется, что чем дальше от Юнетаула, тем хуже.
– Я больше не могу…так. – Я смотрел вперед, а она на меня. Я не хотел спрашивать, потому что она не стала бы отвечать. Всё моё нутро сопротивлялось. Было понятно, что с приезда Валери не в себе, она уклонялась от моих вопросов. Но время пришло. – Что с тобой происходит? – я посмотрел ей в глаза, тогда она отвела свои.
– Тебе не стоит лесть в мою жизнь, Ренди. – Сказала она грубым голосом, но имя моё было произнесено с мягкостью.
– Правда, тогда тебе не стоит лесть в мою. – Я выдернул руку.
Почему иногда с человеком, который очень тебе близок, ты не можешь говорить о каких-то вещах? Мы могли шутить, проводить с друг другом сутки на пролет. Однако между нами стоял барьер, не пропускающий определенные слова. Для нас с Валери это были её отношения с Захари … Мы никогда не говорили о них, как о паре. И я понимал, что проблема именно в этом.
– У тебя итак забот хватает, зачем тебе мои…
– Я больше не могу игнорировать то, что из тебя льется какая-то печальная гнусность.
– Ох, извини, что я не могу вечно быть веселой и радовать тебя своей красотой каждый день. – Она взмахнула обеими руками. – Ты просто не поймешь.
– Ты бежишь от меня, я ведь не беспомощный ребенок. – Сказал я, она молчала. – Ладно, что у вас произошло с Захари?
Она ухмыльнулась и выпалила:
– Мы поссорились.
– Почему?
– Он мной просто пользовался всё это время, он ничего не чувствовал! – она посмотрела на меня тем вопрошающем взглядом, пытаясь убедиться, что над ней не смеются. – Впервые мне показалось, что я ошибалась, когда он посмотрел на меня как на женщину, не как на любовь, не как на страсть, не как на друга, а как на кусок мяса, готовый выслушивать все его проблемы и жалеть его, только жалеть! Меня радует, что я заметила это до того, как начала выяснять какие блюда ему нравятся больше. – На её лице была улыбка, нездоровая, выражавшая обиду и отвращение.
– Разве ты его любила?
– Хуже, я им дышала. Я каждую минуту жизни думала, как он, счастлив ли он. Мне казалось, что я как бы часть его. Только мы вдвоем в этом мире можем друг друга понять. – Она опустила голову.
– И что теперь?
– Всё, – заключила она.
– Ты с ним порвала?
– Почти, осталась только избавиться от него навсегда.
– Ты уйдёшь из университета?
– Нет, он уйдет.
– Как?
– Я с ним поговорю. – Она подняла голову и ясными глазами посмотрела на меня, они были чуть влажными.
– Ты уверенна…
– Да, всё будет хорошо! – сказала она и задумчиво осмотрелась. Валери резко похорошела.
Мы сидели и смотрели на то, что происходит вокруг.
– Ты тоже плохо выглядишь, – сказала она по-доброму.
– Я всегда такой.
– И почему разрывается твой много страдальческий разум в этот раз?
– Тот мужчина …
– С кофе?
– Да, он сдался. Хочет жить в Виосе. Почему никто не говорит, отчего за границами Виоса так плохо? Никто не может объяснить. – Я вспомнил что отвлёкся от мысли. – Этот мужчина, стал не таким живым, как был. Это всё от Эго.
Валери молчала.
– А ты открываешь Эго? – спросил я.
– Нет, – сказала она тихо с нежной улыбкой. – Ты много требуешь от людей.
– Что?
– Эго, остальной мир. Люди сами не всегда знают, почему они делают некоторые вещи. Почему приходят в Виос? И зачем он был создан? Они сами не знают. Поэтому и не говорят. Есть просто желания, потребности, мы не понимаем откуда они. Просто от них нам становиться лучше и все.
– Это…
– Называется человечность. Вам с Сэнни это слово не знакомо и, наверное, кажется диким.
– Я нее…
– Человек, – она засмеялась. А я абсолютно ничего не мог понять. – Прости. – сказала она тихо, ещё посмеиваясь.
– Ты хочешь сказать, что я робот?
– Нет, тебе не подвластны некоторые человеческие чувства, ты их лишён. А может ты просто эгоист. – Произнесла девушка спокойно и почти с серьезным лицом. Я начал думать, что она не шутит.
– А Сэнни?
– О-о-о, у Сэнни ещё большие проблемы с человечностью! Я сначала думала, что он слишком умен. Но теперь, мне кажется, что он слегка чокнутый. – Я смотрел на неё с недоумением. – Я серьезно! – слегка крикнула она. А потом засмеялась. – Не грузись так, Ренди!
– Ты же шутишь?
– Да! – крикнула Валери.
Я смотрел на неё и пытался понять. Я никогда не думал, что лишён человечности. Вроде бы я всегда переживал, страдал. Да, на моем лице редко прослеживались какие-то эмоции, кроме тупой грусти. Но внутри бушевало.
– Ты не права, я человек!
– Смотри ребенок упал, – она указала пальцем недалеко от нас. Через секунду прозвучал рев. Действительно упало маленькое человеческое существо.
– И что? – спросил я.
– Да ничего, – она пожала плечами.
– Как будто ты очень переживаешь за чужого ребенка?
– Нет, просто я смотрела вокруг, когда ты в себя…
– Я не понимаю.
– Ренди, скажи, тебе нужны другие люди? – спросила, она сосредоточев свой взгляд на моём лице.
– Ты спрашиваешь, социален ли я?
– Нет, спрашиваю, если бы не было меня, ты бы сам пошел искать друга?
– Я бы не смог пережить всё что произошло без теб, – произнес я смущаясь.
– Я в этом не уверена, – сказала она с грустью, – когда-нибудь ты поймешь…
4.
Я несколько дней подряд приходил к Сэнни и просто сидел. Сегодня он, решив, что я могу быть полезен, всучил мне какую-то книгу. Посадил меня за свой стол и сказал изучать. Сам он, увлеченный мозговой активностью, сидел на полу и резко переключался с одной книги на другую. Их там находилось около десяти, там же были карты и атласы, на которых Сэнни и сидел.
Полистав учебник по географии и истории, я понял, что уроки в том мире такие же скучные. И я начал тонуть в своих размышлениях. Мне в глаза бросался Эго Сэнни, который каждый день находился в разных частях комнаты и всегда в растрёпанном состоянии.
– Ты же не читаешь Эго? Почему оно всегда поблизости с тобой? – спросил я.
Он, не поднимая головы, ответил:
– Мой отец каждый день, просит меня показывать Эго.
– Зачем?
– В моем детстве были инциденты, когда книжонка пропадала или подгорала. А ему очень важно знать, что я каждый день читаю Эго. Такие проверки его успокаивают.
– И ты читаешь Эго при нем?
– Да, не совсем…– он поднял голову. – Почему ты не ищешь информацию? – спросил Сэнни строгим голосом.
– Ищу, – ответил я, как плохой ученик своему учителю, и уткнулся головой в книгу.
Сам я перестал заглядывать в Эго, не прикасался ни к старому, ни к новому. Однако странные фразы сами всплывали из моей памяти. Они были притягательны, как будто что-то зачали, но это была ложь. Даже капля потаенного смысла не помогала мне. Что значила это фраза, которая мучила меня сейчас:
«Но все-таки пора бы перестать
За океан озера принимать».
Д. Байрон «Дон-Жуан»
Я не знал. И не потому, что я не хотел напрягать свой мозг и думать, и не потому что она меня восхищала. – Нет! Я думал много лет. Думал над каждым куском истины, которой кидали мне без контекста. И она меня восхищала, после прочтения, что-то в груди поднималась, будто что-то живое, готовилось к полету. И вот со скалы прыгает существо, один взмах, затем другой, а потом за одну секунду оно разбивается о землю. Так было и со мной! Я был сначала вдохновлен, потом пытался понять и наконец впадал в отчаяние.
Смысла в том не было, а если и был, то фраза всё равно не могла мне помочь. Искать проблемы в себе – я устал, потому они теперь были во всем окружающем меня мире. Люди на самом деле оказались корыстными эгоистами, система заботилась лишь о верхушке, а многие просто существовали. А моя мама меня бросила.
Я не винил её за это. У неё были права: взять и уйти. Она девять месяцев вынашивала меня, год подтирала со всех сторон, ещё два учила меня ходить и говорить, а потом оставшиеся годы выслушивала моё нытьё. Поэтому винить её было не за что. Она хотела сделать из меня гражданина Виоса. С этим не срослось, не из-за неё и даже не из-за меня. Она хотела, чтобы я был добрым и понимающим, и я был. А ушла она… может система её разочаровала. А может она нашла какую-то весточку от отца. Она же была на заводе, где он работал. Вспоминала о нём. Наверное, она его любила. И вырастив меня, решила, что пора сделать себя счастливой.
Я ничего не знал о любви. Какая она может быть, тем более в Виосе. Валери говорила, что любовь спасает. В итоге её незаконная любовь её уничтожала. Мама заявляла, что любовь – это поддержка и постоянное тепло, которое ты чувствуешь от человека. Но источник её любви находился в тысячах километров от неё, а любить она от это не перестала.
– Сэнни?
– Да! – ответил он недовольным голосом.
– Что такое любовь? – он удивленно поднял свой взгляд, – ну ты же знаешь, по-научному…
– Любовь – это просто зависимость от выработки нейромедиаторов, которые выделяются при физическом контакте. – Пробормотал он чопорно и сухо.
– И всё? – Уточнил я. Сэнни долго молчал, как будто он не хотел об этом говорить.
– Я как-то влюбился, – он посмотрел на меня. Как всегда, растрепанный, с дикими глазами, но голосом не таким уверенным. Слова его текли по реке, которая в принципе ни к чему не стремилась и давно уже должна была пересохнуть. – В наш класс случайно зашла девушка, красивая рыжеволосая. С высокоподнятой головой она сразу же оглядела всех присутствующих и показала всем своим видом, что мы её не достойны. Тогда я и влюбился. Она была из Создающих, странная система закинула львицу к баранам. Когда её впервые спросили, строгим и благозвучным голосом она что-то сказала. Только через неделю, я понял смысл, произносимых ею слов. Она всегда отвечала правильно и знала абсолютно всё. Решала уравнения из высшей математики, знала все формулы из химии и физики, могла рассуждать о политике. Но ни с кем не общалась, держалась сдержанно и гордо. Когда она проходила мимо меня я каждый здоровался и говорил её имя. Она меня не замечала. Тогда я на уроке химии устроил небольшой фейерверк, и сделал вид, что это получилось случайно. Учитель был почти глух и слеп, так что мне всё сошло с рук. Все были восхищены, но не она. Ей показалась моё поведение вызывающим бунтарством, и она мне об этом сказала. Так мы впервые заговорили. – Лицо Сэнни озаряла нежная улыбка. Он смотрел в никуда, а вокруг царила тишина. – Сначала она разговаривала со мной не охотно, не смотрела на меня, гордо уходила, обрывая меня на полуслове. А потом, – он пожал плечами и посмотрел на меня, – ей стало, может, одиноко. Она никогда мне такого не говорила, но с каждым днем становилась мягче. Учеба в моей школе была испытанием, которое она должна была пройти безукоризненно ради своего будущего. Она отреклась от дружбы ради того, чтобы быть лучше всех. Но со мной она смеялась, а один раз она резко заплакала. Я тогда понял, что она человек, – он усмехнулся, – да, были сомнения. Мы не были парой, как любят писать в старых книгах, просто мы разделили друг с другом бурные научные обсуждения, долгие прогулки, химические эксперименты, обеды с моей мамой. Она была доброй со мной, а я мог говорить всё, что вбредет в мою голову. И она во всех моих словах находила смысл. Она меня не осуждала за моё наплевательское отношение к Эго. Мы почти не поднимали тему Виоса, только когда она уезжала… – он опустил голову. Я потом резко поднял, как ни в чем не бывало. – Это ничего, что нас разделила жизнь. Мы многое друг другу дали. – От него веяло печалью и скорбью.
После долгого молчания, он сказал:
– Ещё я общался с неутомимой оптимисткой, – сказал он это тихо и аккуратно. Будто оправдывался или делал вид, что его большая любовь не была такой большой и единственной. – Она любила прыгать по крышам и бегать по ночам. Постоянно говорила, что можно всех спасти и очень сильно хотела, чтобы я был счастлив каждую секунду своей жизни. – Он смотрел мне в глаза, пытаясь что-то отыскать. – Затем милейшая отличница, которая делала за меня домашнее задание. Она была тихой и хотела, чтобы я закончил свою деятельность пиротехника. Сильно за меня боялась. – Он резко встал в поисках какой-то книги, а потом также резко повернулся ко мне лицом. – Это было не так односложно, как ты думаешь. Я не любил кого-то больше, а кого-то меньше. Я любил по-разному. И не за что-то, а всегда … – он сделал паузу и опять сосредоточенно посмотрел в мои глаза. – Это не было легко и казалось сердце разрывается. Но с каждой из них мы были едины по-своему. Вместе нам было весело, грустно, приятно находиться в одной точке пространства. – Он замолчал и лицо его окрасилось красками боли. Сэнни в этот момент перестал быть постоянно полыхающим оптимистом, в его глазах была видна тоска и грусть по тому, что было и уже не вернуть. – Наши пути просто разошлись…
Я не знал, что значат его слова. И что случилось с девушками. Я просто смотрел как еле движущимися руками Сэнни начал перелистывать страницы большого атласа. Он что-то искал и не находил.
– Я люблю свою маму. – Бросил он свой солнечный взгляд на меня также резко, как произнес эту фразу. – Она прекрасная женщина, всегда добрая и весёлая. Её душа может понять любого. – Он смотрел на меня спокойным взглядом, уголки его рта были чуть подняты. – Я это к тому, что любовь слишком маленькое слово для большого чувства. Мы разные, и всё что происходит в мире всегда происходит по-разному. Но почему-то люди любят повесить на происходящее ярлык. Говорят: «Вот это любовь,» – сказал он низким голосом. – Как будто им становиться лучше от этого. Как будто ты назвал болезнь словом, а значит теперь её можно излечить. Таблетки, чьи-то советы, ты уже знаешь, как спастись. Ты заедаешь бушевавшую страсть, потом ставишь укол от того жара и засыпаешь. Ты становишься прежним, без чувств. Но проходит время и вновь появляются ужасные симптомы и оказывается, что больше ничего не может помочь. Тогда выноситься приговор, и это не смерть – нет! Это пустое существование, просто потому что сердце не очерствело. И ты идешь в непонятном направлении по жизни. И в тайне, даже для себя надеешься найти человека, который тебя спасет, вновь подарит тебе радость! Но некоторые бывают так и не находят. – Сэнни замолчал, он улыбался, но мрак сочился из его глаз. – Эту чушь я нес не просто так. Есть банальные вещи, которые многие любят говорить. И я скажу! – он сделал паузу, но не на секунду не отрывал от меня взгляда. – Если ты нашел своего человека, не отпускай его! – он молчал, а я ждал чего-то ещё, но это был конец.
– Звучит, как цитата из моего Эго, – ухмыльнулся я.
– Это она и есть.
– То есть, вот они для чего, – сказал я лениво, так ничего и не поняв.
– Для чего? – спросил он, со своим диким выражением лица.
– Чтобы я как бы что-то понял, но в итоге не понял ничего.
– Это неважно, Ренди: понять, не понять. В итоге человек хочет быть нужным и важным.
У него было лицо, жаждущее увидеть в моих глазах осознание. Но его не было, не скажу, что я пытался. И тогда лицо Сэнни начало выражать разочарование и возмущение.
– Если тебе нравится Валери, ты ей просто об этом скажи. – Сэнни сказал это строгим голосом, но по-доброму. Будто он боялся меня спугнуть.
Я смутился, этого и быть не могло! И прочитав мои мысли, он сказал:
– Ты ей тоже симпатичен, не стала была девушка плестись за тобой по пятам, чтобы просто тебе помочь в безумной затее.
Я продолжал упорно молчать, слова Сэнни ударили по мне, как тяжелый тупой предмет, упавший сверху просто так. Это мог быть шкаф, или автокар, может быть это были книги, соединившиеся в один большой ком или непонятные шары-статуи абсолютно гладкие, они стояли не далеко от университета. Я часто проходил мимо них и мне было интересно, зачем они там находятся, и кто их сделал. Не затем же, чтобы я увидел своё ещё более глупое отражение в них?
– Ничего, отрицание – тоже путь к понимаю, – сказал тихо Сэнни.
– Я её не люблю, – ответил я неуверенным обиженным голосом.
– Да, да, конечно, – произнес он, подразнивая меня. – Кстати, где она? С ней бывает весело нал тобой издеваться. – Он как будто забыл, что две минуты назад рассказывал о трагедии своей жизни.
– У неё дела с профессором, они часто работают вместе.
– Странно.
– Почему?
– Она вроде бы отрицает пользу проведения своих лучших лет в универе, но с радостью готова подарить их сумасшедшему.
– Что? Почему сумасшедшему?
– Он очень глупый человек, этот Вайрен. Приходил к нам с женой. Он вечно пытался её перебивать, и что-то говорил о своей работе. Очень неразумной работе, по-моему. Я был убил его, будь на месте жены-советницы. Как ей вообще прописали его?
– Он не плохо читает лекции.
– Правда, и о чем они?
– Об истории.
– Какой? Выдуманной?
– С чего ты взял?
– Потому что в Виосе не многие знают правду. Учебники – чушь, официальная история тоже. Да ты не переживай, он и сам этого не понимает. Поэтому он глупый.
В моих глазах резко распалась личность, одна из немногих, к которым я испытывал уважение.
– Ты что приуныл? – заметил он мою перемену, – да ты не расстраивайся, все хотят найти кумиров, идолов. Но … явно Вайрен не тот человек, в которого стоит верить.
– А его жена, Николь?
– Ты слишком заинтересован её персоной, хотя она того стоит. – Я посмотрел на Сэнни подозрительным взглядом. – Да брось, что бы тебе не сделала Николь, она останется сильной, с кодексом чести! Мне кажется, она бы могла стать хорошим человеком, если бы Виос не делал из неё послушную собачку с детства.
– Ты правда думаешь, что она такой хороший человек? Ты не общался с ней так, как я.
– Уверен с ней можно договориться, – бросил Сэнни, но меня это задело.
5.
Когда вечером я вышел от Сэнни, голова моя была перегрета и при чём не географией. Я был в раздумьях из-за его слов. Я никогда не думал, что это существо, с его знаниями, постоянными дикими всплесками, может быть …человечным. В нём переплетались разные качества, а все слова, которые он произносил, не предназначались для огорчения или причинения боли. Он просто говорил то что думал, и то что считал обязанным сказать. Мне казалось, что он неспособен на какие-то чувства или страдания. Но его рассказ показал, что я полностью не разбираюсь в людях. Однако его предположение на счет моих чувств к Валери было абсолютно ошибочным. Я никогда не задумывался о том, что между нами что-то больше, чем дружба. Да, мы часто проводили время вместе и поддерживали друг друга.
Чего я не понимал, как верно отметил Сэнни, так это то, зачем я был ей нужен. Валери всегда была сильной, независимой и весёлой. А может и её, я абсолютно не знаю? Какие всё-таки сложные эти люди.
Утром перед мной встала картина, стандартная и неизбежная. Два Эго лежали на столе на расстоянии двадцати сантиметров друг от друга. Лежали они там около пяти дней, и за это время их не тронула ни одна рука. Мне нравилось это – подолгу на них смотреть, раздумывать, делать вид, что я принимаю какое-то сложное решение. Я уже всё давно решил, а это сцена была для обоих Эго. Да, это было смешно. Я пытался подарить надежду двум книжонкам, а потом забрать её. Это мероприятие, воодушевляло меня, мне становилось легче. Понемногу я заявлял этому миру, что моя жизнь стала другой и теперь я всё решаю сам!
Но в это утро меня посетила неприятная мысль: Валери пропала. Она не отвечала на мои сообщения уже два дня, и я начал беспокоиться. Сэнни говорил, что всё в порядке и она уже уезжала на долго и не отвечала. Но почему-то в моей душе зрело неприятное чувство.
Последний раз Валери мне написала с утра, что пойдет к Вайрену в университет. И после нашего разговора, я боялся, что она захотела порвать отношения с преподавателем и он что-то с ней сделал. Самое страшное было то, что об этом могла как-то узнать Николь. При прокручивании этой мысли по моей коже пробегал холодок. Я относился к этой женщине с небольшой ненавистью и страхом, который был мне непонятен. Когда я вспоминал о Николь, автоматически появлялись мысли о роботах, Виосе, Сарисе, системах, которые могут следить за мной, и маме. И шквал неприятных воспоминаний и моих выдумок заставлял тело менять температуру, а сердце переходило на темп бега.
Сегодня, я решил пойти в университет на кафедру к Вайрену и попробовать спросить его о Валери. Однако я давно не появлялся в этих угрюмых помещениях и страх того, что меня поймают и заставят объясняться, меня слегка тормозил, но не останавливал.
Сэнни я не сообщил о своем решении, потому что боялся, что он поймет мой жест, как излишнею обеспокоенность о Валери.
Войдя в знакомое и нелюбимое помещение я в слух сказал:
– И вправду атмосфера унылая!
Меня никто не услышал, в коридорах не было людей. Я пришел во время пары. Я осмотрелся и не спеша пошел в нужное крыло. Я думал застать Вайрена после нашей лекции. Он всегда мчался на кафедру, чтобы выдать задания его послушной команде. Иногда там уже трудились ученики, и не один час.
Но сегодня аудитория была абсолютна пуста. Ни студентов, ни книг. На кафедре было тихо, только неспешные шаги преподавателей вносили хоть какое-то действо в эти стены. Я сидел в кабинете Вайрена и ждал конца пары. Бесполезные листы, валяющиеся на всех столах помещения, не прибавляли комнате уюта. Это место всегда было похоже на общественную столовую, в которой люди наполнялись знаниями. Но остатки пищи валялись на столах, полу и были небрежно разбросаны по шкафам. Виос боролся за исключение бумаги из нашей жизни, конечно из старых экземпляров деревья не сделаешь, но почему-то бумажки вызывали во мне гнусное чувство. Я видел трупы деревьев. Я хорошо относился к лесу, к природе, хотя скорее с особой любовью. Всё потому что мой отец привил мне эту любовь. Он много времени проводил в лесах, следил за птицами, что-то изучал. Я тогда был мал и уже не помню, что именно он делал. Но во мне осталось четкое ощущение, что природа – тонкий чувственный организм, который дарит нам самое лучшее и самое нужное – кислород. Отец утверждал, что даже такой простой процесс, как выработка деревьями кислорода, может стать исчезающим. Я этого не понимал, деревьев в Виосе было очень много, они правда не высокие, но это не важно.
В коридоре послышались шаги. Дверь в соседнюю лабораторию отварилась. А потом тяжело закрылась. Я решил, что это какой-то аспирант и думал обратиться к нему. Ждать я не мог, ожидание всегда плохо на меня действовало.
Я осторожно открыл дверь лаборатории. За большим компьютером сидел хилый молодой человек ко мне спиной. Он быстрыми движениями тыкал по кнопкам клавиатуры. Комната была маленькой, в неё только и помещался стол с большим компьютером.
Видимо, он заметил моё отражение в экране и обернулся.
– Здравствуй, – сказал неуверенно, не зная правильно ли я подобрал обращение. Сначала я хотел сказать здравствуйте, он потом решил, что он слишком молод и может обидеться. Но слово звучало всё равно как-то нелепо. Я ждал его приговор.
– Привет! – ответил он, улыбаясь. – Ты мне в помощь?
– Нет, а чем ты тут занимаешься? – я устремил свой взгляд на экран, на коем были размещены странные символы.
– Эх, – он тяжело вздохнул. Черты, выбитые усталостью, проявились на его лице. – Я вбиваю, данные, информацию о занятиях, просто новости. Обычное дело писать: «Сегодня профессор …»
– Не умер, – закончил я, не думая о своей резкости.
– Да, точно, – засмеялся юноша. – Каждый день я вношу в компьютер данные о профессорах нашей кафедры и учеников, но это реже.
– Зачем?
– Вроде бы для истории, – я с недоумением посмотрел на компьютер. – Да, я тоже думаю, что это абсурд. Я мог бы каждый день просто писать: «Ничего не произошло», результат был такой же.
– Я зачем ты это делаешь? – юноша посмотрел на меня с явным непониманием. – Ну тебе это зачем?
– Как же? Это написано в моем Эго. – Сказал он обиженно и, вспомнив о своей обязанности, опять начал бить по клавишам. Когда он сам плохо отзывался о своей работе все было в порядке, но, когда я выразил своё непонимание, он расстроился.
– Ты не знаешь, скоро будет профессор Вайрен? – спросил я.
– О да, знаю. – Сказал он сдержанно и начал что-то открывать в компьютере. Появилось окно, понятным была там только дата, остальное составляли какие-то иероглифы. Юноша с довольным лицом показывал мне на экран. А потом сам посмотрел и понял, почему у меня недоумевающий вид. – Это такая кодировка.
– А она зачем? – спросил я и тут же получил в ответ яростный взгляд.
Через несколько минут на экране появились обычные буквы, и я прочел.
« . . . профессор Захари Вайрен (там было много ещё его титулов, будто он сам это писал) не пришел на занятия, ни на лекционные, ни на практические. На кафедре также не появился. Было выяснено, что дома его не было с прошлого вечера. Стало быть, он пропал. Об этом было заявлено его жене, советнице Николь Вайрен (титулы). Она проявила заинтересованность этим делом. Больше до появления Вайрена упоминаться об этой ситуации не будем.»
– Что это значит? – спросил я. Парень посмотрел на экран затем на меня.
– Тут же написано: Вайрен пропал! – ответил он возмущённо.
– И всё?
– Ну нет же. – Он начал читать всё, что я только что итак прочел. Я его не останавливал, пытаясь найти какой-то потаённый смысл. Но его не было.
– Что значить «проявила заинтересованность этим делом»?
– Значит, она за него возьмётся. Разве это может значить что-то другое? – он в очередной раз посмотрел на меня, как на дурака. Мы явно друг друга не понимали.
– И что больше ничего не известно?
– Если бы было известно, я бы написал.
– Не думаю. – Сказал я тихо и покинул каморку.
Пара была давно окончена, повсюду были слышны голоса людей. Они быстро проходили мимо меня. Я заглянул в кабинет Вайрена, теперь там сидели пара студентов и занимались чем-то важным. Они не обращали на меня внимания. Комната показалась мне очень чистой. В моих глазах, стояла сцена, где Николь со своими роботами ищут улики, роются в бумажках, ползают по полу. Всего этого скорее всего не было, но она точна должна провести обыск.
Я прошёл в главный холл, там все лавочки были заполнены студентами, они громко разговаривали друг с другом. Интересно, знают ли они про Вайрена? Скорее всего его просто заменили и не сказали: зачем и почему. Однако важнее всего то, что они даже не задавались этими вопросами. Всё что они делали происходило по четкой инструкции.
Путей у меня было не много, точнее два. Первый был легкий и безболезненный: пойти к Сэнни и все рассказать, он бы что-нибудь придумал или хотя бы меня успокоил. Второй переворачивал моё нутро, заставлял сердце вырываться из грудной клетки и ноги подкашиваться – это был разговор с Николь. Точно не знаю почему, но я сразу же написал советнице, что нам нужно встретиться прямо сейчас. И она ответила, что подъедет к университету. Я вышел из здания, подошел к дороге и сел на бордюр. Только тогда я понял, что наделал. Но отступать было поздно, её автокар аккуратно припарковался перед моим лицом.
