Дмитрий Сергеевич Сивков
Дубровский. Дело князя Верейского
IV
Кирила Петрович обратился к «скверному мальчику» и спросил его грозно:
– Чей ты?
– Я дворовый человек господ Дубровских, – отвечал тот.
Лицо Кирилы Петровича омрачилось.
– Ты, кажется, меня господином не признаёшь, – отвечал он. – Добро. А что ты делал в моём саду?
– Малину крал, – отвечал мальчишка с равнодушием.
– Ага, слуга в барина: каков поп, таков и приход, а малина разве растёт у меня на дубах?
Рыжий промолчал.
– Папенька, прикажите ему отдать кольцо, – сказал Саша.
– Молчи, Александр, – отвечал Кирила Петрович, – не забудь, что я собираюсь с тобою разделаться. Ступай в свою комнату. А ты, косой, мне кажешься малым не промах. Отдай кольцо и ступай домой.
Рыжий разжал кулак и показал, что в его руке не было ничего.
– Если ты мне во всём признаешься, так я тебя не высеку, дам ещё пятак на орехи. Не то я с тобою сделаю то, чего ты не ожидаешь. Ну!
Мальчишка не отвечал ни слова и стоял, потупя голову с видом настоящего дурачка.
– Добро, – сказал Кирила Петрович, – запереть его куда-нибудь да смотреть, чтоб не убежал, или со всего дома шкуру спущу.
Степан отвёл мальчишку на голубятню, запер его там и приставил смотреть за ним старую птичницу Агафью.
– Сейчас ехать в город за исправником, – сказал Кирила Петрович, проводив рыжего глазами, – да как можно скорее.
V
«Тут нет никакого сомнения. Она сохранила сношения с проклятым Дубровским. Но ужели и в самом деле она звала его на помощь?», – думал Кирила Петрович, расхаживая по комнате и сердито насвистывая «Гром победы», что всегда означало в нём необыкновенное волнение мыслей.
«Может быть, я наконец напал на горячий след Дубровского, и он от нас не увернётся. Мы воспользуемся этим случаем. Чу, колокольчик, слава богу, это исправник».
– Гей, привести сюда мальчишку пойманного! – воскликнул он вслух.
Между тем тележка въехала на двор, и исправник вошёл в комнату весь запылённый.
– Славная весть, – сказал ему Кирила Петрович, – я поймал Дубровского.
– Слава богу, ваше высокопревосходительство, – ответил исправник с видом обрадованным, – где же он?
– То есть не Дубровского, а одного из его шайки. Сейчас его приведут. Он пособит нам поймать самого атамана.
Исправник, ожидавший грозного разбойника, был изумлён, увидев мальчика довольно слабой наружности. Он с недоумением обратил взор на Кирилу Петровича и ждал объяснения. Тот стал тут же рассказывать утреннее происшествие, не упоминая о Марье Кириловне.
Исправник выслушал его со вниманием, поминутно взглядывая на маленького негодяя, который, прикинувшись дурачком, казалось, не обращал никакого внимания на всё, что делалось вокруг него.
– Позвольте, ваше высокопревосходительство, переговорить с вами наедине, – сказал наконец исправник.
Кирила Петрович пригласил его в кабинет и запер за собою дверь.
VI
В кабинете их ждал Верейский. Князь выглядел непривычно: без кока, в дорожной, удобной на все случаи одежде, на ногах – короткие сапоги на толстой подошве для длительной ходьбы по лесным тропам. Даже пудры, столь уже привычной, не оказалось на его щеках. От чего черты лица стали резче, а сам жених выглядел куда моложе.
– Прошу меня извинить, Кирила Петрович, не хотелось афишировать своё появление. Сказал мажордому, что мы условились о встрече, и он провёл меня в кабинет. Прошу не взыскивать с него строго.
Троекуров глянул на исправника, тот никак не выказывал удивления.
– Кто мне объяснит, что всё это значит?
– Его сиятельство командирован Военным министерством для помощи в ликвидации Дубровского, – откликнулся начальник уездной полиции.
Верейский протянул хозяину кабинета мандат, заверенный Барклаем де Толли. Троекуров пробежал по нему глазами – сначала наскоро, затем вчитываясь внимательней. Лишь после этого вернул документ.
– Думал, меня уже трудно чем-то удивить в этой жизни, а у вас, князь, получилось, – сказал он наконец. – Наведался сегодня граф Толстой, известный как Американец, намекал, что имеет некие полномочия насчёт Дубровского. Я, признаюсь, удивился, что такое дело поручили этому бретёру и фанфарону. Теперь вижу, Михаил Богданович отнёсся к моему письму подобающим образом.
– У гвардии поручика Толстого в нашей команде такая задача – привлекать внимание, – счёл нужным объяснить князь. – Но, поверьте, человек он не пустой.
VII
– Надеюсь, Василий Михайлович, ваше предложение руки моей дочери не является частью игры? – сухо спросил Троекуров.
– В своих чувствах к Марье Кириловне и намерениях породниться с вами я абсолютно искренен.
Князь положил на стол футляр синего бархата.
– Вот, привёз саженье. Марья Кириловна должна надеть его завтра на венчание. Не следует нарушать традиций. Что касается самого обряда, то в этом абсолютно полагаюсь на вас. Из церкви же мы сразу отправимся в Арбатово. Прошу вас довериться мне.
– Так тому и быть! Раз уж сам Михаил Богданович Барклай де Толли у вас в поручителях. А знаете, я даже рад, что всё обернулось таким образом, а вы, князь, – молодцом. Теперь за дочь я могу быть абсолютно спокоен. А то ведь, поверите ли, волноваться начал. Сомневаться – правильно ли насильно отдаю замуж?
– Вот и славно, что мы объяснились. Надеюсь, Марья Кириловна со временем всё примет и умом, и сердцем.
– Дай бог, дай бог. Испокон веков так заведено…
– И ещё, Кирила Петрович, мальчонку этого – шпиона Дубровского – надо отпустить.
– Да пусть катится на все четыре стороны. Раз так надо…
– И слежки за ним никакой посылать не надо.
Троекуров, как застигнутый врасплох за чем-то срамным, осёкся. Но тут же хохотнул и протянул руку своему будущему зятю.
Через полчаса Троекуров и исправник вернулись в зал, где рыжий пленник ожидал решения своей участи.
– Барин хотел, – сказал ему исправник, – посадить тебя в городской острог, высечь плетьми и сослать потом, но я вступился за тебя и выпросил прощение.
Затем обратился к садовнику:
– Развязать его.
VIII
С мальчишки сняли верёвку.
– Благодари же барина, – сказал исправник.
Рыжий подошёл к Кириле Петровичу и поцеловал у него руку.
– Ступай себе домой, – сказал ему помещик, – да вперёд не кради малины… по дуплам.
Мальчик вышел, лихо спрыгнул с крыльца и пустился бегом, не оглядываясь, через поле в Кистенёвку.
Добежав до деревни, остановился у первой с края избушки и постучал в окошко.
В нём показалась старуха.
– Бабушка, хлеба, – попросил рыжий, – я с утра ничего не ел, умираю с голоду.
– Ах, это ты, Митя, да где ж ты пропадал, бесёнок? – отвечала старуха.
– После расскажу, бабушка… Ради бога, хлеба!
– Да войди уж в избу.
– Некогда, бабушка, мне надо сбегать ещё в одно место. Хлеба, ради Христа, хлеба!
– Экой непоседа, – проворчала старуха, – на, вот тебе, – и сунула в окошко ржаной ломоть.
Внук жадно откусил от него и, нажёвывая, тут же зашагал далее.
Начинало смеркаться. Митя пробирался овинами и огородами в кистенёвскую рощу. У двух сосен – передовых стражей леса – он остановился, оглянулся по сторонам и, запустив два пальца в рот, отрывисто и пронзительно свистнул. Лёгкий и продолжительный свист послышался в ответ. Кто-то вышел из рощи и стал приближаться. Закат червонил его образ.
Мы никогда не узнаем, кто идёт нам навстречу в закатной мгле, пока не столкнёмся с ним. Часто золотая радость таит черты библейского всадника на огненном, как сентябрьский ясень, коне. Так торжественно въезжает в нашу жизнь и рушит все планы раздор.
Свадебные хлопоты
I
Настал день свадьбы. Кирила Петрович расхаживал по зале и громче обыкновенного насвистывал «Гром победы, раздавайся!». Весь дом напоминал растревоженный улей: слуги бегали, девки суетились, кучера закладывали экипажи, перед окнами толпился народ.
В комнате барышни дама в окружении служанок убирала бледную, сидящую неподвижно перед зеркалом Марью Кириловну. Голова её клонилась под тяжестью бриллиантов, девушка слегка вздрагивала от неосторожных уколов шпилек, но не проронила ни звука, глядя сквозь своё отражение.
– Скоро ли? – раздался у дверей голос Кирилы Петровича.
– Сию минуту, – отвечала дама. – Марья Кириловна, встаньте, осмотритесь, хорошо ли?
Невеста поднялась и только тут обратила внимание на саженье. Переданное накануне женихом украшение закрыло собой декольте. Крупные ажурные золотые бусины и медальоны с образами святых не только укрывали девичью грудь, но придавали успокоения. И всё же невеста, поддавшись внезапному чувству, решительно избавилась от дорогого украшения – сняла и бросила на туалетный столик. Марье Кириловне показалось, что если бы не это злосчастное саженье, то они с Владимиром были уже вместе и далеко. Перед глазами встала картина замешательства Дубровского, когда он услышал от неё о семейной реликвии Верейских, и как их разговор сделася иным.
Дама решила было настоять и вернуть на шею невесты украшение, но тут снова зазвучал суровый голос Троекурова:
– Так скоро ли?
И женщина, раз ей не было дано непременных указаний на этот счёт, решила не испытывать терпение всесильного барина. Марья Кириловна накинула пелерину из горностая. Белый в крапинках мех скрыл её плечи и грудь.
II
Наконец двери комнаты отворились.
– Невеста готова, – сказала дама Кириле Петровичу. – Прикажете садиться в карету?
– С богом! – отвечал Кирила Петрович и взял со стола образ.
– Подойди ко мне, Маша, – сказал он дочери едва дрогнувшим голосом, – благословляю тебя…
Марья Кириловна в ответ упала ему в ноги и зарыдала.
– Папенька… папенька… – твердила она в слезах, и голос её замирал.
Кирила Петрович поспешил благословить невесту, которую, почти бездыханную, отнесли в карету. Рядом с ней устроилась посажёная мать и одна из служанок. Все поехали в церковь.
У крыльца храма их уже ожидал жених. Князь вышел навстречу суженой и был поражён её бледностью и отстранённым видом.
Марья Кириловна даже не взглянула на него. Хотя, если бы соблаговолила поднять глаза, вид жениха удивил бы её. Василий Михайлович, как и накануне вечером, был уже без маскарада. Фрак по парижской моде плотно облегал всё ещё дюжую фигуру князя. Два ордена дополняли картину: святого Владимира первой степени на ленте через плечо и святого Георгия третьей степени на шейной ленте.
Следа не осталось от того престарелого, моментами нелепого и любезного подагрика, явившегося к Троекуровым всего две недели назад.
Кирила Петрович с изумлением оценил награды своего без пяти минут зятя, и поэтому рукопожатие его оказалось крепче, чем обычно.
Невесте же до этого всего не было дела. Она упивалась своим горем.
III
Новобрачные и их близкие вошли в холодную пустую церковь. Двери за ними заперли. Петли издали жалобный стон.
– Чёртов поп, масла жалеет, – ругнулся Троекуров и быстро перекрестил лоб.
Посажёная мать сняла с невесты меховой ворот. Жених с первого заметил отсутствие саженья, но решил не задавать вопросов. Да и не до того уже было. Священник вышел из алтаря и тотчас же скороговоркой повёл обряд.
Марья Кириловна ничего не видела, ничего не слышала, думала об одном. С самого утра она ждала Дубровского, надежда ни на минуту не покидала её, но, когда поп обратился к ней с обычными для венчающихся речами, она содрогнулась и обмерла – но ещё медлила, ещё ожидала. Батюшка же по-своему расценил молчание невесты и, не дождавшись её ответа, произнёс невозвратимые слова. Обряд венчания состоялся.
Марья Кириловна почувствовала холодный поцелуй немилого супруга, слышала весёлые поздравления присутствующих и всё ещё не могла поверить, что жизнь её с этого момента навеки окована, что Дубровский не примчался освободить её.
Князь обратился к ней с ласковыми словами, она их не поняла. Молодожёны вышли из церкви, на паперти толпились крестьяне из Покровского. Взор новобрачной быстро их обежал и снова обрёл прежнюю бесчувственность.
Супруги Верейские сели вместе в карету и поехали в Арбатово. Туда же, но с заездом в Покровское, отправился и Кирила Петрович с гостями.
IV
В пути, наедине с молодой женой, князь нимало не был смущён её холодным видом. Он не стал докучать ей приторными изъяснениями и смешными восторгами. Слова его были просты и не требовали ответов. Она же так и не взглянула на супруга.
Таким образом проехали они около десяти верст, лошади неслись быстро, пассажиры кареты, благодаря английским рессорам, не чувствовали колдобин просёлка. Их ожидали впереди ухабы куда серьёзней. Со стороны экипаж казался вполне обычным. Лишь трое его седоков знали, какие неожиданности приготовили они шайке разбойников, устроивших засаду в ближайшем лесу.
Харлов правил тройкой, как заправский ямщик, да и выглядел соответствующе: армяк, подпоясанный кушаком, войлочный грешневик и недельная щетина сделали своё дело. Дымящая казацкая трубка-люлька в зубах лишь дополняла образ. На запятках кареты покачивался гайдук в расшитой серебром ливрее и шёлковой шапке с большою спадающей на грудь кистью. В этом молодце даже столичные знакомцы с трудом опознали бы графа Толстого-Американца. Прямо у него под носом – в чемодане на крыше кареты – побрякивал целый арсенал оружия, его хватило бы для целого рейда по неприятельским тылам. Наплечная кобура в этот раз была на Верейском, даже пришлось настаивать и едва ли не силой надеть её на шефа.
Харлов же то и дело оправлял две гранаты за пазухами; за голенищами его укрытых полами армяка сапог было засунуто по пистолету. Под сиденьем лежали ещё два заряженных пистолета и гренадёрский тесак – самый надёжный товарищ при штурме вражеских редутов.
V
Но вот наконец-то разбойники обнаружили себя – поперёк дороги лежала срубленная берёза. Харлов натянул вожжи. Тут же, как только карета остановилась, к ней из кустов метнулся Григорий. Вскочив на козлы, камердинер Дубровского направил пистолет на Харлова:
– Приехали, дядя. Давай, только не дурить, – сказал он и остался доволен испуганным видом ямщика.
Гайдук под дулом охотничьего ружья кузнеца Архипа тоже вёл себя смиренно. Вокруг кареты образовался круг вооружённых чем попало людей. Настал черёд Дубровскому выйти на авансцену. Человек в полумаске отворил дверцы со стороны, где сидела молодая княгиня, и сказал ей:
– Вы свободны, выходите.
– Что это значит? – холодно спросил князь.
Главарь разбойников даже не удостоил его взгляда, неотрывно смотрел на Марью Кириловну. К первоначальному обожанию добавилось разочарование – на груди любимой не было саженья.
– Эй, я с тобой говорю! – вновь подал голос князь. – Кто ты такой?
– Это Дубровский, – сказала княгиня.
Князь выхватил из наплечной кобуры пистолет и выстрелил в маскированного разбойника. Княгиня вскрикнула и с ужасом закрыла лицо обеими руками.
В руке Верейского тут же оказался второй пистолет, но стрелять в осевшего к колесу Дубровского он не стал. Пуля остановила кучера Антона, когда он кинулся подхватить своего господина.
VI
Первый же выстрел послужил Толстому и Харлову сигналом к действию. Майор долбанул растерявшегося Григория по голове чугунной гранатой, и пока тот оседал с козел на землю, успел при помощи трубки подпалить фитиль и кинул «гренаду» в самую гущу разбойников. Следом полетела и вторая.
Толстой тоже не зевал. Действовал со сноровкой карточного шулера, только вместо карт в его руках оказалось по дуэльному пистолету. Первая пуля угодила в голову Архипу, вторая – в грудь мужику, подхватившему было ружьё кузнеца.
Разбойники – те, кто остался ещё жив и цел, – обескураженные таким неожиданным поворотом дела и потерявшие самых лихих товарищей, бросились врассыпную по лесу. Харлову даже не пришлось пускать в дело свой любимый, ещё помнящий штурм Измаила, тесак. До рукопашной дело так и не дошло. Харлов и Толстой палили вслед отступавшим.
Князь вышел из кареты (Марья Кириловна осталась сидеть, закрыв глаза руками, ни жива ни мертва) и наклонился к Дубровскому.
– Он жив? – спросил Харлов.
– Конечно, я же стрелял в плечо. Это болевой шок. Ещё немного и наш Рональдини придёт себя.
Из кареты вышла новобрачная. Она словно впервые увидела мужа, хотя, учитывая перемены в его облике, так почти и было. Дубровский пришёл в себя, но так и остался сидеть, привалившись к колесу кареты. Он не хотел верить тому, что открылось его взгляду.
VII
Казалось, Дубровскому безразлична его дальнейшая судьба.
– Мне не удалось вас освободить, – только и сказал он княжне.
Та покачала головой и отвечала:
– Вы опоздали в любом случае. Я обвенчана, я жена князя Верейского.
– Что вы говорите?! – в отчаянии закричал Дубровский, морщась от боли. – Нет, вы не жена его, вас принудили, вы никогда не могли согласиться…
– Я согласилась, я дала клятву, – возразила она с твёрдостью. – И я не обманывала вас, ждала до последней минуты… Но даже если бы дело обернулось иначе, я сказала бы вам то же самое.
Сверху прозвучал звук взводимого курка. Толстой целился Дубровскому в голову.
– Князь, я прошу вас! – вскрикнула Марья Кириловна. – Прикажите своим людям не стрелять более. Дубровский обещал мне не губить вас. Будьте и вы милосердны. Если хотите, пусть это будет вашим свадебным подарком мне.
– Опустите пистолет, граф, – уступил жене Верейский.
– Василий Михайлович, у нас на этот счёт есть определённое распоряжение.
– Ну, во-первых, не распоряжение, а рекомендации. Задачу мы выполнили, разбоям Дубровского положен конец. Остальное – детали. Во-вторых, я не могу отказать жене в её первом желании. Опустите пистолет. Не приказываю – прошу.
Толстой повиновался.
– В конце концов, я не расстрельная команда. Повезло вам, Дубровский, жаль, что мы не встретились у барьера. Слышал, в моё отсутствие в Петербурге вы едва ли не первым бретёром там стали.
Раненый с интересом взглянул на «гайдука».
– Граф… Так вы, стало быть, граф Толстой, тот самый Американец?! В таком разе мне тоже жаль.
VIII
В это время очнулся и Григорий, оглушённый Харловым. Он так же, как и его господин, с недоумением смотрел на происходящее.
– Вы свободны, – обратился Верейский к Дубровскому. – Вот и камердинер ваш пришёл в себя. Поможет убраться восвояси. Да и другие сообщники, думаю, недалеко разбежались. Только мой вам совет: бросайте разбойничье ремесло. Самое время скрыться, да и лечиться необходимо. Вот уж не думал, что когда-нибудь скажу вам это. Благодарите Марью Кириловну.
– Мне ваши милости, князь, хуже приговора трибунала, – только и ответил Дубровский.
К нему уже подошёл Григорий, помог встать на ноги, и они двинулись в лес.
……………………………………….
Вскоре, как отмечалось в полицейских отчётах, солдатам удалось поймать несколько человек из шайки Дубровского. От них и узнали, что атамана между ними уже не было. После того как немного оправился от раны, Дубровский собрал всех сообщников и объявил им, что намерен навсегда их оставить. Советовал и им переменить образ жизни.
– Вы разбогатели под моим начальством, каждый из вас имеет вид, с которым безопасно может пробраться в какую-нибудь отдалённую губернию и там провести остальную жизнь в честных трудах и в изобилии. Но вы все мошенники и, вероятно, не захотите оставить ваше ремесло.
После этой речи он покинул шайку, взяв с собою одного Григория. Никто не знал, куда он подался. Сначала сомневались в истине этих показаний – верность разбойников атаману была известна. Полагали, что они старались его спасти. Но последующие события их оправдали – грозные набеги на усадьбы, пожары и грабежи прекратились. Дороги стали свободны. По другим известиям узнали, что Дубровский скрылся за границей.
Трое мужчин
I
Ветер с материка наведался к обеду следующего дня. Поначалу робкий – так юный стюард заглядывает в каюту к новобрачным – к вечеру муссон заматерел. Его порывы разорвали туман в клочья. Он напоминал теперь песцовую горжетку беспечной хозяйки – жертву усердного щенка.
Капитаны отправили боцманов собирать загулявшихся матросов по кабакам и борделям. В Кале лишь хозяева этих заведений огорчились, что море вновь подпустило к себе людей.
Вотье за ужином сообщил князю, что шхуна на Дувр отшвартуется в семь часов утра.
– А где же ваш любезный хозяин? Я думал, он составит нам компанию.
– Мonsieur Дефорж просил засвидетельствовать вам своё уважение. К сожалению, он не имеет возможности разделить с вами трапезу. Каждый раз с изменением погоды у него обостряются боли в руке. Он надеется утром явиться в порт, проводить вас.
– Было бы любезно с его стороны. Мы с Кириллом желаем ему быстрейшего облегчения его страданий.
– О, князь, непременно передам. Мне думается, хозяину будет приятно это слышать. Должен вам сказать, что впервые он оказал такие знаки внимания нашим постояльцам.
– Просто у нас с ним общие воспоминания.
– Я так и понял. – Вотье решил, что на этом хватит демонстрировать свою наблюдательность, и с поклоном удалился.
За стойкой бара как раз объявились два шкипера, решивших сделать остановку перед возвращением на борт.
