Дмитрий Сергеевич Сивков
Дубровский. Дело князя Верейского
IV
Американец в изумлении глядел на князя, не зная, как реагировать на его слова.
– Что так смотрите, Фёдор Иванович? Верно, думаете, а не сошёл ли князь с ума? Уверяю вас, нахожусь в здравом уме и твёрдой памяти.
– А-а-а… Понимаю, вы хотите спровоцировать Дубровского!
– Я, граф, собираюсь пойти под венец с Марьей Кириловной Троекуровой.
Американец вновь оказался сбит с толку.
– Дело нешуточное, – только и нашёлся что сказать.
– Да уж, какие шутки. Мне пятьдесят, когда ещё жениться, как не теперь? Последний шанс, можно сказать. Невесте семнадцать, голова забита разным вздором, но определённо умна, остальное приложится. Что до возраста, то мой отец на двадцать с лишним годков был старше матери. Отряхну пудру, расчешу дурацкий кок, вылезу из бархатных сапог и камзола от couturiеre Михайло – глядишь, ещё и ничего окажусь…
– Вы в полном порядке, Василий Михайлович. При таком раскладе – совсем другое дело! Ещё и на свадьбе, выходит, погуляю.
– Будем надеяться. На днях еду к Троекуровым делать предложение. Главное – получить согласие отца. Впрочем, не думаю, что он будет против. С Марьей Кириловной придётся играть втёмную. Ничего не попишешь.
– Какой будет план наших действий?
– Если я всё верно рассчитал, Мария Кириловна, поняв, что уговоры не выдавать её замуж напрасны, будет искать защиты у своего рыцаря. И герой её романа непременно откликнется.
V
Толстой всё ещё не был уверен в правильности решений своего шефа. И не скрывал этого.
– Но как мы будем знать, когда и где объявится этот спаситель?
– По дороге с венчания. Почему не раньше? Потому что под венец будущая княгиня Верейская должна пойти в саженье. Такова наша семейная традиция. По пути в храм он не решится напасть на свадебную кавалькаду. Нет у него таких сил. А вот когда новобрачные поедут в свой дом через кистенёвскую рощу, тут-то засаде самое и место. Дубровский нападёт с расчётом, как говорится, убить сразу двух зайцев: и даму сердца получить, и обеспечить будущее.
– Рискованно. Я не за себя говорю. Марья Кириловна тоже ведь подвергнется опасности.
– Отчасти. Хотя ей угрозы будет менее всего. А вот нам действительно придётся несладко. Нас будет трое – ещё Харлов, мой управляющий, майор в отставке. Разбойников – минимум с дюжину.
– Тут я угрозы большой не вижу, несмотря на численный перевес. Это же мужики лапотные. Кто там в первых рядах? Камердинер Григорий, кучер Антон да кузнец Архип… В кулачной драке – стенка на стенку, шансы у них могли быть хорошие, но не в ближнем бою. Ваш Харлов где служил?
– В гренадёрах. Он хоть и в возрасте, но троих, по крайней мере, стоит.
– Тогда порядок. Опять же за нас эффект неожиданности. Харлов – за кучера, я – за форейтора, в карете – старик, – Толстой подмигнул. – Разбойникам мы покажемся лёгкой добычей. Князь, мне уже не терпится их огорчить до невозможности!
VI
Верейскому такой настрой помощника был по душе, несмотря на излишнюю горячность. Словно желая охладить её, хозяин предложил гостю сидра.
– Вы что, из Франции эту кислятину заказываете? – в вопросе Толстого слышалось неодобрение.
– Нет, это Харлов винокурением увлёкся. Хотя сам он и не охотник выпить. Как сидр делать, у поляков выведал, когда бунт Костюшко усмирял под началом Суворова. А тут оказалось, что арбатовские яблоки – весьма подходящее сырьё для этого напитка. Рекомендую, к моему удивлению, не хуже нормандского, – с этими словами Василий Михайлович подал стакан Толстому и с улыбкой добавил, – Фёдор Иванович, вы так быстро и со знанием дела отвели каждому его роль, что показалось, что у вас есть театральный опыт.
– Все мои театральные знания ограничиваются посещением премьер и ухаживаниями за хорошенькими актрисами. Хотя нет… В который раз, Василий Михайлович, удивляюсь вашей прозорливости. Ведь и правда, имею некий опыт ломать комедию. Есть желание, могу рассказать.
– Сделайте одолжение.
– Это на Алеутских островах случилось.
– Извините, прерву, я как-то задавал вам вопрос, но вы тогда от него отмахнулись. Это правда, что вас алеуты хотели своим вождём избрать?
– Если быть точным, то женить на дочке вождя. Вокруг этой истории столько анекдотов ходит, что я порой уже и сам не знаю, что из них правда, а что нет. У алеутов не из праздности задержался. Хотя чего таить, их обычай уступать гостю на ночь свою жену пришёлся по душе только что списанному на берег матросу.
Приятные воспоминания заставили графа улыбнуться. Он машинально хлебнул сидра, и тут же выражение довольства сменила мина человека, жующего лимон.
VII
Отставив стакан, Толстой продолжил свой рассказ:
– Так вот, решил оказать услугу начальнику канцелярии Российско-американской компании Кондратию Рылееву. Я уже как-то говорил, что мы с ним приятельствовали. Сами они в столице имели представление о том, как обстоят дела на русских землях Америки, только из докладов. А понаписать что угодно можно, бумага всё стерпит. Два месяца я мотался по островам, общался и с русскими промышленниками, и с алеутами, конечно. С последними даже больше. Уж больно интересный народ.
– Да уж, с такими-то обычаями, – подтрунил князь.
Толстой кивнул, хотя мыслями уже унёсся дальше.
– Да, обычаи прелюбопытнейшие! В одном из них мне и пришлось играть роль дьявола.
– Фёдор Иванович, не по-христиански это, – только и нашёлся что сказать хозяин и тут же, вспомнив про бороду корабельного батюшки, припечатанную сургучом к палубе, снова улыбнулся.
– В тех краях это не имеет ровным счётом никакого значения. Да и христианин из меня в самом деле никудышный. Так вот на острове Уналашка мне довелось участвовать в обряде куган агалик, в переводе – являются дьяволы. Исполняется с целью сильнейшего воздействия на жён для удержания их в послушании и верности, а дочерей для научения добродетели. Тайна действа известна одним только взрослым мужчинам. Хранят её под угрозой смерти, не смея открывать ни жене, ни матери, ни любовнице. В противном случае, ничто и никто не может спасти предателя, даже отец сына и сын отца может и должен убить безнаказанно, если узнает, что тот передал эту тайну женщинам. Посвящают в это таинство молодых алеутов при достижении совершеннолетия.
VIII
– Вы меня заинтриговали, граф, давайте уже к сути! – Верейского неожиданно для его самого увлекла эта история.
– Когда алеуты видят надобность данного представления, то заблаговременно распределяют каждому роли и место в действе. Утром в день обряда одна часть мужчин, коим надлежит представлять дьяволов, уезжает из селения на два дня, а то и более под видом добычи зверя.
Те, что остаются дома, с наступлением позднего вечера у общего очага вдруг с тревогой и испугом начинают прислушиваться к чему-то. Изображают предчувствие худого и тем наводят страх на женщин. Один мужчина осмеливается-таки выйти на улицу, но тут же вбегает назад и говорит в величайшем страхе и ужасе: «Скоро явятся дьяволы!».
Спустя некоторое время после этого на улице возникает необыкновенный шум. Тогда мужчины избирают храбреца и отправляют узнать, что там происходит. Тот сразу же возвращается назад и говорит в величайшем страхе и ужасе: «Скоро явятся дьяволы!». Тут же на улице со всех сторон начинаются стуки и шум, так что кажется, что юрта вот-вот рассыпется в прах. И вместе с тем слышны необыкновенный рев и крики отвратительными голосами. Тогда все мужчины приготавливаются к обороне, говорят друг другу: «Держись! Крепись! Не поддавайтесь!». И тут кто-то страшный, необыкновенного роста, с ужасным свистом и ревом спускается в юрту из дымного отверстия в крыше.
Страшилище – человек, нарядившийся в травяное огромное чучело. Тогда мужчины кричат: «Скорее гасите огни!». И как только делается темно, то в юрте и вне её начинается ужасный стук, вой, писк, свист, крики. Такая кутерьма продолжается, пока будто бы мужчины не одолеют чертей и не выгонят их вон. Потом пускаются в погоню за нечистью с таким же шумом и криками. Но вот помалу всё затихает и, наконец, смолкает.
IX
– Да уж, таким артистам впору в Comеdie-Française лицедействовать, – отозвался Верейский.
– Верно. При этом не только никто не подает ни малейшего вида к подозрению в обмане, но на всех лицах видны точно те выражения, каких требует действо. Но это ещё не занавес. По возвращении изгонители чертей велят засветить огня. Когда же юрта осветится, начинают оглядываться, смотреть, все ли живы и целы. Обыкновенно не находят одного.
Тогда кричат: «Давайте скорее женщину на выкуп утащенного!». С этими словами хватывают женщину, уже прежде для того назначенную, и вытаскивают её на улицу почти неживую от страха. Спустя какое-то время приносят пропавшего мужчину, будто бы мертвого, и возвращают женщину. Тотчас начинается оживление мертвого: его бьют надутым пузырем сивуча, приговаривая: «Вставай, ты теперь у нас!». Мнимый труп постепенно оживает и наконец встаёт на ноги. Тогда родственники одаривают его той женщиной, которая собой избавила его из рук чертей.
– Ну, это-то, надо полагать, всё?
– Не совсем. Через несколько дней возвращаются мужчины с промысла. Им рассказывают о случившемся в их отсутствие явлении чертей, и те слушают с необыкновенным вниманием и ужасом. Всё это заставляет легковерных алеуток искренне верить, что к ним являлась истинная нечисть.
– Вы никак в дымоход чучелом являлись в этой комедии? Уж извините, роль как раз по вам.
– А вот и нет. Изображал живого трупа. А избавила меня из лап чертей дочь вождя. Хорошо, что на следующий день причалил французский бриг, и его капитан согласился взять меня на борт до Камчатки.
Когда Верейский и Толстой жали друг другу руки, граф произнёс:
– У меня такое ощущение, что мне снова предстоит участвовать в куган агалик.
X
Спустя три дня Марья Кириловна в своей комнате вышивала на пяльцах у открытого окошка. Под её иглой канва повторяла безошибочно узоры подлинника, но, несмотря на это, её мысли не следовали за работой, они уносились далеко. В это время слуга вошёл в комнату и позвал её к отцу в кабинет.
Кирила Петрович был не один. Князь Верейский сидел у него. При появлении Марьи Кириловны князь встал и молча поклонился ей с замешательством, для него необыкновенным.
– Подойди сюда, Маша, – сказал Кирила Петрович, – скажу тебе новость, которая, надеюсь, тебя обрадует. Вот тебе жених, князь тебя сватает.
Марья Кириловна остолбенела, смертная бледность покрыла её лицо. Она молчала. Князь к ней подошёл, взял её руку и с заметным волнением спросил, согласна ли она сделать его счастливым. Ответом снова было молчание.
– Согласна, конечно, согласна, – сказал Кирила Петрович, – но знаешь, князь, девушке трудно выговорить это слово. Ну, дети, поцелуйтесь и будьте счастливы.
Марья Кириловна стояла неподвижно, старый князь поцеловал её руку, и вдруг слёзы побежали по бледному лицу девушки. Князь слегка нахмурился.
– Пошла, пошла, пошла, – сказал Кирила Петрович, – осуши свои слёзы и воротись к нам веселёшенька. Они все плачут при помолвке, – продолжал он, обращаясь к Верейскому, – это у них уж так заведено… Теперь, князь, поговорим о деле – то есть о приданом.
X
I
Меж тем события развивались именно так, как предвидел Верейский.
Марья Кириловна побежала в свою комнату и дала волю слезам, воображая себя женою старого князя. Он вдруг показался ей отвратительным и ненавистным. Только после обратила внимание на сложенный вдвое лист бумаги на полу под окном. Письмо заключало только: «Вечером в 10 час. на прежнем месте».
– Я всё знаю, – встретил её Дубровский тихим и печальным голосом. – Вспомните ваше обещание.
– Вы предлагаете мне своё покровительство, – отвечала Маша, – но оно пугает меня. Каким образом окажете вы мне помощь?
– Я мог бы избавить вас от этого ненавистного человека.
– Ради бога, не трогайте его, не смейте его тронуть, если вы меня любите. Не хочу быть виной какого-нибудь ужаса…
– Я не трону его, воля ваша для меня священна. Вам обязан он жизнью. Никогда злодейство не будет совершено во имя вас. Но как же спасу вас от жестокого отца?
– Ещё есть надежда. Я надеюсь тронуть его моими слезами и отчаянием. Он упрям, но так меня любит.
– Пустое: в этих слезах увидит он только обыкновенную боязливость и отвращение, обычные для молодых девушек, когда они идут замуж не по страсти, а из благоразумного расчёта. А что, если насильно повезут вас под венец…
– Тогда… тогда делать нечего – я буду вашей женой.
X
II
Дубровский затрепетал, бледное лицо его вспыхнуло и тут же стало бледнее прежнего. Он долго молчал, потупив голову.
– Представить не могу весь ужас будущего, вашу молодость, увядающую близ хилого и развратного старика.
– Он мне не показался сначала таким. Даже вызвал симпатию: образован, учтив, хороший рассказчик. Интересна история его рода. Не один век Верейские хранят и передают занятную реликвию – саженье, из-за которого немало претерпели ещё при Иване III…
– Что за саженье? Как выглядит? – тут же резко спросил Дубровский.
Марью Кириловну удивил такой интерес, она ответила без охоты:
– Золотое ожерелье с образами святых. Его передают невесте князя в день свадьбы. Тогда показалось, что разговор об этом зашёл случайно. Теперь думаю, что с намёком.
Дубровский взял Машу за руку.
– Я думал предложить вам бежать со мной тотчас. Но давайте попробуем решить всё миром. Соберитесь со всеми силами души, умоляйте отца, бросьтесь к его ногам. Будьте настойчивы и решительны, скажите отцу, что если он останется неумолим, то… то вы найдёте ужасную защиту.
Тут Дубровский закрыл лицо руками, он, казалось, задыхался. Девушка плакала… Он обнял стройный стан девушки и осторожно привлёк её к себе. Та доверчиво склонила голову ему на плечо. Оба молчали.
– Пора, – сказала наконец Маша.
Дубровский как будто очнулся от забытья. Он взял её руку и надел на палец кольцо.
– Когда решитесь прибегнуть к моей помощи, – сказал он, – то опустите это кольцо в дупло этого дуба. Я буду знать, что делать.
Дубровский поцеловал её руку и скрылся между деревьями.
XIII
Меж тем сватовство князя Верейского не было уже тайною для уезда – Троекуров принимал поздравления, свадьба готовилась. Марья Кириловна день ото дня отлагала решительное объяснение. Обращение её со старым женихом было холодно и принуждённо. Князь о том не заботился, довольный безмолвным согласием.
Но время шло. Марья Кириловна наконец решилась действовать и написала письмо князю. В нём она старалась возбудить в его сердце чувство великодушия, откровенно признавалась, что не имеет к нему ни малейшей привязанности, умоляла его отказаться от её руки и самому защитить её от власти родителя.
Письмо незаметно передала во время обеда. Князь Верейский прочёл его наедине и нимало не был тронут откровенностью своей невесты. Напротив, он увидел необходимость ускорить свадьбу, для того почёл необходимым показать письмо будущему тестю.
Кирилу Петровича взбесил поступок дочери. Насилу князь уговорил его не показывать виду, что он в курсе её письма. Отец согласился молчать, но назначил быть свадьбе на третий же день.
Князь счёл это весьма благоразумным. Сам же пошёл к невесте, сказал ей, что письмо его очень опечалило, но что он надеется со временем заслужить её привязанность, что мысль лишиться её слишком для него тяжела и что он не в силах согласиться на свой смертный приговор. За сим он почтительно поцеловал её руку и уехал, не сказав ни слова о решении Кирилы Петровича.
Х
IV
Но едва жених выехал со двора, как явился отец и напрямик велел дочери быть готовой через день. Марья Кириловна, и без того взволнованная объяснением князя, залилась слезами и бросилась к ногам отца.
– Папенька, – закричала она жалобным голосом, – папенька, не губите меня! Я не люблю князя, я не хочу быть его женою…
– Это что значит? – сказал грозно Кирила Петрович. – До сих пор ты молчала и была согласна, а теперь, когда всё решено, вздумала капризничать?! Прекрати дурачиться.
– Не губите меня, – повторяла Маша, – за что гоните от себя прочь и отдаёте человеку нелюбимому, разве я вам надоела? Я хочу остаться с вами. Папенька, вам без меня будет грустно, еще грустнее, когда подумаете, что я несчастлива.
Кирила Петрович был тронут, но скрыл смущение и, оттолкнув дочь, сказал твёрдо:
– Всё это вздор. Я лучше знаю, что нужно для твоего счастья. Слёзы не помогут, послезавтра твоя свадьба.
– Послезавтра?! – вскрикнула Маша. – Боже мой! Нет-нет, невозможно! Папенька, послушайте, если уж вы решились погубить меня, то я найду защитника. И такого, что вы ужаснётесь от того, до чего меня довели!
– Что-что? – сказал Троекуров. – Угрозы! Мне? Дерзкая, ещё смеешь меня пугать каким-то защитником! Кто ещё таков?
– Владимир Дубровский, – вымолвила Маша в отчаянии.
Кирила Петрович глядел на неё с изумлением.
– Добро, – сказал он после некоторого молчания, – жди себе кого хочешь в избавители, но в этой комнате. Из неё ты не выйдешь до самой свадьбы.
После этих слов отец ушёл, спокойно заперев дочь в её комнате на ключ. Что толку хлопать дверьми до оханья косяков, когда вот такое молчаливое, но твёрдое решение куда страшнее и безысходнее.
Кольцо из дупла
I
Слова отца ожесточили молодую затворницу: кровь приступила к вискам. Она решилась известить обо всём Дубровского и стала искать способ отправить кольцо в заветное дупло. В это время камушек ударился в окно, стекло зазвенело. Марья Кириловна взглянула на двор и увидела брата Сашу, делающего ей тайные знаки. Она знала его привязанность и обрадовалась ему. Отворила окно.
– Здравствуй, Саша, – сказала она, – зачем ты меня зовешь?
– Я пришёл, сестрица, узнать, не надобно ли вам чего-нибудь? Папенька сердит и запретил всему дому вас слушаться. Но велите мне сделать что вам угодно, и я для вас всё исполню.
– Спасибо, милый мой Сашенька! Слушай, ты знаешь старый дуб с дуплом, что у беседки?
– Знаю, сестрица.
– Если ты меня любишь, сбегай туда немедля и положи в дупло вот это. Да смотри же, чтоб никто тебя не видел.
С этими словами она бросила ему кольцо. Мальчик поднял его, и во весь дух пустился бежать и через три минуты очутился у заветного дерева.
II
Тут он остановился, задыхаясь, оглянулся во все стороны и положил колечко в дупло. Окончив дело, хотел было возвращаться. Вдруг рыжий и косой оборванный мальчишка кинулся из-за беседки к дубу и запустил руку в дупло. Саша бросился к вору и схватил его обеими руками.
– Что ты здесь делаешь? – спросил он грозно.
– Тебе како дело? – отвечал мальчишка, стараясь освободиться.
– Оставь кольцо, рыжий заяц. Или я проучу тебя как следует! – крикнул Саша.
Вместо ответа он получил кулаком в лицо, но не ослабил хватки и закричал уже во всё горло:
– Воры, воры! Сюда, сюда…
Рыжий мальчишка силился вырваться. Он был старше и гораздо сильнее Саши, но тот – увёртливее. Они боролись несколько минут, наконец рыжий одолел. Он повалил Сашу на землю и схватил его за горло. Но в это время сильная рука вцепилась в его огненные вихры. Садовник Степан приподнял драчуна на пол-аршина от земли со словами:
– Ах ты, рыжая бестия, да как ты смеешь бить маленького барина!
Саша успел вскочить и оправиться.
– Ты меня схватил под силки, – сказал он, – а то бы никогда не повалил. Отдай сейчас кольцо и убирайся.
– Как не так, – отвечал рыжий и вдруг, перевернувшись на одном месте, освободил свои щетины от Степановой руки, и пустился было бежать, но Саша догнал его, толкнул в спину. Мальчишка упал – садовник опять его схватил и связал кушаком.
– Отдай кольцо!
– Погоди, барин, – сказал Степан, – мы сведём его на расправу к приказчику.
III
Садовник повёл пленника на барский двор, а Саша его сопровождал, с беспокойством поглядывая на свои шаровары, разорванные и замаранные зеленью. Вдруг все трое очутились перед Кирилом Петровичем, идущим осматривать свою конюшню.
– Это что? – спросил он Степана.
Садовник в коротких словах описал всё происшествие. Кирила Петрович выслушал его со вниманием.
– Ты, повеса, – обратился он к Саше, – за что ты с ним связался?
– Он украл из дупла кольцо. Папенька, прикажите отдать кольцо.
– Какое кольцо, из какого дупла?
– Да мне сестрица … да то кольцо…
Саша смутился, спутался. Кирила Петрович нахмурился и сказал, качая головою:
– Тут замешалась Марья Кириловна. Признавайся во всём – или так отдеру тебя розгами, что ты и своих не узнаешь.
– Ей-богу, папенька, я, папенька… Мне она ничего не приказывала, папенька.
– Степан, ступай-ка да срежь мне хорошенькую, свежую берёзовую розгу.
– Постойте, папенька, я всё вам расскажу. Я сегодня бегал по двору, а сестрица открыла окошко. Я подбежал, иона , не нарочно, уронила кольцо, а я спрятал его в дупло, и… этот рыжий мальчик хотел кольцо украсть.
– Не нарочно уронила, а ты хотел спрятать… Так, Степан, ступай за розгами.
– Папенька, погодите, я всё расскажу. Сестрица велела мне сбегать к дубу и положить кольцо в дупло, я и сбегал, и положил кольцо, а этот скверный мальчик…
