Дикий Носок
Отстойник
Национальное достояние.
«Думаю, пора,» – авторитетно заявил Никимчук. – «Будем рыбачить.»
«Ура!» – подпрыгнул Руслан.
Рыбалка в отстойнике была весьма своеобразной. Рыбы здесь, конечно, не было. Желанной добычей служили золотистые шары, дрейфующие в центре озера и созревающие раз в несколько месяцев. Для рыбалки была приспособлена самодельная сеть, представляющая из себя несколько скрученных из всевозможного тряпья веревок с деревянными, старательно вырезанными аборигенами, крюками на концах. Это приспособление надлежало забросить в гущу шаров и постараться зацепить крюками толстые, полые стебли. А затем подтащить связку шаров к берегу, оторвав от дна. Задача была не из легких.
«Мало шаров. Давно не удобряли,» – посетовал Иван Петрович, переглянувшись с согласно кивнувшим Отто.
Руслан умчался в лагерь за снастью вслед за Андреем.
«Удобряли? Озеро? Здесь есть удобрения?» – недоумевающе спросил Эдуард, чувствуя какой-то подвох.
Иван Петрович и Отто переглянулись, посовещавшись без слов, лишь одними красноречивыми взглядами. Отто вновь согласно кивнул и Никимчук продолжил: «Удобрений нет, конечно. Даже и не знаю, как это Вам и сказать. Сначала то сложно переварить, но потом привыкнете. Вы еще не обратили внимание, но кладбищ здесь нет.» И после непродолжительной паузы добавил: «Вот телами усопших и удобряют озера.»
Катя охнула и прикрыла рот руками. Эдуард Петрович и Никита ошеломленно молчали.
«То не нами заведено. Видно, так уж давно здесь сложилось. А если не удобрять озера, то шары совсем не родятся, и есть нечего,» – объяснил Иван Петрович. – «Мальчонке то пока говорить не будем. Мал еще такое знать.»
«Вот почему Вы сожалели, что тело того китайца зазря пропадет,» – осознал Эдуард. – «Но подождите. Ведь разлагающееся тело отравит воду и пить её будет нельзя. Не знаю сколько, долго, наверное.»
«Нет. Тела опускаются на дно и сразу затягиваются куда-то вглубь, как в зыбучие пески. А сверху шары расти начинают. Ну, по крайней мере, нам так в свое время объясняли.»
Катю начало подташнивать. Еще пять минут назад она предвкушала с каким удовольствием попробует хоть что-то новенькое, кроме опостылевших фиолетовых ягод, но сейчас судорожно сглатывала, пытаясь сдержать рвоту.
«Я не буду их есть, ни за что,» – прошептала она.
«Это поначалу, девонька. Потом привыкнешь,» – ласково погладил девушку по голове Никимчук. Катя смотрела на старого солдата в ужасе.
Сеть забрасывал Андрей. И уже с третьей попытки подцепил гроздь шаров и аккуратно, плавно, без рывков потащил выводок к берегу. Золотистые шары медленно, словно стая лебедей, поплыли за веревкой. Вблизи они больше всего напоминали туго набитые новогодние подарки в мешках из золотистой парчи, в каждый из которых будто засунули футбольный мяч. Срезав присборенную макушку, Андрей надрезал плотную кожуру и ловко очистил один шар, словно гигантский мандарин.
Желто-оранжевая пористая мякоть ничем не пахла, но выглядела аппетитно. Андрей порезал фрукт (больше всего это было похоже именно на фрукт), словно арбуз и раздал собравшимся в кружок. Поколебавшись, Катя тоже взяла кусочек. Мякоть фрукта, по виду напоминавшая губку для мытья посуды, по консистенции и плотности походившая на «Российский» сыр, вкус имела пресный и невыразительный, как попкорн без всяких добавок. Катя была разочарована. Ужасно хотелось чего-нибудь действительно «вкусного», например, мандаринку. Девушка мгновенно представила себе, как сжимает зубами сочную оранжевую дольку, тонкая кожица лопается и кисло-сладкий сок попадает на язык. М-м-м.
От неожиданности Катя широко распахнула глаза. На мгновение ей показалось, что во рту у нее действительно мандариновый сок. В воздухе явственно пахло мандаринами. Вся компания дружно поводила носами, озираясь по сторонам и позабыв обо всем.
«Апельсинами, что ли запахло?» – озвучил всеобщее недоумение Андрей.
«Мандаринами,» – чуть слышно прошептала Катя.
Все головы дружно повернулись к ней.
«Это ты сделала, девонька?» – мягко спросил Никимчук.
«Что сделала?» – недоуменно отозвалась Катя, растерянно озираясь вокруг.
Андрей подошел к ней вплотную, крепко взял за плечи и, пристально глядя в глаза, спросил: «Катя, ты думала сейчас о мандаринах? Представляла их?»
«Да,» – испуганная серьезностью его тона ответила девушка.
«С ума сойти, вот это номер,» – обалдел Андрей. Лючия всплеснула руками и захлопала в ладоши, восторженно захлебываясь водопадом итальянских слов.
«Вот ведь в чем дело, милая. Похоже ты у нас творец,» – пояснил Иван Петрович.
«Творец? И что это значит?»
«Давай ка, Катюша, сядем и поговорим,» – предложил он. – «С тобой не происходило ничего странного, с тех пор, как ты здесь?»
«Шутите? Только странное со всеми нами и происходит.»
«Нет, девонька, не то. А вот как бы ты о чем подумала, да представила, а оно возьми, да и очутись у тебя.»
«Нет, конечно. Что за бред?» – безапелляционно заявила Катя и тут же словно запнулась.
Память услужливо нарисовала обертку от шоколадки: глянцевую, шуршащую, с россыпью нарисованных лесных орехов. Ту самую, что оказалась в пыли у нее под рукой как раз в тот момент, когда она предавалась мечтам о шоколаде. Случайность? А если нет? Да не может этого быть. Все без исключения с требовательным любопытством смотрели на девушку. Путаясь и сбиваясь под их пристальными взглядами, Катя сбивчиво пересказала историю с оберткой.
«Жалко, что шоколадка не появилась, мам,» – с сожалением прокомментировал Руслан.
«Это была случайность. Сюда ведь что угодно может занести. Правда? Почему бы и не пустые фантики?» – говорила, успокаивая сама себя Катя.
«А больше ничего странного не происходило?»
«Нет, ничего,» – решительно заявила Катя.
«Но мандаринами и правда пахло.»
«Нам просто показалось.»
«Всем сразу?»
Разговор зашел в тупик, и тему на время оставили, но Катя выкинуть её из головы не могла. Промаявшись пару дней, она все же решилась на эксперимент. Дело было в том, что девушка вспомнила ещё об одном непонятном событии. Таблетки анальгина, которые (и в этом она была абсолютно уверена) кончились, но все же непонятным образом оказались у неё в сумке. Она так хотела их найти, что и в самом деле нашла. Может быть поэтому таблетки и не помогли Эдуарду от мигрени, потому что были не настоящими, а выдуманными?
Катя устроилась на берегу в некотором отдалении от лагеря: села, сосредоточилась, закрыла глаза и начала усиленно думать. «Шоколадка «Ritter Sport» с цельным лесным орехом, квадратная, в коричневой обертке. Появись,» – мысленно взывала Катя, чувствуя себя при этом полной дурой. Четверть часа умственных усилий прошли впустую. Девушка открыла глаза, осмотрелась вокруг и облегченно вздохнула: «Ну и слава Богу, я вполне нормальная. Шоколадки материализовывать не умею.»
«Получилось?» – первым делом бесцеремонно поинтересовался Никита, когда Катя вернулась в лагерь.
«Что? Что получилось? Откуда ты знаешь, что я делала?» – растерянно спросила Катя.
Никитка пожал плечами: «Все знают.» Оказалось, все и правда знают. Поселенцы, с горящими от любопытства глазами, окружили девушку.
«Ты не сердись, милая. Мы на тебя не давим. Ждали вот, пока сама созреешь,» – успокаивал её Никимчук. – «Просто, если ты и самом деле это умеешь, насколько жить проще станет. Такой дар – редкость несусветная.»
«Представляешь, мам, ты можешь придумать нам конфет, и колбасы, и мармеладных мишек, и курицу–гриль,» – мечтательно пустился в разглагольствования Руслан.
«И махорки бы.»
«И новых носков.»
«И вышку сотовой связи,» – неожиданно практично добавил Никита.
Эдуард Петрович хмыкнул, подивившись неожиданно проявившемуся здравому смыслу: «Ну от вышки толку не будет, а вот оружие не помешало бы.»
«Эка ты хватил – оружие! Такое не сотворишь. Слишком сложно. Ведь это надо каждую детальку продумать, каждый винтик вообразить, и не только форму, но и материал со всеми его свойствами: плотностью, упругостью, электропроводностью и прочее. Нужно детально знать, как оружие устроено. А Катюша его и в глаза не видала, так ведь, девонька?» – объяснял Никимчук.
Кате оставалось лишь согласно кивнуть.
«Нафантазировать можно только что-то простое, досконально известное. Да и то, говорят, в основном чепуха получается, на настоящую вещь совсем не похожая. Вот даже с мандаринами сложно. Тут надо и вкус, и запах, и мягонько чтоб было, и пупырчато, и с кислиночкой. Непростое дело. А ты говоришь – оружие.»
«Да и неважно это,» – прервала старого солдата девушка. – «Все равно ничего не получилось. Проехали и забыли. Будем в рваных носках ходить.»
Угрюмо повернувшись ко всем спиной, Катя пошла к берегу озера и уселась, обняв колени. Андрей поймал дернувшегося было следом Никитку: «Не надо, дай ей побыть одной.»
«Андрей, а ты сам пробовал … творить?» – с некоторым недоверием оперируя новым понятием спросил Эдуард, чем вызвал целую волну смешков у аборигенов.
«Ну еще бы! Все пробуют, кто воображением не обделен. У некоторых даже получается … нечто,» – замялся он, подбирая подходящее слово. – «Я вот пробовал хлеб сделать – буханку черного с хрустящей корочкой.»
«И что?»
«И ничего. Получилось что-то вроде коровьей лепешки. Но запах был обалденный, как на хлебозаводе. Я студентом там подрабатывал. Почему-то запах проще всего вообразить, особенно простой, какой-нибудь съедобный.»
«А мы с Отто поначалу все махорку пробовали замастырить,» – подключился к разговору Никимчук под веселое хмыканье немца. – «Кажется, чего уж проще. Тыщу раз её курили. А все равно выходило не пойми что: то ли труха, то ли опилки. Только запах и получался.»
«А Люся, вон, розовое масло сотворить хотела, да еще духи фиалковые. И тоже не получилось. Говорят, жидкость нафантазировать проще, чем твердые предметы. Вода, спирт, чай или духи какие – все едино по консистенции.»
«Дядя Эдуард, мы тоже должны попробовать,» – с горящими глазами теребил мужчину за рукав мальчишка.
«Конечно, конечно,» – рассеянно ответил тот, посматривая на Катю.
Та, сердито надувшись, словно снегирь на обледеневшей ветке, по-прежнему сидела на берегу озера.
«Почему я чувствую себя виноватой? Как будто что-то обещала и не сделала, всех подвела. Что я им – чертов фокусник? Я не умею творить мандарины из воздуха,» – думала она. Но где-то глубоко внутри точил её червячок сомнения, глубокой занозой засели в голове слова Ивана Петровича. – «Я все делала неправильно. Нужно представить вещь во всех деталях.»
Катя закрыла глаза и попробовала представить мандарин: круглый, но чуть сплюснутый сверху и снизу, ярко-оранжевая неровная, пупырчатая шкурка, вдавленная внутрь на макушке, засохший темно-зеленый черенок с другой стороны, прослойка воздуха между легко отделяющейся кожицей и мякотью. Девушка представила плотно притиснутые друг к другу дольки, обтянутые тонкой кожицей. Что еще? Ах, да, аромат. Это проще всего. Катя вспомнила с детства знакомый запах Нового года: сосновая хвоя, горка мандаринов в хрустальном салатнике, шуршание фольги из оберток «Мишек на севере». Расстроенная Катя злилась и никак не могла собрать мысли в кучу. Девушка сердито потерла переносицу, сжала руками колени, глубоко вздохнула, закрыла глаза и попробовала снова.
Капризный мандарин мелькнул одним оранжевым боком и затерялся в ворохе других мыслей. Как хорошо было бы, если бы хоть что-то получилось. Бог с ними, с мандаринами, а вот напридумывать всем носков действительно было бы здорово. Катя тряхнула головой, отгоняя лишние мысли. Итак, мандарин. Воображение снова нарисовало круглый бочок: яркий, глянцевый, блестящий. Дивный аромат защекотал ноздри, что-то мокрое плюхнулось на колени и медленно сползло к животу. Катя распахнула глаза и уставилась вниз.
Мандарин был здесь. Запах был самым настоящим, а вот вид. Мандарин был оранжевый, в меру бугристый, но скользкий и мягкий, словно комок глины. Мокрый след, оставленный им на джинсах, тоже был оранжевым, будто свежий мазок краски. Катя взяла свое творение в руки, немедленно перепачкавшись. За её спиной уже начала собираться толпа любопытных, благоговейно взирающих на Катино произведение.
«Мам, ну ты даешь! Ты сделала мандаринку. Только почему он мажется? Дай мне попробовать. Мам, ну дай мне,» – канючил Руслан. Катя покладисто протянула руки и плюхнула мандарин в сложенные лодочкой ладошки сына. Руслан тут же подцепил кожуру ногтем и попытался его очистить. Та на удивление легко отошла, обнажив плотно прилепленные друг к другу дольки. Вид у них был неестественно-пластмассовый, как у фруктов из игрушечного набора.
«Конечно, я подумала о воздушной прослойке между кожурой и мякотью, но не подумала, какой она должна быть плотной и не учла эти белые прожилки, что опутывают дольки настоящего фрукта,» – соображала Катя. – «А цвет и запах, как настоящие.»
Эдуард Петрович, между тем, попытался оторвать одну дольку. Тонкая кожица разорвалась и липкий сок закапал на землю. Каждая долька была всего лишь емкостью с соком.
«И мякоть неправильно вообразила,» – раздосадовано думала Катя. Однако, все остальные были просто в восторге.
«Кать, ты – супер!» – восторженно похвалил ее Никита, ловко оторвал следующую дольку и попытался закинуть в рот.
«Нет!» – завопили разом несколько голосов, а Эдуард схватил его за руку.
«Да почему? Давайте я попробую. Со мной ничего не случится, честное слово. Я же ягоды ел первым и ничего,» – искренне возмущался балбес.
«Повзрослей, наконец. Хотя это и похоже на мандарин, но неизвестно из чего сделано. Как ребенок. Тянешь в рот всякую гадость,» – отчитывал его Эдуард Петрович.
«Не вздумай,» – пригрозила ему пальцем Катя. – «Я попробую еще. Только не мешайте, мне нужно сосредоточиться.»
Над следующим мандарином девушка колдовала с четверть часа. И на вид с ним все было в порядке, вот только был он слишком идеальным, словно театральный реквизит: – ни вмятинки, ни пятнышка, пупырышки ровным строем, будто солдаты на плацу. На деле кожура оказалась плотной, словно брезент, а мякоть тянулась за пальцами, как растаявшая карамелька.
«А, черт,» – выругалась взмокшая от усилий Катя, зашвырнула неудачный эксперимент в воду (куда чуть раньше последовал и первый) и вновь уселась на берегу. Голова уже пухла от того, сколько нюансов следовало держать в ней одновременно. «Нет, не так. Я снова делаю все не так,» – как альпинист в полном тумане Катя нащупывала свой путь. – «Не надо думать обо всем с усилием, нужно просто вообразить. Легко и просто. Вообразить.» Девушка выдохнула и закрыла глаза. Некоторое время спустя тяжелый оранжевый мячик материализовался и удобно лег в ладонь. Катя придирчиво осмотрела свое новое творение: немного неровный, с зеленоватыми вкраплениями, чуть недозрелый на её вкус. Девушка вонзила в макушку мандарина ноготь указательного пальца и потянула кожицу. Та отошла нехотя, с усилием, замохнатились потянувшиеся следом белые прожилки. К тому моменту, когда Катя разломила очищенный мандарин пополам, вокруг, затаив дыхание, сгрудились все.
«Вы когда-нибудь ели что-нибудь придуманное?» – нерешительно рассматривая дольки, лежащие в ладони, спросила она. Присевший напротив на колени Андрей отрицательно покачал головой.
«Ща,» – Никита схватил с ее ладони половинку мандарина и, отскочив на несколько шагов в сторону, словно нашкодивший кот, торопливо запихнул дольки в рот и заработал челюстями. Никто и ахнуть не успел, как он уже заглотил добычу и блаженно улыбнулся: «Блин, как вкусно!»
«Ну ты и кретин!» – резюмировал Эдуард Петрович. – «Ладно. Теперь уже ничего не поделаешь. Будем ждать результата.» Надо заметить, что, хотя выдержки и хватило почти на сутки, еще ничего поселенцы не ждали с таким нетерпением. Балбес оказался чрезвычайно везучим человеком, просто счастливчиком. Дважды за последнее время попробовав потенциально смертельно опасную еду он ничуть не пострадал. Засохшую за сутки половинку мандаринки (совсем, как сделала бы настоящая) кое-как поделили на всех и торжественно съели, смакуя каждую капельку сока.
«Да, вот это вещь!» – выразил всеобщее восхищение Андрей.
«Катюша, Вы теперь как Газпром – национальное достояние.»
Похищение.
К искреннему огорчению Ивана Петровича Вовчик исчез из лагеря вскоре после возвращения. Исчез по-английски, не прощаясь. Похоже, тяготы бытия без самогона все-таки были чрезмерны для алкаша со стажем. Парамошка затерялся еще где-то на середине пути. Конечно, все были страшно благодарны ему за спасение, как бывает благодарна антилопа бешеному слону, растоптавшему преследовавшего её гепарда. Но нет никаких гарантий, что следом слон не затопчет и антилопу. Поэтому сильно не переживали. Да и привыкли все к тому, что индеец появляется и исчезает, когда ему вздумается и в своем дикарстве делает, что пожелает.
Еще никогда Эдуарду Петровичу так сильно не мешало его плохое зрение. Погибшие при крушении маршрутки очки сейчас были бы как нельзя кстати. Катя ушла купаться на другой берег озера, как можно дальше от поселения, а он, словно прыщавый подросток не мог себя заставить не поглядывать при каждом удобном (и не очень) случае в ту сторону. Какого черта, в самом то деле? Что он, голых женщин не видел? Этого добра сейчас повсюду навалом и порнушку смотреть не надо. Достаточно рекламных щитов вдоль дорог. И неважно, что они рекламируют: пластиковые окна, пылесосы или квартиры в новостройках, – везде голые зады и двусмысленные (а местам и просто похабные) надписи. Женское тело давно перестало быть волнующе-запретным, превратившись в кусок мяса на потеху публике. Однако, Катино тело Эдуарда волновало, и даже очень. Воспоминания о беременной Ирочке исчезли где-то в туманной дали безвозвратно, словно её и не было.
Устроившись под сливой, он вроде как от нечего делать объяснял Руслану способ решения уравнений в рабочей тетради по математике, а сам украдкой посматривал на другой берег, чертыхаясь про себя, что нельзя сощурить глаза, дабы разглядеть получше.
Купание в отстойнике было делом нелегким и требовало предварительной подготовки. Уложив незаменимую деревянную решетку наполовину в воду, наполовину на сушу, катя поставила смеющуюся Лючию в качестве живого груза на ту половину, что лежала на берегу, быстро разделась и, войдя в воду по щиколотку, принялась стирать одежду. Стирка без мыла и порошка – занятие неблагодарное. Катя с остервенением терла джинсы, сдирая кожу на костяшках пальцев и твердо решив попытаться нафантазировать мыло. При кажущейся простоте занятие это требовало от девушки огромных усилий, и больше, чем на пару мандаринов сил ее пока не хватало. Дальше начинало получаться черт знает что. Катя же чувствовала себя разбитой и усталой, словно ослик, весь день ходивший по кругу, вращая мельничный жернов.
Сгрузив кое-как выстиранную одежду Лючии, Катя подхватила на берегу найденный на могиле средневековый испанский шлем и принялась мыться сама, поливаясь водой из шлема, словно из ковшика в ту пору, когда дома отключали горячую воду. Заходить в воду глубже, чем по щиколотку девушка опасалась, боясь, что озерное дно засосет её, как тела, которые служили удобрениями для шаров. На цыпочках Катя выбралась на берег, тут же испачкав ноги в серой пыли, отжала капающую с волос воду и нарядилась в одолженное Лючией одеяние, больше всего напоминающее ночную рубашку: ситцевое, в мелкий сиреневый цветочек, все в нелепых мелких оборках и размера на четыре больше, чем следовало бы, а потому постоянно сползающее то с одного, то с другого плеча. Развесив мокрую одежду на деревьях, девушки вернулись в лагерь.
Эдуард весь извелся. Белья под Катиной распашонкой не было, ничем не сдерживаемые груди свободно колыхались при каждом движении, капающая с мокрых волос вода ручейком сбегала по плечам, намокший ситец немедленно прилеплялся к телу. Украдкой лаская взглядом белые плечи и мелькающую ложбинку между грудей Эдуард небезосновательно надеялся, что ночнушка соскользнет чуть дальше, ещё чуть, ещё … Оп. Тонкие пальчики подхватили сползающее одеяние и вернули его на плечо. Катя понимающе усмехнулась, встретившись взглядом с Эдуардом, и ничуть не смутилась.
Даже самая неопытная девушка мгновенно чувствует мужскую симпатию к себе, как кошка сырую печенку, или её полное отсутствие. Это свойство женской натуры является врожденным и тренировки не требует. Симпатия немедленно повышает женскую самооценку и улучшает настроение, отсутствие же её побуждает оскорбленную женщину к агрессивной мести и маленьким пакостям. Пожалуй, не каждый мужчина сразу сообразит, почему кассирша в супермаркете швыряет его покупки, словно сгнившую картошку в мусорное ведро, а кондуктор в автобусе рычит, как некормленая тигрица. Всего то стоит обратить на них внимания чуть больше, чем на фонарный столб: слегка улыбнуться или хотя бы взглянуть. Иначе рискуете при оплате проезда получить сдачу самой мелкой монетой или обнаружить половину яиц в купленной картонке треснувшими.
Катя неопытной не была. Мужское внимание, конечно, грело ей душу, но до поры, до времени девушке было просто не до него. Пытка голыми плечами продолжалась часов восемь, прежде чем Катя сочла одежду высохшей и пошла за деревья одеваться. Эдуард невольно представлял, что там сейчас происходит: вот Катя сбрасывает эту нелепую ночнушку и снимает с ветки трусики. Интересно, какого они цвета? И фасона? Нечто невесомое, оставляющее отрытым весь зад или практичное, удобное, хлопчатобумажное изделие российской текстильной промышленности?
Как и большинство мужчин, Эдуард Петрович никогда не задумывался насколько неудобно все это соблазнительно оголяющее филейную часть бельишко. И ни одна женщина в здравом уме и твердой памяти не станет надевать его, собираясь утром на работу или учебу. И облачится в него лишь точно зная, что позволит его кому-то сегодня с себя снять. Эдуард был бы разочарован, узрей он простенькие Катины плавочки голубого цвета самого что ни на есть пуританского фасона и без единого кружавчика.
Трусики были единственным, что успела надеть Катя. Она не успела еще снять ночнушку, напоминающую цветастый парашют, когда одна огромная рука зажала ей рот и нос, в то время как другая слегка придушила девушку, дабы она не брыкалась. Обмякшая Катя повисла на руках злоумышленника, словно тушка цыпленка со свернутой шеей. Тот играючи забросил тело девушки на плечо и быстро побежал прочь.
Эротические фантазии Эдуарда Петровича добрались уже до неспешного застегивания Катей молнии на джинсах прежде чем он спохватился, что девушке уже давно пора бы вернуться. Выждав в сомнениях еще несколько минут, он негромко окрикнул: «Катя, с Вами все в порядке?»
И немного погодя снова: «Катя, Вы меня слышите?»
Уже не на шутку обеспокоившись Эдуард поднялся и направился к деревьям. «Катя, я иду, не пугайтесь,» – с этими словами он обошел заросли вишни. На ветках сиротливо были разбросаны джинсы и кофточка, покачивался на одной лямке черный бюстгальтер. Кати не было.
Ничего не понимая, мужчина обошел деревья и вышел к лагерю с другой стороны. Кати не было. Через минуту все поселенцы в полном недоумении бегали кругами. Кати по-прежнему не было, зато нашлась цепочка следов больших босых ног, уводящая вдаль. Девушке они точно не принадлежали, скорее здоровому мужику.
«Ох, беда! Умыкнули нашу Катюшу.»
«Умыкнули? Похитили, то есть?»
«Кто?»
«Зачем?»
«Почему?»
«Из-за её способностей, конечно. Прознали, ироды.»
«Ну и что? Разве из-за этого похищают?»
«Вы не понимаете. Вы все еще не понимаете. Катина способность творить – чудо из чудес. Если она научится делать и другие вещи, кроме мандаринов (а она обязательно научится), то будет в этом мире королевой.»
«Или рабыней,» – чуть погодя шепотом добавил Эдуард.
«Это китайцы,» – уверенно сказал Андрей.
«Наверняка,» – согласились все. После памятной стычки огромный зуб на китайцев был у всех без исключения.
«Может быть, может быть,» – протянул Никимчук, с сомнением глядя на следы в пыли. Не великоваты ли для китайца? Не попадались ему среди них такие Голиафы.
«Как они прознали?»
«Да разве это важно теперь? Делать то что будем? Как выручать?» – вспылил Эдуар Петрович. Вот уже битый час, раздавленные произошедшим, они сидели у костерка и переливали из пустого в порожнее.
«Не кипятись, сынок. Не кипятись,» – похлопал его по плечу Никимчук. – «Войной точно не пойдем. Их ведь тьма-тьмущая, будто муравьев в муравейнике. Тут надо хитростью брать. Мы придумаем что-нибудь. Обязательно придумаем.»
Неожиданно Лючия взвизгнула и что было сил вцепилась коготками в руку Андрея, Отто вздрогнул и просыпал ягоды, Никитка выпучил глаза и буквально уронил челюсть, а Эдуард Петрович, обернувшись и подслеповато сощурившись, не сразу понял, что видит.
По берегу озера, легко пружиня, шел Парамошка, тычками подталкивая в спину невысокого, щуплого инопланетянина.
