Дикий Носок
Отстойник
«Вот те раз! А ты как тут оказался?»
«Да, как и Вы, знамо, через круговерть. Вот страху то натерпелся,» – ответил начисто растерявший купеческую спесь Никодим Савватеевич. – «Удержать хотел от смертоубийства. Ведь пропали бы ни за что, на про что. Не успел маленько. И как только жив остался?»
«Батюшки,» – отпрянул он, заметив, наконец, оторванную ногу, и размашисто перекрестился, встревоженно переводя взгляд с одного на другого. – «Это кто ж? А, понятно. Куда ж нас занесло, а, православные? Местечко то гиблое. Того и гляди лихорадку болотную подхватим.»
«Раньше надо было о здоровье думать,» – усмехнулся Никимчук. – «Это родина Маала. Ну, мы так полагаем, по крайней мере.»
Взгляды путешественников устремились к лежащему на земле Маалу. Вид у юноши был пренесчастный, словно у кота, талантливо изображающего голодный обморок. Эдуард уже привычно приступил к расспросам: «Маал, это твой мир? Ты уверен? Ты не говорил про болото.»
Приподнявшись на локте, тот укоризненно и жалостливо посмотрел на Эдуарда, словно все тот же кот, уже полчаса изображающий голодный обморок, а на бедственное положение которого все еще не обратили внимания злые хозяева. Протянув тонкую, дрожащую руку, он произнес только одно слово: «Дом.»
Люди послушно, будто собаки по команде, повернули головы в указанном направлении. Там, на горизонте, колеблясь в зыбком болотном мареве и слегка покачиваясь из стороны в сторону, высился гигантский рожок мороженого.
Болото.
«Дом? Это твой дом?» – посыпались вопросы со всех сторон.
«Да это просто гора какая – то.»
«Пирамида перевернутая.»
«Небоскреб.»
«Ну и громадина!»
Маалу было не до дискуссий. Остатки защитного геля, которым он обработал кожу перед тем, как их затянуло в воронку, кажется, не пережили купания в болоте. И теперь ничто не мешало ядовитой, пропитанной болотными испарениями атмосфере щекотать его нежные ноздри, пощипывать голую кожу на макушке, покалывать тонкими иголочками кисти рук. Маал был в ужасе. Он берег каждую каплю бесценного геля, украдкой от спутников втирая его в кожу. Не делиться же было с этими примитивными людьми, да и не хватило бы его на всех. Теперь все пропало. Ему не добраться живым до Дома. Болото сожжет его до костей. Дискуссия, между тем, только разгоралась.
«Как далеко эта штука?»
«Километров десять, может быть.»
«Десять километров по болоту – не шутка.»
«Что нам десять километров? Мы все равно уже грязные, как кикиморы болотные,» – мрачно пошутил Андрей.
«Что это за дом такой? Сколько народу там может жить?»
«Почему форма такая странная – неустойчивая? Как он на земле то держится, не падает?»
«Маал, ты знаешь дорогу через болото? Оно глубокое?» – затормошили только что мученически прикрывшего глаза юношу за плечо. Маал отрицательно покачал головой.
«Тут водятся какие-нибудь животные? Ты хоть что-нибудь знаешь?» – дергали его эти злые шумные люди, не давая умереть спокойно. Более того, немного погодя они бесцеремонно подхватили его под руки, сунули в руки корявую, занозистую палку и подтолкнули стоически держащегося Маала к воде: «Пойдем.» И юноша пошагал. Пошагал, как миленький. Шаг, второй, третий. И вот он уже бредет в цепочке, тяжело опираясь на палку и с каждым шагом все больше увязая в иле. Как он угодил в этот переплет? И винить некого, кроме самого себя. Проклятое любопытство, до чего оно его довело! Добраться бы только до Дома. Там его вылечат, приведут в порядок. И он больше никогда-никогда не высунет оттуда носа. Ни за что на свете.
Охватившее его спутников оживление сошло на нет, когда они друг за другом покидали сухой пригорок, старательно отводя глаза от остающейся там Никитиной ноги. Ну не нести же её с собой? А хоронить негде, болото ведь кругом. Да и некогда. Нетерпение гнало людей вперед, не хуже кнута. Иван Петрович шел первым, тщательно ощупывая палкой дно перед каждым шагом. Руслана тащили на закорках по очереди. До следующего относительно сухого пригорка метрах в двухстах от первого добрались без приключений и, выбравшись из воды, дружно уставились на голые ноги Лючии.
Подвязавшая свою тяжелую, длинную, темно-синюю юбку выше колен для удобства передвижения по болоту, она никак не выражала своего беспокойства, хотя ниже колен её ноги были густо облеплены маленькими скользкими существами. Длиной не более пяти сантиметров, грязно-серого цвета с красными прожилками, они напоминали головастиков вытянутой формой тела с круглой головой или маленьких рыбок из-за отчетливо заметных небольших плавников.
«Люся, спокойно. Не волнуйся, садись-ка сюда,» – успокаивающе обхватил её за плечи Андрей. Почувствовав неладное и ничуть не будучи обманутой его фальшиво-участливым тоном, Лючия посмотрела по сторонам, оглянулась назад и, наконец, опустила глаза вниз. Её визг мог бы дать фору хору кастратов. А чего вы ожидали от итальянки?
«Люся, Люся, не прыгай. Сейчас мы их оторвем. Дай-ка я,» – пытался угомонить подругу Андрей.
«Ишь ты, как присосался,» – не без труда оторвал одну из маленьких тварей он. Место укуса имело вид интенсивно красного пятна размером с копеечную монетку с десятком маленьких дырочек, из него тихонько сочилась кровь. Существо не имело глаз, на его маленькой голове присутствовал только жадно пульсирующий, огромный рот.
«Навроде пиявок твари – кровь сосут,» – отодрав головастика от своей лодыжки и раздавив того пальцами без малейшей брезгливости, прокомментировал Никодим. Сочно чмокнув, головастик брызнул ошметками во все стороны. – «И не больно вовсе. Даже не чувствуешь его, подлеца.»
«Видимо, выделяют при укусе анальгетик. Лишь бы только отравы какой не впрыскивали заодно. Все внимательно осмотрите себя и друг друга.»
Вся компания принялась лихорадочно задирать штанины и ощупывать свои ноги. Но кроме Лючии и купца в широких восточных шароварах никто не пострадал. Видимо, головастики не могли забраться в узкие штанины или прокусить плотную ткань. Но, на всякий случай, решено было отныне заправлять брючины в носки. Но что было делать с Лючией в юбке? Её ноги ниже колен были покрыты маленькими, круглыми, красными ранками, словно о них тушили зажженные сигареты. Бурный, словно проснувшийся гейзер, всплеск эмоций первых минут сменился горестными причитаниями итальянки над утраченной красотой.
В свое время восемнадцатилетняя Лючия дрожала от страха и восхищения собственной дерзостью, надевая юбку, чуть приоткрывающую её изящные щиколотки. Но дальше дело не пошло. Правила приличия, прочно вбитые в её красивую головку в детстве, остались с Лючией навсегда. Голые колени, полуобнаженная грудь или, Боже упаси, брюки – были совершенно немыслимы для приличной замужней женщины. То, что происходило сейчас, иначе, как кощунством и назвать было нельзя. Закусив губу, полными слез глазами Лючия наблюдала, как Андрей решительно кромсает её синюю юбку, оставляя от нее лишь куцый обрывок длиной выше колен. Полученный внушительный кусок ткани (а в начале двадцатого века ткани на женские юбки не жалели), Андрей разрезал пополам, предварительно отделив две длинные полоски. Плотно обмотав стройные ножки Лючии так, чтобы не осталось ни малейшего обнаженного кусочка кожи, он закрепил свое творение полосками ткани. Теперь можно было двигаться дальше.
Выползая каждые 200-300 метров на выступающие, будто гнойные прыщи, из воды бугры, путники медленно продвигались вперед. Казалось, болото будто загустевает с каждым шагом, словно остывающий кисель. Густое, бурое месиво из гниющей растительности и веток перемежалось корягами и стволами невесть когда погибших деревьев. Их приходилось перелезать, рискуя напороться на торчащий сук, или обходить, петляя, как зайцы, путающие следы. Порой в глубине болота что-то всхлипывало, булькало и с протяжным стоном вырывалось наружу. Круги на воде быстро затухали, и вновь воцарялась тоскливая безмятежность.
Когда обессиленные путники выбрались на очередной бугор, уже смеркалось. Идти дальше не имело смысла. Нужно было устраиваться на ночь. Никодим, не обращая ни на кого внимания, завернулся в халат и шумно захрапел. На горизонте медленно расползалось кровавое пятно, зловеще окрашивая низкие облака. Луна вынырнула из-за них – огромная, яркая, пугающе-алая и повисла в небе. Читать при таком освещении было бы затруднительно, все-таки не белые ночи, но и о непроглядной темени речи не шло.
«Она же не должна быть такой? Или это какое-то суперлуние?» – встревоженно спросила Катя, разглядывая шар в небе.
«Не должна. Может быть, здесь с Луной что-нибудь случилось?»
«Например? Она перемазалась красной акварелью и слегка падает на Землю?»
«Если и правда падает, то нам всем конец. Зря мы сюда припёрлись,» – вполне оптимистично заметил Андрей.
«Возможно это просто из-за загрязнения воздуха такой цвет. Ну пыль или пепел вулканический.»
«А какой тут вообще год? Ведь для всех нас это будущее, так?» – спросил Иван Петрович.
«Однозначно. Если, конечно, этот «Дом» не комсомольская стройка, вроде БАМа или Днепрогэса.»
«А болото, ровно как в прошлом. Только безжизненное какое-то – ни пичужка не крикнет, ни лягушка. Тишина жутью аж до костей пробирает. Кое-что все же не меняется,» – заметил Никимчук.
«Меняется, Иван Петрович. Похоже раньше здесь был лес и, пожалуй, даже тайга. Сосен корявых на пригорках много,» – пояснил свою мысль Эдуард.
«Может и так, может и так,» – покладисто согласился Никимчук.
«Надеюсь, нам просто не повезло, поэтому мы и угодили в болото. А в других местах цветут яблони и порхают бабочки.»
«Хорошо бы, но едва ли, Катюша,» – скептически отозвался Эдуард. – «Скажи, если бы вокруг цвели яблони, стала бы ты прятаться в этакой махине? Сдаётся мне, они не от хорошей жизни соорудили свой «Дом».
«Никак не пойму, что это там вдали? Вроде даже шевелится. Посмотрите,» – неожиданно сменил тему Андрей.
Но как не вглядывались путники, толком ничего рассмотреть не смогли. Слишком далеко.
«Маал, проснись! Здесь водится что-нибудь большое и страшное?» – безуспешно затормошили они отключившегося юношу. Невооруженным глазом было видно, что бедолаге становится все хуже: его смуглая кожа расцвела алыми пятнами, казалось, будто кожу разъедала кислота, оставляя кровоточащие раны, глаза закатились, кожа была липкой и холодной. Вскоре он и вовсе потерял сознание. Только по хриплому и прерывистому дыханию было понятно, что Маал жив.
«Что с ним?»
«Кто ж знает? А вот идти он завтра вряд ли сможет, придется тащить,» – подытожил импровизированный медосмотр Никимчук. – «И поскорее, пока не помер. Думается мне, он – наш туда пропуск. Да и жалко, ежели помрет, ведь до дома совсем маленько осталось.»
Ночь прошла без происшествий. Но к утру Маалу лучше не стало. Он был жив, со свистом и хрипами выпуская из легких воздух, но и только. За неимением носилок и возможности их соорудить из подручных средств, Маала по очереди волокли на спине, будто мешок с костями, что, конечно, сильно тормозило продвижение. Каким бы щуплым и низкорослым не был юноша, его безвольное тело, так и норовившее соскользнуть с плеча, казалось, тяжелело в разы с каждым шагом. Пару раз он даже приходил в себя, но снова вскоре терял сознание. К вечеру алыми, отчаянно чешущимися пятнами покрылись все.
***
«Черт возьми, что это такое?» – в растерянности взирали спутники на лежащий примерно в трехстах метрах впереди гигантский, высотой с двухэтажный дом, шланг от пылесоса. Частично погруженный в болото, тот непрерывно вибрировал, по его серебристой поверхности пробегали волны, словно по чешуйчатому телу ползущей змеи. Двигался шланг тоже как рептилия, медленно и плавно перемещая гибкое тело из стороны в сторону.
«Маал? А, снова отключился,» – безнадежно махнул рукой на юношу Никимчук.
Шланг тянулся, похоже, до самого «Дома», который угрожающей громадой нависал над путешественниками так, что становилось страшно даже поднять глаза к небу. Вынеся после недолгих раздумий вердикт: «Да хрен его знает», решили идти дальше вдоль него, понадеявшись на то, что своими перемещениями шланг растолкал в стороны коряги и притопленные стволы деревьев, и брести по болоту будет легче.
Никодим первым добрался до мерно гудящей наподобие пчелиного улья трубы и, почтительно крякнув, уважительно похлопал серебристо-ячеистую поверхность: «Экий механизм знатный.» По ладони словно ударило электрическим током. Толстые сосиски купеческих пальцев дрогнули и намертво прилипли. В недоумении подергав рукой, Никодим нахмурился и, не подумав, второпях, совершил роковую ошибку – уперся в стенку шланга другой рукой, пытаясь освободить увязнувшую. Руки начали погружаться вглубь стенки, будто растворяясь в ней. Никодиму казалось, словно он сунул их в костер, и те обугливаются слой за слоем: кожа, мясо, кости. Купчина открыл рот и заорал благим матом.
Агония продолжалась бесконечно долго. Ни одна попытка освободить руки не увенчалась успехом. В какой-то момент Господь смилостивился над Никодимом, и тот лишился чувств от боли, обвиснув бесформенным кулем. Руки, втянутые в стену шланга уже наполовину, держали обмякшее тело на весу. Лючия удерживала голову несчастного. Но когда обширное купеческое брюхо соприкоснулось с поверхностью шланга, Никодим пришел в себя и завопил, как пожарная сирена.
Нечеловеческий этот вопль привел в чувство даже Маала. Ужас, плеснувшийся в его глазах при виде близости щупальца, придал юноше сил: «Нет. Нет. Назад. Не подходите.»
«Он прав. Отходим. Отходим, я сказал. Мы ничего не можем сделать,» – сказал Никимчук. Пытавшиеся до этого тянуть Никодима, будто репку из земли, путешественники в нерешительности отступили. Дергаясь, словно пришпиленная булавкой бабочка, Никодим был без остатка поглощен оболочкой щупальца, как кусок сахара горячим чаем. Остатки цветастого халата упали в болотную жижу.
Спешно ретировавшись на безопасное расстояние, спутники насели на Маала: «Что это за штука? Почему ты нас о ней не предупредил?» Кричали хором и вразнобой, по-русски, по-английски и по-итальянски. Маал сжался в комок и закрыл голову руками. Он впервые видел работу щупальца снаружи своими глазами и был в совершеннейшем ужасе. Так вот как это происходит – поглощение белка из окружающей среды. Чудовищно. Всплеска адреналина в крови юноши хватило ненадолго и, невзирая на шум и крики, он вскоре снова отключился.
«Бросим его тут. Пусть этот шланг его подберет. Рано или поздно он сюда дотянется,» – строил в запальчивости кровожадные планы Андрей.
«Нет, нет. Он ведь был без сознания почти все время, иначе сказал бы,» – защищали Маала девушки.
«Вы что, не понимаете? Мы же все могли угодить в ловушку …»
«Ой, мам, смотри,» – воскликнул вдруг Руслан.
Спорщики обернулись и застыли на полуслове. Со стороны Дома по болоту, неторопливо перебирая трехметровыми лапами, приближался паук.
Welcome.
То, что это машина, было понятно издалека, несмотря не плавность и естественность движений. Ноги ее мягко пружинили, скользя по поверхности болота. В воду они не погружались, потому как внизу были снабжены объемными поплавками округлой формы, сделанными из легчайшего, пористого материала. Длинные, гибкие ноги удерживали на весу продолговатую, плавных обводов кабину – серебристую, непрозрачную, непроницаемую. Издали эта конструкция больше всего напоминала жука – водомерку. Угрожающе приблизившись вплотную так, что путешественники сочли за благо попятиться назад, водомерка нависла над лежащим на земле Маалом. Из передней части кабины вытянулось тонкое щупальце и коснулось лба юноши. Голубоватое сияние, словно от экрана телефона, разлилось по лицу Маала, и тут же сменилось тревожно-красным. Щупальце опустилось на грудь, и бедолага дернулся, выгнувшись, будто от удара электрическим током.
«Что это такое? Что оно делает?» – шептались сгрудившиеся путники.
«Похоже на медицинскую диагностику,» – предположил Эдуард. – «И реанимацию.»
«Реанимацию? Он умер? Почему ты так думаешь?»
«Синий огонек – хорошо, красный – плохо, и дефибрилляция,» – логично предположил Эдуард.
«Ну вот и хорошо, дотянул парень, пусть полечат его,» – удовлетворенно заметил Никимчук.
Щупальце, между тем, еще раз ударило Маала электрическим током. Затем, после минутного раздумья, аккуратно обвило тело юноши и, качнувшись назад для размаха, ловко швырнуло его в сторону шланга. Сочно шлепнув, беспомощное тело мгновенно прилипло к стенке, словно блинчик к горячей сковороде. Маал не издал ни звука. Оставалось надеяться, что вопреки надеждам Ивана Петровича, он все же не дотянул и был мертв. Путешественники дружно ахнули и онемели от страха. Паук навис над ними. Тонкое щупальце, окруженное голубоватым сиянием, поочередно приближалось к лицам людей, не проявляя агрессии. Потом, очевидно удовлетворенное осмотром, втянулось внутрь.
Ноги водомерки согнулись, опуская кабину с недосягаемой высоты вниз. Одна из её стенок стала прозрачной, истончилась и словно бы истаяла, как тонкий ледок на луже под яркими, весенними лучами солнца, открыв доступ внутрь.
«Кажись, нас приглашают войти,» – нерешительно потоптался на месте Никимчук. – «Ну, двум смертям не бывать, а одной не миновать. Идемте.»
Иван Петрович решительно шагнул вперед. Вслед за ним гуськом потянулись остальные и остановились у самого входа. Внутри кабина была заполнена прозрачным гелем – мягким и невесомым. Опасливо пощупав, понюхав и даже попробовав его на вкус, Никимчук первым вошел внутрь. Там никого не оказалось. Проем в стене кабины затянулся, проявляясь постепенно, словно изморозь на окне. Паук поднялся, развернулся и зашагал обратно. Движения не ощущалось совершенно. Непрозрачная снаружи, изнутри кабина позволяла видеть все вокруг, словно через стекло солнцезащитных очков.
Путешествие было небыстрым. Паук мерно перебирал лапами. Внизу, под его брюхом, проплывали притопленные стволы деревьев, гниющие коряги, бурая растительность, сновали в мутной воде стайки рыбок-кровопийц. Сверху нависала громадина Дома.
«Какой же он высоты?»
«Несколько километров должно быть. А ведь его не весь видно, часть скрывается за облаками.»
«Он движется. Присмотритесь, Дом движется. Едва заметно, но все же . . .»
«Как они это сделали? Как такая махина может двигаться? Это же все равно, что Эверест заставить шагать.»
«Он не шагает, он ползет. Ползет с помощью этих гигантских шлангов, я практически уверен.»
«Смотрите-ка, а Руслан прямо стоя уснул. Вымотался, бедняга. Я бы с удовольствием последовал его примеру.»
«И я, и я,» – дружно зазевали спутники.
К тому моменту, когда паук добрался до места, вся компания спала. И едва ли дело было только в усталости. Тела свободно раскинулись в кабине, бережно удерживаемые гелем от падений и травм.
***
Иван Петрович, придя в чувство, обнаружил себя то ли плавающим, то ли летающим, а, скорее, парящим в большой стеклянной банке на манер пойманного светлячка. Банка была заполнена прозрачной жидкостью или, скорее, густым водяным паром без вкуса и запаха.
Никимчук поднес ладонь к лицу. Надо же – кожа ровная и гладкая, будто пяточка у младенца, как не родная. Никаких красных пятен и лихорадки, и самочувствие отличное. Иван Петрович оглядел себя. Благо, ничто этому не препятствовало. Одежду как корова языком слизала. Неприкрытый срам жизнерадостно торчал, высунувшись из густой седой поросли на лобке.
«Никак и его подлечили, а не только кожу обновили,» – смекнул Иван Петрович. – «Вот зачем мне снова эта морока?» Плавно шевеля руками, старик покрутился вокруг себя. По периметру большой белой залы стояла дюжина огромных стеклянных банок, в половине из которых плавали его спутники. Они неподвижно висели, свободно раскинувшись кто вдоль, кто поперек, а кто и вовсе вверх ногами в чем мать родила. Женские волосы длинными темными волнами отчасти прикрывали наготу своих обладательниц.
«Вот стыдобища,» – усилием воли отлепил Никимчук взгляд от голых баб. – «Будто в общей бане. И чего ж с нами делают в этих банках? Неужто опыты какие?»
Иван Петрович постучал по прочной стеклянной стенке, потом потолкал крышку. А пока он суетился, в комнату вошел человек. Точная копия Маала – низкорослый, щуплый, смуглый и лысый, он уткнулся носом в тонкую серебристую пластину, которую держал в руках, и не смотрел по сторонам. Увидав его, Никимчук забарабанил по стеклу. Человечек от испуга выронил свою пластину, вытаращив и так огромные глаза, потом попятился назад, развернулся и убежал.
Против ожидания, выбираться из банки надо было не сверху, а снизу. Стеклянное дно исчезло, как по мановению волшебной палочки, когда набежавшая толпа сородичей Маала окружила банку. Иван Петрович вывалился на пол голым задом и первым делом прикрыл срам рукой. «Хоть бы прикрыться чего дали,» – сердито оглядел он собравшихся. Те, в свою очередь, взирали на него с любопытством, словно на обезьянку в зоопарке. Удивительное дело, но жидкость или пар, наполнявшие банку, так и осталась в ней.
Надо заметить, что только здравый смысл и крестьянская смекалка, никогда не изменявшие старому солдату, и позволили ему пережить все перипетии судьбы. Ну как иначе было сохранить рассудок, поняв, что ты оказался в другом мире, где и войны то нет; что народишко тут собрался из разных годов и веков (и такое, оказывается, бывает); а теперь вот и вовсе в будущем очутился? И ничего, и не удивительно это вовсе, как будто так и должно быть. Человек, словно таракан – ко всему привыкает.
Вот и сейчас Никимчук быстро сообразил, что тут им, похоже, не сильно рады. А, значит, гоношиться не следует. Потихоньку, полегоньку. Перво-наперво, надобно как-нибудь вытащить всех из банок, потом раздобыть одежду, а там видно будет. Через четверть часа общения жестами Иван Петрович окончательно уверился, что именно обезьянкой его здесь и считают, с восторженным изумлением встречая любое проявление сообразительности с его стороны. Так реагировал бы и он сам, доведись ему увидеть мартышку, например, в очках или с вилкой в руке.
Чувство стыдливости людям из будущего, похоже, было неведомо. Потому что первым делом они постарались поднять вверх его руку, прикрывающую срам. Никимчук на провокацию не поддался, понадежней ухватив свое хозяйство и решив стоять до последнего. Сородичи Маала поначалу растерялись, а потом поочереди стали замирать, расставив ноги и раскинув руки в стороны, показывая, чего от него хотят. «Ну пяльтесь, ироды,» – после недолгого размышления решил Иван Петрович, принимая требуемую позу. – «Может, чему позавидуете.» Но ироды не пялились. Явно обрадовавшись его сообразительности, они приволокли какой-то баллон, на манер маленького огнетушителя и обрызгали из него солдата от плеч и до кончиков пальцев на ногах серой жидкостью. Пока тот размышлял, не дезинфекция ли это от вшей (хиловата будет, прямо скажем, вошь – тварь живучая, так просто не изведешь), жидкость застыла на теле, образовав плотную пленку, и намертво прилипла. Никимчук в панике дернул руками, ногами, торсом. Пленка отошла от тела как-то вся разом, даже нигде не порвавшись. И только сейчас Иван Петрович сообразил – это и есть одежда – мягкая, удобная, не стесняющая движений. Такая, какая была и на самих иродах. Приметив, куда положили баллон, Иван Петрович из поля зрения его теперь не выпускал.
Путешественники приходили в себя один за другим – встревоженные, растерянные, смущенные собственной наготой. Одернув на себе напыленную одежду, все они препровождались в одно помещение – довольно просторное, с округлыми белыми стенами, без окон и мебели. Лишь несколько баллонов, размером поболее того, из которого напыляли одежду, стояли у стены.
Чувствовали все себя прекрасно, словно проспали до полудня в выходной день, не потревоженные соседским перфоратором. Ни малейших следов болезни, погубившей Маала, не наблюдалось ни у кого. Собрав всех незваных гостей вместе, хозяева удалились.
«Как они друг друга различают? Ведь они все такие одинаковые – смуглые, маленькие, лысые? Я даже не могу понять мужчины это или женщины?»
«Те, у которых рисунки на голове, наверняка, бабы. Хотя, кто их знает.»
«Ну, кем бы они не были, не скормили нас своему шлангу в болоте, как Маала и на том спасибо.»
«А в банки то рассовали, будто пауков. Небось, опыты ставили.»
«Мои ноги!» – во весь голос восторгалась Лючия. – «Кожа была совершенно чистой, ни следа от укусов рыбок.»
«Ох, бабы! В любой ситуации первым делом красу свою оглядите, а потом уж все остальное,» – укоризненно заметил Никимчук.
«Может быть, это и не опыты были вовсе, а лечение такое – во сне. Я читал об этом в какой-то книжке,» – пояснил свою мысль Андрей.
«В фантастической?» – едва ли не хором осведомились присутствующие.
«Не помню. Даже если в фантастической, то здесь это уже вполне может быть правдой,» – не сдался Андрей.
«Что дальше делать будем?»
«Выбор у нас небогатый. Думаю, сидеть и гадать, что с нами делать будут эти, не знаю, как их и назвать, – хозяева.»
«Пожрать не дали. Это плохой признак,» – авторитетно заметил Андрей.
«И туалета здесь нет.»
«А что есть?»
«Баллоны с одеждой.»
«Да нет, эти побольше и значки другие. А давайте попробуем,» – загорелся Андрей, как истинно русский человек, у которого руки чешутся нестерпимо, а пытливый мозг просто изнывает от безделья, провоцируя обладателя на самые фееричные и изобретательные глупости. Не дожидаясь одобрения присутствующих, он азартно ринулся к баллонам, поднял один и завертел в руках, внимательно изучая. Мужчины – и стар, и млад, немедленно присоединились к нему.
Вещество, ради эксперимента набрызганное из баллона на стену, тут же вспучилось прыщом, уплотнилось и застыло упругой каплей резины. Ему оказалось возможно придать любую форму, словно куску мягкого пластилина, даже оторвать от стены, но отщипнуть от него хотя бы маленький кусочек оказалось решительно невозможно. А через некоторое время капля снова принимала первоначальный вид.
«На одежду непохоже,» – резюмировал результаты опыта озадаченный Андрей. – «Может из этой штуки ботинки делают?» Не слушая возражений, он обрызгал из баллона свои ступни, не забыв и подошвы. Результат больше всего напоминал больные флюсом калоши, хотя по горячим уверениям Андрея, был вполне удобен в использовании.
Маленький человечек, как-то незаметно появившийся в комнате, терпеливо подождал, пока на него обратят внимание, а потом знаками попросил баллон. Он несколько раз легонько его встряхнул, как делают женщины с флаконами лака для волос, и направил струю прямо на пол. Словно горка взбитых сливок, вещество разбухло бесформенной кучей на полу. Отставив баллон в сторону и выждав минутку, человечек повернулся к куче спиной, раскинул руки и плашмя упал назад. Упругая масса мягко приняла его тело, частично обволокла, поволновалась и успокоилась. Человек же, насколько смог, изобразил на лице удовольствие и блаженство. Зрители этой пантомимы безмолвствовали.
Выбравшись из импровизированного кресла, в котором застыли очертания его тела, человек жестами предложил кому-нибудь попробовать занять его место. Руслан с удовольствием плюхнулся первым. Кресло заволновалось, перетекая и подстраиваясь под него. Человек радостно закивал, всячески выражая свое одобрение, а потом удалился.
«Представляешь, как они ржали, когда ты креслом на ноги брызгал?» – не в силах сдерживаться ни минутой дольше, захохотал Эдуард.
«Придумали же, мебель из баллончиков напылять. Разве можно было догадаться?» – смущенно оправдывался Андрей. – «Чувствую себя полным дураком.»
Развлечения хватило ненадолго. Вольготно развалившись на свежесделанных лежанках, компания вскоре снова приуныла.
«Эй, хозяева,» – задиристо обратился к стенам Андрей. – «А пожрать дадите?»
И вскоре, то ли в ответ на его вопрос, то ли просто время пришло, в комнате снова появился все тот же человечек, толкая перед собой низенькую тележку. Тележка была самого обычного вида, вот только колес у неё не было. Вместо них под днищем перетекал толстый слой упругого прозрачного геля, наподобие того, из которого здесь делали мебель. Гель он не застывал, всегда оставаясь мягким, не теряя при этом формы и не растекаясь по полу. В тележке лежали шесть контейнеров, в каждом из которых находилось по десять разноцветных шариков размером с грецкий орех, а также шесть бутылей привычного вида объемом около полутора литров каждая.
Абориген открыл один из контейнеров, вынул шарик, нарочито медленно положил его в рот и принялся жевать, причмокивая и закатывая глаза от восторга.
«Они нас за идиотов держат? Думают, мы не сообразим, как это съесть?»
«Скорее за дрессированных обезьянок в цирке.»
И мужчины решительно затолкали в рот по шарику. Человечек радостно захлопал в ладоши. Он так искренне обрадовался, что вызвал невольные улыбки у всех присутствующих.
«Не пойму, на рыбу вроде по вкусу похоже.»
«Да нет, что-то фруктовое, типа яблока.»
«Ты какого цвета взял? Точно, у каждого цвета свой вкус.»
«Руслан, попробуй оранжевый, вкусно.»
Содержимое контейнера разлетелось вмиг. Шарики были мягкими, словно мармелад. Их можно было жевать, а можно было просто держать во рту, неспешно посасывая. Они растворялись без остатка. Абориген, между тем, уже стоял наготове с бутылью, горлышко которой было закупорено прочной прозрачной мембраной. Дождавшись, пока на него обратят внимание, человек поднял бутылку повыше, чтобы всем было видно, потом медленно обвел рукой вокруг горлышка, зажав в пальцах кончик нити, обвитой вокруг него. Мембрана исчезла.
«Дай-ка я,» – отобрал бутыль у него из рук Эдуард, не дожидаясь, пока человек начнет пробовать ее содержимое, закатывая глаза от восторга.
«Вода. Просто вода,» – резюмировал он секунду спустя. – «Пить можно.»
«Как тебя зовут?» – обратился он к аборигену сначала по-русски, потом по-английски. Тот сначала сосредоточенно нахмурился, силясь понять услышанное, а потом с виноватой улыбкой пожал плечами. Пришлось прибегнуть к методу, хорошо зарекомендовавшему себя при знакомстве всяческих европейских путешественников с аборигенами. Эдуард потыкал себя пальцем в грудь и несколько раз внятно произнес свое имя. Человек просиял и понятливо закивал, называя себя: «Вану.»
«Ну вот и познакомились.»
