Дикий Носок
Отстойник
Триумвират.
«Да это просто дикари какие-то!» – брезгливо сморщилась Зара. Это выражение не сходило с лица Духовного Наставника на протяжении последнего часа – того времени, что они втроем с любопытством наблюдали за незваными гостями.
Сначала те, весело гогоча, дурачились с распылителем, потом жонглировали питательными шариками и шумно хлебали воду из бутылей, уничтожив за один присест суточную норму.
«Варвары,» – припечатала Зара. Мягкости и понимания ей явно не хватало, хотя по роду занятий и статусу у неё их должно было быть в избытке. Слишком амбициозна, слишком харизматична, слишком категорична и безапелляционна. Как он умудрился проглядеть эти качества в свое время? Где были его глаза? Видимо там, где они бывают у большинства мужчин до достижения ими определенного возраста – ласкали взглядом её изящные плечи, узкие щиколотки, ломкие запястья, аккуратные завитки маленьких ушек. Даже имя её – Зара, словно каменный обвал, грохочущий по ущелью. С ней никогда не было просто. Ну да теперь делать нечего. Сам виноват. Это он в свое время продвигал её кандидатуру.
«Ты сошел с ума, если думаешь, что они смогут жить здесь! Им не место в нашем обществе. Нам никогда не социализовать этих животных,» – тем временем продолжила Духовный Наставник.
«Мы даже не пробовали,» – мягко возразил Стратег. – «Возможно, они еще удивят нас.»
«Именно это они и делают. В плохом смысле этого слова, конечно,» – уже на ходу бросила Зара, покидая место действия. Она все ещё была хороша, привлекала взгляд, но уже не тем утонченным изяществом, которым когда-то пленила его, а гневно сверкающими глазами и поистине королевским высокомерием. Хотя, как втайне подозревал Стратег, дело могло быть просто в том, что если не задирать нос так высоко, то морщинки на шее становятся куда как заметнее. Стайка молодых женщин – послушниц и учениц преданно ожидала её за дверью. Почему-то считалось, что сочувствие и сопереживание женщинам свойственны более, чем мужчинам. Поэтому на должность Духовного Наставника, помогающего каждому человеку и обществу в целом пребывать в состоянии душевного равновесия, покоя и гармонии обычно выбирали женщину.
«Ну а ты что думаешь?» – обратился Стратег к Инженеру немного погодя.
Инженера – человека немногословного, тонкие материи интересовали мало, все более вещи сугубо практичные.
«На каком языке они говорят?»
«На русском,» – пояснил Стратег.
«Надо же. И где только выучили? Он почти забыт. В каких-нибудь Домах еще говорят по-русски?»
«В десятке, пожалуй, говорят.»
«Тогда отправим их туда и дело с концом,» – тут же предложил Инженер решение внезапно свалившейся на их головы проблемы.
«Может быть, так и сделаем в конце концов. А тебе не интересно откуда они взялись?»
Инженер пожал плечами: «Какая разница? Лишь бы проблем от них не было.»
Но именно в этом Стратег и видел главную проблему: всем было все равно. Безразличие, равнодушие и полное отсутствие интереса ко всему окружающему, к людям и жизни. Люди существовали, словно стадо баранов: двигались от водопоя к выпасу и обратно, уткнувшись носом в землю и не видя ничего вокруг. Даже Инженер – человек, безусловно, грамотный, дельный, но, увы, нелюбопытный и узкоспециализированный. На своем месте он был, будто идеально настроенное щупальце, но не более того. Люди ищущие, творческие, беспокойные появлялись крайне редко, и ценимы были Стратегом, как драгоценные жемчужины.
А вот ему было интересно откуда они взялись, эти странные пришельцы – высокие, нелепо волосатые, громкоголосые. Просто неандертальцы. В отличии от большинства своих сограждан, историей рода человеческого Стратег тоже интересовался. Человечество стало слишком изнеженным и беззащитным. Кто-то должен был взять на себя ответственность за них. И когда-то он радостно взвалил на себя эту ношу. Это было давно. А сейчас Стратег был стар. Очень стар. Он устал. Оглядываясь вокруг, он не видел никого, кто обладал бы присущей ему жаждой жизни, трудолюбием и упорством. Люди амбициозные порой ещё появлялись, та же Зара, например. Но на её счет Стратег больше не обманывался. До человечества Духовному Наставнику дела было не больше, чем пчеле до цветущего луга. Собрать нектар, а дальше хоть трава не расти.
Так и не придя пока к какому-либо заключению относительно вновь прибывших, Стратег решил не торопиться. Были дела куда более насущные. Болота, перемежающиеся редколесьем, ещё несколько десятилетий назад были весьма щедрым и надежным источником белка. Но теперь он стал иссякать. С остальными ресурсами все было худо-бедно, но в порядке. А вот белок. В чем была причина Стратег понять не мог. Но меры принял, уже некоторое время ограничивая рождаемость в Доме. Надо заметить, что размножались люди и так довольно неохотно, но материнский инстинкт все же еще не изжил себя полностью, поэтому человечество до сих пор и не вымерло, несмотря на постигшие его за последние столетия катаклизмы.
Сейчас Стратегу это было на руку. Людей было слишком много. Для успешного функционирования Дома столько не нужно. А кормить нужно всех. Конечно, каждый Дом был абсолютно автономен и мог двигаться куда ему заблагорассудится. Но там, где несколько лет назад, а порой даже десятилетий, пасся один Дом, нечего было делать другим. Белок – один из важнейших ресурсов, восстанавливался чрезвычайно медленно. И с каждым десятилетием запасы его становились все скуднее. Было ли дело в излишней активности и жадности Домов, высасывающих с охваченной территории все без остатка? Или в ускорившейся по каким-то причинам гибели живности снаружи?
А начиналось все так давно ни шатко, ни валко. Таяли полярные льды. Сначала медленно, то растекаясь пресными речушками, прогрызавшими извилистые ходы в ставшей пористой толще многовековых льдов, точно дождевые черви, то вновь намерзая неохватными глазом наледями. Люди отчаянно спорили, брызгая слюной с высоких трибун и размахивая кипами бумаг. Потепление? Похолодание? Мы тому причиной? Мы здесь ни при чем, таков естественный ход вещей? Не обращая внимания на жаркие дискуссии, в которых поочередно одерживали победу сторонники то одной, то другой точки зрения, Мировой океан распухал и, не помещаясь уже в своих берегах, расплескивал лишнюю воду, словно хозяйка из таза. Сантиметр за сантиметром наползал он на многомиллионные человейники, что люди возвели на его берегах, метр за метром откусывая лакомые куски побережья, не брезгуя ничем: роскошными пляжами и гнилыми болотами, гранитными набережными и прибрежными помойками, убогими рыбацкими лачугами и шикарными особняками кинозвезд, которые нельзя было продать уже ни за какие деньги.
Люди пытались, конечно, воспрепятствовать, проявляя чудеса инженерной мысли. Дамбы, будто крылья, заперли входы в бухты и лагуны. Шедевры архитектуры, города – памятники под открытым небом и прочие с ними были спасены. На время. Океан был неумолим и с одинаковым равнодушием глух и к мольбам, и к проклятиям. После столетия неравной борьбы люди сдались. Отступая все дальше и дальше вглубь материков, они оставляли на произвол судьбы обжитое побережье. Точно сломанные зубы торчали из воды небоскребы Нью-Йорка, резвились дельфины над территориями, некогда звавшимися Нидерландами, Северную Венецию постигла та же печальная участь, что и настоящую.
На суше было не лучше. С климатом творилось неладное, черт знает что, откровенно говоря, творилось. Где-то разверзались хляби небесные, выливая на головы людей тонны воды неделя за неделей, а где-то месяцами висели недвижимо антициклоны, выжигая урожай на корню. Зимы превращались в бесконечные оттепели с зацветающими первоцветами и дезориентированными насекомыми, а лета – в уныло-холодный, моросящий бесконечными дождями октябрь. Ни на что нельзя было положиться. Климат стал непредсказуемым, словно истеричный холерик.
В Сахаре местами ложился снег и, стаивая под солнечными лучами, увлажнял каменистую почву. Тут и там начинали пробиваться невесть как давно ссохшиеся, а теперь напитанные влагой ростки, и дивила пустыня небывалым многоцветием и разнотравьем невозмутимых берберов. Аравийский же полуостров раскалялся почище адской сковородки. Иссушающий ветер гонял песчаные тучи апокалиптического вида. Поскольку днем там и вздохнуть было нельзя, не опалив себе глотки, то мало – помалу жизнь стала сугубо ночной. Разрушительные ураганы утюжили некогда райские острова Карибского моря, не давая беззаботным островитянам и головы поднять. Чудовищные циклоны затапливали огромные территории, оставляя после себя лишь заваленные обломками зданий пустоши и покореженные, утопленные в грязи автомобили.
И не было никому ни минуты покоя. Люди снимались с насиженных мест в поисках лучшего места для жизни. Климатические беженцы бесцеремонно ломились шумным цыганским табором в относительно еще благополучные страны, где их не ждали. Все временное стало постоянным: неустроенность, голод, повсеместные разрушения.
К беспределу климатическому и хаосу экономическому добавились войны за более-менее благополучные места обитания и базовые ресурсы: пресную воду и продовольствие. Политическая карта мира перекраивалась на глазах. Международные соглашения сметались толпами беженцев, точно прошлогодние листья. В цене была только грубая сила. Кто сильнее, тот и прав – этот подход в международной политике, проверенный веками, торжествовал повсеместно.
Первые Дома скорее напоминали средневековые крепости. Они защищали избранных счастливчиков внутри не только то орд неудачников, также жаждавших благополучной жизни, но и от климатических вывертов. Лишь много позже, когда оставшиеся за бортом несчастные разбрелись по планете и сгинули на ее негостеприимных просторах безвозвратно, во главу угла была поставлена добыча необходимых для жизни ресурсов. И целесообразнее оказалось, чтобы Дом мог прийти к ресурсам, как Магомет к горе, а не наоборот. Дома сдвинулись с места и стали мобильными. В нынешнем виде они существовали неизменно уже несколько столетий.
Встань перед нынешним малочисленным и изнеженным человечеством сравнивая по масштабам задача, оно бы не справилось и вымерло, как это произошло с большинством видов крупных млекопитающих. Дома справились со своей задачей, сохранив человеческие жизни. Но что дальше? Стратег все чаще задавался этим вопросом. Столетия человечество существовало в Домах. Выживало, но и только. Уровень технологий оставался неизменным. Сосредоточившись на выживании, человечество оставило в прошлом попытки освоить космическое пространство и океанские глубины. По глубокому убеждению Стратега, пришло время людям вернуться туда, где они жили раньше, пока не деградировали окончательно. Дома – тупиковый путь развития цивилизации. Это очевидно. Люди в них, будто цыплята в скорлупе: тесно, безопасно, проклевываться страшно, но необходимо, иначе погибнешь.
С некоторых пор климат вроде как устаканился, и в некоторых местах был вполне пригоден для жизни. Одно такое Стратег и облюбовал для своих целей. Раньше это место называлось плато Путорана. Вблизи от него Дом и пасся последнее время. Идея Стратега была столь радикальна, что объявить о своих планах обитателям Дома он пока остерегался, опасаясь повергнуть в шок всех без исключения. Во вновь прибывших он увидел возможность осуществить, наконец, вылазку на плато, чтобы оценить возможные условия для жизни и когда-нибудь, не сейчас, не сразу, а, может быть, в течении нескольких лет, начать переселение туда. Эти доисторические, физически крепкие люди, выжившие в смертельном для обитателей Дома болоте весьма продолжительное время, могли бы стать участниками первой экспедиции на плато.
Как ни крути, а он все же не зря был Стратегом. Он искал пути выживания человечества и надеялся, что нашел. Пусть оно, неразумное, и неспособно пока оценить его замысел.
Карантин.
Пытка изоляцией или карантином, как предполагали путешественники, продолжалась уже пару недель. Примерно. Окон в помещении не было. Изнывая от скуки и безделья, спутники сходили с ума.
«Эй, хозяева,» – гневно вопил, валяясь на полу, Андрей. – «Хоть телевизор нам принесите. У Вас есть телевизоры? Или что там вместо них уже изобрели? А футбол у Вас есть?»
«Едва ли,» – сам себе ответил он. – «Судя по комплекции, у Вас самый популярный вид спорта – шахматы.»
«Не стони, и так тошно,» – улещивал его Иван Петрович и тут же сам выдвигал авантюрное предложение. – «А давайте мальца этого Вану в плен возьмем, вроде как языка, когда в следующий раз придет. Да прошвырнемся с ним по коридорам. Поразведаем где тут что.»
«А что дальше?» – остужал его пыл Эдуард. – «Бежать ведь отсюда мы не собираемся? Куда? В болото? Там нам делать нечего. Только настроим аборигенов против себя. Сейчас в комнате сидим, нас кормят и поят. А после взятия заложника и побега нас сунут в какое-нибудь подземелье или что тут у них вместо тюрем приспособлено. Будем вести себя благоразумно. Наберемся терпения и подождем. Не будем раздражать местное население агрессивными выходками.»
«Возможно это и правда просто карантин,» – миролюбиво заметила Катя. – «Он обычно длится 21 день. Еще немного подождем.»
Разговор этот был тягуч и бесконечен, как жевательная резинка, и продолжался изо дня в день.
«Все наши болезни они изучили еще когда мы у них голышом в банках плавали. Может мы там три недели и отсидели? Не помним ведь ничего.»
«Вполне возможно.»
Единственной связью с миром был Вану. Он приходил ежедневно: мягкий, улыбчивый, радующийся, будто ребенок, когда они достигали взаимопонимания, только что хвостом не вилял, точно дружелюбный щенок. Взять такого в заложники, все равно что у ребенка конфетку отобрать. Рука не поднималась. Узнать от него толком ничего не удавалось. На вопрос сколько людей здесь живет, он широко разводил руками, будто пытаясь обнять земной шар, на вопрос как называется это место недоуменно пожимал плечами, на требование принести жалобную книгу – глупо хлопал глазами. Его посещения были единственным развлечением. Но сегодня их ждал сюрприз.
Гость вошел в комнату не торопясь, обвел спокойным взглядом присутствующих и кивнул почтительно маячившему у него за спиной Вану. Тот споро напылил на полу кресло и отступил в сторону. Старик удовлетворенно кивнул благоговейно застывшему юноше и опустился, формируя кресло.
«Хозяин,» – промелькнуло уважительное в голове Никимчука.
«Начальство пожаловало,» – испытующе рассматривал старика Андрей.
То, что вошедший – старик, было очевидно с первого взгляда. Пусть все виденные раньше обитатели Дома походили друг на друга, будто горошины из одного стручка, этот сильно от них отличался. Он был стар, очень стар. Тонкая, сухая, казавшаяся прозрачной кожа была ломкой и покрытой сеточкой трещин, словно старая картина. Глубокие морщины лучиками разбегались от прищуренных глаз, хрупкие пальцы чуть подрагивали в старческом треморе, словно тонкие веточки дерева на ветру. Поверх стандартного напыленного комбинезона его ноги обвивала некая конструкция, видимо, позволяющая гостю передвигаться без посторонней помощи. Кате на ум сразу пришло модное слово «экзоскелет».
Старик жестом пригласил присутствующих присесть, что они и сделали, подтащив кресла и составив их полукругом. Визитер произнес несколько фраз тихим, дребезжащим голосом и накрыл ладонью плоский, круглый диск размером с чайное блюдце, висевший у него на груди. Диск ожил, блеснул радужным всполохом и озвучил слова старика на русском языке. Причем тем же самым скрипуче-старческим голосом.
«Приветствую Вас в Доме. Благополучия Вам и Вашему потомству. Я Стратег. Меня зовут Деймон. У Вас есть имена?»
Говорить много и не сказать в итоге ничего – это талант особого рода. Лишь избранные счастливчики обладают им. Он бесценен для партийных работников, мошенников, разведчиков и прочих прохиндеев всех мастей и званий, как и способность пить не пьянея. А Стратег был един во всех лицах и много кто еще. Он был скользок и неуловим, как сардина в масле. Положение обязывало.
Доброжелательность и участие, исходившие от старика, располагали к себе. И как-то незаметно, слово за слово, рассказали путешественники Деймону про мир – отстойник, разноплеменное и разновременное его население со всеми их распрями, появление Маала и отчаянное, смертельно опасное бегство спутников сюда. Мальчика – Маала Стратег помнил хорошо. В нем была та самая искорка любознательности, которые он так ценил в людях. Деймон отлично понимал, какая неодолимая сила двигала мальчиком, влекла его исследовать аномалию. Будь он также юн и неопытен, последовал бы его примеру, но жизненный опыт, привязанный к ногам пудовыми гирями, уже давно не позволял ему делать глупости.
Но все хорошо в меру. Доброта и понимание, лучившиеся из глаз старика, в какой-то момент стали напоминать Кате приторную гостеприимность турецко-египетских торговцев всякой всячиной, которые любыми путями стараются втянуть в разговор и заманить в лавку сомлевших от жары туристов в надежде втюхать им что-нибудь из залежавшегося сувенирного барахла, собирающего пыль в его лавке. Что распродавал Стратег? Словно почувствовав смену настроения, Деймон завершил разговор и покинул комнату, оставив вместо себя лишь услужливого Вану.
***
«Ну и зачем приходил этот хрен моржовый, как думаете?» – задумчиво спросил Эдуард.
«Ты что, мировой старикан,» – убежденно возразил Андрей.
«Этому старикану только в гестапо работать,» – недовольно проворчал Эдуард. – «Вы обратили внимание, как ловко он нас разговорил?»
«Ага. У нас до революции такой поп в селе был. Мяконький, да добренький, да всепонимающий. А как пойдет пропесочивать грешников во время проповеди, то баб, какие послабже, к полу так и примораживало. Голос у него был зычный, басовитый, артиллерийский залп бы заглушил. Это я к тому, что мягко стелет, да спать жестко будет,» – пояснил свою мысль Иван Петрович.
«И куда делся? Поп? Что с ним сталось?»
«Что и со всеми. Расстреляли. От пули то никакая хитрость не спасет. Пуля – дура,» – философски заключил Никимчук. – «Мы дедку, считай, всю подноготную про себя рассказали.»
«Всю, да не всю,» – тревожно подумалось Кате.
«Ничего, девонька, ничего. Прорвемся. Где наша не пропадала,» – успокоил ее Иван Петрович.
«А ведь вроде глянулись мы этому Стратегу. Это же должность такая? Я правильно понял? Надеюсь, важная.»
«По нему не поймешь. Но думается мне, он тут вроде верховного главнокомандующего.»
«Может, выпустят нас, наконец?»
«Хорошо бы. Осточертело в четырех стенах сидеть.»
«А я рада, что мы здесь,» – несколько мечтательно произнесла Катя.
Десять пар глаз в изумлении уставились на нее. Девушка смутилась: «Ну не в смысле в заключении в этой комнате, а вообще. Вы подумайте только, какая небывальщина со всеми нами случилась! Мы в будущем. И эти люди, возможно, наши потомки. Они, конечно, странные. И вообще тут нерадостно. Но ведь мы и мечтать не могли, что попадем сюда. А сейчас даже не удивляемся. Вы заметили, что мы уже давно ничему не удивляемся? Может быть, завтра слетаем на Луну или увидим клонированного местными жителями динозавра, то и глазом не моргнем. Как будто, так и надо. Если только Руслан удивится. Все мы стали какими-то невосприимчивыми, безэмоциональными. Ведь правда?»
«Да сколько уже можно удивляться, девонька? Это ты права. Просто устали мы, покою бы уже. Прижиться бы где-нибудь, чтобы уж навсегда,» – пожал плечами Никимчук. – «Это у Русланчика задору, как у щенка, он и радуется жизни.»
Остальные призадумались.
Против ожидания, в их жизни почти ничего не изменилось. Только вместе с Вану иногда стала приходить девушка: тонкая и гибкая, будто деревце ивы, с затейливыми рисунками на гладкой коже головы. Нежная и трогательная, точно олененок Бемби, она жалась к двери, на контакт не шла, лишь смотрела во все огромные, карие глаза. Приближения кого-то из спутников она пугалась, словно гремучей змеи, и было совершенно непонятно, зачем вообще приходила. Разве что поглазеть, как на диковинных зверей в зоопарке.
***
«Говоришь, им можно доверять?» – Зара влетела к нему с видом победоносным, будто в одиночку сумела остановить таяние полярных льдов, по меньшей мере, и припечатала к столу нечто маленькое, оранжевое, бесформенное, дивно пахнущее. Она была так взбудоражена, что позабыла напустить на себя обычный высокомерно-умиротворенный вид и вечную стайку послушниц-сподвижниц, вившихся за ней, словно улей за пчеломаткой, оставила за дверью. Хоть на это ума хватило. Ведь по Дому и так уже ползли нехорошие слухи. Источником их была Зара, в этом старик ни минуты не сомневался.
Люди всегда боятся того, чего не понимают, и тех, кто на них не похож, подспудно чувствуя в этой непохожести угрозу их привычному, размеренному существованию. Чернокожий? Значит наркодилер, мародер или, в лучшем случае, баскетболист. Араб – похотливый многоженец, нефтяной магнат и обладатель дворца с золотыми унитазами. Японец – фанатичный трудоголик, в случае неудач на работе делающий себе харакири. Физически крепкие, волосатые, громкоголосые дикари? Чего от них ждать? Наверняка, беспорядков, волнений и всеобщего хаоса. Ведь они такие другие! Помочь обитателям Дома преодолеть эту неприязнь и дать пришельцам возможность адаптироваться и было его задачей.
«Что это?» – спокойно осведомился Деймон.
«Точно не знаю,» – слегка смутилась Зара. – «Пахнет, как питательный шарик. Но это не он. Им такого не давали. Так откуда же это взялось?» Зара торжествовала. Тон ее, обличительно-радостный, был неприятен, как оглушительно визжащий перфоратор.
«Твои дикие протеже водят тебя за нос. Где они это взяли?»
«Очевидно, кто-то им это дал,» – так же невозмутимо парировал Стратег.
«Совершенно точно не моя Аруза.»
«Значит, мне стоит поговорить с Вану,» – спокойно заключил Стратег.
«Совершенно невозможный человек,» – пылала неподобающим гневом Духовный Наставник, покидая Деймона. Все её справедливое возмущение разбивалось о невозмутимость Стратега, словно штормовая волна о скалы. Он был просто очарован своими первобытными людьми. И это помешательство мешало Деймону рассуждать здраво. А они опасны. Эти волосатые дикари непредсказуемы, точно всполохи молний в грозу. Зара ни минуты не сможет быть спокойна, если они будут свободно разгуливать по Дому, как на то рассчитывает Стратег.
***
Комната Деймона носила следы своего хозяина. С одной стороны, аскетичная, точно келья монаха, лишь напыленное ложе, дабы спать, и кресло, чтобы сидеть. С другой стороны, хранящая в закрытых от посторонних глаз стенных нишах массу занятных и дивно-любопытных для хозяина и бесполезно-непонятных для всех прочих вещиц. Как-то – окаменевшая раковина древнего морского обитателя; обломок горной породы, завораживающе мерцающий на сломе глубоким изумрудным сиянием, будто где-то там внутри горел неугасимый зеленый огонь; прогрызенная ржавчиной местами до дыр гильза от снаряда неведомо какой войны; приводившие в изумление изяществом механизма, скрытого помутневшим стеклом, старинные настольные часы, замершие во времени еще в незапамятные времена.
Порой Стратег любовно перебирал свои сокровища, точно кокотка дешевую бижутерию на прилавке магазина, горделиво любовался ими, точно мать любовно выпестованным чадом, впервые самостоятельно угнездившимся на горшок. Вану был одним из тех немногих, кто разделял любознательность старика. Сейчас он дрожал как осиновый лист, пряча взгляд от Стратега по сторонам.
«Они их делают, мудрейший.»
«Делают? Как? Из чего?»
«Из ничего. Это просто появляется. И они их едят. И я пробовал. Вкусно,» – почти шепотом, полностью растворяясь в своей провинности, пояснил Вану.
Стратег был обескуражен. Что за тайна? Неужели он оказался так слеп? Это было, поистине, удивительно.
«Почему же ты не сказал мне?» – мягко укорил Деймон оробевшего юношу.
«Я не хотел, чтобы пришельцев обидели. Нет, нет, не Вы, мудрейший. Другие.»
«Так они тебе нравятся?»
«Да,» – неожиданно оживился Вану.
«Но ведь они иные? Не такие как мы?»
«Ну и что,» – пожал плечами юноша.
Стратег изумленно воззрился на Вану. Определенно, ему пора на покой. Эту внезапно возникшую симпатию он тоже проворонил, хотя именно на нее и рассчитывал. Ну-ну. Да он просто старый болван.
