Ден Истен
Баба Капа. Сборник рассказов
– Ой, – расплылась в улыбке она. Быстренько сорвала платок, пригладила светлые волосы. – Здравствуйте, Леонид Борисович. А вас и не узнать без бороды. Вы прямо такой красавчик!
Кокетливо похлопала длинными ресницами.
– Спасибо! – расправил плечи Леник. – Вы тоже! Богиня!
Откуда что берется? Еще вчера он мямлил на ступенях своей бытовки, смущаясь от их внимания и вопросов, а сейчас – прямо ловелас.
– Да какая там богиня, скажете тоже! – опустила глазки Аня, покраснев.
– А это мой товарищ и коллега Санек, – Леник небрежно показал на сидящего за рулем Санька.
Улыбка медленно сползла с веснушчатого лица Ани. Женщина кивнула с опаской. Санек помахал рукой, вложив в жест все дружелюбие, на которое был способен.
– Аня, говорят, вы поете в клубе? – спросил Леник.
– Ну, как поем… – вздохнула Аня. – Да, собираемся, разучиваем песни, поем. Но у нас аккомпаниатора нет. Вот если бы вы согласились…
– Это как? Это подыграть, что ли? Так я согласен! Во сколько?
– В восемь.
– Отлично! До вечера тогда? – улыбнулся он, вдруг нахмурился, напуская на лицо важность. – А сейчас нам пора. Дела.
Повернулся к Саньку.
– Трогай, голубчик.
Санек со снисходительной усмешкой покачал головой, поворачивая ключ в зажигании.
Аня, улыбаясь, помахала платком вслед. Из коровника вышел парень в ватнике, совсем молодой, широкий в плечах, высокий. Сплюнул на землю.
– Нюрка, кто такой? – показал пальцем в удаляющийся «каблучок»
– Отстань, Мишка! – с досадой отмахнулась она, быстро повязала платок и зашла в коровник.
– Чего?! – возмутился Мишка и двинул за ней. – Ну-ка, быстро мне сказала, кто это такой?!
***
Шниперсон был безутешен. Мойша не явился к обеду, хотя обедали они всегда вместе. Для старого еврея он значил очень много, он был его любимцем, его отрадой. Если бы еврея спросили, что значит для него Мойша, он бы не задумываясь ответил: всё!
Да такого уникального кота на всем белом свете не сыскать! Брульянт высочайшей огранки! Рубин в короне монарха, изумруд в подвесках императрицы, сапфир в тиаре Верховной жрицы! Бесценный, драгоценный! Единственный, в конце концов!
Шниперсон вышел из дома и медленно пошел по улице, оглядываясь по сторонам. Таким растерянным старого еврея не видел никто и никогда.
***
На фоне остальных эти двое были самыми проблемными. Хомячок размахивал лапками и фыркал, порываясь вырваться из рук Санька, а ухоженный молодой кот шипел и тянулся когтями в лицо Леника. Их быстро заперли в отдельную кроличью клетку. Для буйных, так сказать.
Приехавший по звонку Ушан стоял перед открытой дверью бытовки, с удовлетворением глядя на котов и собак, мирно сидящих на полу.
– Хорошо, – похвалил он. – Все-таки не ошибся в вас Шниперсон.
Он вытащил телефон, чтобы позвонить ветеринару, но тут его взгляд упал на клетку, в которой, привалившись друг к другу спинами, сидели молодой кот и хомяк. На мордах обоих застыло выражение протеста и презрения.
– А эти что здесь делают? – он ткнул пальцем в клетку.
– Это буйные, – пояснил Леник. – Да вы не волнуйтесь, Евгений, перевоспитаем.
Ушан покачал круглой лысой головой.
– Сейчас же выпустить! – приказал он. – Это Майк, кот Шниперсона.
Леник и Санек испуганно переглянулись.
– А хомяк?
– А хомяк – его кентуха! Выпустить сейчас же, пока Шниперсон панику не поднял!
– Так мы же не знали, – Леник дрожащими руками открыл клетку. – Ну и порядки у вас тут.
– Что есть, то есть, – со вздохом согласился управляющий. – Здесь иногда такие странные вещи происходят – не объяснить. Я долго привыкал. И вы привыкнете.
Кот, неспешно, мягко ступая лапами, вышел из клетки и прошел мимо своих обидчиков в черной форме, одарив каждого презрительным взглядом желтых глаз. Выкатившийся следом хомячок, встал на лапки и засеменил следом. У самой двери обернулся, в черных пуговках глаз ясно читалось одно: дебилы!
Кот коротко мяукнул, и кент-хомячок послушно потрусил рядом. Не спеша, под удивленные взгляды людей, парочка вышла за ворота лесопилки, и почти сразу же раздался радостный крик:
– Мойша! Я, конечно, извиняюсь, но ты таки поц! Если хочешь, чтобы Шниперсон умер от волнения посреди полного здоровья, так и скажи! К чему эти выходки, не понимаю!
***
Осмотр ветеринаром не выявил каких-то серьезных заболеваний, кроме блох.
– Выведем! – заверили вчерашние бомжи.
Весь день они расчесывали четвероногих бродяжек жесткими гребнями, выгребая из свалявшейся шерсти многочисленных кровососов, затем тщательно, не жалея воды, мыли с помощью специальных шампуней. Чистеньких и сытых питомцев расположили в заранее убранной бытовке, где они мирно заснули, потрясенные такой нечеловеческой человеческой заботой.
В восемь часов вечера, вымывшись сам и причесавшись, Леник отправился к клубу. Санек остался дежурить, ибо оставлять объект без присмотра, вверенный им под охрану и оборону, было строжайше запрещено.
Продукты, купленные Ларисой, были использованы по прямому назначению – съедены. Санек решил, что вернув продукты, он таким образом обидит ее еще больше, поэтому решил с первой зарплаты купить ей хороший подарок. Вот только что подарить, он еще не знал. Но он придумает, ибо в отличие от своего неудалого товарища, думать у него получалось хорошо.
***
Леник уже подходил к клубу, как вдруг услышал в спину резкое и громкое:
– Эй, слышь, ты наших девок не замай!
Леник поправил висящую на спине гитару и обернулся. В начинающихся сумерках разглядел троих: молодых, наглых, разного роста и комплекции.
– А что это значит? Не понимаю, – ответил Леник и отвернулся, намереваясь продолжить путь.
– Чё ты не понял?! Я говорю, девок наших не трогай!
Леник снова обернулся.
– Ты о чем вообще? – спокойно спросил он высокого парня, стоящего ближе всех. – Кого я трогаю?
– От Аньки отстань. По хорошему тебя прошу, – с угрозой сказал парень.
– Ах вон оно что, – усмехнулся Леник. – Так я к ней не пристаю. И это, она сама разберется.
Остальные двое подошли к нему вплотную.
– Мишка, – цыкнул один. – Ща мы этого городского ушатаем.
– Да нихрена! Я сам с ним разберусь! – Мишка расправил свои широкие плечи и толкнул хилого Леника. Тот завалился в пыль, гитара за спиной жалобно звякнула от удара. Леник тут же встал, отряхнулся, аккуратно снял гитару.
– Ой, как страшно, – деланно испугался Мишка. Дружки поддержали его радостным гоготом. Леник насупился и, наклонив голову, боднул его в живот. Оба покатились по земле, пыхтя, с криками пытаясь достать друг друга кулаками.
– Мишка, мочи его! – подбадривали дружки.
Из клуба выскочила Аня. Длинные ресницы в удивлении вспорхнули.
– Мишка, гад такой! Что ты делаешь?! Отпусти!
Но Мишка не слышал, он сел на поверженного Леника и злобно лупил его по лицу. Аня скрылась за дверью, и, спустя секунду, раздался ее звонкий крик.
– Бабы! Наших бьют!
Леник уперся пальцами в лицо обидчика, стряхнул его с себя, затем быстро сел сверху и уже сам колотил его по морде.
Дверь клуба чуть было с петель не слетела: на улицу высыпали женщины в цветастых платках. Одна, самая дородная, с криком: «Отпусти его, ирод!», подскочила к размахивающему кулаками Ленику и одним ударом по макушке отправила в глубокий нокаут. Леник закатил глаза, пошатался немного и кулем свалился с орущего Мишки.
– Зойка, дура! Ты что сделала?! – взвизгнула Аня, подскакивая к лежащему в беспамятстве Ленику.
Зоя пожала плечами.
– Так наших же бьют! Мишка – наш, а этого я в первый раз вижу.
***
Леник открыл глаза и увидел склонившиеся над собой женские лица.
– Уф, живой! – с облегчением выдохнула одна. – У меня такой удар, что даже Поликаша боится.
– Вот иди и рихтуй своего Поликарпа! – обиженно выкрикнула Аня. – Что ты на других кидаешься?! Отойди!
Руки, теплые и мягкие, ласково погладили по щекам.
– Леонид Борисович, вы как?
Слегка курносое, усеянное веснушками, лицо выражало такую заботу и печаль, что Ленику, несмотря на легкую контузию, вдруг захотелось петь и плясать.
– Хорошо, – прошептал он.
Аня выпрямилась и звонко скомандовала.
– Бабы! Несите Леонида Борисовича в клуб.
Женские руки дружно подхватили его, легкого и щупленького, и понесли. Леник плыл над землей, мысленно повизгивая от восторга. Даже в самых смелых мечтах он представить не мог, что его будут носить на руках женщины!
***
Санек сидел при свете настольной лампы и в задумчивости грыз кончик шариковой ручки. Перед ним лежала раскрытая тетрадка в клетку. Подумав немного, он написал:
«Дорогая Лариса. Нижайше прошу прощения за столь вольное обращение, но не могу молчать боле. Давеча обидел я вас жестоко и теперь терзаюсь от чудовищной мысли, насколько был к вам несправедлив. Мучимый раскаянием и томимый робкой надеждой на великодушное прощение, пишу это письмо.
Тогда в библиотеке позволил я себе непростительный поступок, но поверьте, что двигали мною не злоба и горячее стремление причинить вам слезы и минуты печали. Вовсе нет! Всему виной – мое сердце, до нелепого мнительное, зачерствевшее в долгих скитаниях и мытарствах, ищущее во всем подвоха.
Письмо это передаю с моим давним приятелем Леонидом Борисовичем, уже вам знакомым. Смею надеяться, что и его вы простите за высказывания про вашу внешность. Он, сам не зная, нес по своему обыкновению сущую околесицу, но от того, разумеется, не менее обидную.
Быть может, прочитав письмо, подумаете, что не набрался я духу сказать это все лично и при встрече, но поверьте, это не так. Быть может, однажды постучусь в вашу дверь, продрогший и мучимый совестью, и вы пустите к себе на порог и выслушаете мою историю. И, смахнув слезу, проникнитесь моими страданиями…»
Ручка замерла на тетрадкой. Санек, прочитав написанное, покачал головой и тяжело вздохнул, затем решительно вырвал лист. Смяв и выкинув в урну под столом, встал и подошел к окну. Будем думать…
***
– Ой, бабоньки, это шо такое?!
– Говорят, Шниперсону проект одобрили. Самолично в администрацию ездил.
– Та ты шо! А шо за проект?
– Да говорят, казино строить собрался. И дом публичный при нем.
– Та ты шо?! И дом публичный?!
– Ага! Мужиков надо запереть, пойдут табунами. Кобели-и-и!
– Совсем совесть потерял!
– Дык, и не было у него совести никогда. Такие дела!
В течение недели селяне со страхом смотрели на проезжающую в сторону реки разного рода тяжелую спецтехнику: тарахтели гусеницами бульдозеры, пылили самосвалы с щебнем и бетонными блоками, проносились вахтовки с рабочими, проезжали краны со сложенными стрелами. К концу недели по улицам медленно проплыли четыре низких трала с бело-синими двухэтажными модулями. Стройка века на берегу реки шла ударными темпами, днем при свете солнца, ночью – в лучах прожекторов. Короче, все было по-взрослому.
У Санька же была полная неопределенность. Пару раз он решительно подходил к библиотеке, но, подергав ручку закрытой двери, в недоумении разворачивался и уходил. Даже подумал, что Лариса обиделась до такой степени, что уволилась и уехала. От этой мысли ему становилось не по себе.
Зато у Леника было все отлично на всех фронтах. Почти каждый вечер он приходил в клуб и играл на своей старенькой гитаре, аккомпанируя поющим женщинам, а если просили, то и сам пел. И делал это хорошо, с душой. Пел о разном: о людях и их профессиях, о природе и далеких звездах, о дружбе и героизме, но особенно душевно у него получались песни о любви. При этом он так трогательно складывал домиком бровки, что сердечко Ани сжималось от умиления. Прогресс на любовном фронте дошел до того, что они уже прогуливались по темным улицам, вздыхали под луной и даже… держались за руки. Так-то! Прогулявшись и повздыхав, расставались: Аня шла домой, а Леник на дежурство.
В один из таких вечеров Леник спросил:
– Аня, а Лариса где? Санек пару раз заходил, дверь закрыта.
– Уехала Лариса, – ответила Аня. – В Мурченбург.
– Совсем?! – ужаснулся Леник, не представляя, как он об этом скажет товарищу.
– В гости к тетке своей. Она какой-то там профессор. Кафедра русского языка в институте, что ли. Я не вникала.
– А-а-а-а! – с облегчением протянул Леник. – Значит, вернется?
– Ну, конечно! – засмеялась Аня. – А что это твой Санек заинтересовался?
– Я тебе скажу честно, Анна, – серьезно сказал Леник, не забыв сложить брови домиком. – Она ему нравится.
– Ой, как интересно! – в восторге захлопала в ладошки Аня.
Из-за амбара вырулили три тени. При свете тусклых фонарей Леник увидел Мишку с его верными дружками. А он уже было подумал, что отстал Мишка, понял, остепенился. Ан нет. Либо тупой, либо шибко влюбленный.
– Анька, отойди от него! – приказал Мишка. В руке блеснул нож.
– Мишка, ты что задумал?! – отпрянула Аня, прижимаясь к своему спутнику еще ближе. – Убери нож, ненормальный!
– Отойди от него, я сказал! – Мишка дыхнул перегаром.
– Что ты привязался? – сипло спросил Леник, чувствуя, как затряслись коленки. Было страшно, мелькнула даже мысль убежать, но бросить Аню одну, наедине с этими пьяными, он не мог, поэтому отодвинул ее за спину и решительно шагнул вперед.
– Миша, послушай… – миролюбиво начал он.
– Не, городской, это ты меня послушай! – осклабился Мишка. – Ты зачем сюда приехал? Анька – моя!
– С каких пор я твоя собственность? – выкрикнула Аня. – Я тебе ничего не обещала! Да я тебе в старшие сестры гожусь! Я старше тебя на пятнадцать лет!
– И что? Ты все равно мне нравишься! – мрачно ответил Мишка. – Я в армейке о тебе только и думал! Дембельнулся, думал, поженимся, а ты! Поешь, хвостом вертишь перед всякими городскими! Бл..дь ты!
Он со злостью бросил нож и сел на бревно. Дружки обеспокоенно захлопали его по плечам.
– Мишаня, да ладно тебе! Пойдем лучше еще накатим, а?
Мишка не отвечал, просто сидел, уткнувшись в ладони. Не плакал, не ругался – молча сидел.
– Ну, за бл..дь тебе надо бы по башке настучать, – решительно сказал Леник. – Извинись!
– Извини, Аня, – Мишка поднял голову, в глазах блестели слезы.
– Да ладно, забыли, – растерялась она. До того было неожиданно услышать извинения от него, грубого и наглого.
Леник, осмелевший от его послушных извинений и воодушевленный его слезами, присел рядом.
– Миша, я тебя понимаю, – дружелюбно сказал он.
– Да откуда тебе понять? – горестно отмахнулся Мишка, посмотрел на гитару за его спиной. – Сыграй лучше.
– Да легко! – Леник с готовностью снял гитару.
– Спой эту… как ее там… – Мишка замычал, пытаясь воспроизвести мотив.
Леник песню узнал сразу, но решительно помотал головой.
– Да ты что? Она же тебя вконец добьет. Опять будешь тут ножом махать?
Мишка тяжело вздохнул.
– Не буду ножом махать, обещаю! Спой, уж больно душевная.
– И грустная, – возразили дружки.
– И пусть! – с вызовом ответил он. – Зато жизненная! Пой! Как тебя там? Леня?
Леник кивнул. Мишка протянул ему руку.
– А я Михаил.
– Я знаю, – пожал руку Леник. Провел по струнам и запел песню Петлюры «Платье белое». Тихо, с опаской посматривая на него.
«…Зачем ты это сделала, надела платье белое,
Кольцо на руку нежную, на голову фату…»
– Фату-у-у-у! – вдруг провыл Мишка. Кулаки забили по бревну, слезы полились из глаз ручьями.
Леник приглушил струны и с сомнением уставился на него.
– Миш, может не надо, а?
– Продолжай! – взревел Мишка.
Пальцы снова стали перебирать струны, но спустя несколько секунд гитара опять смолкла потому, что несчастный влюбленный с новой силой завыл белугой, запрокинув коротко стриженную голову в темное небо:
– Тебя я жду-у-у-у! – убивался он. – Тебя я слышу-у-у-у!
– Продолжай! – устало махнули рукой дружки. – Все путем!
Леник допел песню и встал, озадаченно глядя на притихшего Мишку. Тот, обхватив голову руками, раскачивался из стороны в сторону. Дружки предостерегающе помотали головами: не дергай его, бывает.
Они стояли и молчали. Аня с сочувствием погладила его по плечу.
– Миш, не убивайся ты так. Найдешь себе молодую, красивую. У нас что, девок мало?
Он встал и, стыдливо отворачивая распухшее от слез лицо, протянул Ленику руку:
– Спасибо.
Затем посмотрел на Аню с грустью и сожалением:
– Я тебя, Анна, бросаю. Раз ты такая. Неверная и недостойная.
Аня пожала плечами.
– Хорошо, Мишенька. Я тебя понимаю.
Он еще раз пожал руку Ленику и пошел, качаясь. Следом потянулись дружки, тихонько посмеиваясь. Компания уже почти скрылась в темноте дороги, как вдруг снова послышался вой, протяжный и плаксивый:
– Фату-у-у-у!
Леник загадочно посмотрел на Аню.
– Похоже, я знаю, кто будет первым клиентом центра пет-терапии…
***
Лариса задумчиво помешивала ложкой в чашке с горячим чаем.
– Грустная ты, Лариса, – Ольга Семеновна поставила большую тарелку с нарезанным пирогом. – Случилось что?
– Тетя Оля, скажите, а я сильно страшная? – вдруг спросила племянница.
– С чего ты взяла?! – искренне удивилась тетка. – Совсем нет. Ты мне напоминаешь Каренину. Помнишь это «…не по тому изяществу и скромной грации, которые видны были во всей ее фигуре, но потому, что в выражении миловидного лица, когда она прошла мимо его…»
– «…было что-то особенно ласковое и нежное», – равнодушно продолжила Лариса.
– Именно! – назидательно сказала Ольга Семеновна.
Но Лариса ни на минуту не верила словам тетки. Куда ей до Карениной!
– Да нормальная ты! Не супер-красотка, конечно, но сойдет для сельской местности! – воскликнул Гена, внук Ольги Семеновны. – Не парься!
– Так, Геннадий! – строго глянула Ольга Семеновна. – Что за выражения?!
Внук отмахнулся.
– Да ладно, бабуля. Будто я не знаю, как ты умеешь выражаться!
***
По случаю завершения строительства Шниперсон устроил небольшой банкет у себя в доме. Еврей поднял бокал с шампанским и оглядел присутствующих, коих было немного: управляющий Евгений и два его помощника.
– Таки дожили мы до лучших времен, молодые люди! Уже завтра наш центр готов принять первых посетителей!
– Ура! – тоненько пропищал Леник. – Как говорил Чебурашка, мы строили, строили и, наконец, построили!
Оттопыренные уши Ушана шевельнулись, а глаза с подозрением уставились на Леника. Нет, показалось: он действительно про того Чебурашку, настоящего, из мультика. Вряд ли кто-то здесь знает его обидное прозвище – оно осталось там, за чертой, в прошлой жизни.
– Молодые люди! – торжественно обратился еврей ко вчерашним бомжам. – Шниперсон умеет быть благодарным…
Тут наступила многозначительная пауза.
– И Шниперсон говорит вам спасибо!
Леник и Санек растерянно улыбнулись.
– Пожалуйста.
Еврей засмеялся.
– А вы таки решили, что Шниперсон – жмот?
Он вытащил из кармана два белых конверта, придвинул их гостям.
– Шниперсон – не жмот, он таки умеет ценить тех, кто ему полезен. Премия! По десять тысяч каждому!
***
Баба Капа еще не успела выйти из подъезда, как мир кардинально изменился. Рисующие на стенах гаражей подростки, в панике роняя баллончики с краской, быстро испарились в неизвестном направлении. Воинствующие водители, уже готовые порвать друг друга за парковочное место, вдруг перестали размахивать кулаками и перешли на свистящий шепот. Житель из дома напротив, редкостный дебошир и свинота, секунду назад бросивший мусорный пакет прямо на землю, вдруг судорожно поднял его и закинул в контейнер, а следом, с перепугу – и чужие, ранее брошенные тут же. Легкомысленная соседка, уже собравшаяся выкинуть окурок из окна второго этажа, вдруг затушила его о собственный подоконник, быстро закрыла окно и плотно задернула шторы. Молодая мамочка, сидящая на детской площадке, быстро спрятала бутылку пива и состроив умилительное выражение на лице, нарочито громко позвала своего трехлетнего сына: «Мой ты хороший, куличики лепим? Какие хорошие куличики, ты ж моя радость!».
Разумеется, всех этих метаморфоз баба Капа не видела – все произошло в секунду, одномоментно и стремительно. Впрочем, из всеобщей картины порядка и благоденствия выбивалась сидящая на скамейке грустная женщина, чье симпатичное лицо показалось ей очень знакомым. Провалами в памяти бабулька не страдала, поэтому сразу же вспомнила: Лариса, сельский библиотекарь. Видела ее пару раз, когда приезжала в Ухтыблин-Улыбино на Рождество. Даже разговорились на почве литературных пристрастий нынешней молодежи.
– Привет! – бабулька плюхнулась рядом. Лариса подняла на нее отстраненный взгляд.
– Здравствуйте, Капитолина Алексеевна, – с грустной улыбкой сказала женщина. – Какими судьбами здесь?
– Я здесь живу. А вот ты что здесь делаешь?
– К тете приехала, Ольге Семеновне, – женщина показала пальцем на окна девятого этажа.
– Тесен мир, – хмыкнула бабулька. – А почему грустная такая?
Лариса пожала плечами. Впрочем, бабулька и не настаивала. В душу лезть – не в ее правилах.
– Слушай, Лариса. А как там мои подопечные поживают, Леник и Санек? У Шниперсона вашего сторожами работают. Не чудят?
По лицу Ларисы пробежала тень.
– Та-а-ак, – протянула баба Капа. – Значит, чудят. Рассказывай!
Лариса рассказала ей все. И про случай в библиотеке, и про то, что Санек считает ее страшной. Странное дело, она об этом даже своей лучшей подруге Ане не говорила, а вот малознакомой бабульке – пожалуйста. Быть может, слишком уж требовательно смотрели ее голубые глаза, и слишком решительным было выражение морщинистого лица.
– …Наверное, поэтому я одна, – со вздохом закончила Лариса. – Страшная. Ну и ладно!
Она махнула рукой и отвернулась.
– Глупости какие! – рассердилась бабулька. – Вроде умная женщина, а поверила словам этих братьев по разуму! Один брякнул, другой счел нужным об этом доложить.
– Нет, мне Александр не показался недалеким, – возразила Лариса. – Напротив, очень умный и начитанный. Это видно и в его взгляде, и по его речи.
– Защищаешь? – прищурилась баба Капа. – После всего того, что он там наговорил.
– Не защищаю, просто стараюсь быть объективной.
Бабулька подперла рукой подбородок и бесцеремонно всмотрелась в ее лицо. Лариса смутилась.
– Я не понимаю, у тебя то ли зеркало кривое дома, то ли комплексы какие-то? С какого перепугу решила, что ты страшная? Ты очень даже интересная. Единственное – я бы сменила очки. Что-нибудь полегче, в более изящной оправе.
– И всё? – недоверчиво спросила Лариса.
– И всё! – кивнула бабулька. – Если так посудить, то дело даже не в очках. Да хрен бы с ними! Ты просто сравниваешь себя с другими. Подсознательно, сознательно – не столь важно. Сравниваешь, и сравнения эти всегда не в твою пользу. Перестань заниматься херней и просто живи.
– Я не сравниваю, – буркнула Лариса.
– И не ври мне! – повысила голос баба Капа.
– Если только совсем чуть-чуть, – призналась Лариса, вспоминая, как радовалась молодости и свежести Ассоль из «Алых парусов», как восхищалась нежным образом Даши Булавиной из «Хождений по мукам», как завидовала красоте Ларисы Огудаловой из «Бесприданницы», как… Да мало ли было этих красавиц на страницах книг и на экране телевизора, чья красота восхищала, злила, вызывала зависть? Да, она сравнивала. И снова да – не в свою пользу.
Видя ее задумчивое лицо, баба Капа удовлетворенно хмыкнула.
– Пока ты скрипишь своей извилиной, я позвоню кое-кому.
Она достала свой неизменный кнопочный мобильник.
– Алло, Ушанчик, доброго утречка! Слушай, а как бы мне связаться с этими двумя деятелями? С Леником и Саньком. Что, есть телефон? Пришли мне номерок. Спасибо!
Сообщение пришло через десять секунд, и еще через пять она уже разговаривала с Саньком, предварительно поставив на громкую связь.
– Скажи мне, любезный Санек, тебе в том пруду все мозги водой залило?
Молчание. Затем осторожное:
– Да нет.
– Да или нет?!
– Нет.
– А тогда как объяснить то, что ты, не успев приехать, уже успел оскорбить человека?
– Кого именно?!
– А ты уже со счета сбился? Ларису, библиотекаря!
Снова молчание. Затем:
– А откуда вы знаете? Ах да, вы же следите за нашей судьбой! Я ее не оскорблял. Точнее… в общем, тут надо с самого начала рассказывать. Понимаете, я пришел в библиотеку, где у меня с Ларисой произошел неприятный разговор. Я наговорил лишнего, о чем сейчас очень жалею, и ушел. А потом Леник встретил Ларису и по своей простоте душевной брякнул, что она некрасивая.
– Некрасивая?
– Страшная, если совсем уж точно. Но Леник совсем не ее имел в виду, понимаете? Не Ларису! Просто в его детдоме, где он воспитывался, была неприятная библиотекарь, которую он терпеть не мог. Вот и ходит сейчас, навешивает на всех ярлыки.
– Вы там все поехавшие, что ли?!
– Не знаю. Наверное. Понимаете, Капитолина Алексеевна, я совсем не считаю Ларису некрасивой и, тем более, страшной. Ну, блин, я же не слепой, в конце концов! Очень привлекательная женщина! Это я вам честно говорю! Я пару раз заходил в библиотеку, а ее нет. Даже испугался, что больше ее никогда не увижу. Хорошо Леник выяснил, что она к тете уехала. Есть надежда, что вернется, и у меня будет шанс все ей объяснить.
– Она тебе нравится? – баба Капа подмигнула покрасневшей Ларисе.
– Очень! – Санек горестно вздохнул и добавил почти шепотом. – Я, если честно, о ней постоянно думаю.
– Громче, не слышу.
– Думаю о ней постоянно, говорю!
Лариса сидела и слушала, обхватив голову.
– Алло?! Алло?! Капитолина Алексеевна, вы меня слышите?!
– Да, Санек, – баба Капа погладила по плечу вздрагивающую от безмолвного плача Ларису. – Мы тебя слышим.
– Мы?!
– Это я о себе во множественном числе. Старческая мания величия, понимаешь…
***
В этот погожий августовский день почти все село собралось на берегу реки. Селяне с любопытством рассматривали бело-синий центр пет-терапии, на крыше которого медленно вращался логотип: кот, поразительно похожий на Мойшу, ласково гладящий по голове страдальца с безумными глазами. Над входом висели огромные буквы: «Центр пет-помощи им. Шниперсона».
– И шо, прямо лечат?
– Говорят.
– Особенные животинки, что ль?
– Говорят, с самого Мадагаскару.
– С какого еще Мадагаскара, темнота?! Специально выведенные лечебные породы в лабораториях. С особой энергетикой животные.
– А это не больно?
– Хз.
– Дорого?
– Сейчас все дорого.
– Пойдешь?
– Если все пойдут, то и я.
– А ревматизьму лечат?
– Аффективные расстройства, дистресс, психозы, посттравматические стрессовые расстройства.
– У-у-у, я не знаю, шо это, но у меня этого нет. У меня ревматизьма. Не пойду!
На ступенях стоял Соломон Петрович Шниперсон. Говорил он много, красиво и витиевато, поздравил селян с открытием единственного во всей области центра пет-терапии, затем торжественно представил приглашенных специалистов: трех парней в синих футболках с логотипом центра, уже знакомых многим селянам Леника и Санька, и администратора – худенькую девушку, до обалдения хорошенькую, темноглазую и чернобровую.
Потом из высоких акустических колонок грянула музыка, в воздух взлетели гроздья разноцветных шаров, а ножницы в руках еврея перерезали алую ленту.
– Добро пожаловать! – торжественно выкрикнул Шниперсон.
Но подозрительный сельский народ как стоял на месте, так и остался стоять, лишь переглядываясь, да подталкивая друг друга локтями: ты первый иди, чё встал?
Никто не решался, все ждали его, пионера-первопроходца, решительного и смелого. И такой выискался.
– Я пойду! – грубо распихивая односельчан, вышел хмурый Мишка. – У меня стресс на почве неразделенной любви!
Он внимательно посмотрел на чернобровую администратора.
– Ведите! – решительно сказал он.
Администратор мило улыбнулась и жестом показала на распахнутые двери. Мишка зашел, а следом и Шниперсон со всей своей командой.
И потекли минуты томительного ожидания. Мужики закурили, мрачно поглядывая в окна, бабы, сбившись в кучу, тихонько перешептывались.
Прошло двадцать минут. Обеспокоенный сельский народ уже стал роптать, но тут двери распахнулись, и появился Мишка с улыбкой просветленного, познавшего легкость бытия. Односельчане мигом окружили его, посыпались вопросы.
– Тихо-тихо, дорогие! – ласково успокоил он. Удивленная толпа, привыкшая слышать от него исключительно грубости, затихла. – Рассказываю. Зашел я, значит, в комнату. Хорошая такая комната, большая, стены окрашены в такой приятный цвет. Присел на стульчик. Жду. И тут подбегает ко мне пес, красивый такой, золотистый, и как давай мне рожу своим языком облизывать. И скулит так ласково, хвостом виляет. Я сначала не понял, давай его отпихивать, а он ластится и ластится. Ну, я его погладил, а шерстка такая чистенькая, шелковистая, пахнет приятно. А песик вдруг мячик мне носом подкатывает, мол, давай поиграем? Ну, покатали мы этот мячик, поиграли. А я, ребятки, вижу перед собой эти глаза песьи, преданные и добрые, и чувствую, как отпускает меня! Вот не поверите! Вот с утра прямо весь в напряжении был, прямо злобой исходил, а тут сразу расслабление. Уходить не хотелось, чесслово!
– А глаза-то чего красные? – спросил кто-то.
– Да, понимаете, всплакнул немного, до того хорошо стало! Вот прямо легкость такая во всем теле и на душе! Жить хочется!
– Боязно как-то. Собака, все-таки! – пискнул кто-то из баб.
Мишка снисходительно улыбнулся.
– Говорю же, ласковый пес. Специально обученный, ухоженный, воспитанный. Вон попробуйте к Джеку Акимыча с мячиком подойти – он и мячик порвет, и вас как вчерашнюю газету. А тут… Воспитание!
Миша аккуратно раздвинул плотный круг из селян и пошел по берегу. Шел он походкой твердой с высоко поднятой головой, насвистывая что-то веселое.
– Мишка, а заплатил сколько?
– Мне бесплатно, как первому посетителю, – обернулся Мишка, улыбаясь. – А так, все цены у администратора. Мариной ее зовут. И это, не толпитесь там, не будьте селом! Там все по-взрослому, по записи.
***
Пальцы, сжимающие букет роз, немного подрагивали. Санек еще раз придирчиво осмотрел начищенные туфли, в покупку которых вбухал треть своей премии, погладил идеально выбритое лицо. Постучал в дверь библиотеки.
– Открыто! – услышал он знакомый голос.
Закрыл глаза и толкнул дверь.
Лариса сидела за столом и с жалостью смотрела на изорванную книгу. Вздохнула и подняла взгляд на посетителя. Глаза за стеклами новых, в тонкой невесомой оправе, очков вдруг вспыхнули радостью. Она встала, смущенно одернула блузку.
– Здравствуйте, Александр.
– Лариса, – просипел Санек. Откашлялся. – Добрый день, Лариса.
Шагнул к ней и положил букет на стол.
– Это вам!
– Спасибо, – она взяла букет. – Красивые.
– Да, – Санек потоптался на месте. – Я бы хотел извиниться за свое поведение. Наговорил вам грубостей…
– Не стоит. Это вы меня простите, – Лариса смущенно прижала букет к себе, закрывая залившееся краской лицо. – Я была не права.
– Лариса! – решительно сказал Санек. – Не хочу напоминать ту историю, но я должен. Знаю, что Леник сказал вам будто вы… непривлекательная, но он совсем не вас имел в виду. Понимаете, он воспитывался в детском доме, а там была библиотекарь…
– Успокойтесь, Александр. Это было недоразумение, я знаю, – с улыбкой сказала Лариса.
– Откуда?
– Леонид утром заходил, извинялся, – пожала плечами она. О том, что она об этом узнала задолго до визита Леника, Лариса промолчала – Капитолина Алексеевна строго-настрого запретила ей об этом говорить, мотивируя следующими словами: «Накосячили? Вот пусть теперь и извиняются! Лично! Каждый! Я все сказала!»
