Дарья Мышкина
Демоны, одетые в людей
Глава 24. Мариинка
Взяв с полки какую-то яркую фантастику, я окунулась в чтение на несколько часов, изредка прерываясь на входящие сообщения. Гронский вернулся в назначенное время, не проронив ни одной драгоценной минуты. Спустя еще сорок минут, я спустилась вниз, аккуратно придерживая подол платья и звонко цокая новыми каблуками. Демон склонился в галантном поклоне и поцеловал мою ладонь, хищно разглядывая меня исподлобья.
– Ксения, вы выглядите донельзя авантажно! – выпрямляясь, восхитился он.
Я ответно оглядела демона. Он был одет в темный костюм, состоящий из жилета, пиджака и легких брюк в тоненькую полоску. На его плечах висел черный плащ, а руки были обтянуты кожаными перчатками, что приятно поскрипывали даже от малейшего движения. Распущенные волосы были убраны за уши, выделяя бледное скуластое лицо и серебряное колечко на левой мочке.
– Вы выглядите ничуть не хуже! – я взяла кавалера под руку.
Мы рассмеялись и вышли из квартиры, медленно ступая по ступеням. Погода заметно испортилась. На улице бушевал прохладный ветер, а небо, с которого изредка падали теплые капли летнего дождя, окрасилось в угрюмые цвета обширной серой палитры.
Сев в автомобиль, я положила сумочку на колени и пристегнула ремень безопасности, подготавливая себя к сумасшедшей поездке. Гронский выехал из двора и помчался по проспекту, слегка притормаживая перед поворотами. Я наблюдала за его расслабленными движениями и рукой, что свободно крутила руль в разные стороны. В окно заколотил дождь, и я съежилась от пробирающего мое тело холодка.
– Извини, если лезу не в свое дело, – начала я, – но куда ты ездил сегодня?
– В ваш шабаш, – ответил демон, – поставил Александру и Дару в известность. Отныне, они знают, что ты в курсе происходящего.
– Дара вернулась?! – радостно воскликнула я.
– Ах, нет! Я известил ее по телефону, – усмехнулся он, – Даре еще рано возвращаться.
– Она ничего не нашла?
– К сожалению, – вздохнул Гронский, – никакой информации о связи земного ангела и ведьмы, один только бред! Дара сказала, что на нее смотрят как на умалишенную, пока она интересуется данной информацией. О таком никто не слыхал, даже старейшие ведьмы Праги и Ватикана. Есть вероятность, что ведьмы Германского шабаша что-то да знают. Дара собирается заглянуть к ним в ближайшие даты.
– А если и там ничего не окажется? – хмыкнула я.
– Панора в том числе находится в отъезде, – говорил демон. – Он ищет информацию в других обществах, но там, как ни странно, тоже ничего интересного… Коли, в ближайшее время не окажется нужной информации, то придется действовать прямо, напролом, чего мне жуть как не хочется!
– Почему? Можно же прийти в общество земных ангелов, рассказать им о том, что происходит.
Гронский расхохотался.
– Ладно, я поняла… – смущенно ответила я. – А если обратиться в другие общества земных ангелов? Может, они устроят какую-то проверку, помогут с информацией…
Гронский рассмеялся с новой силой.
– Что я такого сказала, Ян? – возмутилась я, наблюдая за истерикой спутника.
– Представь, что ты играешь за футбольную команду… – деловито начал тот, активно жестикулируя рукой. – В какой-то момент, к тебе подходит игрок из противоположной команды и говорит, что один из ваших футболистов принимает допинг. Что ты ему скажешь, принцесса? – Гронский украдкой зыркнул на меня. – Правильно, ты скажешь ему: «Какого черта я должна тебе верить, ублюдок?», а он ответит: «Я просто знаю, вот и все!». Что ты сделаешь в данной ситуации, meine Seele?
– Пошлю его к черту и потребую доказательства… – кивнула я.
– В аккурат, принцесса! – воскликнул демон. – Нам нужны доказательства! И для этого ты достанешь мне генетический материал Иоанна, воеже я нашел те самые, прошу прощения за тавтологию, доказательства. Лучшей поддержкой для данного доказательства станет исторический документ, в котором, скорее всего, все будет прописано. Только в таком случае нам есть, что доказывать и никак иначе!
– А есть ли вообще то, что можно доказать? – я взглянула в окно.
– Вот мы и узнаем!
– Вдруг все это напрасно, и мы сами все себе напридумывали? – расстроенно спросила я. – Я, конечно, понимаю, что есть вещи, которые никак оправдать нельзя, которые попросту не поддаются объяснениям, но все же… Что, если все гораздо проще? Нет, даже не так, что, если ничего нет?
– Коли, ничего не будет, то мы окажемся идиотами, что зря потратили время и ресурсы на фантомные подозрения! – усмехнулся Гронский. – В конкретно этом случае, я уверен, что тут замешана грязь, от чего возможность стать идиотами сходит на нет!
– Я понимаю, просто… Просто, мне сложно в это все поверить. Да, ты привел достаточно фактов, обосновывающих ваше подозрения, но какая-то часть меня продолжает верить. Верить в то, что со мной так не могли поступить, что Иоанн хороший и прочее…
– Это более чем обоснованно, моя принцесса… – повернулся демон. – Ты потеряла семью и друзей, а Иоанн стал единственным лучиком света в твоем промозглом существовании. После твоего вступления в шабаш, он остался тем исключительным человеком, с которым ты могла почувствовать себя такой, какой была до нашего мира. Он сыграл важную роль в твоей жизни и тебе трудно осознать его реалистичную натуру. Это абсолютно нормально и жутко тяжело, но стоит понять, что такое непростительно. Иоанн воспользовался тобой в своих целях, целенаправленно влюбился, чтобы полюбила ты!
– Это звучит так не естественно, – фыркнула я, – «целенаправленно влюбился»! Неужели это можно контролировать?
– Вполне… – холодно ответил он, заворачивая в сторону театра, – чувства эти бутафорские, не людские. Они как ловушка, притягивают жертву, заставляя ее быть спасателем ранимых переживаний хищника.
Автомобиль выехал на Театральную площадь и припарковался у высокой, мятного цвета, стены. Гронский открыл дверь, и я вышла наружу, с восхищением рассматривая жемчужину Петербургской архитектуры. Здание Мариинского театра, построенное в стиле неоклассицизма, впечатляло изыском и простой красотой. Трехэтажный корпус и главный монументальный фасад, над куполом которого сияла небольшая башенка. Театр украшали белые колонны и резные вставки, что смотрелись несравненно на фоне нежно-зеленых стен.
С неба сыпались холодные капли дождя, и мы поспешили пройти внутрь, укрываясь широким черным зонтом. В самом театре было множество людей, разных возрастов и мастей. Деловитого вида мужчины, элегантной натуры женщины, семьи с детьми и явно одинокие ценители балетного искусства. Предъявив билеты, мы вошли в зрительный зал, направляясь к самым дорогостоящим местам. Больше всего меня поразили необъятные масштабы. Гигантское помещение с роскошным внутренним убранством. Лепные украшения, мягкое сияние благородной позолоты и могучие скульптуры, поражающие воображение. Обивка и драпировка в цвете морской волны лишь добавляли лирический колорит данному залу, создавая атмосферу императорского величия. Я подняла голову и увидела над собой удивительный потолок, украшенный живописным плафоном с изображением танцующих нимф и амуров. Все это изящество освещала бронзовая трехъярусная люстра, состоящая из хрустальных подвесок и ярких лампочек, создающих необыкновенный свет.
– Как же тут роскошно! – мои глаза округлились. – Сногсшибательно!
– Альберт Катеринович Кавос был великим архитектором, – согласился Гронский, – таких больше никогда не будет.
Мы вышли на позолоченный балкончик и сели на деревянные стулья с красной обивкой. Между ними, на лепном столике, нас ждала бутылочка старейшего коньяка и парочка нарезанных лимонов.
– У тебя тут связи?
– Связи есть везде, – подтвердил Гронский, наливая коньяк, – вот только Мариинский театр я не посещал уже двадцать семь лет. Хочется насладиться постановкой так, как я делал это раньше, с долей броскости и восхищения.
– Интересно, сильно ли изменился балет с того момента? – поинтересовалась я, беря в руки предложенный бокал. – Мне не с чем сравнивать, я никогда не ходила в Мариинский.
– Все в мире меняется, в том числе и искусство, – спокойно рассказывал он. – Одно лишь печалит, что многие дисциплины с годами становятся хуже. Уповаю, что волна деградации обошла стороной чудные балетные постановки.
– Ты не думал, что деградацией тебе кажутся новшества, которые ты не хочешь принимать, так как живешь прошлым? – серьезно спросила я, пробуя коньяк. – Тебе нравилось то время, и ты не хочешь принимать изменения, даже хорошие.
– Я принимаю те изменения, которые не затрагивают издавна поставленную классику. Новшества обязательны, без них, бесспорно, никак, но есть вещи, к которым не должна прикасаться рука молодого новатора. Новшество – это новое явление, изобретение, которого никогда до этого не существовало, а изменение классики – банальное неуважение к культуре прошедших времен.
– Мне даже нечего сказать, – кивнула я, поднося к носу лимонную дольку, – ты говоришь на языке фактов, друг мой.
– Wie immer, – промурлыкал демон, оглядывая зал, – сейчас начнется выступление.
Яркий свет погас и зал оказался в томном приглушенном освещении. Оркестр заиграл удивительную музыку, под которую артисты, одетые в красочные костюмы, синхронно стали выходить на сцену. Тоненькие балерины изящно кружили вокруг роскошной примы, что порхала по сцене как легкая бабочка, филигранно исполняющая трудные элементы. Я украдкой взглянула на Гронского и заметила, как его губы постепенно опускаются вниз, снося с лица восторженную улыбку. Огонек в его глазах исчез, а на его место встал железный холод с долей невозмутимого разочарования.
– Неужели тебе совсем не нравится? – удивленно прошептала я. – Это же восхитительно!
– Ты права, тебе не с чем сравнивать… – холодно прошипел демон. – Меня не восхищают вымученные лица деревянных балерин. Они не чувствуют сцену, не играют! Они как роботы, выполняют выученные элементы, не попадая в оживленный ритм оркестра, который, между прочим, шикарен!
Я глянула на сцену и прищурилась. Спектакль был все так же прелестен, и я не замечала того, что замечал он. Единственное, лица артистов на самом деле выражали тяжесть, которая, как по мне, была оправдана.
– Это ведь тяжелый труд, – шептала я, – они работают на износ, сквозь пот, кровь и слезы, оттачивая всю эту красоту. Как можно выполнять такие элементы с легким лицом?
– Зрители приходят посмотреть на красивую постановку, на легкость чудных балерин, – отвечал он. – Их не интересует пройденный труд и тяжесть этой благородной профессии, им нужно красивое и цепляющее исполнение, радующее глаз и душу. Артист должен играть, а зритель, в свою очередь, может восхищаться и оценивать купленную им игру.
– Ты хочешь сказать, что раньше было лучше? Балет все-таки поддался деградации?
– Поддался, – демон огорченно кивнул, – еще двадцать семь лет назад они чувствовали музыку, замечательно играли свои роли и летали по сцене словно лебеди, изящные и легкие, способные довести зрителя до исступления одним своим видом!
– Если меня поражает сегодняшнее выступление, то мне страшно представить, что же было раньше…
Артисты бегали и прыгали на сцене, выписывая высоченные прыжки и скоростные фуэте. Я продолжала глядеть на выступление, как завороженная, не отводя глаза. Гронский медленно поднялся с места и приблизился к уху.
– Я покину тебя на несколько минут, – шептал демон, – Александр прибыл.
– Хорошо, – покраснев от его дыхания, ответила я.
Демон вышел, и я осталась в одиночестве. Балет гипнотизировал и притягивал меня, заставляя душу щебетать. Внутри постепенно разгоралось пламя, но разжигал его не балет и даже не коньяк, а обходительный и страшно привлекательный демон. Я никогда не ощущала столь сильной мужской энергии, которая умещала в себе утонченную харизму и поразительный интеллект. Хотя, это и не удивительно, ему стукнуло несколько столетий, и я сомневаюсь, что он тратил время впустую. Несмотря на это, мне было не страшно открыться перед ним без всяких стеснений. Я чувствовала комфорт и защиту. Я понимала, что ему можно доверять. У нас один Бог и практически одна задача, поэтому мы в любом случае близки. Во мне возрастал азарт, желание узнать его всего, с самого начала и конца. Он может стать моим, и я не упущу такого шанса, несмотря ни на что. Какими бы не были эти чувства, они сжигали мое сердце и душу, страстно желая очутиться в тех холодных руках. В тот день, зимним вечером, я и представить не могла, что буду так относиться к этой личности. Он напугал меня, остался в памяти на всю оставшуюся жизнь, но кто бы мог подумать, что мы будем пить вино в его роскошной квартире? Кто бы мог подумать, что он окажется таким сильным и интересным собеседником? Кто бы мог подумать, что нас вообще что-то связывает? Никто. Я всегда мечтала оказаться девочкой, немного глупенькой и в каком-то смысле слабой девочкой, за которой стоит сильный и уверенный мужчина. Кажется, что мечты начинают сбываться. Быть может, судьба решила вознаградить меня за былые потери, что причинили уйму боли…
Спустя десять минут Гронский вернулся, деликатно присаживаясь на стул.
– Тебе все нравится, принцесса? – тепло поинтересовался он.
– Очень! – громко воскликнула я. – Я в полнейшем восторге!
– Тш-ш-ш.. – шепнул Гронский, прислоняя к губам указательный палец. – Твой восторг услада для меня, но все же, оркестр стоит уважать.
– Да-да… – шепотом хихикнула я, возвращая взор на сцену.
Все радости рано или поздно кончаются. Артисты, поклонившись, убежали за кулисы и спектакль окончился, оставив после себя приятный осадок. Яркий свет ослепил меня, и я поспешила подняться со стула, кладя руку в предложенную кожаную перчатку. Мы спускались вниз, делясь впечатлениями о сегодняшнем выступлении. Забирая верхнюю одежду в холле, я услышала за спиной знакомый бас с ярко-выраженным акцентом. Обернувшись, увидела Билли, который с яростью что-то доказывал стоящему рядом мужчине. Тот был одет в серый костюм, явно не подходящий ему размеру, а его пепельные волосы, уложенные набок, походили на взмокшую в геле копну. Глаза мужчины были глубоко посажены внутрь, а угловатые черты лица совсем не прибавляли дружелюбия.
Гронский вскинул правую бровь и направился к ним вальяжной походкой, умело обходя человеческое стадо. Я последовала вслед за ним, демонстративно расправив плечи.
– Guten Abend, какого черта здесь происходит? – он встал перед мужчинами.
Здравствуй, Мотолу! – Вагрич склонился в поклоне, – мне тут выдвигать необоснованный обвинение!
– Кто посмел? – саркастично изумился демон, глядя на незнакомого мне мужчину. – Неужто Мирослав?
– Рядовой бес по имени Вагрич нарушил кодекс земных ангелов и демонов, работая с человеком в неразрешенном для этого месте, – сипло ответил Мирослав, склоняя голову в поклоне. – Ему стоит проследовать со мной для выяснения деталей и мотивов данного поступка, Мотолу.
Вагрич фыркнул и сложил руки на груди.
– Протестую! Как известно, данный закон ввел Высший ангел Святослав Радонецкий в 1734 году, – начал Гронский. – В мае 1998 его обнулили, посчитав излишне несправедливым и бесполезным. Вместо него, с печатями и соответствующими установками, ввели закон о работе в отведенные для нее часы, – он взглянул на наручные часы и улыбнулся, переводя взгляд на Мирослава. – 20:45, мой друг! Работа земных бесов разрешена и легальна, а твое обвинение абсолютно напрасно. Или же ты живешь прошлым, следуя старым законам? Ах, или же вовсе не уважаешь решение Высшего?!
– Это приказ от руководства, Мотолу! – недовольно прохрипел Мирослав. – Мы обязаны задерживать тех, кто работает в неположенном месте.
– На каких основаниях? – улыбнулся демон. – Есть бумага, подтверждающая твои слова? Если нет, то мне, к великому сожалению, доведется послать тебя к черту…
Вагрич хихикнул, накрывая рот рукой. Мирослав скривился и зыркнул на меня. В его горящих белым пламенем глазах читался гнев, гнев и омерзение. Ангел улыбнулся кончиками губ и отступил, поднимая вверх худощавые ладони.
– Вагричу повезло, что ты оказался тут, Мотолу, – сказал Мирослав, поморщив нос, – но тебе стоит помнить, что грядут перемены, способные вернуть даже старые законы. Передай своим бесам, что отныне не стоит чернить людей в исторических, памятных и священных местах, иначе же, они понесут наказание.
– В момент, когда появится официальная бумага, подтверждающая твои слова, я обязательно передам, – со сталью ответил Гронский. – Сейчас же, советую не рассказывать мне выдуманные сказки, больше похожие на ересь.
– Дело твое, дело твое… – протянул он, кивая головой.
– Auf Wiedersehen, друг мой! – попрощался демон, перебирая пальцами на поднятой руке.
Мирослав склонился в прощальном поклоне и удалился, оставляя за собой мускусный шлейф.
– Ох, Мотолу, спасибо тебе! – облегченно вздыхал Вагрич. – Я уж думать, что не отвяжусь от него!
– Никаких проблем! – бархатно ответил Гронский, – Одно лишь непонятно, какой такой указ и почему вдруг стали всплывать старые установки?
– И не говори, вводят какие-то свои законы и ловят наших, непонятно за что и почему! – согласился бес. – Бесятся, видимо, что их влияние падает!
– Не нравится мне эта самодеятельность… – загадочно протянул демон. – Смута какая-то…
Вагрич взглянул на меня и расплылся в теплой улыбке, протягивая ладонь.
– Добрый вечер, ягодка мой! – сиял он. – Не ожидать, но рад тебя видеть!
– Взаимно! – поздоровалась я, пожимая кисть. – Симпатичные перстни!
– Благодарю! – ответил Вагрич, радостно осматривая руку.
– Коли, у тебя более никаких вопросов, то мы, пожалуй, поедем… – сказал Гронский, прихватив меня за талию.
– У матросов нет вопросов! – расхохотался Вагрич. – Был рад повидаться, друзья! Удачи вам в ваших делах.
– До скорой встречи, mein Freund!
– Пока! – помахала я бесу, направляясь к выходу.
После духоты театра свежий воздух показался настоящим спасением. Мы сели в автомобиль и поехали обратно, слушая тихий вокал какого-то английского исполнителя. Я откинулась на спинку кресла и повернула голову к демону, который с наслаждением затягивал в себя табачный дым. Заметив на себе мой взгляд, он протянул мне пачку, предлагая сигарету.
– Я не хотела бы снова подсаживаться на никотин… – неуверенно сказала я.
– Твоему здоровью ничего не угрожает, а хорошие сигареты принесут пусть и скоротечное, но все же удовольствие, – парировал Гронский, глядя на дорогу.
Я пожала плечами и взяла предложенную им «раковую палку». Демон поднес к лицу бензиновую зажигалку, и я прикурила сигарету, предварительно открыв окно. Дыхание перехватило, но я сдержала кашель, с тяжестью выдыхая крепкий дым.
– Вкусненько, – выдавила я, – очень даже…
– Мне тоже пришлось по вкусу, – согласился тот, рассматривая позолоченный фильтр.
Я сделала несколько уверенных затяжек и окончательно привыкла к сигарете, начиная чувствовать в теле легкую слабость.
– Ты узнал то, что тебе было нужно? – поинтересовалась я, глядя на Неву.
– Вне всякого сомнения, – кивнул демон, – я узнал даже больше, чем предполагал. Отныне, все зависит от тебя, принцесса, – Гронский глянул на меня горящими глазами, – когда ты собираешься встретиться с Иоанном?
– Мне нужно позвонить ему, назначить встречу… – сказала я, теребя свое кольцо. – Надеюсь, что он согласиться…
В машине повисло давящее молчание, и я продолжила мысль.
– Сделаю это завтра, если ты, конечно не против…
– Не против, у нас есть время.
Глава 25. То, что находится под сердцем
Поужинав в небольшом ресторанчике, мы вернулись домой. Геба встретила нас низким мяуканьем, в котором прослеживались нотки осуждения и отборного кошачьего мата.
– Чего она такая недовольная? – поинтересовалась я, снимая каблуки.
– Не любит подолгу оставаться в одиночестве… – ответил Гронский, скидывая плащ.
Мы погладили пантеру по спине и прошли в гостиную. Гронский включил на колонке приглушенную музыку и присел на диван, жестом приглашая сесть рядом. Усевшись, я взглянула на демона восторженными глазами.
– Побывав еще в одном историческом месте Петербурга, я задумалась о том, как бы мне хотелось жить в то время, – радостно начала я. – Время, когда строились подобного рода постройки, когда проходили балы и писалась история, которой восхищаются по сей день! Есть в этом своя романтика, конечно…
Я довольно вздохнула, глядя в потолок.
– Романтикой тебе кажутся собственные представления о том времени, – скептически ответил он, – на деле же, там тоже были свои подводные камни, рушащие всю ту лирику, которую любят воображать. В то же время, я не спорю, что та эпоха была броска и интересна!
– Я понимаю, ничто не идеально и всегда есть к чему прицепиться, – продолжала я, – но я бы многое отдала за посещение того же бала. Уверена, на балах происходило множество интересного! Новые знакомства, танцы, аристократия!
– Я любил балы и посещающую их аристократию, – памятно начал демон, – в то время я был молод. Мне нравилось общаться с удивительными личностями и вступать в умопомрачительные дискуссии с мудрыми незнакомцами, а веселая полька и по сей день вызывают во мне бурные чувства. Бал – это скопление разного разврата и грешников, желающих отдать свою душу, отчего к этому торжеству у меня исключительная любовь.
– И какие же минусы ты смог заметить в столь чудном времяпрепровождении?
– Удушающая духота в танцевальных залах, аромат немытых тел, человеческих испражнений и пота, – говорил Гронский, глядя на меня. – В той эпохе еще не существовало дезодорантов и привычных уборных, а тяжелые платья и активные танцы усугубляли ситуацию. Вальс длился около тридцати минут и разгоряченные дамы, выходившие охладится на мороз, часто заболевали пневмонией и ангиной, – демон поднялся с дивана и направился к колонке, усиливая звук. – На балах часто происходили разного рода страсти, измены и ссоры, которые устраивали наши рядовые. Мне было по нраву наблюдать за дамами, что не подавали вида и продолжали держать спины ровно после того, как находили своих муженьков с одним из наших суккубов в одной из комнатушек вычурного дворца.
– Эмоции эмоциями, а этикет всегда был на первом месте, – сказала я, – об этом я знаю! Меня это, с одной стороны, восхищает. Строгие правила, которым следовал каждый приглашенный гость. В этом была своя загадка, ведь каждый элемент одежды или жест руки что-то значил, давая окружающим понять свои намерения и статус. С другой стороны, вся эта строгость пугает. Одно неверное движение и все, ты опозорен…
– Безошибочно, балы основательно влияли на репутацию как самого организатора бала, так и приглашенного на него гостя, – согласился Гронский, глядя в окно.
Я с наигранным недовольством взглянула на демона.
– Гронский, ты полностью разрушил мою романтизацию!
Демон ухмыльнулся и зашагал ко мне. В помещении заиграла мелодичная симфония. Мягкие партии электрогитары заглушала звонкая скрипка, что стелилась под ноты низких клавиш синтезатора.
– Могу ли я пригласить Вас на танец? – Гронский протянул мне ладонь.
– Хотите загладить свою вину? – поинтересовалась я, принимая приглашение.
Он удовлетворительно кивнул и притянул меня к себе, нежно сжимая талию скрипучей кожаной перчаткой. Я положила руки на его плечи и прижалась к широкой груди, всматриваясь в хитрые очи.
– Расслабься в моих руках, танец ведет кавалер, – шепотом приказал демон.
Я расслабила тело и Гронский закружил меня в танце, филигранно подстраиваясь под красивую музыку, разносящуюся по всей гостиной. В его руках я ощущала себя малышкой, легкой и беззащитной, чья судьба зависит лишь от решений ведущего мужчины. Прикрыв глаза, я оценила исходящий от него аромат, которым вмиг захотелось напиться. Движения демона были уверенными и изящными, а я лишь дополняла их, находясь во владении этого близкого танца. Гронский не сводил с меня глаз и кратко улыбался. Его рука осторожно скользила от талии к лопаткам, вызывая на коже шквал неукротимых мурашек. Демон наклонил меня к полу, и я охнула от неожиданности, на что тот лишь задорно подмигнул, возвращая меня в прежнее положение. Я впервые ощущала столь сильное смущение, но зрительный контакт прерывать и не думала.
Сжав сильнее его плечи, я проникла в энергетическое поле, что было вязкое, как нефть и тяжелое, как камень. Во рту почувствовался железный привкус, который быстро сменился приторным потоком неземной сладости. Я выпустила из себя лучи изучающей энергии и закрыла глаза, желая увидеть детали его судьбы.
Снег прожигали бордовые капли крови. Пурга сносила с ног, а колючие снежинки провоцировали слезы, обжигающие похолодевшие от мороза щеки. Гронский склонился перед девушкой, выкладывая на стол потрепанные бумаги. Со страхом на глазах, юная особа подписала документ. Демон ухмыльнулся и вскрыл вену, выпуская наружу черную змею.
К горлу подступил тяжелый ком.
Женщина, что испуганно забилась в угол, подставила к виску дуло заряженного револьвера. За ее спиной показалась тень, игриво сверкнувшая красными угольками глаз. Сладострастно оскалившись, Гронский провел рукой по своему лицу, смазывая с него еще не успевшую остыть кровь.
Тело онемело и нос пробил железный смрад.
Демон шел по готическому залу, невозмутимо обходя склонившиеся перед ним фигуры. Встав в центр, он расправил крылья и раскрыл глаза, не замечая стекающие по лбу алые струйки, что сочились из свежих ран, появившихся от вылезших на макушки рогов.
Внутри все опустилось вниз.
Гронский, окруженный обнаженными девушками, со скукой на лице восседал на кожаном диване. Вскочив с него, он прижал одну из них к стене, поднося к хрупкой женской шее лезвие наточенного ножа. Девушка завопила, но демон отпустил ей сильную затрещину, попутно впиваясь в раненую шею.
Я вырвалась из ужасающего ведения и оказалась в умиротворенной реальности. Гронский все так же кружил меня в танце, а я, сохраняя полное спокойствие, растворялась в его уверенных объятиях. Тело пробил колкий холод, и я отвела взгляд, анализируя увиденное. Он открылся мне? Или же он не знает о том, что я его смотрю? В любом случае, Гронский ведет себя невозмутимо, поэтому я готова пойти дальше. Готова отдать последние силы, дабы увидеть его прошлое. Готова отдаться любопытству и удивительной истории, от которой каждый волосок на моем теле встает дыбом.
Вновь установив зрительный контакт, я пролезла в его судьбу, с рвением разрывая тяжелые силовые преграды. Внутренние органы скатились вниз, и я увидела перед собой события минувших лет.
Черноглазый мальчик, лет двенадцати, сидел за старым письменным столом. Его слезы капали на желтоватый лист, размазывая темно-синие чернила. Тучный мужчина, одетый в полосатый фрак, взяв мальчика за волосы, с силой впечатал того в стол. Из острого носика покатилась кровь, что развела на бумаге еще большую грязь. Грозно вскрикнув, мужчина стянул с мальчика рубашку и достал из-за спины длинные окровавленные розги.
– Мой сын не должен ныть как баба!!! – орал мужчина.
Поставив на колени дрожащего ребенка, отец совершил семь сильнейших ударов по уже исполосованной спине.
В голове послышались душераздирающие крики, вызывающие в душе вселенскую боль и сожаление.
Отвернувшись к холодной стене, мальчик молча хныкал в промокшую от слез подушку, не желая будить гневных жителей особняка. К его плечу прикоснулась рогатая тень и он обернулся, с интересом разглядывая пришедшего гостя. Бес протянул ему толстую книгу и расположился рядом, окутывая тьмой зеленые обои. Ребенок зажег стоящий на комоде канделябр и неуверенно раскрыл страницы. Свечи разразились ярким пламенем и черные глазки превратились в огоньки, разгоревшиеся любопытством и неким подобием радости.
В сердце туго запекло, а разболевшиеся вены широко раскрылись, старательно проталкивая силу.
Подросток, в котором хорошо был узнаваем Гронский, сидел в окружении теней. Его глаза закатились и руки судорожно метались по ветхим страницам неизвестной литературы. В соседней комнате кто-то истошно закричал, и парень довольно улыбнулся. Влетевшая в комнату женщина, по всей видимости мать, подбежала к сидящему на паркете парню и неуверенно замахнулась на того тяжелой статуэткой. Вернувшись в сознание, Гронский отполз в сторону и слезно зашептал, с мольбой склоняясь перед подолом грозной женщины:
– Матушка, помогите мне! Я не понимаю, что со мной!
– Ты одержим, чертово отродье! – вскрикнула женщина, в произношении которой слышался сильный акцент.
– Избавьте меня от этих мучений, Матушка! Я более не могу терпеть! – рыдал он, схватившись за юбку.
– Не смей называть меня Матушкой, проклятый! – злобно скрипела женщина. – У тебя нет матери! Ты не мой сын! Не мой!
Душу защемило, сознание оглушило протяжное мужское рыдание.
Накинув черный капюшон, Гронский слонялся по вечернему Петербургу, недовольно отпрыгивая от проносящихся мимо экипажей. Пахло сеном, отходами и гарью. По брусчатке стучали кованные копыта, и с Невской набережной, усыпанной кораблями, доносились грубые мужские голоса, заглушающие крики сытых чаек.
Следующая за Гронским тень юркнула под землю и тот с испугом обернулся на адресованные в его сторону крики.
– Держите его!!! – визжала женщина, сжимая в руках тяжелый топор.
– Ловите бесноватого!!! – поддержал дед, стоящий за прилавком.
– Не уйдет! – гаркнул наездник, вытаскивая меч.
Гронский прыгнул на стоящую без дела лошадь и помчался прочь. Послышались выстрелы и брань. Вылезшие из-под земли тени следовали рядом, двигаясь по стенам черными рогатыми разводами. Активно шпоря скакуна, Гронский летел вперед и изредка поглядывал на преследователей. Послышался громкий хлопок и лошадь пала, кувырком переворачиваясь на землю. Парень вылетел из седла и что есть мочи ринулся вперед, но толпа неумолимо приближалась, загоняя его в угол. Схватившись руками за дамбу, Гронский взобрался на возвышенность и уж было собрался прыгать в воду, но его остановили пули, со свистом пронизывающие тело. Сморщив нос, он растерянно покачал головой и грохнулся в воду, насаживаясь на выступающие камни. Тело разорвало, изо рта хлынуло черное месиво и глаза посмертно закатились. Народ торжественно заулюлюкал и выпустил в небо множество хлестких выстрелов.
Дыхание перекрыло тугой веревкой, черная дымка ослепила взор.
Над Петербургом повисла грузная ночь. Звезды пропали, а всплывшие из-под воды тени медленно обволакивали истерзанный труп. Гронский захрипел и боязливо огляделся. Вокруг него стояли бесы, чумазые и обросшие, жаждущие судьбоносного явления. Невзирая на воду, по поверхности стелилось пламя. Огромная тень, возникшая из неоткуда, нависла над парнем и низко-низко заговорила на неизвестном языке. Дрожащий Гронский робко закивал и тени церемониально заплясали, взбивая в пену уставшую за день Неву. В ту же секунду его тело взмыло вверх. По городу пронесся грохот, из-под земли выкрутились змеи и раздался хохот, страстный и сильный, состоящий из сотни тысяч неземных голосов.