Аврора Ансер
Соло
Глава 9. Макс. Ажан.
Выхожу из тёмной парадной во двор, под всё ещё яркое солнце. Уже не радует, и прощальный поцелуй на губах отдаёт горьким. Я ещё не испытывал ни разу таких ярких ощущений от секса. Хотя и до Жанны мне иногда попадались девственницы, и не могу сказать, что я любитель «первого раза». Но эйфория, которая затопила меня после, быстро сменилась тягостным щемящим беспокойством. Ощущение неправильности происходящего отравило всё, что случилось. Всё произошло не так и не там. Я и сам не понимаю, почему и откуда, но чувствую, будто сегодня сделал что-то очень плохое. Я… как будто сжёг лягушачью шкурку. Или сорвал цветок в запретном саду. Интересно, тот нетерпеливый царевич, из детской сказки, чувствовал что-нибудь подобное? Понимал, что наделал?
Сажусь в машину, завожу. Не могу сдержаться, со злости бью руками об руль. Застонать бы в голос! В университете ещё идут занятия, но мне туда не надо. Сосредоточенно гоню машину через весь город, на юг – в пригород, к дому. Вместо того, чтобы чувствовать себя расслабленным и счастливым (я ж этого так хотел, верно?), ощущаю, что внутри собираются рвущим комком совсем другие чувства. Разочарование, злость, горечь, даже страх, наверное – все это внутри меня змеится, сворачивается в удушающие кольца. Тем хуже, что всему причиной только я, на меня обращены эти тягостные переживания. Я к такому не готов, никогда не сомневался в своих решениях и поступках. Не задумывался, не критиковал, не искал оправданий – будто всегда был прав, безусловно.
А сейчас осознаю, понимаю – блядь, как же я так, сука, облажался. Сказать, что о таком варианте событий вообще не думал – нет, неправда, наверное, мысли всё же были. Но это случилось слишком рано. И с ней нельзя было так! Надо было… по-другому. Я же, как безмозглое животное – завалил, разложил, отымел. И где – на улице, практически на земле! Не остановился, даже когда увидел её слезы. Эти слёзы… Не удивлюсь, если она после такого первого раза снова начнёт от меня бегать.
Когда дотронулся до неё, потом уже не смог остановиться. Не смог отказаться, а ведь в планы сегодня не входило. Я совсем от неё дурею – почти не могу контролировать тело, мозг вообще вырубает. Пьянею, похуже, чем от любого алкоголя. А ещё этот запах! Её возбуждение так пахнет – чем-то свежим и одновременно сладким. Не конфетный, наверное, скорее фруктовый запах – есть что-то такое… да, на дынный аромат похоже…
И она всю обратную дорогу молчала, личико потухло, глаза не искрились. Вспоминаю её, когда мы только шли на эту долбанную поляну. Это я, сука, все испортил! Между нами ещё все слишком тонко, так легко все потерять, разрушить, и сейчас я к этому очень близок. Тонко все – доверие и чувства. Между нами доверие? Вот это для меня новость! Думаю об этом и понимаю, что да – ей доверяю, как никому больше. Доверял ли я вообще кому-нибудь и так, не знаю.
И ещё есть одно чувство, в нём мне странно самому себе признаваться. Это зависть… Тонкий коготок её царапает и скребёт по сердцу. Её зверь, эта необыкновенная кошка, так прекрасен! Совершенен, от золотых глаз и до кончиков чёрных крыльев. Она обрела и приняла свою сущность – в этом я ей не ровня. Мне уже за сотню лет, но я ещё ни разу не перевоплотился. Честно говоря, привык все это относить к категории сказок. Кроме меча в кабинете, ничего чудесного в своей жизни не знаю. Даже отца в истинной сущности не пришлось увидеть.
Подъезжаю к дому, ставлю машину. Открываю дверь с гулким эхом – в доме пусто. Я один, как всегда. Что ж, так даже лучше.
В комнате скидываю одежду, надеваю шорты. На кухне набираю бутылку воды, иду в Зал, хлопая дверями. Да, там самое лучшее место для меня сегодня, выплеснуть зло на себя на бездушной груше.
Разогреваюсь, долго молочу по снаряду. Следующий тренажёр, здесь нужна концентрация и точность. Тело выкладывается на полный ресурс, с максимальной нагрузкой, и всё равно мысли голову не покидают. Она же маленькая такая, я, по сравнению с ней, как дикий варвар. Огромная, грубая, бесчувственная скотина!
«А ещё ты не остался», – шепнул внутри тихий голос. – «Ушёл, бросил, сбежал, как нашкодивший мальчишка! Оставил девчонку одну разбираться с последствиями твоего поступка».
Ну, нет, вот в том, что правильно ушёл – я полностью уверен. Ей сейчас не я, ей отдых и покой нужен. Несмотря на то, что быть с ней рядом хотелось. Просто рядом, просто быть. Мне так это нужно. Но и здесь я в себе не уверен, «просто рядом, просто быть» – а вдруг не смогу я «просто»? Теперь, когда всё случилось, мне точно будет мало. А ей сейчас нельзя, ей и так сегодня досталось. Какое животное, все же! На заботу и сочувствие я, видимо, не способен.
И я понял, что не знаю, как любить. Я ведь до этого никогда… да, не любил никогда. Как это всё у нормальных людей происходит? Что это? Вторгаться в личное пространство любимого человека, когда у меня возникает в этом потребность, невзирая на её чувства? Или, может, смиренно ждать, когда она даст мне знать, что я ей нужен. Приходить на помощь, быть «плечом», поддерживать, когда она попросит? Или быть везде вместе, держать друг друга за руки, всегда, постоянно? Быть с ней рядом, не зная, хочет ли она этого, пока не погонит? А вообще, она-то чего хочет? Где мне взять ответы на такие важные для меня сейчас вопросы?
Мысли вымотали. Да, тупик, я застрял, ничего не придумал. Осознал только, что нужно непременно всё исправить. Я смогу, перепишем всё, ещё есть время. Скажем, завтра, да, утром я её увижу. Мне нужно знать, это тоже совершенно ясно. Нужно знать, что у неё ко мне. Думаю об этом и трусливо беспокоюсь, как бы не пришлось для этого самому признаваться.
За окном сгущаются сумерки, всё-таки, сейчас сентябрь, а не май. И мысли мои о Жанне принимают другое направление – я вспоминаю, как она обходит комнаты, везде включает свет, задёргивает шторы. Так и не узнал, чего она боится, может, напугал кто-то? Такие боязни родом обычно из детства, надо было бы расспросить. Нет, дурак, что ушёл, так бы она не боялась. Мне тревожно за неё, может, прямо сейчас взять и поехать?
Слышу дверной звонок, что ж, придётся закончить ломать тренажёр на сегодня. Отпускаю ручки, снимаю грузы, наощупь ищу свою бутылку. В дверь снова звонят, я иду, по пути зацепляю полотенце. Я и так весь мокрый, но лью с бутылки на голову, размазываю полотенцем.
Подхожу к двери, знаю – там, за дверью, трое. Это что-то про отца. Откуда знаю? Потому что я этого жду постоянно. И больше некому звонить в дверь, к нам сюда редко кто ездит.
Открываю, предлагаю войти, провожу в гостиную. Они садятся на диван – один в штатском, наверное, штабной или министерский, двое – в светлом камуфляже. Я, с полотенцем на шее, пристраиваюсь на подлокотник кресла напротив. Они представляются, я киваю – ни о чём не говорит абсолютно. Дальше «до моего сведения доводят», что группа под командованием генерал-майора Соло попала под обстрел, была вовлечена в уличный бой в пригороде Алеппо.
Странно, а я уверен, что слышал в новостях, что Алеппо уже давно освободили…
– Там такая была мясорубка, уцелело из всех только трое, – говорит один в камуфляже, что повыше. – Тело генерала не нашли…
– После окончания процедуры проверки обстоятельств ваш отец будет признан пропавшим без вести при исполнении, вы получите пакет документов для обращения в суд. Умершим вы сможете его признать по истечении двух лет с момента прекращения боевых действий, – очень официально выдал штатский. Ясно, юристик. – Личные вещи сможете забрать по окончании проверки. Также обращаю ваше внимание на то, что вы имеете право на получение денежной компенсации в установленном законом порядке… Вам, кстати, лет сколько? Есть двадцать три?
По документам двадцать два мне, официально. Очень хочется сказать ему правду – так и так, мол, полных сто двадцать. Но я родился в декабре, так что через три месяца будет сто двадцать один. Как вам, для компенсации подходит?
Да какая, нахрен, компенсация, мужик? У меня отец исчез, а ты пургу про законы гонишь!
Отстрелялись, попрощались, направились к выходу. Второй в камуфляже, пониже и пошире первого, задержался.
– Ты его извини, Максим, работа у него такая, – сказал он, кивая на штатского. – Я служил под началом твоего отца, можно даже сказать, был почти другом…
Да, это слово здорово характеризует моего отца, «почти». Вот стоит «почти друг», Элен – «почти жена», я – «почти сын»… Сам не понимаю, почему так злюсь. Это что, горе у меня такое? Он пропал! Единственный родной для меня человек пропал без вести. Оставил меня, не сказал, что ему понадобилось там, в пустыне, лишил меня надежды обрести сущность, полагающиеся к ней знания и заслужить право носить свою фамилию.
– Так вот… Генерал просил меня передать его сыну, – с трудом воспринимаю открытие, что мужик ещё здесь. – Заметь, не жене, только сыну. В случае, если произойдёт как раз такая ситуация… и он не вернётся… Передать тебе, что всё обязательно у тебя будет хорошо. Что ты когда-нибудь его поймёшь. Что он нашёл то, что искал. И ты найдёшь.
Я сосредоточился, собрал свои мечущиеся в панике мозги в одну кучу.
– Какой, вы говорите, город? – спрашиваю сослуживца отца.
– Алеппо, там уже давно всё под контролем. Поэтому никто не ждал… Я, честно говоря, не всё понял, что он сказал, но передаю слово в слово. Да, ещё велел его не искать, – мужчина пожал мне руку и направился к двери. Я иду за ним, собираюсь закрыть дверь.
– А ты, кстати, сам о военной карьере не думал? – спросил меня «почти друг» уже у входной двери, окинув оценивающим взглядом мою фигуру. – Нам такие ребята ох, как пригодятся!
– Нет пока, – отвечаю. – Отец не хотел, чтобы я тоже.
Вот такая вот «почти правда». Я уже однажды влетел на срочную службу, лет восемнадцать назад, мы тогда как раз только приехали в Россию.
Я стою в дверях, смотрю, как они уезжают. Усаживаются в тёмный джип, водитель швыряет окурок в гравий, занимает своё место, заводит. Выруливает крутой разворот, подмаргивая задними огнями.
***
Всё ещё торчу на крыльце, застыл в дверном проёме. Уже совсем стемнело, и давно скрылись за поворотом красные огни удаляющейся машины. Что там про Алеппо я знаю? Знаю, что Алеппо – самый древний населённый город. Это все, по сути. Можно нарыть и больше, только смысл? Всё равно, что он искал, я не представляю.
Ощущаю, как гуляет осенний холодок по стянутой высохшим потом коже. Не чувствую, что замёрз, просто неприятно липко. Возвращаюсь в дом, сегодня уже не могу никуда ехать. Своего котёнка увижу завтра.
От мысли о ней на душе становится немного легче. Ещё легче было бы рядом с ней забыться. Но… Нет, не надо, уже поздно, надо попробовать отоспаться.
Иду в душ, стою под колючими струями долго. Холодно-горячо, попеременно кручу ручки. В конце концов, моюсь торопливо – как устал, сейчас только понимаю. Выхожу, промокаю тело полотенцем, вижу в зеркале свою осунувшуюся морду. Да, и волосы! Торчат в разные стороны, как взъерошенные перья. Всё-таки очень надо срочно подстричься. А вот викинги, помню, волосы не стригли, в косы заплетали. Считали, что в них содержится мужская сила. Прям завидую! И надо будет ещё побриться, лучше утром, а то приду к Жанне такой весь… полный викинг!
Отворачиваюсь от зеркала, чтобы повесить на крючок мокрое полотенце. Краем глаза замечаю что-то странное на груди, чего там быть не должно. Поворачиваюсь обратно, смотрю устало. Ты ж хотел иррациональных чудес, что же теперь такой кислый?
На груди у меня вместо красной буквы другая, чёрная «А» в сложном готическом узоре. Это такое непередаваемое чувство, как… представьте, что в своей постели вместо любимой жены вдруг обнаружили страшную соседку. Смотрю и не знаю, что мне с этим делать. Может, срезать ножом вместе с куском кожи? Попробовать перебить, например, в том же салоне. И что на это сказать Жанне, она же видела первую татуировку… Я так устал, что это всё уже не сегодня. Мне ещё с одним «чудом» надо пообщаться.
Швыряю мятое полотенце в угол, выхожу из ванной, изо всех сил долбанув дверью. Иду к себе, надеваю боксёры и широкие домашние брюки.
Потом в кабинет, это не подождёт до завтра. Захожу, включаю свет, ступаю осторожно. Да, он здесь, наш Ажан, но выглядит старым камнем. Как старинный барельеф, изъеденный временем, дождём и ветром – словно в красивой сказке о каком-нибудь почившем герое. Подхожу поближе – и вправду камень, но почему он не исчез, раз его хозяин сгинул? Я, конечно, действительно мало знаю, и отец не научил меня, как обрести сущность, как развить и пользоваться творящей силой… но о нашем роде и о мече, ему принадлежащем, он рассказывал. Да, немного, но хоть столько. Помню, называл его всегда по имени или просто – «орудие рода».
Я – арат, это отец обозначил чётко, и о нашей расе больше не распространялся. Не просто арат, а из древнего, когда-то могущественного, рода. Фамилия происходит от слова на языке Первых, и этот язык земную латынь сильно напоминает. Необъяснимо. Надо же было попробовать понять, что я тогда сказал Жанне в коридоре! Провести аналогию с той же латынью, домыслить пробелы и неточности. Я что-то приказал ей, знаю, она убежала…
Задумавшись, я возложил на каменную рукоять меча обе руки. Орудие Рода, говорил отец, само себе хозяина выбирает, как правило, сильнейшего в семье.
– Ажан, – зову его хрипло. Веду руками по длинной рукояти, обхватываю гарду, сжимаю, касаюсь перекрестья лбом. – Он исчез, почему же ты всё ещё здесь…
Ай! Кольнуло что-то. Откуда здесь, на гладком камне взялся торчащий острый заусенец?
Отнимаю ладонь, смотрю на порез – небольшая, но рваная рана на правой руке будто сделана консервным ножом. Кровь течёт сильно, я поднимаю глаза на меч и вижу, как крупные капли стекают в ручеёк, достигший лезвия и впитывающийся в пористый камень. Оттуда вверх и вниз по двуручнику начинает расползаться темнота, сжирающая каменную плоть и обнажающая яркий, будто только что из кузни, металл. Сбегает вниз по лезвию сияющая голубая вязь, рождённая из незнакомо-новых завитков, отражается в зеркале отполированной заточки. Заполнилась рельефом рукоять, и я впервые вижу полным словом «Soulo»2 на ней, вплетённое в узор. Меч светится все ярче, вспыхивает буквами на гарде, сияет нестерпимо слепяще-голубым. Я прикрываю веки… только на мгновенье! И открываю снова в полной темноте. Но я же видел! Я себе не верю. Отступаю на шаг, и страшный грохот лопнувшего камня застаёт меня врасплох. Я пригибаюсь от летящих вдруг осколков.
Но ничего не полетело. Наощупь нахожу и жму на выключатель – нет, свет не включается, придётся проверять щиток. Включаю телефон, свечу фонариком на стену и под ней. Осыпался! Ажан осыпался пригоршней мелкой пыли!
Понятно, что отца в этом мире больше нет. Стою и чувствую себя на кладбище – могилу закопали, все, кто провожал, давно ушли, а я вот нет… мне некуда идти.
Вдруг замечаю, что раненую руку неприятно жжёт. Смотрю – на месте бывшей раны, в разводах крови, на ладони длинный чёрный крест, похожий на меч, но точно не уверен. Что происходит, не понятно, как всегда.
Все, спать! Чудес сегодня хватит! И электричество налажу утром, все потом!
Глава 10. Макс. Без остатка.
Я просыпаюсь утром рано и, что невероятно, бодрым. Свет загорелся сам собой, и крепкий кофе плюс нормальный завтрак дают надежду, что и дальше день сегодня сложится удачно. Я чищу зубы, бреюсь в ванной в мыслях об отце.
Не время сейчас раскисать, и траур не уместен. Да, это обидно, что не предупредил. И непривычно будет без него. Но главное, что отец жив, он не умер, просто далеко. Я уже взрослый, сумею выжить и позабочусь об Элен. К тому же он, может быть, когда-нибудь вернётся. Мы будем ждать. Да, будем дальше жить и ждать.
Смываю пену и критично оглядываю себя в зеркало. Побрился – хорошо, но шевелюра портит, надо срочно стричься. Заеду прямо сейчас, ещё есть время до занятий.
Сажусь в машину, еду до салона, куда всегда обычно хожу стричься – они работать рано начинают. Только я не записался накануне, могут не взять или придётся ждать. Влетаю в зал. Смотрю – у них девчонка новая, ещё не видел.
– Привет, а я к Ирине, она сегодня будет? – спрашиваю.
– Я её заменяю на время отпуска, – грустно отвечает девушка. – Работу не найти без рекомендаций, парикмахеров слишком много. Вы по записи?
– Я не записан, но… возьмёте? – говорю и улыбаюсь. – Мне очень надо, и надо поскорей. Готов платить вдвойне!
Девчонка жмётся, улыбается смущённо. Потом кивает. Очень хорошо! Она показывает кресло, я сажусь. И слышу, как она по телефону кому-то переносит сеанс, и этот кто-то громко в трубку на неё орёт.
Стрижёт она отлично, быстро – я доволен. И надо бы её за это как-то поблагодарить. Заметил, что она сняла с плеча остриженную прядь и «незаметно» спрятала в кармашек. Зачем? Загадочная женская душа! Ну что ж, раз «незаметно» – лучше не заметить.
Благодарю её, оплачиваю картой. Беру, на всякий случай, номер телефона – такого мастера найти не просто трудно, а реально тяжело. Уже на выходе, почти в дверях, услышал, что ей снова позвонили. Но в этот раз звонок хороший – девушке предложили работу в крутом салоне. Под её осторожно-восторженные восклицания закрываю за собой дверь, иду в машину. По времени нормально, к первой паре буду в универе. Теперь не страшно Жанне показаться, вернее, страшно, но из-за вчера. Волнуюсь, как подросток, решившийся на первое свидание.
Завёл машину и даже пристегнулся. Вдруг звонит телефон. Странно, кто это с утра? Так, Вовка. Отвечаю.
– Макс, здоров! – у Мотыля серьёзное лицо, да нет, он даже сильно озабочен. – Ты где сейчас?
– Вот, еду в универ, – говорю. – А что?
– Да ты б подъехал… Мерц в аварию попал… есть пострадавшие… да просто жопа!
– Где?
– Пересечение Энгельса и Испытателей…
– А что он делал… на Испытателей с утра?! – спрашиваю в шоке. – Он же на Садовой живёт!
– Да он от своей ехал. Они, кстати, вдвоём и были. Дина пострадала, – напряжённо говорит Мотыль. – Слушай, давай – всё на месте! Мы тебя ждём, тут надо разрулить…
Отключаюсь, забиваю в навигатор адрес, чтобы добраться побыстрее, минуя утренние заторы. Прости, котёнок, это важно.
Выруливаю на дорогу, нервничаю, но стараюсь сосредоточиться. Я доехать должен, меня там ждут, целого, дееспособного и на транспорте.
Как ни стараюсь, но минут тридцать на дорогу уходит. Подъехать к самому месту ДТП не удаётся, и я оставляю машину в ближайшем дворе.
Нахожу Мотыля – он рядом с покорёженной машиной Вадика, излагает мне вкратце ситуацию.
– Этот долбоёб… – с чувством говорит Мотыль, который не выражается принципиально и никогда. – Такой, сука, знаешь, гонщик. Пёр через перекрёсток, когда уже загорелся красный. Собрал с десяток машин, самого из тачки вырезали. Гулял всю ночь, а потом решил прокатиться. Все бормотал, что он почти успел…
– А где Валет? – спрашиваю.
– Макс, ну ты даёшь, он же вчера ещё сказал – там мать в больнице, он у неё… – Мотыль осёкся, с интересом на меня взглянул. Вижу, до него дошло. – А, точно, ты же с нами вчера не был… А где…
Так, а теперь аккуратнее. Правду выдавать только в нужной дозе, тогда не придётся ничего от друзей скрывать.
– Я с Жанной был. На заливе. Пока погода, солнце… – всё, дальше хватит. Пусть домысливает сам.
К моменту моего приезда всех с тяжёлыми травмами уже увезли, остались только те, кто мог самостоятельно передвигаться. Но, лишившись прямого виновника происшествия как объекта приложения своего праведного гнева, пострадавшие автовладельцы ещё и между собой успели почти передраться. И сейчас на оцепленном полицией перекрёстке, вместо того, чтобы заниматься оформлением ДТП и руководить эвакуацией побитых машин, жертвы аварии занимались кто чем. Двое мужчин висят на телефонах – явно менеджеры среднего звена, звонят в офис, раздают срочные указания. Ещё один мужчина с маленьким кричащим ребёнком на руках и вторым, вцепившимся в брючину, переговаривается с пожилой женщиной, приехавшей на такси. Это его мать, и он просит её забрать внуков, потому что жену увезли на скорой. Но таксист не согласен, возражает нервно – у него в машине нет детских кресел. Молодая женщина, сидя на тротуаре, тихо плачет, её телефон непрерывно звонит, но она не берёт трубку. Все на грани истерики. Ничего удивительного, утро, работа, рутина, привычная жизнь – и вдруг всё это сминается любителем алкоголя, адреналина и скорости! Такая гонка на гробах получилась.
Смотрю на место происшествия и почти вижу, как это всё произошло. Знаю, Мерц нетерпеливый – всегда на жёлтый трогается. Так что ему «гонщик» всадился в левое переднее крыло. Машину откинуло на соседнюю полосу, и дальше по принципу домино. А гонщика закрутило, и он ещё много кого подцепил. Сам Мерц отделался ушибом головы, у Дины что-то с плечом. Что ж, надо помогать. Но для начала надо бы всех как-то успокоить и призвать к порядку. И на удивленье, все уже готовы к компромиссам, не ищут виноватых и, вообще, устали.
Сначала мы должны закончить с документами. Мы пишем, заполняем, рисуем схемы. А я пишу и думаю, что надо бы до Жанны как-то донести, в чём дело. Но телефона нет, я молодец.
– Вов, слушай, – прошу Мотыля. – Я телефон у Жанны забыл взять. Ты можешь позвонить кому-то из её группы, чтоб передали ей, что мы попозже будем?
Мотыль кивает, вижу, что листает контакты в телефоне. Потом звонит, кому – уже не слышу. Не важно, лишь бы передали ей.
Потом решили разделиться – Мотыль закончит с бумагами, а я отвезу в больницу тех, чьи травмы всё-таки нуждаются во врачебном осмотре. Забираю четверых (Дину, Мерца, ещё двоих с ушибами) и еду в ближайший травмпункт. Ближайший оказался в районной больнице.
Ещё на подъезде понял, что ожидаются трудности – столпотворение машин, одни выезжают, другие тут же въезжают, мешая друг другу – стоянка вся забита. Матерясь про себя, с трудом паркуюсь и сопровождаю своих пассажиров в приёмный покой.
Минут двадцать мы ожидаем, когда освободится доктор. А после быстрого осмотра, оказания необходимой первой помощи и посещения рентген-кабинета всех оставляют до утра – проверить, нет ли осложнений. Мерц, правда, рвался написать отказ, но Дина его быстро усмирила. Ладно, ничего, до завтра полежат, им вместе будет не скучно.
Я уже вышел из больницы, когда позвонил Мотыль – сообщил, что на место ДТП не надо возвращаться, машины все эвакуировали и пострадавших тоже развезли.
Отлично! Значит, я теперь свободен. А время где-то к двум, и, если поспешить, ещё можно встретить Жанну после занятий. Самому себе странно признаться, как боюсь и переживаю перед этой встречей.
Иду к машине и удивляюсь, как же много людей у нас болеет. Как ещё выехать отсюда – водители паркуются без всяких правил, блокируют, теснятся, подпирают, ряд за рядом.
По мере приближения к машине чувство дискомфорта возрастает – из всеобщей какофонии звуков большого города и скопления людей и автомобилей в одном месте выбивается один, отвратительно режущий слух и раздражающий нервы. Спустя несколько секунд уже могу безошибочно определить источник – через одну машину от моей припарковалась старенькая иномарка. Именно в ней гремит музыка, и басы лупят так, что дребезжат открытые окна. Нет, я люблю музыку, и разную, но не люблю, когда вот так вот кладут болт. На всех. Мне, может, вообще сейчас не до песен – ты наслаждайся так, чтоб не мешать другим. И даже захотелось по-стариковски сварливо сделать замечание.
Но сдержался – всё равно сейчас уеду, а паренька научит кто-нибудь другой. Вот, например, соседи – между моей и «весёлой» машиной припаркован серебристый «Лэнд Ровер» из последних моделей, к которому подходят солидный мужчина лет шестидесяти и с ним парень с высоко загипсованной ногой в инвалидном кресле. Их сопровождают двое крупных охранников в отлично сидящих костюмах. Впрочем, парниша оказался неглупый, как он узнал, я не знаю, может, в зеркале заднего вида заметил шкафообразного телохранителя, но внезапно двери и окна в гремящей машинке быстро закрылись, а музыка стихла до невнятного шёпота. Только мужчина и парень, словно не заметив, что перекрикивать больше нечего, продолжали разговор на повышенных тонах. Я пиликнул брелоком и открыл дверь, невольно прислушиваясь к разговору и обследуя обстановку на предмет поиска возможного выезда.
– С меня хватит! – орал мужик постарше, видимо, отец. – Ты просил дать тебе время – я пошёл навстречу. Я не заставлял тебя заниматься тем, что тебе не нравится, я предоставил тебе выбор – и ты определился, ты стал музыкантом! Видит Бог, я стиснул зубы и стерпел, но это! Дальше что? Куда ещё заведёт тебя твоя «ищущая натура»? Жить надоело? Неизвестно даже, сможешь ли ты теперь нормально ходить…
– Отец! – успокаивающим тоном позвал его парень. – Спасибо тебе. Ты всегда старался относиться ко мне с пониманием, отнесись и сейчас. Музыка – моя жизнь, мой хлеб, но гонки… гонки мне нужны для души…
Я замер. «Они назовут тебя по имени», – сказал однажды отец. Значит, они всё-таки говорят со мной, Вселенная и Создатель? А я, честно, думал, это просто шутка. Я решительно захлопнул дверь и обошёл машину. Открыл заднюю дверь багажника и принялся наводить там порядок. Потому что эти два мордоворота явно не сочтут мой интерес к беседе своих подопечных уместным и позволительным.
– Адреналину тебе не хватает, да? Так милости просим в офис, у нас этого адреналина полно! – не мог успокоиться отец парня. – Как на прошлой неделе сделка с немцами сорвалась, так столько было острых ощущений… – и продолжил, чуть понизив голос: – Кого ты хотел удивить, её? Эту свою…
– Отец! – взвился юноша. – Она-то здесь причём?
Мужчина постоял молча с минуту и мрачно добавил:
– Мать переживает. Ты ещё и жизни-то толком не видел, а уже жениться надумал… на деревенщине безродной. Ты пойми, Антон, уровень у вас разный, разные миры, и рано или поздно ты поймёшь…
– Пап, а ведь ты женился на маме, когда она из деревни учиться приехала… никого не послушал. У тебя же даже любовницы за жизнь ни разу не было, только она, – сказал сын неожиданно спокойно и даже обрадованно, а отец раздосадовано замолчал. – Вот и у меня также – только она, навсегда, без остатка.
– Ну, и где она, когда тебе плохо? – скептически спросил отец. – Когда тебе нужна помощь, её и…
– Я просил её не приезжать, потому что ты сказал, что заберёшь меня. Не хотел, чтобы вы столкнулись. О, смотри! – голос парня вдруг наполнился радостью и восхищением, а я высунулся из багажника и закрутил головой, пытаясь понять, с чего бы. И увидел – метрах в пятнадцати от нас по проходу шла длинноволосая девушка в простом светлом пальто. – А она не послушала, всё равно пришла! Лена!
Молодой человек крикнул и замахал ей рукой, и лицо девушки осветилось искренней улыбкой. Она прибавила шаг, спеша между машинами.
– Пап, спасибо, я с ней тогда поеду, хорошо? – затараторил парень. – Маме привет передавай, скажи, пусть не волнуется. И если вы хотите, мы в гости придём. Ну, давай, пока.
Он покатил прочь от «Лэнд Ровера» и вскоре остановился около своей невесты. Она наклонилась к нему, наверное, поцеловала. После, улыбаясь, помахала рукой отцу парня и, развернув коляску, повезла его по проходу в сторону противоположного выезда со стоянки.
Мужчина постоял, посмотрел им вслед с минуту и неожиданно тепло улыбнулся. И тут же сурово взглянул на охранников, отчего те быстро вытянулись во фрунт, и один распахнул дверь на заднее сиденье, а второй быстренько залез на место водителя. Через несколько минут их внедорожник непостижимым образом аккуратно вырулил из тесной западни соседних машин и уехал. А я всё стоял и думал.
Итак, что я вынес из этого разговора? Отец предоставил сыну выбор, позволил самому решать, кем быть. Ну, с этим ясно. А любовь… как он там сказал, этот мальчишка? Только она, навсегда, без остатка. А ведь он прав. И как бы у него не сложилось в итоге – у меня действительно только она. Только Жанна. Навсегда.
Выворачиваю задом в удивительным образом возникший проезд, выезжаю со стоянки. Мне теперь надо в сторону университета, к ней. На душе чисто и легко, впервые за два дня. Я получил ответ – любить надо без остатка.
***
Ехать сейчас легко и комфортно, солнце приветливо светит. Дороги пока свободны, а вот часа через два мегаполис охватит «дачное безумие». На всех выездах из города образуются разномастные пробки и заторы, состоящие из машин горожан, рвущихся насладиться осенней природой на своих дачах. Но пока мне везёт. Ещё минут десять, и я, наконец, увижу Жанну.
Звонит телефон, зажатый в держателе приборной панели, мой личный вестник всяких осложнений. О, это Элен, хочет видеозвонок. Я забыл про неё, стыдно. Заботливый сынок! И она, наверное, ещё не знает про отца. Бью пальцем по экрану, принимаю входящий.
– Макс! – вижу в экране её прекрасное лицо. Вот уж кому нечего бояться выглядеть плохо на видео или селфи – то ли она настолько фотогенична, то ли просто умеет держать камеру правильно, но никаких длинных носов и выпученных глаз я в её случае никогда не видел. Очень красивое, идеально гладкое лицо гармоничных пропорций. За те три с лишним десятка лет, что я её знаю, на лице у Элен не появилось ни одной морщинки.
– Привет, Элен, – говорю. Вид у неё серьёзный.
– Макс, я прошу тебя приехать, – в голосе Элен все ещё заметен французский акцент, несмотря на двадцать лет в России. – Нам необходимо поговорить. Срочно.
Что ж, справедливо. Справедливо, если она услышит грустные новости об отце от меня лично, и не вскользь по телефону, между делом на бегу. Но Жанна…
– Макс, пожалуйста, – в голосе Элен появляются просящие нотки. И даже как-то забываешь, что не видел её уже пару дней, потому что она не ночевала дома.
– Прямо сейчас? – всё ещё надеюсь я.
– Да, это важно, – и мягкая улыбка освещает её лицо, смягчая и меня. Трудно на неё злиться.
– Хорошо, – я как раз проезжаю мимо университетской стоянки машин. С глухим сожалением просто еду мимо. – Где-то через час. Будь, пожалуйста, дома.
Потом резко включаю поворотник и останавливаюсь у обочины, на всякий случай моргаю аварийкой. Парковка забита, значит, занятия в самом разгаре. Я могу успеть до прихода Жанны домой, чтобы хоть как-то извиниться за вчерашний день и моё отсутствие сегодня. Звоню в цветочный салон, у нас с парнями там уже блат – всегда заказываем у них цветы девчонкам. Прошу прислать букет из роз на адрес, вложить открытку, чтобы извиниться. По телефону заверяют, что, как обычно, сделают всё в лучшем виде. Я отключаюсь, но что-то беспокоит. А как у нас «обычно»? Блядь, я никогда не видел, что они там от моего имени рассылают. «Обычно» извиняться приходилось только после Игры.