Аврора Ансер
Соло
Глава 19. Жанна. Дети.
Просыпаюсь с трудом, спать хочется неимоверно. Понимаю, что почти лежу на Максе, голова на его груди, нога закинута на его бёдра. Слышу, как где-то рядом мерно и сильно бьётся его сердце. Сам он С улицы в окна светит солнце, на кухне гремит посудой Ба. Значит, уже вернулась от соседки. Надо подниматься, скоро она не выдержит и сюда ворвётся. Но глаза сами закрываются обратно, в голове плавают обрывки прошлой ночи. Мне показалось, что этой ночью я Макса узнала. Мы с ним очень давно знакомы, так мне мерещилось ночью. И он всё шептал мне что-то на странном языке, понятное и не очень, а я ему даже отвечала. Он называл меня «дилекта»4, да, точно, помню, когда у нас снова получилось так, как в субботу утром перед поездкой.
Мы ненормальные, почему нас так друг к другу тянет? Ведь живут же люди вместе, учатся, ходят на работу, а у нас времени и сил ни на что, кроме секса, не остаётся. Только мы, только друг для друга, только вместе. Отпускать его боюсь, страшно, вдруг что-нибудь ему помешает вернуться.
Открываю глаза и поднимаю лицо, сразу натыкаюсь на серьёзный взгляд Макса. Серые глаза в рамке тёмных ресниц смотрят почти сурово. Что такое? А-а… понятно, осторожно ногу убираю. Я вообще здесь ни при чём, это он сам, да… взял и возбудился.
Он склоняется надо мной и нежно целует. Меня пугает его нежность, она мне не понятна. Её легко спутать с сожалением, и с извинением, и с… Лучше страсть, его страсть всегда проста и легко объяснима.
Макс снова откидывается на спину и тянет меня на себя. Я сама его целую, прикусываю нижнюю губу зубами.
– Давай сама, я слишком громко, – говорит он тихо, и усаживает меня сверху. Мы зажимаем член между телами.
Я сдвигаюсь пониже, ласкаю его ствол руками, размазываю пальцем по головке капельку смазки. Потом приподнимаюсь на коленях и направляю в себя, медленно опускаюсь на это толстое большое чудо. Каждый раз для меня, словно первый, так он сильно меня раздвигает.
Необыкновенно остро ощущаю, как глубоко Макс вошёл в моё тело. Но шевелиться не получается, коленями достаю до постели, но не упираюсь. Слишком большой для меня мой мужчина.
– Макс, мне никак, не могу пошевелиться. Не достаю ногами до кровати, – шепчу ему, и Макс садится. Снова целует и встаёт, а я, держась за шею, обхватываю его ногами за талию. Макс быстро движется, держа меня под ягодицы. Потом устаёт и опускает меня на ноги, и мы заканчиваем как вчера, стоя. Как это неприятно, когда надо тайно. Нельзя говорить и стонать, показывать друг другу свои чувства. А говорят, что кого-то адреналин ещё и заводит, ну, не знаю, лично мне – не очень.
Надо одеваться, но я бы очень хотела помыться после такой ночи. Придётся идти к Ба, просить тёплой водички. Поэтому накидываю халат, завязываю и иду на кухню. Макс в одних джинсах, слышу, ступает за мной следом.
– Доброе утро, Ба, – говорю ей громко. Она стоит спиной к нам, сегодня снова бесконечной недовольной. – Дай, пожалуйста, тёплой воды помыться.
– Что, накачал тебе напоследок? – Ба резко разворачивается к нам. – А ты чего, вообще, вскочила? Иди, полежи лучше, чтоб семя прижилось.
Чего угодно ожидала, но такого – честно, нет. У меня от стыда горят щёки, оглядываюсь назад и первый раз в жизни вижу смущённого Соло с полыхающими ушами.
– А чего меня стесняться? Я-то баба старая ужо, говорю, как есть… – дошло, что ли, насколько переборщила. – За водой в байню идите, там тёплой воды полно, ещё не остыла.
Точно, как я сама не догадалась? Ба никогда не проветривает баню в первый день после мытья, чтобы можно было брать тёплую воду. Мы выходим во двор, снимаем с бельевой верёвки вчерашние полотенца. Идём по тропинке к бане.
– Ну, как тебе? Вообще нормально! – негодую я на «тактичную» и понимающую родственницу. Макс усмехается, но от комментариев воздерживается. Молча закрывает на крючок дверь бани изнутри.
Я скидываю халатик и оглядываюсь на Макса. Он стоит, не раздеваясь, опираясь спиной на стену. В бане ещё действительно тепло, правильно Ба сказала, смыть ночной пот вполне подходит. Набираю тазик воды, плещу на себя, на грудь, на плечи. Как мне помыться снизу, когда Макс на меня так внимательно смотрит?
Ладно, пусть смотрит. Набираю ковшик воды и приседаю на корточки, к нему боком.
– Подожди, – Макс подходит, забирает у меня ковшик и протягивает руку. Поднимает меня, и я обнаруживаю, что он тоже уже голый. И возбуждённый! Снова! Упирается мне в живот набухшим членом.
Он ведёт меня к первому полку, что как раз на уровне его бёдер. Сажает меня на него, широко раздвигает мне ноги.
– То, что она говорит, так заводит, – бормочет он, погружая в меня пальцы и извлекая их обратно с лёгким хлюпающим звуком. И сразу же заменяя пальцы членом. – Будто специальные слова знает! О, у тебя тут всё так красиво припухло…
А ведь он прав, Ба это может! Но как же Максу удаётся, мы же с ним только что были… Глубокие толчки мешают мне думать, всё, что могу – это ощущать нарастающее удовольствие внутри. А-ах! Как это… каждый раз всё лучше.
– Макс! – вскрикиваю я и замечаю его коварную улыбку. Он немного меняет угол входа и снова бьёт, раз, два, три. Всё, меня опять уносит. Хорошо хоть, можно вскрикнуть без страха.
Макс опирается руками о полок, я вишу на его шее. Замечаю, как чуть подрагивают у него руки. Честно говоря, мы оба очень устали, завалиться бы поспать, но сегодня мы едем обратно в город. Макс помогает мне спуститься с полка, и мы помогаем друг другу помыться. Никакой эротики, просто нежно.
Не могу отделаться от навязчивых мыслей. Вот, значит, какие они – отношения с Максом. Бесконечный порноролик со мной в главной роли. Лично мне при этом кажется, что это постоянное желание – не совсем нормально. Но ведь когда-нибудь всё изменится, ничто не длится вечно. Например, он привыкнет ко мне и перестанет так безусловно и яростно желать… У меня внезапно сжалось сердце, да так, что пришлось опереться на стену. Будто я уже скучаю по этому Максу, уже потеряла его, ненасытного и только моего. Фу, глупая какая, сказала бы Ба, ещё ничего не случилось, а ты…
– Жан, ты в порядке? – встревоженно спрашивает Макс. – Надо было сначала позавтракать, потом идти мыться.
– Нормально, я нормально, – бормочу я, опираясь на его руку. Что-то и вправду внезапно стало очень дурно.
До дома Макс меня снова доносит. Сейчас придумает себе, что мне стало плохо от секса. Нет, неправильно, от любви. Вон, опять какое серьёзное лицо сделал. Но на воздухе дышать становится намного легче, и у дома я уже улыбаюсь.
Мы неспешно завтракаем, хотя по времени уже ближе к обеду. Ба принесла от соседки и свежего молока, и творога, да и от ужина много еды осталось. Под её строгим присмотром ем творожную массу с сырым яйцом, а Макс смотрит на это удивлённо.
– Для здоровья ей надо, – снисходит Ба до объяснений. Вроде, притихла наша заводчица котиков, во всяком случае, не отпускает дурацких замечаний. И до отъезда день проходит мирно.
Мы посовещались и ехать решили после обеда. Встали поздно, так что времени совсем немного осталось. Походили, погуляли по деревне. Посмотрели на сады и на загоны, где пасутся коровы и овцы.
– Здесь так здорово, я б остался, – улыбаясь, говорит Макс.
– И жил бы с Ба, под её неусыпным контролем? – удивлённо спрашиваю его. Нет, я, блин, не согласна!
Макс смеётся и к себе меня прижимает. Под его рукой всегда так спокойно.
– Тут ещё вечерами эти поют… кузнечики, вроде. Стрекочут так уютно, в городе такого никогда не бывает, – рассказываю ему. – А весной, в мае, птахи разные, соловьи ночами заливаются.
– Смотри-ка, у них есть трактор, – удивляется Макс, когда мы проходим мимо соседской фермы. – И комбайн!
– А что в этом такого? Механические приборы тут работают отлично, – замечаю я. – Будь здесь электричество, здесь бы любые приборы работали, ну, кроме тех, кому нужен сетевой сигнал. Телефоны, телевизоры и всякое такое. Я однажды привозила ноут, так он работал, пока батарея не села.
– Так надо здесь ветряк поставить, – задумывается Макс. – Сейчас можно любой купить. Или сделать самому, для этого немного и надо – раздобыть генератор, лопасти, инвертор…
– Э-э, нет, я не по физике, точно, – смеясь, прерываю его. – Я исключительно гуманитарий.
Макс хмурит тёмные брови, наверное, считает, сколько механизмов надо.
– А ты не думала, что это, возможно, самостоятельный, отдельный мир, и в нём может быть совсем другая физика? – вдруг спрашивает он. Я давно знаю, что Макс очень умный. Была уверена в этом, ещё когда даже мы не были с ним знакомы.
– Не проверишь – не узнаешь, – смеюсь я, и мы, обнявшись, идём дальше.
Может и не вовремя, но решаю попробовать поговорить о важном. То есть, о том, что меня волнует. А ещё волнует Ба, как вчера стало понятно. И очень интересно, волнует ли это Макса.
– Макс, скажи, а вот когда мы… занимаемся любовью, – начинаю я осторожно. – Ты не считаешь, что нам…
Я судорожно ищу верные слова, а Макс мне не помогает. Он остановился и смотрит на меня напряжённо.
–… стоило бы предохраняться? – вот, вроде, говорю разумно.
– Я думал об этом, – вижу на его лице облегчение. Он снова обнимает меня и увлекает дальше по дороге. – Я даже пытался. Но ты знаешь… Не могу я. Не могу вовремя остановиться.
Я молчу, мне надо всё обдумать. Есть и другие способы, надо просто посетить аптеку. Размышляя, не сразу замечаю, что мой мужчина снова напрягся.
– Ты не хочешь детей вообще или от меня? – спрашивает вдруг каким-то чужим голосом.
Это неизвестная науке заразная болезнь, я так понимаю. Ба ему в компот, видимо, не только самогону подлила. Но он спрашивает вполне серьёзно, и нужно ответить. Я вообще себя без него уже не представляю, так что если и будут у меня дети, то только от него. Так и скажу, вот этими самыми словами. Пусть знает правду.
– Если у меня и будут дети, то только от тебя, – говорю мягко. Встаю на цыпочки, тянусь и целую его в губы. – Просто у нас универ, учёба, какие-то планы на жизнь были… Ты что, готов все бросить?
– Да похуй! – выругался Макс и осёкся. Глазами в мою сторону опасливо стрельнул. А, понятно, в обществе у него немного другой имидж, он у нас не ругается при дамах. – Не всё ли равно, когда они появятся, дети, если мы вместе? Ведь мы же вместе?
– Вместе, вместе, – шепчу ему и обнимаю за шею, прижимаюсь к нему всем телом. Я на что-то больное наступила, сама не знаю, на что. – Ладно, ладно, раз хочешь, пусть будут…
Мы возвращаемся к дому в молчании, размышляя каждый о своём. И я чувствую, как растёт внутри, где-то глубоко в душе очень тёплое и большое, просто переполняющее чувство. Я смотрю на Макса и вижу на его лице отражение такого же светящегося тепла. На самом деле, я очень рада. Макс хочет, чтобы у нас с ним были дети, это ли не счастье?
Глава 20. Макс. Арат и тенебрис.
Когда мы вернулись к дому, Ба упаковывала нам сумку. Фрукты, овощи – «немного», она сказала, а по-моему, на роту солдат. Смешная у Жанны бабка, хоть и резкая, но видно, как её любит. Я свою бабушку не знал, деда тоже. Когда мать умерла, отец просто увёз меня в другую страну. Сказал, не мог там без неё оставаться, где всё напоминало. Теперь, конечно, старики уже умерли, столько лет прошло.
Я вмешиваться не стал, а Жанна сопротивлялась и что-то говорила Ба. Настаивала на том, чтобы не брать хотя бы картофель. Я с ней не согласен, но пусть, ей виднее. Жанна привыкла и словно не замечает волшебства этого места. Здесь всё другое – воздух слаще, ночи темнее, да и еда намного вкуснее.
С появлением Жанны в моей жизни стали оживать скупые рассказы отца, которые я привык воспринимать, как сказки. И я стал слишком много думать. Не скажу, что очень доволен, до этого было привычнее и проще, что ли. Сейчас слишком многое стало важным, и это волнует, не даёт покоя. Нарушает моё равновесие.
Я отнёс сумку в машину и вернулся в дом, чтобы застать Жаннино прощание с Ба. Бабка выглядела взволнованной, гладила Жанну по плечам и волосам, что-то шептала. Моя девочка чуть устало кивала и обещала, что всё будет в порядке, просила не беспокоиться.
– Обязательно позвони, как доедете, – наказывает Ба строго, и Жанна соглашается. – Через два часа схожу до леса.
Я не стал мешать, вышел на крыльцо, вдохнул пьянящий летний воздух. Сейчас мы снова вернёмся в дождливый сентябрь, в промозглый мир людей, машин, супермаркетов. В мир суматохи и толчеи, мир без волшебства. Хотя мне лично нашего с ней общего волшебства вполне хватит.
Жанна выходит из дома одна, и мы садимся в машину. Пристёгиваю её ремнём, глажу по рукам. Оглядываю серьёзное личико с блестящими глазами, и её тёплый ответный взгляд находит отклик где-то глубоко внутри меня, вызывает не слишком понятные мне самому чувства.
Строптивая старуха не вышла попрощаться. Я не думаю, что она конкретно меня невзлюбила, она отреагировала бы так на любого. Но ощущение, что тут, кроме ревности, есть ещё что-то, не проходит. Сажусь за руль, пристёгиваюсь, завожу машину. Я упускаю что-то важное, по-настоящему серьёзное и ясно понимаю это. И если не сейчас, то, возможно, так никогда об этом и не узнаю. Шансы не даются бесконечно.
Глушу мотор, отстёгиваюсь. Перегибаюсь через подлокотник к Жанне, притягиваю её к себе для поцелуя.
– Подождёшь меня, я быстро? – говорю в её мягкие губы, и, не удержавшись, сжимаю рукой нежную грудь. – Посиди здесь, мне надо спросить кое-что.
Жанна смотрит на меня удивлённо, но не возражает, и я выхожу из машины. Возвращаюсь в дом, нарочно громко хлопаю дверью. Потому что не знаю, как начать разговор, мы с Ба за эти сутки почти не перекинулись ни словом. А поговорить с ней мне жизненно необходимо.
В коридоре темно, но я слышу, что Ба снова на кухне – оттуда доносится постукивание и скрябание. Вхожу на кухню. Долбанные двери! Всё-таки не вписался. Потираю лоб, смотрю на неё, низенькую и словно квадратную, стоящую ко мне спиной у кухонного стола. Опираюсь спиной о притолоку, ищу слова, чтобы сразу не послала. Вот ведь характер! К такой по прямой не подъедешь.
– Что стоишь? Говори, коли пришёл! – не оборачиваясь, проговорила моя будущая мегера-родственница. Как всегда, недружелюбным сварливым тоном.
– Вы не бабка ей, – немного помолчав, начинаю я утвердительно. Как я понял? Да всё просто – у них нет абсолютно никакого физического сходства. Старуха не отвечает, с остервенением растирает что-то в каменной ступке. И я продолжаю: – А кто?
Молчание было таким недовольным и длительным, что я уже решил, что на этом наша беседа и закончилась.
– Одна я девочку растила, так что я ей и мать, и отец, и вся остальная родня, – говорит, наконец, Ба.
– Прятали её, – продолжаю нарываться я, достаю из кармана амулет Жанны. Ба смотрит на оберег, раскачивающийся на шнурке, зажатом в моей руке. Провожает взглядом, когда я старательно прячу его обратно.
– Хотела для неё лучшей доли, – сухо отвечает она.
– Чем я? – чувствую, что начинаю закипать, не могу понять её категоричной непримиримости ко мне.
– Без костров и пожарищ, войн за троны и королевства, подвигов, жертв, ранних похорон и плача по любимым… Нормальной, пусть и всего лишь человеческой, жизни! – Ба говорит громко, отвешивая слова резко и тяжело. – Обычной семьи, мужа и детей.
Что сказать… Вроде, я не из героев, в подвигах пока не замечен. А эти её «королевства», это из каких братьев Гримм?
– Как ты вообще смог к ней приблизиться? – уже чуть спокойнее спрашивает бабка. И я понимаю, что она имеет в виду свой талисман.
– Она его потеряла, – говорю. – Я к ней полез, она сказала «нет»…
– О, она всё-таки пыталась, – перебила меня Ба, и в голосе её прозвучало даже некоторое уважение. И продолжила, уже громче и с осуждением. – И тогда ты поступил, как любой Высший – ты предъявил свои права! А этому она уже не могла сопротивляться…
– Я не Высший, я арат, – не совсем понимаю, в чём, собственно, разница, но отец говорил, что она есть. Замечаю шок на лице женщины. – Вы хотите сказать… что Жанна равнодушна ко мне, а я её принудил?
От одной этой мысли внутри всё холодеет. Как бы я хотел быть просто человеком, без всей этой паранормальной чепухи. Просто любить и надеяться на взаимность, потому что я уже люблю.
– К счастью, нет, – успокаивает меня Ба осторожно, а я вдруг замечаю, что деревенский налёт полностью исчез из её речи, как по волшебству, – Она увлечена тобой, иначе бы я тебя не стерпела.
– Что значит «предъявил права»? – меня этот вопрос не на шутку беспокоит, я так и не понял, что произошло в тот день между нами.
– Когда она сказала «нет»… что дальше было?
– Я… знаю, что сказал что-то… и Жанна убежала… Мне потом говорили, что в коридоре потемнело, и пронёсся ветер, – вспомнил я рассказ Валета.
– В тот момент ты на Ажан женился! – Ба неожиданно сдавленно рассмеялась. – Получил её единственно возможным способом, что ж…
А у меня в голове что-то взорвалось. Ажан, её зовут Ажан! Моя чёрная «А» на груди!
– У этой фразы при том же звучании на протяжении времён смысл несколько менялся, но первоначально – да, это были слова брачного обряда, – продолжает рассказывать странная бабушка, которая так и не призналась, кто она такая. – «Объявляю своей и жду послушания», такой смысл был у этих слов на заре времён, в эпоху Первых. Тогда вступали в брак по обоюдному согласию, и от невесты требовалось ответить. «Объявляю принадлежность и требую подчинения» – стало означать, когда Первые дети стали делить миры. Тогда впервые появились династические и межрасовые браки, и согласие несчастной девушки уже никого не интересовало. А позже этой фразой даже брали в рабство. Поэтому, что случилось, зависит от того, какой ты сам придашь ему смысл. Она дала тебе ответ?
– Да, – мои губы сами собой расплылись в улыбке. – Этой ночью. «Тууссам»5, так она сказала. Это же ответ?
– Да, ответ, причём ритуальный, – Ба нахмурилась. Значит, ей тоже не всё понятно. Мы дети этой планеты, откуда нам знать древние замшелые ритуалы?
– Меч моего рода носит имя «Ажан», – говорю я. Смотрю на суровое морщинистое лицо старухи, ей очень не нравится происходящее, это очевидно.
– Мораг! Ах, Мораг… значит, она знала, – Ба качает головой, и на лице у неё такая печаль, что даже не по себе. – Мать её. Увидела и поняла, что в будущем её котёнка не будет её самой, зато будешь ты. Вот и устроила принадлежность, чтобы мимо не прошёл. С рождения тебе малышку предназначила. Но теперь вопрос в другом – что дальше? Ты сумеешь её защитить, арат? Ты овладел творящей силой, познал свою сущность?
– Нет, – моя очередь хмуриться. – Отец говорил, неведение – моя защита… что все ответы получу, когда обрету сущность. Но я… всё ещё просто человек.
– Вот же… – бросает бабка в сердцах и задумывается. – Крайне нелогичное поведение для арата.
– Да вы тоже, кстати, логикой не страдаете, – говорю ей. – Вы знаете, что Жанна спит при включённом свете? Боится, сама не знает, чего. Почему вы не расскажете ей, чего на самом деле опасаться? От кого её нужно защищать? Недалеко ушли от моего отца.
Ба легко развернулась и, подхватив стоящую у стола клюку с чёрной, похожей на костяную, ручкой, направилась ко мне через кухню. Я эту палку давно заметил, она не пользовалась ею при ходьбе, но всегда держала где-то рядом. По мере приближения она становилась тоньше и выше ростом, исчезали смуглый цвет кожи и возрастные морщины, а волосы удлинялись и струились пышными непокорными волнами. Обалдев, наблюдаю, как ко мне подходит Высшая, сногсшибательно красивая и очень юная, намного моложе Элен даже внешне, укрытая, как плащом, чёрными, слегка волнистыми волосами. Одной рукой она держит на весу за шнурок, обвивающий её шею, оберег, очень похожий на кулон Жанны. Видимо, именно от него зависит её облик.
– Мужики! Независимо от расы и статуса, сначала всё одно, пест отрастает, токмо потом мозги, – говорит она звонко, но с интонациями Ба. Она поднимает клюку и осторожно касается ею моего лба, а я замечаю единственный изъян этой яркой красоты – руки у девушки до локтей обезображены ожоговыми рубцами. – Не суди ни о ком по тому, что он сделал, всегда интересуйся, зачем.
– Вы – Высшая! – мямлю я, и она смеётся, колокольчато и мелодично.
– Я – да. А вот ты… Хм, а может, ты и сможешь её защитить, – задумчиво произносит она и опускает кулон на грудь, снова принимая гораздо более комфортный облик Ба. Разглядывает тёмную ручку палки, на которой виден очень яркий голубой след. – Интересно, почему он это сделал…
– Мой отец? – спрашиваю, и она кивает. Я вспоминаю разговор, услышанный мной на больничной автостоянке. – Мне кажется, я недавно понял. Он дал мне возможность выбрать, каким быть.
– Что ж, возможно, возможно. Да и будь ты воспитан традиционно, не стоял бы сейчас здесь, – говорит… неловко называть её «Ба», но другого имени я не знаю.
Скептически задираю бровь, и женщина продолжает.
– Араты всегда держались особняком от других рас. Единственные из Первых детей блюли чистоту крови. Для них не существовало межрасовых союзов, дед рассказывал, что они скорее бы вымерли, что, в конечном итоге, и случилось. Никто во Вселенной, говорил он мне, не видел аратов уже несколько десятков тысяч лет.
– Странно, – замечаю я.
Это очень важный для меня разговор, я так долго ждал, чтобы завеса неведения приоткрылась хоть немного. Но при этом – как же мне тяжело. Как говорится, теперь моя жизнь не будет прежней, а в ней мне не всё не нравилось.
– Мачеха рассказала мне накануне, что араты и тенебрисы создавали союзы. Это так естественно, сказала она, ведь и те, и другие – крылаты. Правда, рождаются у них только котята, но…
– Это ложь, – заявляет Ба. – Вагусы, вот они были крылаты. У аратов не было крыльев, сила их в ином. И странно, что ты говоришь, что твоё родовое оружие – меч. Дед говорил, что орудие всех аратов – булава. Что до союзов с тварями, то не было их. Был в древней истории только раз … и никто не знает, кто у них может родиться.
– Почему вы называете таких, как Жанна, тварями?
– Там, где я родилась и выросла, откуда мы с Мораг пришли, они считаются настоящим бедствием. Живут большими стаями, в непроходимых, труднодоступных местах, воруют скот, сообща могут и быка загнать и унести. Местные даже не подозревают об их человеческой форме, так и зовут их – «тёмные твари».
Ба задумалась и замолчала. Столько информации, противоречащей моей привычной жизни! Я ощущаю, как в очередной раз с треском ломается моё мировоззрение, моё представление о мире и о моём месте в нём.
– Что стало с ними? – я погребу под завалами эту прежнюю жизнь, но должен всё узнать. Так просто надо.
– Арат и тенебрис полюбили друг друга единственный за всю многомиллиардную историю раз, – Ба начинает рассказ, задумчиво теребя свой талисман. – Полюбили безусловно, страстно и всепоглощающе. Настолько, что нарушили все законы и совершили обряд. Они не только сочетались браком, но и слились. Это потрясло всю древнюю общественность, сказал дед, потому что это был чудовищный, противоестественный мезальянс.
Вообще-то, я спрашивал о родителях Жанны. Не могу привыкнуть называть её «Ажан», для меня «Ажан» – это двуручник. Но и эта история необходима мне для понимания происходящего.
– По легенде, они теперь там, с Ним. С Создателем, как все невинно погубленные души.
– Невинно погубленные?
– Как ещё назвать убийство во имя непонятно кем навязанных идеалов? Меня всегда интересовал вопрос – откуда все знают, какова эта самая «Воля Создателя»? Он вам прислал письмо с подробными указаниями? Правда? Потому что, прикрываясь Его волей, творились самые невероятные преступления. Против жизни, против мироздания. И я очень хотела бы знать, кто автор этих замечательных инструкций. А он, безусловно, существует. – Ба гневно уставилась в окно. – Арат и тенебрис, Меар и Антола, знали, что нарушили Каноны, поэтому не сопротивлялись суду, который приговорил их к казни. В назидание остальным. Убить аратора нелегко, и поэтому их сначала разлучили. Антолу убили араты, тайно, и Меар уже не хотел жить. Он сам просил о смерти. Я запомнила эту историю, потому что она показалась мне такой красивой и чудовищно несправедливой… Вечера в Оре были длинные, и дед рассказывал мне всё, что только мог вспомнить.
Да, я безумно этого боюсь, разлучиться с Жанной. Готов в уборную вместе ходить, только бы всегда была перед глазами.
– А что с её родителями? – это мой последний вопрос на сегодня. Больше я просто не выдержу.
– На них напали поздно вечером, в темноте, на улице. Я не знаю, кто это были и зачем им понадобилась тенебрис. И Мораг бы ушла, сильная была, не то, что вы, желторотики… но вот папаша ейный… – Ба махнула рукой в сторону окна, и я увидел, что Жанна вышла из машины, – … бросился семью защищать. Мораг не оставила его. Он погиб сразу, где ему было тягаться с визитёрами из Верхнего мира, а её они забрали. Сгинула уж, наверно, в ихних борделях… Меня не было с ними, поэтому я мало что могла бы рассказать Жанне.
А я, как зачарованный, уставился на Жанну, стоящую на лёгком ветру с развевающимися чёрными волосами. Смотрит куда-то напряжённо, похоже, на входную дверь. Моя жена, ну надо же!
– Только они втроём были. Жанне тогда было всего пять лет, и в тот день она первый раз перевернулась, забилась в какую-то щель в окне. Там я её и нашла наутро, в подвале… дрожащую и перепуганную. Она потом долго не говорила, а когда отошла, не помнила, что произошло. И никто ничего не мог рассказать, свидетелей не было, – по голосу слышу, что Ба тоже устала. – Только они знают, что был котёнок. Почему сразу не забрали – кто ж их разберёт. Может, не ко времени было. Но они придут, не сомневайся, что-то есть в тенебрисах такое, за что их повсеместно повыловили. Знали бы, что в Оре их ещё много, так и туда бы наведались, наверно.
Оказывается, можно прожигать щедро отпущенные Создателем века на поиски удовольствий, как Элен, а можно вот так – помогать, спасать чью-то жизнь. Заботиться о сиротке.
– Да, выбор есть всегда, – улыбаясь, говорит Ба. Словно в ответ на мои мысли.
Неужели я так прост, что она читает меня, как открытую книгу?
– Иди уже, прост-не прост, а то она сейчас придёт сюда, – рассмеялась женщина колокольчатым смехом Высшей. – Ты просто громкий.