Аврора Ансер
Соло
Глава 1. Макс. Новенькая.
Чёрт, мы сегодня рано. Аудитория заполнена едва на четверть, и звук распахиваемой двери отзывается эхом где-то под высоким потолком. Начало учебного года на третьем курсе ничего нового не предвещает – всё те же лица, те же кабинеты и преподаватели. Я не сомневаюсь, что в жизни меня ждёт ещё немало захватывающих событий и ярких впечатлений, но… не сегодня. Не в этот пасмурный сентябрьский понедельник, в этом я уверен. Приветственно кивая и обменявшись несколькими рукопожатиями с сокурсниками, привычно поднимаюсь на последний ряд аудитории и устраиваюсь в центре. Откидываюсь назад и, скрестив руки на груди, вытягиваю ноги под сиденья предыдущего ряда. Парни, не обсуждая, занимают места по обе стороны от меня. Рассаживаются молча и как-то сосредоточенно, по-утреннему хмуро оглядывая нижние ряды.
Ночь выдалась бессонная, и я прикрываю глаза. В голове смазанными пятнами возникают картины прошедшего уикенда – гибкая фигура Киры на танцполе в цветных бликах ночного клуба, оглушительная музыка. Толпа посторонних людей, хаотично двигающихся в каком-то своём ритме. Пара безалкогольных коктейлей для меня, четыре алкогольных для неё. Вот она с кем-то танцует медленный танец, и чужие руки мнут её обтянутый красным платьем зад. Наши липкие ласки и пьяные поцелуи в коридоре у туалета. Как ей удалось вытащить меня в этот мрак? Ну, и логичное завершение вечера, такая одинокая оливка в море мартини – её постель. Как-то незаметно это стало предсказуемо скучно и однообразно утомительно, так что вскоре мой энтузиазм заметно иссяк. Не то, чтобы я устал, физически мог бы и дальше продолжать, но… интерес пропал. Поэтому с рассветом я выпутался из Кириных цепких объятий и закрученной узлом постели и покинул её насквозь пропахшую сексом квартиру.
Её, кстати, всё ещё нет, обычное дело. Сейчас отмочит своё хорошо оттраханное тело в ванне, наведёт марафет, упакуется в брендовые шмотки и к обеду явится покорять мир. И нас. Чем-то Кира мне Элен напоминает – то ли блондинистостью, то ли тем, что знает, чего хочет. Я тоже знаю, чего она хочет – многого. Нет, не так – как можно больше. Больше мужчин, денег, развлечений, вещей. И не только как «можно», но и как нельзя. Этакий симпатичный фигуристый крокодильчик с агрессивным маникюром и хваткой бульдога.
С утра у нас общие лекции с другой группой, поэтому к началу занятий студентов набилось в два раза больше, чем обычно. В аудитории стоит обычный утренний гомон, звук голосов сливается в монотонный гул, напоминая рой гудящих пчёл. Рядом негромко, но эмоционально переговариваются Мерц с Валетом – обсуждают результаты субботнего футбольного матча, где наши опять позорно продули. Мотыль, справа от меня, застыл в той же позе, что и я.
Открылась дверь, пчелиный рой… издох, что ли? Так тихо стало. Нет, снова загудели, гораздо громче, чем до того.
– О, да у нас новенькая, – сказал Мотыль негромко и заинтересованно и вдруг заорал: – Девушка, вы к нам надолго?
С рядов под нами от избытка чувств даже засвистели.
– Как думаете, какое на ней бельё? – запускает Мотыль новый раунд. Даже с закрытыми глазами я знаю, какое у него сейчас лицо – тонкие губы сложились в предвкушающую ухмылку, голубые глаза хищно прищурены. Не впервой. Мотыль – яростный фанат Игры.
– Белое, – Валет азартен, недаром он у нас идейный вдохновитель факультетских покерных турниров.
– Чёрное, – говорит Вадик Мерцалов. – Нормальная чика под такое точно бы чёрное надела.
– Макс?
Я лениво приоткрываю один глаз, чтобы увидеть, как донельзя смущённая вниманием девчонка в одежде на три размера больше, спотыкаясь, семенит к крайнему месту в первом ряду.
– Воздержусь, – говорю я и снова глаза закрываю.
Не, ну не стоит им сейчас говорить, что на девочке нет белья, проходу же не дадут. То есть, как нет… сверху точно. У этого огромного балахона, что почти до колен прикрывает её ноги в узких джинсах, и ворот огромный. Сполз набок, обнажив хрупкое плечо, не перетянутое лямкой бюстгальтера. А всякие штуки без бретелей женщины не любят. Знаю наверняка, так сказать, богатый личный опыт.
Дверь хлопнула, гул стих – вошла преподаватель.
– Ты сам-то что? – подтягиваю ноги, сажусь ровно, спрашиваю Мотыля, пихнув локтем в бок.
– Красное, – шепчет Мотыль и выжидательно смотрит на меня.
А-а, хрен с ним… Не догоню, так хоть согреюсь. Разбавлю, так сказать, Игрой мой скучный день сурка. Да и кто она мне, чтобы я её защищал?
– Без белья. Только трусики, – говорю. – Чёрные.
Всё, я в Игре.
***
Всю пару разглядываю сверху затылок с чёрным блестящим хвостом, завитки волос колечками на хрупкой шее, маленькие уши, трогательно выступающий последний позвонок. Да, ей бы пошло красное, с её-то бледной кожей…
Своим вступлением в Игру я её, конечно, не спас, но ход игры нарушил. Правила у этой игры, придуманной нами год назад, на втором курсе, занимательные. Вот если бы мы все назвали разный цвет, то дегустатора выбирали бы по жребию, из нас четверых. А сейчас, поскольку мы с Мерцем назвали оба «чёрное», выбирать будут из нас двоих, Валет с Мотылём пролетают. Причём мы с Мерцем имеем право полюбовно договориться, вдруг, у кого-то из нас есть непреодолимое желание. Узнать, имею в виду. Дегустатор (в данном случае, я или Мерц) обязан добыть и представить доказательство, обычно это фото. Не девочки, конечно, а белья. Правда, однажды Валет притащил трусики… Да, было. Правилами не устанавливается, обязан ли дегустатор с объектом исследования спать, но практика показала, что так получить фото легче. Само собой, на момент сбора доказательств бельё может оказаться иного цвета, чем при запуске Игры, но в этом и есть её честная непредсказуемая лотерейность и азарт. И, конечно, самое важное условие – доверие между игроками, ведь, кроме фото, других доказательств никогда не будет. Но пока на подлоге никто из нас не пойман, да и ни к чему это. И последнее – победитель (тот, кто угадал) получает с проигравших (кто не угадал) сделанные ими ставки. Обычно это небольшая сумма в местной валюте для поддержания интереса.
За год с момента появления Игры почти все девчонки через неё прошли. И с нашего курса, и несколько с других. А сколько курьёзных случаев было! И не всегда смешных. Мотылю одна, помню, вообще телефон разбила. Кстати, так состоялось моё близкое знакомство с Кирой. Как мы пропустили эту, вообще непонятно.
В первый перерыв спускаемся во двор, Мотыль и Валет закуривают, мы с Мерцем не курим. Стоим с ним, друг на друга поглядываем. И тут я вспоминаю, что Мерц с некоторых пор из нас единственный, у кого подруга есть. И появлением оной он, кстати, тоже обязан Игре. Слегка увлёкся, потерял бдительность, и… вуаля, как говорит Элен, ты уже не свободный и в одном шаге от Мендельсона. Ну, не только зло от Игры, сами посмотрите – Игра соединяет сердца. На сотню промахов один «в яблочко» у нас уже есть.
– Вы это, давайте, не затягивайте, – инструктирует Мотыль, затягиваясь. – Кто вообще пойдёт? Делов-то, пригласить куда-нибудь новенькую, тем же вечером чпокнуть, и завтра старенькая будет.
– Да не новенькая она, – говорю и с изумлением понимаю, что так оно и есть. – Она на этом месте с краю на первом ряду два года просидела.
– Да ну, – встрял Валет. – Я её раньше не видел.
– И я, – вторят Мерц и Мотыль.
Я молчу. Потому что видел, но не замечал.
***
Как я и думал, Мерц откосил. Сказал, что Динка ему «яйца оторвёт», он, мол, после последнего раза только-только реабилитировался. Фишка Игры в том, что я откосить не могу, у меня уважительных причин в виде подруги нет. Впрочем, если бы был жребий, то и Мерц бы не отпинался. И если даже девчонка меня с первого раза пошлёт, я обязан найти к ней подход.
Перетёрли с парнями, решили, что пробовать надо уже сегодня. Они весьма оптимистично настроены, верят в меня, но я вот в себе не уверен. Есть что-то в этих тихих девочках… непонятное.
– Ну что ты, как маленький, – усмехается Вадик. – Смотрите, стоит и даже как будто переживает. Как в первый раз. Макс, вспомни, ты – циничный наглый ходок, весь такой неуловимый мститель. Главное слово – неуловимый…
– Да тебе даже стараться не нужно, – добавляет Валет, зубасто скалясь. – Моргай глазами и улыбайся, она сама быстро придумает, что с тобой дальше делать и как получше употребить. Пригласи… ну, я не знаю, выпить кофе, что ли. Начинай безобидно, дальше накручивай и быстро узнаешь, что она любит. С тобой обычно все хотят. И иногда это реально бесит.
Воодушевляет. Но никак не помогает – ни одной ценной мысли.
– Да брось, Соло, такому красавчику не откажет, – резюмировал Мотыль и вдруг состроил губки бантиком и усиленно захлопал ресницами, показательно стреляя глазами мне за спину.
– Кто не откажет? – а вот и Кира, её сладкий голос. Что-то она сегодня рано.
Кира интимно прижимается ко мне сзади, пропуская руки на живот. Тут же отстраняется и кошачьей льнущей походкой обходит меня, оглаживая рукой по спине, подставляет для поцелуя накрашенный рот, который этой ночью… да, где только не побывал на моём теле. Я наклоняюсь к ней, легко касаюсь щеки щекой, ловко минуя губы. Ненавижу, когда они лезут с этой своей помадой. Кира скрывает недовольство под бесстрастной миной и встаёт под руку так, что, будь я её «правильный хороший парень», я бы её обнял. Но я не хороший и не её. Кроме того, Кирой я сегодня сыт. По горло.
Постояла, не дождалась, ушла к подругам. Не скрывая раздражения, достала из сумочки тонкую сигарету дрожащей рукой, закурила. Да, Кира, минус сто баллов – я не люблю, когда девочка курит.
– Не боишься? – спросил Валет, чуть кивая головой в её сторону.
Усмехаюсь молча.
– Зря, – говорит Мотыль. – Я б боялся.
***
На второй паре опять сидим на «галёрке». Да честно сказать, никто и не полезет, все привыкли, что мы всегда занимаем последний ряд. Снова сижу, откинувшись на спинку. Ощущаю себя немного лётчиком – вся аудитория как на ладони. Вспоминаю, как с неделю назад (отец уже уехал) в один из выходных мы с Элен устроили сеанс просмотра советских фильмов. Ну, надо же ей когда-то привыкать тут, обрастать культурным багажом. Хотя, по правде сказать, русская культура к Элен не липнет абсолютно. Ей тут всё не нравится, она даже язык освоила с трудом. Во всяком случае, за двадцать лет, что мы живём в России, Элен не стала больше походить на русскую женщину – всё та же чуть капризная утончённая блондинка с жутким акцентом, ни одной местной привычки… Так, о чём я… А, фильмы! Там в подборке такой фильм был, военный, про самолёты… песенка забавная, ну, просто как про нашу «галёрку». Мы с Элен устроились на диване с попкорном, сначала сидели, потом устали и улеглись в обнимку. Провели очень домашний и очень уютный день. На удивление, Элен понравилось. Она даже сказала, что надо как-нибудь повторить.
А сверху действительно видно всё. «Новенькая», которую, по донесениям разведки, зовут Жанна, привлекает внимание, вокруг всё время кто-то вьётся. Большинство парней просто разглядывают, но некоторые самоуверенные пытаются подойти. Девчонки тоже удивлены, будто только что заметили подружку. Она общается со всеми тихо и сдержанно, не ведётся на внезапную популярность. Бля, я рискую оказаться в хвосте очереди.
Незаметно наблюдал за ней на втором перерыве. Как она ходит, садится, встаёт, поправляет волосы. Задумчивая девочка, скромная, может даже, странная – держится особняком от других, и от парней, и от девчонок. Чем ей другие девочки не угодили? Но она не хочет общаться, это очевидно.
Не совсем она, конечно, в моём вкусе, всё-таки, я как-то больше по блондинкам. И не люблю я, когда так одеваются, в этот их… как его… «оверсайз». Сиди, догадывайся, что там от тебя скрывают, то ли достоинства, то ли недостатки, но то, что скрывают – однозначно. Впрочем, ей идёт, подчёркивает её тонкость, такую особую хрупкость, вызывающую у нормального самца желание защищать.
Четвёртая пара у нас не вместе, времени осталось мало. Если не успею, всё сдвигается ещё как минимум на сутки. А судя по тому, что сегодня видел, на покорение могут уйти недели. Надо идти, вот прямо сейчас. Ну, и что сказать? Прокручиваю в голове варианты знакомства – к ней ни один из привычных сценариев подката не подходит. Все испытанные и действенные способы кажутся глупыми или пошлыми. Она же сразу поймёт, что я… Вот это я дожил! Сижу, мучаюсь, придумываю, как обаять невзрачную заучку! И просить совета у друзей бесполезно, они уже поделились своим бесценным опытом. Уж лучше сам. Ладно, чем проще – тем лучше. Повезёт – не повезёт.
Закончилась третья пара. Я пошёл.
Глава 2. Жанна. Странный день.
Пара закончилась, следующая, последняя на сегодня, будет в другой аудитории. Я собираю сумку – учебники, конспекты, когда на край стола передо мной уверенно присаживается крупное тело. Поддаёт длинным бедром, привлекая внимание к ширинке, опирается на руку, нависает надо мной.
– Привет, я Макс. Макс Соло.
Голос у него звучный, но чуть усталый, с лёгкой хрипотцой.
– Жанна, – отвечаю в недоумении и отодвигаюсь от внезапно свалившихся на мой стол красот, расположившихся в опасной близости от моего лица.
Эй, Макс, тебя здесь все знают, слава бежит впереди тебя. Сомнительная такая демонстрация «товара лицом», скажу я. Ты б ещё ширинку сразу расстегнул и вывалил все свои богатства, чтобы ни у кого не осталось сомнений в твёрдости твоих явно не благих намерений. Поэтому я встаю, внутренне закипая от возмущения, закидываю сумку на плечо и взглядом требую дать мне пройти. Но Макс продолжает сидеть, вытянув и скрестив длинные ноги, перегораживая единственный выход, и улыбается мне своей фирменной улыбкой. И хочется просто головой потрясти, потому что от его улыбки реально сносит крышу. Честно говоря, я ещё никогда не видела Соло так близко.
– Подожди, и всё? Просто Жанна? Слушай, хотел предложить, давай сегодня куда-нибудь сходим?
А я не понимаю, что происходит. Что это мне он сейчас улыбается так, что хочется попросить убавить яркость. Но мне нельзя, нельзя! Слишком рано. Ба говорит, я ещё в полную силу не вошла. «А когда войду?» – однажды спросила я её. «А когда войдёшь, – ответила она тогда, – будет у тебя один и на всю жизнь. Так у вас, тёмных тварей, заведено».
Замечаю, что мы привлекаем внимание окружающих. Блин, да на нас сейчас все смотрят! Макс, наконец, тоже это замечает.
– Нет, – говорю я, и он слезает со стола. А я протискиваюсь мимо него и почти бегу к двери.
– Что так? – Макс легко шагает сзади, следом за мной выходит в коридор. Я стараюсь идти очень быстро, но он догоняет меня, не прилагая особых усилий, придерживает за плечо.
– Откажи… вежливо, – предлагает он. – Аргументируй и обоснуй.
Ох, ну вот зачем он! Я вообще ни с кем не собираюсь встречаться, точно не сейчас и… не с ним! Что ж, Макс, похоже, ничего другого не остаётся. Ба рассказывала, что мы, тёмные твари, так можем. И я разворачиваюсь к нему лицом и смотрю в его глаза, мысленно приказывая остановиться и замолчать.
И он стоит передо мной и молчит. Проходит секунда, две, три, пять… А мы замерли, в глаза друг другу смотрим. Он – в мои чёрные, я – в его серые. И вдруг это произошло. Словно меня затянуло в эту туманную глубину с чёрным провалом зрачка, который на самом деле тёмно-синий, и я… вошла. Провалилась в пространство, залитое ярким светом, окружённое стеной ревущего голубого огня. Не особо раздумывая, я протянула руку, коснулась этих диких струй. Ох, колется! И тут же снова оказалась в коридоре. Макс выбросил меня, изгнал! И я вижу, как глаза его на неподвижном, застывшем лице наливаются тем же ярко-голубым. А потом он очень медленно, с видимым усилием говорит, и голос его, глухой и низкий, пробирается под кожу тысячами жалящих мурашек:
– Эйго Максимус Уолдо Феррано эс Соуло, – и мне показалось, что в коридоре стало ощутимо темнее, а где-то очень, очень далеко загрохотало, как перед грозой. – Эн номине Креаторес, юре сумми Понтифичис, анунцио меум эт экспектанс обоидыентьам.1
Я внезапно оглохла, а в ушах противно запищало. Или это в коридоре стало так тихо? Кажется, у меня подгибаются колени. И что-то во мне рванулось к Максу, стремясь то ли броситься к нему в объятья, то ли упасть в ноги. Я покачнулась, но с трудом устояла.
Обнаружила, что судорожно дышу через рот, изо всех сил вцепившись двумя руками в сумку, прижимая её к себе. В груди гулко и тяжело бьётся сердце. Что происходит? Что мы сейчас друг с другом сделали?
На негнущихся непослушных ногах отступаю, отхожу спиной на шаг, другой, разворачиваюсь и бегом мчусь по коридору, не разбирая дороги.
***
Слетаю по лестнице, выбегаю на улицу. Несусь, прижимая к груди сумку. Мимо главного входа, даже не взглянув в сторону крылатого парня. Сворачиваю в ближайшую арку, прижимаюсь к стене дрожащим телом, судорожно стараюсь дышать неожиданно твёрдым воздухом.
Через полчаса, немного придя в себя и успев замёрзнуть, плетусь до дома закоулками и дворами. Блин, да я пальто забыла в гардеробе… Хорошо, что ключи и телефон ношу обычно в сумке.
Ныряю в тёмную парадную, шмыгая носом, поднимаюсь по широкой лестнице на свой третий этаж. Роюсь в сумке, разыскивая ключи, откидываю с лица растрёпанные волосы. Да, резинку на бегу потеряла. Слышу звук отодвигаемого шпингалета – на площадку выглядывает соседка, тётя Нина. Я ей молча киваю. Мы уже виделись сегодня, она каждый день выносит утром мусор.
– Здравствуй, милая. Кажется, Жанна? – говорит она. – А Марина говорила, что тут поживёт её внучка, просила присмотреть, если что. Я-то и знать не знала, что у неё есть внучка. Только два года прошло, а ты всё не приезжала. Тут, вроде, жил кто-то непонятный, я решила, может, сдали квартиру. Ну, да ладно, думаю, пусть живёт, главное, что тихо, никому не мешает…
Как так? Тётю Нину, женщину лет шестидесяти с тёмно-рыжими крашеными волосами, я уже два года знаю, здороваюсь постоянно. Не в силах понять, осмыслить, что она такое сказала, снова просто киваю. Трясущимися руками вставляю ключ, поворачиваю и вваливаюсь в свою квартиру. Захлопываю дверь, задвигаю замок, накидываю цепочку. И тихо и тонко скуля, сползаю по двери на пол в полумраке прихожей.
Сижу на полу до скорых сумерек, чувствую себя оглушённой. Потом поднимаюсь, оставляю сумку на полу, разуваюсь и обхожу свои владения. Зажигаю, как всегда, в каждой комнате свет, задёргиваю гардины. Вокруг меня мой привычный мир, я дома, и постепенно испуг отступает. Я падаю на кровать, лежу, не раздеваясь.
Сегодня был воистину странный день. Нет, не просто странный, а День урода какой-то. С самого утра, когда я в университет проспала. Вскочила, как сумасшедшая, что-то надела, плеснула в лицо водой и, наскоро причесавшись, бегом бежала всю дорогу.
Перед первой парой народ как-то странно реагировал, будто я забыла одеться и пришла голая. И потом постоянно кто-то что-то спрашивал, говорил. И преподаватели на каждой лекции ко мне обращались, это редкость. Меня если за полгода пару раз поднимут, так это чудо. И тётя Нина вот…
Необъяснимое внимание беспокоило и жгло. И происшествие с Максом – всего лишь кошмарное продолжение этого психоза. Как будто сегодня вакуум вокруг меня прорвался, и в прореху хлынула живая, суматошная, настоящая, но немного ненормальная жизнь.
***
Два прошедших года учёбы я прожила спокойно и… одна. Никому ненужная, незаметная, всем чужая. В общем, так, как наставляла Ба. Единственный глоток свежего воздуха – это поездка к ней в деревню два раза в месяц. Э-эх, и сейчас махнуть бы к Ба, поплакать на груди и маленько подзарядиться. Пробежать по полю что есть сил, сшибая брюхом отцветшие травы. Да и лес совсем рядом, там можно лазать по деревьям, а в лесу – озеро. Бабушка так радовалась, когда это место нашла, сказала, что оно наше. Поэтому и домик там, не раздумывая, купила. Крошечный, но она заявила, что ей хватит. А я осталась одна в квартире. Ба категорически не разрешила мне жить в общежитии, мол, при таком близком общении кто-то что-нибудь странное обязательно заметит. Да, на учёбе тоже настояла она, но в этом я с ней совершенно согласна. И учиться мне надо очень хорошо, в этом залог моего будущего, считает Ба.
Ещё она уверена, что мне грозит опасность, и я должна скрываться. «На Земле спрятаться легко, Ажан, – сказала она. – Земля – гостеприимный мир, и принимает всех сирых и убогих в ласковые объятия. Нужно только играть по его правилам». Ну, и правило №1 – «Образование необходимо получить». Хотя нет, не первое это правило, а где-то четвёртое или, может, пятое. Кажется иногда, что Ба выдумывает новые и новые правила на каждом шагу. Да, первое правило гласит – «Выживание прежде всего!», второе правило – это «Маскировка», третье – «Один на всю жизнь», ну и так далее по списку…
Бабушкины рассуждения о Земле, конечно, немного странноваты. Потому что я родилась здесь, мне всё тут привычно и знакомо. О других мирах я ничего не знаю, но Ба говорит, что они однозначно существуют. Вообще, странностей у неё немало – то она говорит, как профессор в универе, а то – будто вылезла из глухой деревни. Только это всё не важно, правда. Ба – мой единственный близкий человек, и я её очень люблю.
Родителей своих я совсем не помню, и Ба не говорит, что с ними стало. У неё вообще такой талант – избегать нежелательных тем в разговорах. Смотришь – а разговор уже в другую сторону движется, как по волшебству. Помню только широкий шершавый язык мамы, вылизывающий мою сонную мордаху. Не воспоминание даже, а так, секундная вспышка. Это мама назвала меня «Ажан». Ба говорит, что не знает, что это значит, и в честь чего она меня так «нарекла». Интересные, всё-таки, иногда словообороты у Ба… Имя пришлось переделать в понятное «Жанна».
А за всеми этими воспоминаниями назойливо бьётся мысль о Максе. И внутри будто что-то переворачивается и падает вниз, как на карусели в парке аттракционов. Потому что Макс Соло – это такая «девочкина мечта» всего универа, высокий, красивый, умный и… абсолютно не про отношения. Два года я со стороны наблюдала, как дружно сохли по нему девчонки, и вместе, и по очереди, как строились насчёт него планы, и рушились надежды. Разбивались сердца, и лились тайные слёзы. И никогда, ни разу за два года взгляд его не остановился на мне. Не то, чтобы мне хотелось стать объектом внимания местного мачо, просто… Совсем непонятно, что мне теперь делать и как себя вести. То, что произошло сегодня в коридоре, не просто странно. Он напугал меня до жути, до сих пор поджилки трясутся. Эти его ненормальные глаза! И он сказал… он сказал мне… По произношению, кстати, на латынь похоже. Вскакиваю с кровати, хватаю блокнот, карандаш и пытаюсь вспомнить, как это всё звучало. Но не могу! Не помню ни слова, очень интересно. Зато прекрасно помню ужас, который испытала, и ощущение, будто я знаю, понимаю, чем это мне грозит. Падаю обратно на кровать. Может, позже в памяти всплывёт.
А эта невероятная картина, водопад голубого огня, несущего в себе эйфорию чистого восторга! Похоже, наша факультетская «звезда» – не вполне человек. А может даже, и не человек вовсе. Потому что там, в коридоре, думаю, я видела его суть, то, что обычно называют душой. Это не похоже на то, что встречаешь у людей – у большинства это небольшой зелёный огонёк в темноте, у кого-то светлее и ярче, у кого-то меньше и тусклее. С таким ярким чудом, как у Макса, я сталкиваюсь впервые.
Ба говорит, что когда смотришь в душу, то можно и будущее увидеть. Не полноценную картину, конечно, а так, несколько отрывочных образов. Такой у нас, тёмных тварей, есть дар, сказала она. Но я пока не могу, не умею, а вот мама, по рассказам, прекрасно этой способностью владела. И когда я войду в силу, тоже смогу развить этот талант. А пока я вижу лишь сущность, например, ярко-голубым потоком – у Макса, или свою, в зеркале – золотым пламенем в глазах.
Единственное, что мы не можем видеть, сказала Ба, это будущее людей и существ, чьи жизни связаны с нашей. Ну, не-е-ет, да быть того не может, я просто не умею ещё видеть. Ну не может будущее Макса быть связано со мной. Смешно подумать, где Макс – и где я. И вообще, Максу-то всё равно, а мне один единственный нужен. Нет, упаси меня Создатель, как частенько приговаривает Ба, выбрать своим единственным такого… кобеля!
Я иногда представляю себе, каким он будет, мой единственный. Мужчина, которого я так жду. Мне хотелось бы, чтобы он был добрым, спокойным человеком. И надёжным. Таким же мирным и тихим, как я. Мы бы вместе гуляли вечером по набережной, по возвращении читали перед сном, а утром вместе готовили бы завтрак. В общем, чтобы он был обычным, не принцем и не красавцем. Совсем не Соло, короче.
Постепенно я настолько успокоилась, что смогла отправиться на кухню и поужинать. Ба говорит, я почти все продукты могу есть, не опасаясь, но на некоторых она настаивает особо – это творог, сырые яйца, кровь. Ну, свежей крови нет, поэтому в моём пальто обычно всегда лежит в кармане гематоген из аптеки. А сейчас взяла пару ложек творога, вбила яйцо, перемешала и чуть посолила. Медленно съела, продолжая обдумывать свои мыслишки. Приняла на ночь душ – не получается у меня мыться утром, слишком люблю поспать. Обернула тело полотенцем, второе накрутила на голову и уставилась на себя в зеркало. Скользнув взглядом по плечам, обратила внимание на свою голую шею. Блин, я его потеряла! Я потеряла оберег Ба!
Ба подарила оберег перед учёбой, велела никогда не снимать. Я и не снимала, даже в душе, все два года проходила в нём. Оберег был маленький, лёгкий, деревянная такая капля на кожаном шнурке. Неудивительно, что я не ощутила потери. Что делать? Где его искать? Или надо дождаться звонка и посоветоваться с Ба? Нет, не хочу её тревожить, да и просто страшно признаваться. Пока сушила феном волосы, всё думала, вспоминала, куда могла деть или когда потерять…
Вечером, перед сном Ба позвонила сама – сегодня условленный день. Мы всегда созваниваемся в девять вечера по понедельникам и четвергам. Она сказала, что у неё всё нормально, но чувствует себя не очень. Мол, заговор «сломался», и надо слово новое найти. Верное слово поможет. Спросила про учёбу, и всё ли хорошо у меня. Да, отвечаю, как всегда всё. Про случай дневной и оберег не рассказываю ей, не надо, будет зря с ума сходить. В заключение разговора обсуждаем, что надо из продуктов в деревню купить, я же в выходные поеду к ней. Как всегда, это простые, но тяжёлые продукты – соль, мука, крупы. Все остальное у неё растёт на огороде, сказала она. Вздыхаем, прощаемся. Как же тяжело не рядом. Очень соскучилась по Ба.
После разговора ставлю телефон на зарядку, включаю будильник и решительно ложусь спать. Искать кулон буду завтра, после учёбы. Как там любит моя Ба говорить? Утро вечера мудренее, да.