Артур Б. Рив
Крейг Кеннеди
Эликсир жизни
Когда Минна Питтс провела нас через большой особняк, готовясь передать нас слуге, она поспешно объяснила, что мистер Питтс давно болел и теперь проходит новое лечение у доктора Томпсона Лорда. Никто не ответил на ее звонок в нынешнем состоянии возбуждения в доме, она резко остановилась у вращающейся двери кухни, слегка содрогнувшись от трагедии, и стояла достаточно долго, чтобы рассказать нам историю так, как она слышала ее от камердинера Эдварда.
Мистер Питтс, похоже, хотел позавтракать пораньше и послал Эдварда заказать завтрак. Камердинер обнаружил, что кухня превратилась в настоящую бойню, а повар-негр Сэм лежал мертвым на полу. Очевидно, Сэм был мертв со вчерашнего вечера.
Когда она поспешила прочь, Кеннеди толкнул дверь. Это было чудесное место, эта антисептическая или, скорее, асептическая кухня, с ее белой плиткой и эмалью, огромным ящиком для льда и кухонной утварью для всех целей, все самой дорогой и современной марки.
Повсюду были следы борьбы, а рядом с поваром, чье тело теперь лежало в соседней комнате в ожидании коронера, лежал длинный разделочный нож, которым он, очевидно, защищался. На его лезвии и рукояти виднелись огромные свернувшиеся пятна крови. На теле Сэма были следы от того, что его сильно сжимали за горло, а на голове была единственная глубокая рана, которая самым странным образом проникла в череп. Казалось невозможным, чтобы это мог сделать удар ножом. Это была самая необычная рана, и совсем не та, которая могла быть нанесена пулей.
Когда Кеннеди осмотрел тело, он заметил, качая головой в подтверждение своего собственного мнения:
– Это, должно быть, было сделано пистолетом Бера без пуль.
– Пистолет без пуль? – повторил я.
– Да, что-то вроде пистолета с пружинным устройством, которое с большой силой выпускает острое лезвие. В нем не используются ни пуля, ни порох. Но когда он помещается прямо над жизненно важной точкой черепа, так что цель безошибочна, спусковой крючок позволяет длинному ножу выстрелить с огромной силой, и смерть наступает мгновенно.
Возле двери, ведущей во внутренний двор, который выходил на боковую улицу, было несколько пятен крови. Они были так далеко от того места, где камердинер обнаружил тело повара, что не могло быть никаких сомнений в том, что это кровь самого убийцы. Доводы Кеннеди в этом вопросе казались непреодолимыми.
Он заглянул под стол у двери, накрытый большой светлой тканью. Под столом и за скатертью он обнаружил еще одно пятно крови.
– Как оно там оказалось? – размышлял он вслух. – На скатерти нет следов.
Крейг, казалось, на мгновение задумался. Затем он отпер замок и открыл дверь.
Появился поток воздуха, который сдул ткань в сторону.
– Очевидно, – воскликнул он, – что капля крови попала под стол, когда открылась дверь. Есть все шансы, что это произошло от пореза, возможно, на руке или лице самого убийцы.
Это казалось вполне разумным, так как пятна крови по всей комнате указывали на то, что он был сильно порезан разделочным ножом.
– Кто бы ни напал на повара, он, должно быть, был сильно ранен, – заметил я, поднимая окровавленный нож и оглядывая пятна, сравнительно немногие из которых могли появиться от одной глубокой смертельной раны на голове жертвы.
Кеннеди все еще был поглощен изучением пятен, очевидно, считая, что их размер, форма и расположение могут пролить некоторый свет на то, что произошло.
– Уолтер, – сказал он, наконец, – пока я здесь занят, я бы хотел, чтобы ты нашел этого камердинера, Эдварда. Я хочу поговорить с ним.
Наконец я нашел его, опрятного молодого парня с интеллектом намного выше среднего.
– Есть некоторые вещи, которые я еще не совсем понял, Эдвард, – начал Кеннеди. – Итак, где именно находилось тело, когда вы открыли дверь?
Эдвард указал точное место, рядом с кухней, у двери, ведущей в комнату для завтрака, напротив ящика со льдом.
– А дверь на боковую улицу? – спросил Кеннеди, на которого, судя по всему, молодой человек произвел очень благоприятное впечатление.
– Она была заперта, сэр, – уверенно ответил он.
Кеннеди, очевидно, размышлял о честности и верности слуги. Наконец он наклонился и быстро спросил:
– Я могу вам доверять?
Откровенное "Да" молодого человека было достаточно убедительным.
– Чего я хочу, – продолжал Кеннеди, – так это чтобы в этом доме был кто-то, кто мог бы рассказать мне как можно больше о посетителях, посланцах, которые приходили сюда этим утром. Это будет актом лояльности по отношению к вашему работодателю, так что вам не нужно этого бояться.
Эдвард поклонился и покинул нас. Пока я искал его, Кеннеди поспешно позвонил в свою лабораторию и нашел там одного из своих студентов. Он приказал ему принести аппарат, который он описал, и некоторые другие материалы.
Пока мы ждали, Кеннеди послал Питтсу сообщение, что хочет поговорить с ним наедине несколько минут.
Инструмент представлял собой резиновую колбу и манжету с резиновым мешком, прикрепленным изнутри. От него отходила трубка, которая заканчивалась другой градуированной стеклянной трубкой с тонкой линией ртути в ней, как в термометре.
Крейг поставил эту штуку над плечевой артерией Питтса, чуть выше локтя.
– Это может быть немного неудобно, мистер Питтс, – извинился он, – но это займет всего несколько минут.
Давление через резиновую колбу перекрыло артерию, так что Кеннеди больше не мог чувствовать пульс на запястье. Пока он работал, я начал понимать, чего он добивался. Показания по градуированной шкале высоты столбика ртутного столба указывали, как я знал, на кровяное давление. На этот раз, когда он работал, я также отметил дряблую кожу Питтса, а также маленькие и вялые зрачки его глаз.
Он молча завершил свой тест и извинился, хотя, когда мы вернулись на кухню, я сгорал от любопытства.
– Что это было? – спросил я. – Что ты обнаружил?
– Это, – ответил он, – сфигмоманометр, что-то вроде сфигмографа, который мы однажды использовали в другом случае. Нормальное кровяное давление составляет 125 мм. У мистера Питтса высокое давление, очень высокое. Крупные компании по страхованию жизни в настоящее время используют этот инструмент. Они сказали бы тебе, что такое высокое давление указывает на апоплексический удар. Мистер Питтс, каким бы молодым он ни был на самом деле, на самом деле стар. Ведь, знаешь, говорят, что человек стар, как его артерии. У Питтса затвердение артерий, атеросклероз – возможно, другие проблемы с сердцем и почками, короче говоря, предсмертный возраст.
Крейг сделал паузу, а затем добавил наставительно, как бы про себя:
– Ты слышал последние теории о старости, что она вызвана микробными ядами, выделяемыми в кишечнике и проникающими через стенки кишечника? Что ж, при преждевременной старости симптомы те же, что и при старческом маразме, только острота ума не так ослаблена.
Теперь мы снова добрались до кухни. Студент также принес Кеннеди несколько стерилизованных предметных стекол для микроскопа и пробирок, и тут и там в массе пятен крови Кеннеди брал и сохранял образцы. Он также взял образцы различных продуктов, которые хранил в стерилизованных пробирках.
Пока он работал, Эдвард осторожно присоединился к нам.
– Что-нибудь случилось? – спросил Крейг.
– Мальчик принес сообщение для миссис Питтс, – прошептал камердинер.
– Что она с ним сделала?
– Порвала его.
– А кусочки?
– Должно быть, она их где-то спрятала.
– Посмотри, сможешь ли ты их достать.
Эдвард кивнул и оставил нас.
– Да, – заметил я после того, как он ушел, – действительно, похоже, что нужно напасть на след человека с какими-то ранами. Во-первых, Крейг, я замечаю, что у Эдварда нет таких ран, как и у кого-либо другого в доме, насколько я могу видеть. Если бы это была "внутренняя работа", я думаю, Эдвард, по крайней мере, мог бы оправдаться. Смысл в том, чтобы найти человека с забинтованной рукой или заклеенным лицом.
Кеннеди согласился, но его мысли были заняты другим предметом.
– Прежде чем мы уйдем, мы должны увидеться с миссис Питтс наедине, если сможем, – просто сказал он.
В ответ на его запрос через одного из слуг она послала сказать, что немедленно примет нас в своей гостиной. События утра, естественно, расстроили ее, и она была, если уж на то пошло, еще бледнее, чем когда мы видели ее раньше.
– Миссис Питтс, – начал Кеннеди, – я полагаю, вы осведомлены о физическом состоянии вашего мужа?
Сначала это показалось мне немного резким, но он так и хотел.
– Что, – спросила она с настоящей тревогой, – ему так плохо?
– Довольно плохо, – безжалостно заметил Кеннеди, наблюдая за эффектом своих слов. – Боюсь, так сильно, что не потребовалось бы большего возбуждения, как сегодня, чтобы вызвать приступ апоплексического удара. Я бы посоветовал вам особенно заботиться о нем, миссис Питтс.
Проследив за его взглядом, я попытался определить, было ли волнение женщины перед нами искренним или нет. Это определенно выглядело так. Но тогда я знал, что до замужества она была актрисой. Играла ли она сейчас роль?
– Что вы имеете в виду? – спросила она дрожащим голосом.
– Миссис Питтс, – быстро ответил Кеннеди, все еще наблюдая за игрой эмоций на ее тонких чертах лица, – я полагаю, что кто-то, кто регулярно бывал или работал в этом доме или у кого были готовые средства доступа к нему, должен был войти в эту кухню прошлой ночью. С какой целью, я могу предоставить вам судить. Но Сэм застал там незваного гостя врасплох и был убит за свою верность.
Ее испуганный взгляд ясно говорил о том, что, хотя она, возможно, и подозревала что-то в этом роде, она не думала, что кто-то еще подозревал, а тем более, возможно, знал об этом.
– Я не могу себе представить, кто бы это мог быть, если только это не один из слуг, – поспешно пробормотала она, добавив, – и ни одного из них я не имею права подозревать.
Она в какой-то мере восстановила самообладание, и Кеннеди почувствовал, что нет смысла продолжать разговор дальше, возможно, раскрыть свои карты до того, как он будет готов их разыграть.
– Эта женщина что-то скрывает, – заметил Кеннеди мне, когда мы вышли из дома несколько минут спустя.
– По крайней мере, на ней самой нет следов насилия любого рода, – прокомментировал я.
– Нет, – согласился Крейг, – нет, пока ты прав. – Он добавил, – сегодня днем я буду очень занят в лаборатории, а возможно, и дольше. Тем не менее, зайди во время ужина, а пока никому не говори ни слова, а просто используй свое положение в "Стар", чтобы узнать все, что может делать полиция.
Это была несложная миссия, поскольку они ничего не делали, кроме как сделали заявление, чистый смысл которого состоял в том, чтобы уведомить общественность, что они были очень заняты, хотя им нечего было сообщить.
Кеннеди все еще был занят, когда я присоединился к нему, намеренно немного опоздав, так как знал, что он будет с головой погружен в работу.
– Что это, зоопарк? – спросил я, оглядываясь по сторонам, когда в тот вечер вошел в святилище.
Там были собаки и морские свинки, крысы и мыши, зверинец, который привел бы в восторг маленького мальчика. Это не было похоже на ту же старую лабораторию для расследования уголовных дел, хотя со второго взгляда я увидел, что это было то же самое место, что там была обычная суета с микроскопами, пробирками и всеми принадлежностями, которые поначалу казались такими загадочными, но, в конце концов, под его умелой рукой самые сложные дела казались глупо простыми.
Крейг улыбнулся моему удивлению.
– Я провожу небольшое исследование кишечных ядов, – прокомментировал он, – ядов, вырабатываемых микробами, которые мы держим под более или менее контролем в здоровой жизни. В смерти они – маленькие человечки, которые распространяются по всему телу и разлагают его. Мы питаем в себе микробы, которые выделяют очень опасные яды, и когда эти яды становятся для нас слишком сильными – что ж, мы стареем. По крайней мере, такова теория Мечникова, который говорит, что старость – это инфекционное хроническое заболевание. Каким-то образом, – задумчиво добавил он, – эта красивая белая кухня в доме Питтов действительно превратилась в фабрику кишечных ядов.
В его поведении чувствовалось сдерживаемое возбуждение, которое подсказало мне, что Кеннеди напал на след чего-то необычного.
– Убийство через рот, – воскликнул он, наконец, – вот что делалось на этой замечательной кухне. Знаешь ли ты, что научное убийство людей намного превысило организованные усилия по обнаружению? Конечно, ты ожидаешь, что я это скажу; ты думаешь, что я смотрю на такие вещи через цветные очки. Но, тем не менее, это факт. Для полиции очень просто задержать обычного убийцу, чьим оружием является нож или пистолет, но совсем другое дело, когда они расследуют смерть человека, ставшего жертвой современного убийцы, который убивает, скажем, какими-то смертоносными бациллами. Власти говорят, и я согласен с ними, что в этой стране ежегодно совершаются сотни убийств, которые не раскрываются, потому что детективы не являются учеными, в то время как убийцы использовали знания ученых как для совершения, так и для сокрытия преступлений. Говорю тебе, Уолтер, бюро по расследованию убийств не только прояснило бы почти все загадки отравления, но и внушило бы такой здоровый страх потенциальным убийцам, что они отказались бы от многих попыток отнять жизнь.
Он был так взволнован этим делом, каким я никогда его не видел. Действительно, это было то, что, очевидно, требовало его предельных сил.
– Что ты нашел? – спросил я, пораженный.
– Ты помнишь, как я пользовался сфигмоманометром? – спросил он. – Во-первых, это навело меня на то, что кажется ясным следом. Самым страшным из всех заболеваний сердечной и сосудистой систем в настоящее время, по-видимому, является артериосклероз, или затвердение артерий. У мужчины сорока с лишним лет, такого как мистер Питтс, артерии в состоянии, которое обычно не встречается у лиц моложе семидесяти лет. Твердая или твердеющая артерия означает повышенное кровяное давление с последующей повышенной нагрузкой на сердце. Это может привести, как привело в данном случае, к длинной череде тревожных симптомов и, конечно же, к окончательной смерти. Болезни сердца, согласно статистике, уносят больший процент людей, чем раньше. Этот факт нельзя отрицать, и он в значительной степени объясняется беспокойством, ненормальной суетой современной жизни, а иногда неправильными методами питания и плохим питанием. На первый взгляд может показаться, что эти естественные причины действуют на мистера Питтса. Но, Уолтер, я в это не верю, я в это не верю. Здесь есть нечто большее, чем это. Пойдем, я больше ничего не могу сделать сегодня вечером, пока не узнаю больше от этих животных и культур, которые у меня содержатся в этих пробирках. Давай пройдемся, затем поужинаем, и, возможно, мы сможем получить несколько слов от Эдварда в нашей квартире.
Была уже поздняя ночь, когда тихий стук в дверь доказал, что надежда Кеннеди не была беспочвенной. Я открыла дверь и впустил Эдварда, камердинера, который достал обрывки записки, разорванные и скомканные.
– Ничего нового, сэр, – сказал он, – за исключением того, что миссис Питтс, кажется, нервничает больше, чем когда-либо, а мистер Питтс, я думаю, чувствует себя немного лучше.
Кеннеди ничего не сказал, но, нахмурив брови, усердно работал над тем, чтобы собрать воедино записку, которую Эдвард получил после обыска в доме. Она была брошена в камин в комнате миссис Питтс, и только по счастливой случайности часть ее осталась нетронутой. Основная часть записки исчезла совсем, но первая и последняя части остались.
Очевидно, записка была написана в то самое утро, когда было обнаружено убийство.
В ней просто говорилось: "Мне удалось добиться, чтобы Торнтон объявил…" Потом был перерыв. Последние слова были разборчивы и гласили: "…заключен в подходящее учреждение, где он не сможет причинить никакого вреда в будущем".
Подписи не было, как будто отправитель прекрасно понимал, что получатель поймет.
– Во всяком случае, нетрудно представить некоторый контекст, – размышлял Кеннеди. – Кем бы ни был Торнтон, кто-то преуспел в том, чтобы объявить его "сумасшедшим", я должен сказать. Если он находится в учреждении недалеко от Нью-Йорка, мы должны быть в состоянии найти его. Эдвард, это очень важная подсказка. Больше ничего нет.
Кеннеди потратил остаток ночи на то, чтобы получить список всех учреждений, как государственных, так и частных, в значительном радиусе от города, где могли содержаться душевнобольные.
На следующее утро, после часа или около того, проведенного в лаборатории, по-видимому, для подтверждения некоторых контрольных тестов, которые Кеннеди провел, чтобы убедиться, что он не ошибается в проводимом им расследовании, мы начали серию летающих визитов в различные больницы города в поисках пациента по имени Торнтон.
Я не буду пытаться описать множество любопытных достопримечательностей и впечатлений, которые мы видели и пережили. Я легко мог поверить, что любой, кто провел даже так мало времени, как мы, мог бы подумать, что сам мир стремительно сходит с ума. В списках были буквально тысячи имен, которые мы терпеливо изучали, просматривая их все, поскольку Кеннеди совсем не был уверен, что Торнтон не может быть первым именем, и у нас не было времени, чтобы тратить его на какие-либо случайности.
Только после наступления сумерек, уставшие от поисков и покрытые пылью от нашего поспешного прочесывания страны в автомобиле, который Кеннеди нанял после того, как исчерпал городские учреждения, мы приехали в небольшой частный приют в Вестчестере. Я почти был готов отказаться от этого занятия на сегодня, чтобы начать все заново завтра, но Кеннеди, казалось, чувствовал, что дело было слишком срочным, чтобы терять даже двенадцать часов.
Это было необычное место, изолированное, уединенное и охраняемое высокой кирпичной стеной, которая окружала довольно большой сад.
Звонок в колокольчик привел к двери зоркую горничную.
– У вас… э—э… есть здесь кто—нибудь по имени Торнтон… э—э…? – Кеннеди сделал паузу таким образом, что если бы это была фамилия, он мог бы остановиться, а если бы это было имя, он мог бы продолжать.
– Есть мистер Торнтон, который поступил вчера, – нелюбезно огрызнулась она, – но вы не можете его видеть, это против правил.
– Да, вчера, – нетерпеливо повторил Кеннеди, игнорируя ее колкость. – Могу я… – Он сунул ей в руку мятую казначейскую купюру, – могу я поговорить с медсестрой мистера Торнтона?
Купюра казалось, придала кислотности девушки легкую щелочность. Она открыла дверь чуть шире, и мы оказались в просто обставленной приемной, одни.
Мы могли бы находиться в приемной преуспевающего сельского джентльмена, так тихо там было. Насколько я мог понять, не было никакого бреда, которого я должен был ожидать даже в Бедламе двадцатого века, никакого материала для рассказа По о докторе Тарре и профессоре Физере.
Наконец дверь в холл открылась, и вошел мужчина, правда, не очень привлекательный, с большими и сильными руками и слегка согнутыми, почти бульдожьими ногами. И все же он не принадлежал к тому агрессивному типу людей, которые демонстрируют физическую силу без веской и достаточной причины.
– Вы отвечаете за мистера Торнтона? – спросил Кеннеди.
– Да, – последовал краткий ответ.
– Я надеюсь, с ним здесь все в порядке?
– Его бы здесь не было, если бы с ним все было в порядке, – последовал быстрый ответ. – И кто вы?
– Я знал его в прежние времена, – уклончиво ответил Крейг. – Мой друг здесь его не знает, но я был в этой части Вестчестера в гостях и, услышав, что он здесь, подумал, что зайду, просто по старой памяти. Вот и все.
– Как вы узнали, что он здесь? – подозрительно спросил мужчина.
– Я слышал косвенно от моей подруги, миссис Питтс.
– Ой.
Мужчина, казалось, принял объяснение за чистую монету.
– Ему очень—очень плохо? – спросил Крейг с хорошо притворным интересом.
– Ну, – ответил мужчина, немного успокоенный хорошей сигарой, которую я достал, – не вздумайте говорить ей, но если он произносит имя Минна, то тысячу раз в день. У этих наркоманов какие-то странные галлюцинации.
– Странные галлюцинации? – спросил Крейг. – Почему, что вы имеете в виду?
– Скажите, – воскликнул мужчина. – Я вас не знаю, вы приходите сюда и говорите, что вы друзья мистера Торнтона. Откуда мне знать, кто вы такие?
– Ну, – рискнул Кеннеди, – предположим, я также должен сказать вам, что я друг человека, который отправил его сюда.
– Доктора Томпсона Лорда?
– Вот именно. Мой друг очень хорошо знает доктора Лорда, не так ли, Уолтер?
Таким образом, обратившись ко мне, я поспешил добавить:
– Действительно, да. – Затем, улучшив начало, я поспешил, – этот мистер Торнтон жестокий? Я думаю, что это одно из самых тихих заведений, которые я когда-либо видел.
Мужчина покачал головой.
– Потому что, – добавил я, – я думал, что некоторые наркоманы были жестокими, и их часто приходилось сдерживать силой.
– Вы не найдете на нем ни синяка, ни царапины, сэр, – ответил мужчина. – Это не наша система.
– На нем нет ни синяка, ни царапины, – задумчиво повторил Кеннеди. – Интересно, узнает ли он меня?
– Не могу сказать, – заключил мужчина. – Более того, не могу и пытаться. Это против правил. Только то, что вы знаете так много, что он знает, завело вас так далеко. Вам придется заехать к нему в обычный день или по предварительной записи, джентльмены.
В последнем заявлении чувствовалась окончательность, которая заставила Кеннеди встать и направиться к двери с сердечным "Спасибо вам за вашу доброту" и пожеланием, чтобы о нем напомнили "бедному старому Торнтону".
Когда мы забрались в машину, он ткнул меня в ребра.
– Неплохо, – воскликнул он. – Наркоман, друг миссис Питтс, убит доктором Лордом, ран нет.
Затем он погрузился в молчание, когда мы помчались обратно в город.
– Дом Питтса, – приказал Кеннеди, когда мы покатили дальше, отметив по своим часам, что было уже больше девяти. Затем, обращаясь ко мне, он добавил:
– Мы должны еще раз увидеть миссис Питтс, и наедине.
Мы подождали некоторое время после того, как Кеннеди сообщил, что хотел бы видеть миссис Питтс. Наконец она появилась. Я думал, что она избегала взгляда Кеннеди, и я уверен, что ее интуиция подсказывала ей, что он должен сделать какое-то откровение, против которого она держалась.
Крейг поприветствовал ее так ободряюще, как только мог, но, когда она нервно села перед нами, я увидел, что на самом деле она была бледной, измученной и встревоженной.
– У нас был довольно тяжелый день, – начал Кеннеди после того, как обычные вежливые расспросы о ее собственном здоровье и здоровье ее мужа, как мне показалось, немного затянулись.
– В самом деле? – спросила она. – Вы хоть немного приблизились к истине?
Кеннеди встретился с ней взглядом, и она отвернулась.
– Да, мы с мистером Джеймсоном потратили большую часть дня, переходя из одного учреждения для душевнобольных в другое.
Он сделал паузу. Испуганный взгляд на ее лице сказал так же ясно, как и слова, что его замечание попало в цель.
Не дав ей возможности ответить или придумать словесный способ побега, Крейг поспешил рассказать о том, что мы сделали, ничего не сказав о первоначальном письме, с которого мы начали поиски Торнтона, но оставив ей возможность сделать вывод, что он знал гораздо больше, чем хотел рассказать.
– Короче говоря, миссис Питтс, – твердо заключил он, – мне не нужно говорить вам, что я уже многое знаю о деле, которое вы скрываете.
Нагромождение фактов на факты, каким бы загадочным это ни было для меня, который еще не имел ни малейшего представления о том, к чему это клонится, оказалось слишком большим для женщины, которая знала правду, но не знала, как много Кеннеди знал об этом. Минна Питтс дико расхаживала по залу, все напускные манеры актрисы покинули ее, но все же с врожденной грацией и чувством прирожденной актрисы, играющей безудержно в своих действиях.
– Вы знаете только часть моей истории, – воскликнула она, уставившись на него своими теперь уже без слез глазами. – Это только вопрос времени, когда вы все это выведаете своими сверхъестественными, оккультными методами. Мистер Кеннеди, я полагаюсь на вас.
