Артур Б. Рив
Крейг Кеннеди
Упыри
– Хм, – задумчиво произнес Кеннеди, тщательно взвешивая содержимое записки, – я свяжусь с одним из членов семьи, если только все это не обман. Кстати, кто еще есть в ближайших родственниках?
– Только брат, Дана Фелпс, младший и несколько склонный к дикости, я полагаю. По крайней мере, его отец не доверил ему большое наследство, но оставил большую часть своих денег в доверительном управлении. Но прежде чем мы пойдем дальше, прочтите это.
Эндрюс вытащил из бумаг газетную вырезку, на которой он нарисовал круг вокруг следующего пункта. Пока мы читали, он пристально смотрел на нас.
ОСКВЕРНЕНА МОГИЛА ФЕЛПСА
Прошлой ночью Джон Шонесси, ночной сторож, нанятый городом Вудбайн, во время своего обхода, был привлечен звуками, похожими на жестокую борьбу у проселочной дороги на кладбище Вудбайн, на окраине города. Он изменил свои регулярные обходы из-за недавних грабежей егерей, которые в последнее время привлекли его к нескольким работам. Когда он поспешил к большому мавзолею семьи Фелпс, он увидел две фигуры, крадущиеся в противоположных направлениях в темноте. Одна из них, он положительно утверждает, казался женщиной в черном, другая – мужчиной, которого он не мог ясно разглядеть. Они легко ускользнули от преследования в тени, и мгновение спустя он услышал шум мощной машины, очевидно, уносившей их прочь.
У гробницы были все признаки борьбы. Вещи были разбросаны; гроб был вскрыт, но тело Монтегю Фелпса – младшего, которое было похоронено там около десяти дней назад, не было тронуто или изуродовано. Это было шокирующее и экстраординарное преступление. Шонесси считает, что некоторые личные драгоценности, возможно, были похоронены вместе с Фелпсом и что воры искали их, что они боролись за награбленное, и в разгар драки их спугнули. Склеп – особая конструкции, дорогая гробница, в которой покоятся тела покойного Монтегю Фелпса – старшего, его жены, а теперь и его старшего сына. Очевидно, налет был тщательно спланирован, чтобы совпасть со временем, когда Шонесси обычно находился на другом конце города. Вход в гробницу был заперт, но во время суматохи упыри были спугнаны и сумели сбежать, не выполнив своей цели и не оставив никаких следов. Миссис Фелпс, когда ей сообщили о вандализме, была потрясена и находилась в очень нервном состоянии с тех пор, как гробницу взломали. Местные власти, похоже, крайне озабочены тем, чтобы были приняты все меры предосторожности, чтобы предотвратить повторение отвратительного посещения могилы, но пока семья Фелпс не предприняла никаких шагов.
– Тебе известно о каком-нибудь скандале, о каком-нибудь скелете в шкафу в семье? – спросил Крейг, поднимая глаза.
– Нет, пока нет, – подумал Эндрюс. – Как только я услышал о вандализме, я начал задаваться вопросом, что могло произойти в гробнице Фелпса с точки зрения интересов нашей компании. Видишь ли, это было вчера. Сегодня пришло это письмо, – добавил он, кладя вторую очень грязную и мятую записку рядом с первой. Она была совершенно очевидно написана другим человеком; ее смысл был другим, действительно совершенно противоположным.
– Это было отправлено миссис Фелпс, – объяснил Эндрюс, – и она сама отдала это полиции.
Не показывайте это полиции. Если вы не оставите 5000 долларов золотом в старом пне на болоте напротив кладбища, у вас будут причины пожалеть об этом. Если вы уважаете память погибших, сделайте это, и сделайте это тихо.
ЧЕРНАЯ РУКА.
– Ну, – воскликнул я, – это круто. Какая угроза будет использована, чтобы подкрепить это требование к Фелпсам?
– Вот в чем дело, – продолжил Эндрюс, яростно затягиваясь своей вечной сигарой и играя с письмами и вырезками. – Мы уже задерживаем выплату полумиллиона долларов страховки вдове пока можем. Но мы должны заплатить в ближайшее время, скандал это или нет, если только мы не сможем получить что-то большее, чем просто предположение.
– Ты уже держишь его в руках? – спросил Крейг.
– Да. Видишь ли, мы тщательно расследуем каждую подозрительную смерть. В большинстве случаев тела не находят. В этом отношении данный случай отличается от других. Есть тело, и, по-видимому, это тело застрахованного. Но подобная смерть, связанная с наименьшей тайной, подвергается тщательному изучению, особенно если, как в этом случае, она недавно была охвачена жесткой политикой. Моя работа часто помогала отменять решения врачей и присяжных коронеров. Страховой детектив, как ты легко можешь оценить, Кеннеди, вскоре начинает распознавать характерные черты преступлений, с которыми он имеет дело. Например, написание страховки, составленной для, редко предшествует заговору с целью обмана. То есть я знаю несколько случаев, когда политика, первоначально проводимая добросовестно, впоследствии становилась средством мошенничества. В случаях прямого убийства убийца побуждает жертву оформить страховку в свою пользу. В случаях самоубийства застрахованный делает это сам. Сразу после возвращения домой молодой Фелпс, у которого уже было пятьдесят тысяч долларов, подал заявку и получил один из самых крупных полисов, которые мы когда—либо выписывали, – полмиллиона.
– Это было бесспорно без оговорки о самоубийстве? – спросил Кеннеди.
– Да, – ответил Эндрюс, – и самоубийство – первая и самая простая теория. Ты даже не представляешь, насколько распространенным становится преступление самоубийства ради страхования жизни. В наши дни мы, страховщики, почти верим, что каждый, кто подумывает о прекращении своего существования, оформляет полис, чтобы сделать свою жизнь, которая для него бесполезна, выгодой, по крайней мере, для кого-то, и кошмаром для страхового детектива.
– Я знаю, – вмешался я, потому что вспомнил, что в то время меня очень интересовало дело Фелпса, – но я думал, что врачи, в конце концов, сказали, что смерть наступила из-за сердечной недостаточности.
– Так сказал доктор Форден, подписавший бумаги, – поправил Эндрюс. – Сердечная недостаточность, что это значит? С таким же успехом можно сказать, что у вас перехватило дыхание или отказали нервы. Я скажу вам, что это была за причина, на мой взгляд. Это был провал в деньгах. Тяжелые времена и неудачные инвестиции обрушились на Фелпса еще до того, как он по-настоящему понял, как распорядиться своим небольшим состоянием. Оно позвало его домой и – пуф!– он умирает, чтобы оставить своей семье крутые полмиллиона после своей смерти. Но сделал ли он это сам или это сделал кто-то другой? Вот в чем вопрос.
– Какова твоя теория, – рассеянно спросил Кеннеди, – надеюсь, что в жизни Фелпса не было скрытого скандала до или после того, как он женился на русской танцовщице?
– Я не знаю, Кеннеди, – признался Эндрюс. – У меня было так много теорий, и я менял их так быстро, что все, на что я претендую, помимо голых фактов, которые я изложил, – это то, что там, должно быть, был какой-то яд. Я скорее чувствую это, чувствую, что на самом деле в этом нет никаких сомнений. Вот почему я пришел к тебе. Я хочу, чтобы ты выяснил это, так или иначе. Компания не заинтересована ни в чем, кроме как в том, чтобы докопаться до истины.
– Тело действительно там? – спросил Кеннеди. – Ты его видел?
– Оно было там не позднее, чем сегодня днем, и к тому же в почти идеальном состоянии сохранности.
Кеннеди, казалось, смотрел на Эндрюса и сквозь него, как будто хотел загипнотизировать его, чтобы вытянуть из него правду.
– Дай-ка я посмотрю, – быстро сказал он. – Сейчас еще не очень поздно. Мы можем посетить склеп сегодня вечером?
– Запросто. Моя машина внизу. Вудбайн недалеко, и вы найдете его очень привлекательным пригородом, если не считать этой тайны.
Эндрюс, не теряя времени, доставил нас в Вудбайн, и на окраине маленького городка, одного из самых богатых в городе, он высадил нас в наименее вероятном месте из всех – на кладбище. Посещение кладбища не слишком приятно даже в ясный день. Ранним вечером это просто сверхъестественно. То, что было ужасно при дневном свете, стало вдвойне ужасным под покровом темноты.
Мы вошли на территорию через ворота, и я, по крайней мере, даже при всей просвещенности современной науки, не смог сдержать странного и жуткого ощущения.
– Вот склеп Фелпса, – указал Эндрюс, останавливаясь возле мраморного сооружения в греческом стиле и вытаскивая дубликат ключа от нового замка, который был установлен на тяжелой двери из решетчатого железа. Когда мы вошли, он содрогнулся от влажного запаха разложения. Кеннеди принес с собой свой маленький электрический фонарь, и, когда он сверкнул им, мы с первого взгляда увидели, что сообщения не были преувеличены. На всем были следы борьбы. Некоторые украшения были сломаны, а сам гроб был взломан.
– Я сохранил вещи в том виде, в каком мы их нашли, – объяснил Эндрюс.
Кеннеди долго и внимательно вглядывался в разбитый гроб. С небольшим усилием я тоже проследил за движением круга света. Тело, как и сказал Эндрюс, находилось в превосходном, действительно идеальном состоянии сохранности. Как ни странно, на нем не было никаких следов разложения.
– Странно, очень странно, – пробормотал Кеннеди себе под нос.
– Может быть, это были какие-нибудь студенты-медики, похитители тел? – задумчиво спросил я. – Или это был просто акт вандализма? Интересно, могли ли с ним быть похоронены какие-нибудь драгоценности, как сказал Шонесси? Мотивом стало бы простое ограбление.
– Там не было никаких драгоценностей, – сказал Эндрюс, думая не о первой части моего вопроса, а внимательно наблюдая за Кеннеди.
Крейг опустился на колени на влажный, покрытый плесенью пол и, приблизив свой фонарик к камням, рассматривал кое-какие пятна тут и там.
– Не могло быть никакой подмены? – прошептал я, все еще думая о разбитом гробе. – Это, знаете ли, скроет следы отравления.
– Нет, – уверенно ответил Эндрюс, – хотя тела можно получить достаточно дешево в морге, якобы для медицинских целей. Нет, это Фелпс, все в порядке.
– Ну, тогда, – настаивал я, – похитители тел, студенты-медики?
– Вряд ли, по той же причине, – возразил он.
Мы наклонились поближе, чтобы посмотреть на Кеннеди. Очевидно, он нашел несколько круглых плоских пятен с маленькими брызгами рядом с ними. Он тщательно старался соскрести их без окружающей плесени.
Внезапно, без предупреждения, снаружи послышался шум, как будто кто-то пробирался сквозь подлесок. Это было страшно в своей внезапности. Был ли это человек или призрак? Кеннеди метнулся к двери как раз вовремя, чтобы увидеть, как тень бесшумно скользнула прочь, затерявшись в темноте прекрасных старых ив. Кто-то подошел к мавзолею во второй раз, не зная, что мы там, и сбежал. Дальше по дороге мы слышали мурлыканье почти бесшумного мотора.
– Кто-то пытается проникнуть сюда, чтобы что-то скрыть, – пробормотал Кеннеди, подавляя разочарование из-за того, что не смог разглядеть незваного гостя поближе.
– Значит, это было не самоубийство, – воскликнул я. – Это было убийство!
Крейг осуждающе покачал головой. Очевидно, он еще не был готов к разговору.
Еще раз взглянув на тело в разбитом гробу, он заметил:
– Завтра я хочу навестить миссис Фелпс и доктора Фордена, и, если удастся его найти, Дана Фелпса. Тем временем, Эндрюс, если вы с Уолтером постоите здесь на страже, я хотел бы забрать из своей лаборатории аппарат, который я хотел бы установить здесь, пока не стало слишком темно.
Было уже далеко за полночь, когда кладбища, как говорится, зевают, когда Крейг вернулся. За это время ничего не произошло, кроме тех обычных жутких звуков, которые можно услышать в сельской местности ночью где угодно. Наш посетитель в начале вечера, казалось, был напуган навсегда.
Внутри склепа Кеннеди установил своеобразную машину, которую он подключил к цепи электрического освещения на улице длинным проводом, который он свободно протянул по земле. Часть аппарата состояла из удлиненной коробки, облицованной свинцом, к которой было прикреплено несколько других приспособлений, природу которых я не понимал, и рукоятки с кривошипом.
– Что это? – с любопытством спросил Эндрюс, когда Крейг установил экран между аппаратом и телом.
– Это кальциево-вольфрамовый экран, – заметил Кеннеди, настраивая теперь то, что, как я знаю, является трубкой Крукса с другой стороны самого корпуса, так, чтобы порядок был следующим: трубка, корпус, экран и продолговатая коробка. Не говоря больше ни слова, мы продолжали наблюдать за ним.
Наконец, приспособив аппарат, по-видимому, к своему удовлетворению, он достал банку с густой белой жидкостью и бутылочку с порошком.
– Пахта и пара унций субкарбоната висмута, – заметил он, смешав немного в стакане, и с помощью насоса протолкнув это в горло тела, теперь лежащего так, что живот был почти прижат к экрану.
Он повернул выключатель, и странное голубоватое сияние, которое всегда появляется, когда используется трубка Крукса, вырвалось наружу, сопровождаемое гудением его индукционной катушки и приятным запахом озона, создаваемым электрическим разрядом в почти зловонном воздухе гробницы. Тем временем он постепенно поворачивал ручку рукоятки, прикрепленной к продолговатой коробке. Он казался настолько поглощенным деликатностью операции, что мы не стали его расспрашивать, более того, даже не пошевелились. Для Эндрюса, по крайней мере, было достаточно знать, что ему удалось заручиться услугами Кеннеди.
Ближе к утру Кеннеди закончил свои тесты, какими бы они ни были, и упаковал свои принадлежности.
– Я боюсь, что мне потребуется два или три дня, чтобы получить доказательства, даже сейчас, – заметил он, раздраженный даже теми ограничениями, которые наука накладывает на его деятельность. Мы отправились обратно, чтобы быстро проехаться до города и отдохнуть.
– Но, в любом случае, это даст нам возможность провести некоторое расследование в других направлениях.
Рано утром на следующий день, несмотря на позднюю сессию накануне вечером, Кеннеди отправился вместе со мной в Вудбайн во второй раз. На этот раз он был вооружен рекомендательным письмом Эндрюса к миссис Фелпс.
Она оказалась молодой женщиной необычайной грации и красоты, с великолепной осанкой, которую могли дать только годы тщательного обучения у лучших танцоров мира. В ее плоти и коже была особая бархатистая мягкость, чарующая сутулость плеч, которая была явно континентальной, а в ее глубоких, проникновенных глазах был полустрастный взгляд, который был самым заманчивым. На самом деле, она была настолько привлекательной вдовой, насколько могли бы произвести лучшие торговцы траурными товарами на Пятой авеню.
Я знал, что Жинетт Фелпс и как танцовщица, и как жена всегда была центром группы актеров, художников и литераторов, а также мира и дел. Фелпсы жили хорошо, хотя и не были особенно богаты, если судить по состоянию. Когда обрушился удар, я вполне мог представить, что потеря денег была самой серьезной проблемой для молодого Монтегю, который расточал все так щедро, как только мог, на свою очаровательную невесту.
Миссис Фелпс, казалось, не была в восторге от нашего приема, но все же не сделала открытой попытки отказаться.
– Как давно впервые началась кома? – спросил Кеннеди после того, как мы познакомились. – Был ли ваш муж человеком с невротическими наклонностями, насколько вы могли судить?
– О, я не могу сказать, когда это началось, – ответила она мягким, музыкальным голосом, полностью контролируя себя. – Доктор знает лучше. Нет, я думаю, он не был неврастеником.
– Вы когда-нибудь видели, чтобы мистер Фелпс принимал какие-либо наркотики – не по привычке, а непосредственно перед тем, как наступил этот сон?
Кеннеди искал информацию в такой манере и таким тоном, которые могли бы вызвать как можно меньше обид.
– О, нет, – поспешила она. – Нет, никогда, совершенно.
– Вы звонили доктору Фордену прошлой ночью?
– Да, он был врачом Монтегю много лет, вы знаете.
– Понятно, – заметил Кеннеди, который бесцельно метался, чтобы сбить ее с толку.
– Кстати, вы знаете, что ходит много сплетен о почти идеальной сохранности тела, миссис Фелпс. Я вижу, что он не был забальзамирован.
Она прикусила губу и пристально посмотрела на Кеннеди.
– Почему, почему вы и мистер Эндрюс беспокоите меня? Разве вы не можете повидаться с доктором Форденом?
В ее раздражении мне почудилось удивительное отсутствие печали. Она казалась озабоченной. Я не мог отделаться от ощущения, что она ставит какие-то препятствия на нашем пути, или что со дня обнаружения вандализма кто-то прилагал усилия, чтобы скрыть реальные факты. Она кого-то прикрывала? У меня мелькнула мысль, что, возможно, в конце концов, она поддалась шантажу и закопала деньги в назначенном месте. Казалось, в продолжении расследования было мало смысла, поэтому мы извинились, к ее большому облегчению, как мне показалось.
Мы нашли доктора Фордена, который жил на той же улице, что и Фелпсы, в нескольких кварталах оттуда. К счастью, дома. Форден был чрезвычайно интересным человеком, как, впрочем, и положено врачам. Однако я не мог не предположить, что его искренняя уверенность в том, что он будет рад свободно поговорить об этом деле, была несколько натянутой.
– Я полагаю, что миссис Фелпс послала за вами в тот последний вечер, когда Фелпс был еще жив? – спросил Кеннеди.
– Да. Днем его было невозможно разбудить, и в ту ночь, когда миссис Фелпс и медсестра обнаружили, что он еще глубже погружается в коматозное состояние, меня снова вызвали. Тогда он был вне всякой надежды. Я сделал все, что мог, но он умер через несколько минут после моего приезда.
– Вы пробовали искусственное дыхание? – спросил Кеннеди.
– Н-нет, – ответил Форден. – Я позвонил сюда за своим респиратором, но к тому времени, когда он прибыл в дом, было уже слишком поздно. Ничто не было упущено, пока он все еще боролся с искрой жизни. Когда она погасла, что было толку?
– Вы были его личным врачом?
– Да.
– Вы когда-нибудь замечали, что он принимал какие-либо наркотики?
Доктор Форден бросил быстрый взгляд на Кеннеди.
– Конечно, нет. Он не был наркоманом.
– Я не имел в виду, что он был зависим от какого-либо наркотика. Но принимал ли он что-нибудь в последнее время по собственной воле или по совету или с ведома кого-либо другого?
– Конечно, нет.
– Есть еще одна странная вещь, о которой я хотел бы спросить ваше мнение, – продолжал Кеннеди, чтобы не получить отпора. – Я видел его тело. Оно находится в отличном состоянии сохранности, почти как живое. И все же я понимаю, или, по крайней мере, мне так кажется, что он не был забальзамирован.
– Вам придется спросить об этом владельца похоронного бюро, – резко ответил доктор.
Было очевидно, что он становится все более и более сдержанным в своих ответах. Кеннеди, казалось, не возражал против этого, но мне показалось, что он, должно быть, что-то скрывает. Была ли какая-то тайна, которую медицинская этика хранила запертой в его груди? Кеннеди встал и извинился.
Я чувствовал, что разговоры ни к чему хорошему не привели, но Кеннеди, похоже, это не волновало. Вернувшись снова в город, он весь остаток дня провел в своей лаборатории, большую часть времени в своей темной комнате, где проявлял фотопластинки или пленки, я не знал, какие именно.
Во второй половине дня Эндрюс заглянул на несколько минут, чтобы сообщить, что ему нечего добавить к тому, что уже известно. Опросы не произвели на него особого впечатления.
– Но есть только одна вещь, о которой я хочу поговорить, – сказал он, наконец, освобождая свой разум. – За этой могилой и болотом тоже нужно следить. Прошлая ночь показала мне, что, похоже, здесь есть постоянный ночной посетитель и что мы не можем полагаться на то, что этот городской ночной сторож отпугнет его. И все же, если мы будем наблюдать там, наверху, он будет предупрежден и затаится. Как мы можем наблюдать за обоими местами одновременно и при этом оставаться скрытыми?
Кеннеди кивнул, одобряя это предложение.
– Я это исправлю, – ответил он, стремясь вернуться к своим фотографическим трудам. – Встретимся, с вами обоими на дороге со станции в Вудбайне, как только стемнеет.
Не сказав больше ни слова, он исчез в темной комнате.
Мы встретились с ним в тот вечер, как он и просил. Он приехал в Вудбайн в багажном вагоне поезда с могучей собакой, больше всего на свете похожей на огромного серого волка.
– Лежать, Шеф, – приказал он, когда собака начала проявлять ко мне сверхъестественный интерес. – Позвольте мне представить мою новую собаку-детектива, – усмехнулся он. – У нее замечательный послужной список в качестве полицейской собаки.
Теперь мы пробирались сквозь сгущающиеся тени города к окраинам.
– Это немецкая овчарка, шаферхунд, – объяснил он. – Для меня, то это английская ищейка на открытой местности и овчарка в городе и пригородах.
Шефу, казалось, присущи многие черты дикого, доисторического животного, в том числе полные, стоячие уши дикой собаки, которые так сильно помогают ей. Он был прекрасной, настороженной, стойкой собакой, выносливой, свирепой и буквально неутомимой, рыжевато-коричневой, как львица, примерно того же размера и немного похожа на гладкошерстную колли, широкая в груди и с пышной кисточкой на хвосте.
Каким бы неукротимым не казался пес, он был полностью под контролем Кеннеди и оказывал ему абсолютное и безоговорочное послушание.
На кладбище мы установили наблюдение за склепом Фелпса и болотом, которое лежало поперек дороги, что было нетрудно сделать, насколько это было возможно, из-за листвы. Тем не менее, по той же причине было трудно охватить всю территорию. Мы ждали в тени зарослей. Время от времени мы слышали, как Шеф рыщет в подлеске, пригибаясь и прячась, наблюдая и охраняя.
По мере того как тянулись часы ожидания в тяжелом ночном воздухе, я задавался вопросом, будет ли наше бдение в этом странном месте вознаграждено. Шелест ночного ветра в вечнозеленых деревьях, в лучшем случае печальный, теперь был вдвойне печален. Час за часом мы терпеливо ждали.
Наконец послышался легкий шум со стороны, противоположной склепу, со стороны болота рядом с кладбищем.
Кеннеди протянул руку и увлек нас обратно в тень поглубже.
– Кто-то крадется, приближается к склепу с той стороны, я думаю, – прошептал он.
Мгновенно мне пришла в голову мысль, которая пришла мне в голову ранее в тот же день, что, возможно, в конце концов, пять тысяч долларов за молчание, с какой бы целью их ни вымогали, были похоронены в болоте миссис Фелпс. Неужели это было то, что она скрывала? Возможно, шантажист пришел на разведку, если деньги были там, чтобы забрать их.
Шеф, который был рядом с нами, нетерпеливо принюхивался. Из нашего укрытия мы могли просто видеть собаку. Она тоже услышала эти звуки, даже раньше нас, и на мгновение замерла, напрягая каждый мускул.
Затем, как стрела, пес метнулся в подлесок. Мгновением позже раздался резкий щелчок револьвера. Шеф продолжал идти вперед, не останавливаясь ни на секунду, за исключением, возможно, удивления.
– Бах! – почти прямо ему в морду из темноты вылетел второй огненный плевок. Пуля пробила листья и со звоном вонзилась в дерево. Меткость незваного гостя была плохой, но собака не обратила на это внимания.
– Одно из немногих животных, которое не боится стрельбы, – пробормотал Кеннеди, в нескрываемом восхищении.
– Г-Р-Р-Р, – услышали мы от полицейской собаки.
– Он прыгнул на руку, которая держит пистолет, – крикнул Кеннеди, теперь поднимаясь и быстро двигаясь в том же направлении. – Собаку учили, что человек, однажды сильно укушенный в руку, почти выбывает из борьбы.
Мы тоже последовали за ним. Мы приблизились как раз вовремя, чтобы увидеть, как Шеф бегает между ног человека, который услышал наше приближение и поспешно прокладывал дорогу назад. Когда он споткнулся, собака бросилась ему на спину.
Кеннеди пронзительно дунул в полицейский свисток. Шеф неохотно отпустил человека. Было видно, что всем своим собачьим инстинктом он хотел "заполучить" этого мужчину. Его челюсти были открыты, когда он с тоскующими глазами стоял над распростертым на траве телом. Свисток был сигналом, и его учили беспрекословно подчиняться.
– Не двигайся, пока мы не доберемся до тебя, или ты покойник, – крикнул Кеннеди, на бегу вытаскивая пистолет. – Ты ранен?
Ответа не последовало, но когда мы приблизились, мужчина слегка пошевелился, из любопытства желая увидеть своих преследователей.
Шеф рванулся вперед. Снова раздался свисток, и он отступил назад. Мы наклонились, чтобы схватить человека, когда Кеннеди забрал собаку.
– Это дьявол, – выдавила распростертая на траве фигура.
– Дана Фелпс! – воскликнул Эндрюс, когда мужчина повернулся к нам лицом. – Что ты делаешь, ты замешан в этом?
Внезапно сзади, по направлению к самому мавзолею, послышалось какое-то движение.
Мы повернулись, но было слишком поздно. Две темные фигуры крались во мраке, неся что-то между собой. Кеннеди снял поводок.
Шеф рванул, как выпущенная молния.
Послышалось жужжание мощной машины, которая, должно быть, подкралась с включенным глушителем во время волнения. Они пошли на отчаянный риск и преуспели. Они исчезли!
