Анна Цендина
Тэртон Мандавасарпини был сумасшедшим
В ожидании четвёртой
Bonsoir, тульпа
вольная интерпретация событий из жизни великой путешественницы
Барбарá лежала в супружеской постели, натянув одеяло до подбородка и неотрывно смотря в потолок. Рядом спал муж. «Господи, какой ужас, какой ужас, какой ужас, – стучало у нее в голове. – Это и есть пресловутое счастье, любовь, наслаждение? Бр-р-р!»
Решение выйти замуж за инженера Пьера Бернара, как всегда у Барбары, было быстрым, спонтанным и бесповоротным. Он имел неплохой доход, усы и стройные ноги. Главной же причиной решения было тотальное замужество подруг. Что она, хуже?
* * *
– Милый, передай мне, пожалуйста, паштет.
– Возьми, дорогая.
– Все-таки Луиза делает его замечательно, ты не находишь? Кстати, как ты смотришь на то, чтобы я съездила в Индию?
– Кх-кх, в Индию?
– Ты поперхнулся? Выпей воды. Да, в Индию.
– Почему в Индию?
– А почему не в Индию?
– Можно в воскресенье съездить на Луару.
– Мне больше хочется в Индию.
– Но я не смогу поехать.
– Да? Жаль. Придется поехать одной.
* * *
Оказавшись в Индии, Барбара стала страстно поглощать новые впечатления. Индия оказалась не волшебной страной из сборников сказок. В ней было много шума, грязи, запахов, непривычное множество людей. Барбару поразили величие и бедность. Она открыла для себя новый, непривычный мир, устроенный по другим законам и меркам. И вообще, было видно, что этому миру на нее с ее европейским эгоцентризмом глубоко наплевать. Барбара в обществе английских дам и кавалеров, которых здесь было в избытке, рассматривала дворцы махарадж, индуистские храмы, играла в гольф, флиртовала с офицерами и писала умеренно нежные письма мужу. Она уже подумывала перебираться в Китай или еще куда-нибудь. Мучила необходимость прежде съездить домой. Ей было неловко перед Пьером, который аккуратно спонсировал ее житье-бытье и все причуды. Только однажды он отказался прислать денег на покупку слона – ей казалось более удобным и элегантным путешествовать на собственном слоне.
* * *
– В эту пору все, кто может, спасаются в горах, – сказал Барбаре британский чайный торговец в гостинице, где она поселилась. – Что вы торчите в этой жаре? Поезжайте в Дарджилинг.
В Дарджилинге была благодать. И Индия, и не жарко. Там Барбара встретила человека, который повернул ее судьбу. Это был лама-тибетец, живший в одной буддийской обители, куда забрела Барбара. Смешно переваливаясь на толстых ножках, он шел по двору монастыря.
– О, как красиво! – восхитилась Барбара, глядя на храмы на фоне высоких снежных гор.
– Хо-хо, красиво, красиво, – отреагировал лама. В его похохатывании и ласковости не было презрения, высокомерия, недружелюбия или равнодушия, которые Барбара часто замечала у других лам по отношению к белым гостям.
– Где же находится нирвана Будды, ведь у вас так холодно, – пошутила Барбара.
Лама ничуть не обиделся на неловкую шутку, а весело засмеялся и стал объяснять. С ним было очень легко, он понимал европейский склад ума, да и по-английски говорил вполне сносно.
Так завязалась эта дружба. Барбара приходила к Чойдару в указанное время и слушала объяснения буддийской доктрины. Чойдар был родом из далекого Амдо, долго учился в Лхасе, достиг значительных высот в руководстве монастыря Дрепунг. Далай-лама послал его в Европу для зондирования почвы в интересах претворения давней мечты тибетцев – получения полной независимости. Через несколько лет Чойдар осел в Дарджилинге, вполне возможно, продолжая исполнять особые поручения лидера Тибета. После года занятий с молодой француженкой он послал ее к своему ученику в Сикким постигать основы тантрического учения.
* * *
Такого, как Таши, Барбара не видела никогда. Это был человек, со всех точек зрения блестящий. Красивый, тонкий, он выглядел изящно и в обычной монашеской накидке. Талантлив во всем. Сочинял чудесные стихи. Мастерил загадочные тибетские головоломки и игрушки. Рисовал, и не только божества. Свой портрет минеральными красками Барбара хранила всю жизнь. Таши писал историю Тибета. Так, как не писали ни старые тибетские книжники, ни новые европейские авторы. Его архив хранил большое число книг, не известных науке прежде. Их ему привозили монахи и миряне из Тибета. Это были старые генеалогии княжеских домов, истории монастырей, учений и культов. Таши пытался найти истоки, которые определили путь Тибета, такой извилистый и неповторимый. Но главное, чем он пленил Барбару, был ум – ясный, острый, пытливый, не имевший, казалось, границ. Трактуя буддийские постулаты и отвечая на ее вопросы, порожденные чисто европейским желанием везде найти логику, Таши был так точен и прост, что иногда брала оторопь – как она этого не понимала раньше?
Барбара влюбилась. Вся ее строптивость, насмешливость, взбалмошность испарились. Она стала сплошная кротость. Иногда ей было самой странно, но она исполняла все прихоти Таши, все его приказы без малейшего недовольства. А Таши такие приказы давал.
* * *
Тибетская система обучения отличается от европейской кардинально. Во-первых, пока обучающийся юн, и ум его восприимчив и гибок, ему дают заучить наизусть огромный объем текстов. Затем, когда послушник подрос и готов не только к поглощению, но и к анализу сведений, ему начинают толковать эти тексты. Во-вторых, отношения учителя и ученика строятся на безоговорочном подчинении последнего своему наставнику. Это касается и обучения, и быта. Так проявляется доверие ученика к своему учителю, готовность принимать его науку, какой бы странной, или непостижимой она ни казалось поначалу. А со стороны учителя – это действие, направленное на подавление гордыни ученика.
В биографии Миларэпы (1052–1135), тибетского поэта и мага, описывается такой случай. Миларэпа стал учеником буддийского проповедника Марпы. Однажды, когда Миларэпа попросил преподать ему учение, Марпа приказал прежде построить сторожевую башню из камней. Миларэпа, приложив немало труда, построил ее. «Нет, она стоит не на том месте», – сказал Марпа и велел разрушить башню, а новую возвести на другом месте. Миларэпа исполнил приказание. «Нет, она недостаточно высока», – Марпа был неумолим. Так повторялось несколько раз. Когда Миларэпа уже был готов лишить себя жизни, Марпа признал его своим лучшим учеником и передал ему все учения, которыми владел.
* * *
Таши был строгим учителем. Но он принял любовь Барбары. Было не очень понятно, насколько любит ее сам Таши. Слишком он был увлечен своей историей, бесконечной умственной работой. Но Барбара старалась об этом не думать. Зачем? Наконец, к ней пришли и счастье, и любовь, и наслаждение. И длились они целых одиннадцать лет. Все это время инженер Пьер Бернар исправно посылал деньги своей жене. Да, так бывает.
Таши умер нелепо. Шел с пирушки с друзьями, упал недалеко от дома, заснул и замерз. В ту ночь в горах выпал снег, и страшно похолодало. Барбара нашла его утром, выйдя за водой.
Внешне Барбара пережила утрату спокойно. Не билась, не рыдала. Но, совершив все ритуалы и молебствия, сказала друзьям, что оставаться не может, и уехала во Францию.
Пьер встретил ее смущенно. Он давно уже жил со своей служанкой, которая родила ему двух славных малышей. Барбара поселилась отдельно. Но от денег, которые ей продолжал выплачивать Пьер, не отказалась. Жить ей было в общем-то не на что.
Барбара начала читать лекции и сочинять книги о Тибете, о буддизме. Она стала знаменитостью – о ней писали газеты, к ней приезжали иностранные гости, у нее получали консультации. Однако, чем дальше, тем яснее, Барбара понимала, что ей невыносимо в душной Европе. Она решила, что на этот раз она непременно должна попасть в Лхасу, этот город-мираж, город-мечту.
* * *
Избрав путь через Россию, Японию, Китай и Восточный Тибет (Кхам), Барбара убеждала себя, что так больше шансов попасть в Центральный Тибет и Лхасу. На самом деле ей было страшно ехать через Индию и Сикким и еще раз оказаться там, где все напоминало бы ей о Таши.
Доехав до Сианя, старой столицы Танского Китая, Барбара решила дальше продвигаться под видом буддийской паломницы. Она купила трех осликов, наняла из числа профессиональных проводников двух тибетцев, запаслась тулупами, сапогами, провизией. Выправила себе поддельные документы на имя Сумпы, происходящей из народа дунсян. Кто такие дунсяне, не знал никто. Монголы? Уйгуры? Северные тибетцы? В мульти-этническом Тибете это должно было сгодиться для объяснения ее не очень монголоидной внешности. Для денег Барбара приспособила крепкий мешок, который стала носить наподобие рюкзака. Сшитое женой местного пастора нижнее белье имело множество мелких карманчиков, куда она рассовала серебряные пластины – секретный запас. Деньги на путешествие требовались большие, а уверенности в их безопасности не было совершенно. Барбаре предстояло идти через районы, населенные голоками113, которые чуть ли не основным своим занятием сделали грабеж паломников. Обворовывали в основном большие караваны, но не гнушались и малочисленными группами путешественников.
Все предпринятые предосторожности, Барбара знала, не могли ее уберечь от нападения воров. Да и в проводниках она была уверена не сильно. В этом мире ее могло спасти только одно. Барбара исподволь стала внушать своим попутчикам, что она не просто путешествующая буддистка, а святое лицо, владеющее магической силой. Попросту говоря – если что, может превратить и в козла. Конечно, ей пришлось пойти на некоторые хитрости. Например, украсть из запаса провизии замороженную говяжью ляжку (она спрятала ее ночью в яме неподалеку от жилища), а потом после молитвы и чтения заклинаний над «особой» палкой, побежать туда, куда указывала последняя, и найти эту ляжку. Помогли и начальные знания медицины. Когда один из проводников заболел и стал задыхаться, Барбара приказала положить его на живот и бить по спине палками. Через какое-то время изо рта больного выскочили два кровяных шарика. Вскоре он оказался вполне здоров. Проводники были безоговорочно обращены. Дальше процесс не потребовал от Барбары никаких дополнительных усилий. Слава о чудотворной паломнице шла впереди нее. Это было удобно. Везде ее ждал кров, пища и относительная безопасность.
* * *
Путь в Лхасу был долгим и трудным. От деревни до деревни приходилось преодолевать высоченные перевалы и страшные ущелья, переправляться через бурные реки, пробираться через лесные чащи, кишащие дикими зверями. Все эти физические трудности ничуть не беспокоили Барбару. Она была смелой и выносливой. Но ее мятущаяся натура требовала постоянной умственной работы. Она привыкла рассуждать, искать истину, спорить, выстраивать логические фигуры. Без этого никакие горные перевалы не могли дать ей ощущения полноты жизни. Вокруг же не было никого, с кем она могла бы вести беседы на высокие темы. Однажды ночью Барбара решила, что создаст себе тульпу. Ушла в затвор на два месяца и предалась медитации.
«Тульпа – это стабильная самовнушенная осознанная визуализация, способная к самостоятельным мыслям и действиям, обладающая собственным сознанием», – пытается объяснить это явление словарь. Если перевести на бытовой язык, то тульпа – это сотворенное в процессе медитации существо. Оно, конечно, призрак, но воспринимается его производителем как реальное создание.
Ну да, немного из психиатрии…
Тульпа получился – загляденье! Молодой мужчина. Симпатичный. Учился в Гоман-дацане114. Веселый, с юмором. Знал массу литературы по цанниду115. Барбара с энтузиазмом предалась беседам с ним. Он понимал ее шутки и весело хохотал над ними. Пел французские песенки на фривольные темы. Обсуждал сложные вопросы буддийской философии.
Барбара говорила:
– Материя, являющаяся основой того, что называют кувшином, не есть кувшин. Облик с выпяченным животом и высоким горлышком не есть кувшин. Способность вмещать жидкость не есть кувшин. Название «кувшин» не есть кувшин. Что же такое истинный кувшин?
– Если так рассуждать, все это по отдельности не есть кувшин, отвечал ей тульпа. – Но предмет, в котором собраны воедино форма кувшина и его функциональность, составляет кувшин. Так! Потому что предмет, в котором соединились выпяченный живот и высокое горло как форма кувшина и способность удерживать внутри налитую жидкость и не упускать ее как функциональность кувшина, и есть кувшин. Так! Потому что основанием для определения понятия «кувшин» являются выпяченный живот, высокое горло и полезное действие в виде удержания жидкости.
Барбара возражала:
– Кувшин с трещинами и выщерблинами, а также с протекающими боками не есть кувшин. Так! Ведь он не может удерживать жидкость, и она из него вытекает. Значит, признак кувшина как удерживающего жидкость не выполняется, и это ― не кувшин.
Тульпа настаивал:
– Если [кувшин], несмотря на трещины, выщерблины и дыры в боках, удерживает хотя бы немного жидкости, это ― кувшин. Таков ответ.
Прелесть. Душа Барбары ликовала. Дорога пошла веселее.
* * *
Через четыре месяца, зимой путники дошли до Лхасы. Барбара уже видела много тибетских сел, городов и монастырей, но Лхаса потрясала. Она находилась в долине, в центре которой парила Потала – дворец-монастырь. Потала утопала в снегу. Сверху нависали горы, каких в мире больше нет. Гималаи – самые высокие и самые грозные.
В городе были торговцы, ремесленники, но нигде Барбара не видела столько лам. Они жили своей трудной, насыщенной жизнью.
Барбара пробыла в Лхасе два месяца, посетила все святые места и монастыри в городе и окрестностях. Она уже подумывала остаться здесь на год или дольше, когда ее арестовали как иностранку, нарушившую запрет на пересечение границ Тибета чужеземцами. Кто сообщил властям о ней, Барбара не знала. Но грешила на проводников, которые нашли работу получше и хотели отделаться от хозяйки так, чтобы она не догадалась и не прокляла их.
Темница представляла собой яму с решеткой наверху. Еду давали только тогда, когда верующие решали совершить добрый поступок и покормить сидельцев. За эти куски, которые бросали в окошко, надо было еще побороться с соседями по яме-камере. Наконец, втолковав стражнику, что ей нужно сообщить ему что-то важное, Барбара сумела выбраться наверх. Подкупила его последней серебряной пластинкой из кармашка нижнего белья и бежала.
– Уходи из города, – сказал ей стражник. – Здесь тебя убьют.
Изможденная, исхудавшая, почерневшая, Барбара побрела в сторону Шигацзе116. Это был путь в Сикким, Непал и Индию. Он был несравнимо короче пути на восток, в Китай, откуда она пришла. Теперь Барбара была настоящей нищенкой, радовалась любому куску, любому глотку. Ночевала в укрытиях между камней или деревьев, закутавшись в накидку. В дома люди пускали редко.
Все это время тульпа был с ней. Из-за ее усталости (не только физической, но главное – ментальной) облик его стал отвратительным. Он как-то сразу постарел, начал подволакивать ногу, на носу повисла капля, глаза заслезились, зубы выпали, а рот стал источать зловоние. Испортился и его характер – он превратился в брюзгу, вечно ворчащего, бурчащего, огрызающегося. Барбара решила уйти в затвор и постараться остановить визуализацию тульпы. Говоря современным языком, аннигилировать его. Она просидела в медитации изрядное время, но ничего не получилось – уж слишком была измождена. Так, кашляя, сморкаясь, плюясь, бурча, ворча и прыгая на одной ноге, тульпа сопровождал ее до самой Европы.
Она обосновалась в Швейцарии в деревне у подножия Альп. Ей хотелось, чтобы природа хоть отдаленно напоминала любимые Гималаи. Стала писать книги, доход был небольшим, но сносным. Она пришла в себя и уже хотела приступить к уничтожению тульпы. Но подумала – а зачем? Умер любовь всей ее жизни Таши. Умер верный друг Пьер. Умерли все. Остался один тульпа. И характер у него немного улучшился, так как сама Барбара физически окрепла.
Под конец жизни Барбара превратилась в безумную старушку. «Чучело!» – кричали деревенские мальчишки, завидев согбенную бабку в странном одеянии, разговаривающую сама с собой.
– Bonsoir, тульпа…
– Bonsoir, Барбара…
Умерла Барбара на 101-м году жизни. С ней ушел и ее тульпа.
Жизнь в тарбагане
Мне приснился сон, что я переродилась в тарбагана. Нагрешила, но не настолько сильно, чтобы стать каракатицей или мухомором, но достаточно, чтобы не иметь возможности попасть к буддам и бодхисаттвам. И вот я тарбаган. Но странно. Буддийская доктрина считает, что только святые могут помнить прежние перерождения, а простые люди нет. Но я помнила. Вполне осознавала себя как Анну Дамдиновну Цендину, но одновременно видела, что я тарбаган и зовут меня Тарбаганна Тарбамдиновна Тарбендина. Получается, бодхисаттвское во мне есть, но не много.
Жизнь тарбагана – это сплошная драма. Во-первых, надо все время есть. Выкапывать и жевать корешки, лепестки и прочее, чтобы запастись жировыми отложениями на зимнюю спячку. Питаться перед сном – мне не внове, так что я ела-ела-ела. Но пища, скажу вам, невкусная, однообразная. Хочется морковочки, редечки дайкон, а тут грызи одни корешки. И потом вегетарианство – это не мое.
Теперь второе. Матримониальные отношения. Как только я вошла в возраст взрослой особи, за меня стали биться молодые люди. Были и славные. Но победил самый жирный, брутальный, тупой тарбаган. И сразу стал меня склонять к сожительству. Да так рьяно! Обязательно ему было, чтобы я понесла. Ну, я там хочу отдохнуть, почитать, посмотреть телевизор, подумать, наконец, а он – нет, давай и всё! И так грубо, без выдумки.
Хорошо. Вот я забеременела. Нужно рожать. Рожаю-рожаю… Боже, сколько их! Потом корми. Полный кошмар. Сын моей подруги однажды сказал ей, когда она пожаловалась на головную боль: «Бедная мамочка, твой организм износился от многочисленных родов!». Это им в детском саду объясняли, откуда берутся дети, как все происходит и что надо мамочку жалеть. Не знаю, как моя подруга, но я точно сильно износилась.
Зимой лежать в спячке тоже не сахар. Все семейство посапывает, не вертится, не вздыхает. Я вроде тоже. Но та часть, которая помнит, что я – Анна Дамдиновна Цендина, не спит. Очень душно. Голову дурманят запахи. Особенно противны разные букашки. Ползают, залезают в нос. Подстилочка из сухой травки и колючек толстым бокам моего супруга и детенышей как раз подходит, но мне невыносима. Хотя я довольно тренированная, последнее время сплю на твердом матрасе из кокоса.
Теперь о врагах. Это грифы, лисы, волки и люди. Как-то гриф унес моего сыночка. Самого любимого. Он веселый такой был, смышленый, любопытный. Вот и убежал куда-то – оттуда ему, видишь ли, было лучше видно, что там за горой. Его гриф и цап! Но не смог злобный хищник удержать толстенькое тельце в своих когтях – мой сыночек шмякнулся на землю. Удачно упал, ничего не повредил себе. Потом рассказывал, как в небе красиво и интересно, как с высоты видно далеко-далеко. Его на смерть несут, а он красоту наблюдает. Если б можно было, я его из сна взяла бы в человеческую жизнь. Остальные мои детки все в папу пошли – толстые и тупые.
Однажды я влюбилась. В юношу из соседнего айла. Как это могло произойти, ума не приложу. Если я – Анна Дамдиновна Цендина, то разве могу полюбить семнадцатилетнего пастуха? Это что-то нездоровое. А если я – тарбаганица, тем более. Влюбляйся в своих тарбаганов, среди них есть очень симпатичные. В общем, я стала посиживать на солнышке недалеко от юрты, где жила моя страсть. Он что-то понял. Как увидит меня, хохочет заливисто, прикрыв рот рукавом. Несколько раз спасал от детворы, которая пыталась посмотреть, умею ли я плавать, можно ли на мне ездить верхом, имею ли я пятый пальчик. Как-то вечером, пригнав табун, подошел ко мне и ласково погладил по голове и спине. Я прямо вся задрожала. А он смотрит мне в глаза, не отрываясь, нежно-нежно. Я подумала: «Если он сейчас меня поцелует, я, как царевна-лягушка, превращусь в себя». Но тут меня как кипятком ошпарило: «В какую себя?! В Анну Дамдиновну Цендину, год рождения 1954-й, СНИЛС номер такой-то?!»
Я в ужасе проснулась. Смотрю – вот мой шкаф, комод, китайская роза. Боже, какое счастье! Это был всего лишь сон. Успокоенная, стала постепенно засыпать снова. В дреме вижу – я в очереди к зубному врачу. Очередь длинная, мне еще не скоро. Ну, и слава богу, кто же торопится к зубному? Люди сидят немного странные. Все как один толстые, курчавые, на тонких ножках, и выражение лиц – ну ооо-очень глупое. Не разговаривают, а странно мекают.
Вдруг раздается голос врача: «Баранна Барамдиновна Бендина есть? Заходите!»