Сергей Анисимов
Год мертвой змеи
Генерал-лейтенант Разуваев поднял голову от тарелки и с тоской посмотрел на сидящего с рюмкой в руке капитана, на танцующего с белобрысой дурой подполковника-танкиста, на смеющихся и разговаривающих людей вокруг. Генералу было плохо. Он был одиноким и злым. Ему хотелось обратно в Корею. И еще больше ему хотелось командовать армией.
Узел 2.1
Все еше январь 1953 года
38-й пехотный полк 2-й пехотной дивизии армии США начал воевать почти с самого начала корейской мясорубки, выстояв в самые ее страшные дни, когда все, казалось, висело на волоске. Теперь – тут был почти санаторий. Именно это и заявили свежему пополнению в первый же момент после прибытия в часть, когда солдаты один за другим выпрыгнули из заиндевевшего кузова грузовика и построились перед встретившим их высоким скуластым мастер-сержантом в каске, надетой прямо поверх капюшона утепленной куртки.
– Вы прибыли в санаторий, девочки, – сказал мастер-сержант, брезгливо разглядывая строй переминающихся от холода рядовых-новобранцев. – Оглянитесь вокруг, не стесняйтесь!
Он широким жестом обвел цепочку стылых холмов на горизонте и жизнерадостно улыбнулся. Машинально проследившие за тем, куда он указал, новобранцы вздрогнули. На санаторий это было не слишком похоже. Все пространство, куда достигал взгляд, имело белый или серый цвет, с редкими пятнами или прожилками других красок. Ряды траншей, капониры и землянки, выступающие наружу только холмиками обсыпки и выведенными наружу печными трубами – все промерзло насквозь и было занесено снегом.
– Вот ты, девочка! – он ткнул в парня, стоящего слева. – Да, ты! Кто ты такой?
– Рядовой Николс, сэр! – выкрикнул парень, вытолкнув изо рта целый столб белого пара.
– Николс?
– Да, сэр!
– Откуда ты взялся, Николс?
– Из Сиэтла, Вашингтон, сэр!
Мастер-сержант удовлетворенно кивнул и отступил на шаг назад, оглядев короткий строй. Дома 38-й полк базировался на Форт-Левис, и учебный лагерь продолжал поставлять им местных уроженцев.
– Есть здесь кто-нибудь не из Сиэтла? – сурово спросил он после недолгой паузы. – Или вообще не из Вашингтона?
– Я, сэр! Рядовой Мак-Найт, сэр! – это был кто-то с противоположного фланга их строя.
– Ну?
– Из Филадельфии, Пенсильвания, сэр!
– Филадельфия – это не то. Есть здесь кто-нибудь из Теннесси, Западной Виржинии, Небраски? Из сельских районов Пенсильвании?
– Да, сэр! Я, сэр!
Мэтью задрал подбородок и, стараясь глядеть прямо перед собой, наблюдал, как густой пар, образовавшийся от его дыхания и криков, оседает вниз. То, что Мак-Найт был почти его земляком, он знал – но городской, как обычно, успел первым.
– Твое имя?
Мастер-сержант остановился прямо перед ним, и поскольку он, как с перепугу показалось Мэтью, был выше его почти на голову, то ни подбородок, ни глаза опускать не пришлось – они оказались прямо напротив зрачков темно-карих глаз заиндевевшего «мастера».
– Рядовой Спрюс, сэр!
– Фермерский сынок?
– Да, сэр!
– Стрелять умеешь? На кроликов охотился?
Мэтью еще дважды повторил свое «Да, сэр!», и мастер-сержант наклонил голову набок, пристально его разглядывая.
– Видишь вон то дерево?
Он указал на чуть ли не единственный заметный ориентир в пределах прямой видимости, если не считать собственно гряды холмов вдалеке, – крупный черный ствол почти без веток, торчащий прямо из снега: как будто дерево не росло здесь, а было вбито в мерзлую землю неведомой силой.
– Да, сэр!
– Насколько оно далеко, по-твоему?
Мэтью прищурился и внимательно посмотрел на протянувшуюся по снегу тень. Солнце стояло уже достаточно низко, и тень была длинная, несколько раз изломанная в середине нанесенными ветром складками сугроба.
– Около 300 ярдов, сэр! Возможно, чуть-чуть больше.
Он уже начинал догадываться, что «мастер» от него хочет, и когда тот приказал стрелять, не потратил ни одной лишней секунды. Пуля «Гаранда» ушла в черный, как будто обожженный ствол, и вопроса о точности его выстрела даже не возникло: звука удара с такого расстояния слышно почти не было, но с дерева водопадом посыпался снег.
– Отлично, – кивнул удовлетворенный сержант. – Теперь ты ротный снайпер, Спрюс. Встань в строй и осознай свое счастье.
Мэтью отступил назад, заняв свое место в коротком строю. Произошедшее было для него неожиданным и непонятным, и он еще не сообразил, как надо реагировать на случившееся. Интересно, что случилось с предыдущим снайпером, если на эту должность вдруг назначили его? Насколько рядовой Спрюс помнил лекции в учебном лагере, снайперов готовили по специальным программам, длящимся как минимум на шесть недель дольше, чем стандартная подготовка рядовых-пехотинцев. Впрочем, он надеялся, что это дело разъяснится достаточно быстро – вряд ли причина произошедшего окажется очень уж сложной.
Прибывший в сопровождении капрала второй лейтенант с усталым, плохо выбритым лицом выслушал короткий отчет мастер-сержанта, отдал несколько негромких команд, и уже через несколько минут мало что соображающие рядовые были распределены по взводам. Почему так случилось, Мэтью тоже тогда не понял, поскольку командовать и распоряжаться, по его разумению, должны были офицеры. Но капрал отвел его, Мак-Найта и еще одного выбранного им рядового к блиндажу 1-го взвода, где и оставил перед лицами двух десятков ухмыляющихся или равнодушных солдат-«стариков».
– Вишенки[6], – констатировал один из них, худой и угловатый, с манерами то ли шулера, то ли уличного бандита. Мэтью всегда таких опасался, ощутил он явственный укол опасности и сейчас. – Добро пожаловать в наше теплое местечко.
В блиндаже действительно было весьма тепло, но Мэтью сумел сообразить, что худой солдат иронизирует. Прошедший половину Европы с автоматом дядька Абрахам рассказывал ему, что если уж ты прибыл на настоящую войну, то нужно сразу занять место в подразделении, став для остальных своим как можно быстрее. Мэтью надеялся, что его открытое и честное лицо сможет расположить к нему бывалых солдат так, как не сделает это его не слишком-то хорошо подвешенный язык. Но... Даже представиться как следует оказалось неожиданно трудно, и Мак-Найт опять оказался первым. Спустя несколько минут, когда тот сообщил о себе все возможные сведения, вплоть до домашнего адреса в Филадельфии, а второй прибывший с ними рядовой тоже рассказал дюжине рассевшихся вокруг на двухъярусных койках «старичков» о себе, дошла очередь и до Мэтью.
Несмотря на то, что Мак-Найт, выслуживаясь, указал на недавнего фермера с насмешкой, солдаты 1-го взвода выслушали его несложный рассказ спокойно и достаточно доброжелательно. Многие продолжали дремать или просто лежать по своим койкам, то ли слушая его, то ли нет.
– Дело простое, – сказал тот самый не понравившийся ему сразу худой рядовой первого класса в ответ на известие, что вновь прибывший уже назначен снайпером роты. – Старый снайпер наступил на откуда-то взявшуюся здесь мину и сейчас щиплет за задницы флотских медсестричек где-нибудь на полдороге между Пусаном и Окинавой. Откуда здесь взялась мина, никто так и не выяснил, но парню хватило. Полступни как не бывало. Понял?
Мэтью растерянно сказал, что понял, хотя опять не понял почти ничего. Представившийся наконец-то солдат, восприняв его удивление как должное, расщедрился – и со сложными, не до конца понятыми им подробностями рассказал, что мина наверняка была старая, еще от китайцев. Странно, что на нее наступили только сейчас, и еще более странно, что она сработала. Этот солдат явно был во взводе лидером, и это удивило пенсильванца еще раз: рядом он видел по крайней мере троих капралов и сержантов с коллекцией разнокалиберных по количеству и размеру шевронов на плечах, сидевших молча и вообще ведших себя так, будто они собирались ложиться спать.
Большинство сидящих по очереди представилось. Затем все тот же рядовой дал короткие характеристики на нескольких спящих или дремлющих. Во взводе был некомплект человек в десять, и трое прибывших оказались весьма кстати.
– Большой войны как будто бы не намечается, ребята, – сообщил один из сержантов, разглядывавший что-то на обшитой фанерой притолоке. – Так что расслабьтесь. Но не до конца, потому что нас тут регулярно обстреливают и даже бомбят. Да и мины попадаются, как видите. Плюс караулы – а рисоеды нет-нет, да попытаются проползти куда-нибудь под проволокой, пошарить в передовых траншеях... Сами увидите, в общем.
– Бомбят? – не поверил Мак-Найт, и Мэтью поймал его действительно недоумевающий взгляд. Это было, фактически, первый раз, когда он увидел, что городской живчик не так уж и уверен в себе.
Несколько солдат или засмеялись, или, по крайней мере, ухмыльнулись, и на душе сразу стало немного полегче. Дядька рассказывал, что может означать «бомбят», но ни в одном случае он при этом не улыбался, так что скорее всего здесь это будет не так страшно.
Так оно, в общем, и началось для него на этой войне. Она действительно оказалась самая настоящая – с артиллерийскими и минометными обстрелами, ночным стрекотанием над головой и ответным ревом двигателей: «ночники» с пасущихся в полусотне миль от побережья авианосцев Флота без толка гонялись за невидимыми в темноте бомбардировщиками рисоедов. Полк стоял во втором эшелоне обороны, восхитившей рядового Спрюса обилием и разнообразностью инженерных ухищрений. В передовых траншеях их участка фронта вяло перестреливался с коммунистами потрепанный полк южнокорейцев, по полутора-двухмильное расстояние до собственно линии боевого соприкосновения не являлось таким уж большим: снаряды сюда вполне долетали. Более того, на второй же день пребывания новичков в роте они увидели, как один из прошедшего на юг всего в 50-60 метрах над их позициями звена «Тандерждетов» волочит за собой длинный дымный хвост. Все-таки они попали на самую настоящую войну.
Тогда же, после официального представления исполняющему обязанности командира роты «Д» первому лейтенанту, Мэтью Спрюс был окончательно утвержден в должности снайпера, получив оставшуюся от старого снайпера винтовку с оптикой и несколько пачек патронов. Отказываться он не стал, потому что это не принесло бы никакой пользы. Учебный лагерь твердо убедил призванного непосредственно с кукурузных полей пенсильванца в том, что если ему что-то приказывают, то это навсегда – вне зависимости от того, хочешь ты этого или нет. Причем правомочность этого приказа легко проверялась простым пересчитыванием количества шевронов на плече или взглядом на то, что находилось у приказывающего в петлицах. «Делай, что тебе говорят, и старайся делать это хорошо», – этот принцип никогда не подводил рядового Спрюса ни в мирной жизни, ни в учебном лагере, и Мэтью твердо собирался следовать ему и в дальнейшем.
2-я пехотная дивизия, в состав которой входила их часть, сейчас насчитывала только два полка. 23-й пехотный уже несколько месяцев занимался где-то в тылу охраной лагерей военнопленных, которые, по слухам, бунтовали не переставая. В качестве компенсации два других полка, оставшихся на линии фронта, «размазали» по всем ее старым позициям и закопали в землю по самые уши. Коммунисты не наступали уже давно, и большинство опытных солдат дружно сходилось на том, что это не к добру.
– Вот видите эти холмики? – указал на те самые возвышенности вдалеке яйцеголовый, бритый наголо капрал, взявший всех троих новичков прогуляться по сети идущих в разных направлениях траншей ротного опорного пункта. – Там сидят рисоеды-коммунисты. В ноябре им удалось потеснить южных рисоедов мили на три, и прежде, чем мы вмешались, они уже врылись в грунт в полный профиль и обложились минами. Мы атаковали их два раза, и оба раза неудачно...
Капрал достал откуда-то изнутри куртки сигарету и прикурил от предыдущей, сведенной уже к коротенькому окурку. Им он не предложил. Впрочем, Мэтью и не курил как следует – отец с матерью, пусть и постоянно ругающиеся между собой по любой мелочи, не одобряли этого совершенно единодушно. Теперь можно будет, наверное, курить не тайком и хоть каждый день, но вряд ли стоит начать именно сегодня.
– Попросите ребят, – продолжил капрал. – Они вам расскажут, как мы тут топтались. Второй раз вообще было на редкость погано. Артиллерия молотила холмы почти сутки, авиация летала и бомбила так, что мы только подпрыгивали.
– И что? – спросил Мэтью, как капрал явно и ожидал.
– А то. Ну, мы поднимаемся из окопов, за нами танки и все такое, – и тут коммуняги открывают огонь и кладут нас носом в землю. Два танка подбивают – мы вообще не поняли из чего, и остальные уходят назад. Мы за ними, разумеется. Четверо раненых на взвод. А во 2-м вообще двое убитых. Ну капитан и приказал отходить, потому как мы не морская пехота и даже не китайцы, чтобы с боевым кличем «Я трахал это!» лезть на неподавленные пулеметы... А потом кто-то решил, что черт с ними, с этими холмами, ничего они не значат, – и вот с тех пор мы тут, ребята, и околачиваемся. Впрочем... – Он в очередной раз крепко затянулся и бросил окурок под ноги. – Раз начали присылать пополнение, то скорее всего, скоро дело пойдет. Это не просто так нам аж девять рядовых на роту прислали. Плюс этот тип из третьего взвода вчера из госпиталя вернулся. Наступление ожидают, что ли? Ну да кто же нам расскажет...
– А что рядовой... – Мэтью замялся, поскольку не запомнил фамилию удивившего его солдата, а описывать его страшноватую внешность так, как воспринял ее, не хотел.
– Джексон, – вовремя подсказал Мак-Найт.
– «Хорек»-то? Он бывший сержант первого класса. С него сняли сержантские шевроны за то, что спер ящик пива из офицерского бара в лагере Красного Облака. Но он во взводе главный до сих пор. Вы нашего взводного видели? Он на голову озадаченный и в пехотной тактике понимает, как квакерский священник, а в том, чего в бою могут стоить коммунисты, – вообще никак. Только пистолетиком размахивать горазд и орать – ну, это сами поймете... Ждем – не дождемся, когда его переведут куда-нибудь или хотя бы ранят и отправят домой, всего обвешанного медалями. Может, тогда воевать начнем по-человечески. Ты его видел уже?
– Нет, – покачал головой Мэтью, в то время как остальные просто ждали того, что им будут рассказывать дальше. Сам он с неожиданным неловким чувством осознал, что капрал обращается в первую очередь к нему, а двух остальных прибывших вместе с ним солдат практически игнорирует. Это было непривычно и немного приятно. Пока кутающийся в куртку капрал продолжал рассказ о том, что находится в нескольких километрах по сторонам от их опорного пункта, рядовой Мэтью С. Спрюс, продолжая машинально кивать, поразмышлял о необычности такого отношения и решил, что его стоит отнести исключительно на счет назначения его снайпером. Чтобы избавиться от неловкости, он машинально потрогал торчащий из-за плеча ствол своей новой винтовки и подумал, что ее стоит пристрелять сегодня же.
Было уже около полудня, когда наконец-то появившийся командир взвода обратил внимание на свежее пополнение. Они представились второму лейтенанту по всей форме, как положено задрюченным в учебном лагере новобранцам. Тот же бритый капрал сообщил взводному, что рядовой Спрюс утвержден действующим командиром роты в должности ротного снайпера, и Мэтью воспользовался случаем попросить о возможности пристрелять винтовку и осмотреть передний край, – это было буквально все, что он мог себе представить из обязанностей снайпера подразделения, находящегося во втором эшелоне. Лейтенант ничего не сказал и только пожал плечами, а потом отвернулся. Если бы не утренние слова капрала, знакомство с ним оставило бы впечатление о лейтенанте как о немногословном и явно умном человеке (к таким Мэтью всегда относился с робостью), но лишь один день рядом с войной, в сочетании с тяжестью без счета выданных ему патронов в подсумке, придали рядовому такую уверенность, что он стал несколько критичен и даже позволил себе внутренне усмехнуться.
В течение нескольких следующих дней поступившее в роту «Д» пополнение вполне ассимилировалось. Новоприбывшие бойцы пообтерлись и постепенно перестали смотреть вокруг с тем смешанным выражением испуга и любопытства, которое всегда отличает молодых солдат. Окончательно статус рядового Спрюса утвердило занятие на батальонном стрельбище, располагавшемся милях в пяти или шести к югу. Форсированный марш в полной выкладке – это всегда не сахар, а уж на таком морозе – тем более. Тем не менее, 1-й взвод совершил его в отличном темпе и слитно, как один сапог, подтвердив самим себе неизменно отличный уровень подготовки американской пехоты. Стрелковые упражнения также были обычными: по 60 патронов на человека, грудная мишень на 50 ярдов из положения стоя, грудная мишень на 100 ярдов из положения лежа, «пулеметное гнездо» на 150 ярдов. Отстрелявшись, взвод построился и почти немедленно перешел на бег, подгоняемый ругательствами своего командира. Пристроившись к солдатам первого отделения, Мэтью побежал было вместе со всеми, но приказ первого лейтенанта, исполняющего обязанности командира роты, выдернул его из общего строя. Остановившись, он проводил окутанную снежной моросью удаляющуюся колонну недоуменным взглядом, прежде чем подбежать к первому лейтенанту и застыть в ожидании приказаний.
– Неплохо отстрелялись, – заметил ротный, глядя на часы. Было где-то восемь утра, и до того, как до стрельбища доберется 2-й взвод, смененный на позициях 1 -м, у них было, наверное, еще почти два часа. – Хочешь еще? ? Стрелять Мэтью хотелось не слишком, потому что стрельбище было оборудовано плохо, и вместо соломенных матов на огневом рубеже лежали просто доски, брошенные на промерзшую землю. Лежать на них было неприятно, и, даже изо всех сил концентрируясь на стрельбе, чтобы не ударить лицом в грязь, он все равно ощущал, как мерзнет. В то же время, по его представлению, ни один «настоящий» снайпер никогда не стал бы отказываться от дополнительного упражнения, поэтому он сказал «Да».
Хмыкнув, и. о. командира роты поднял с земли многократно простреленную и исцарапанную каску с намалеванной на налобнике красной звездочкой, а потом снял свою собственную каску стандартного образца. Держа последнюю в руках, он стащил с нее потертую покрышку серого цвета и натянул ее на каску убитого когда-то китайца или северокорейца. Даже это само по себе вызвало у Мэтью очередной укол удивления – на тех плакатах, которые им показывали в учебном лагере, все коммунисты носили исключительно меховые шапки или просто кепи, касок не было ни у одного.
– Пятьсот ярдов пойдет? – спросил первый лейтенант. Отвлекшись на некстати пришедшую в голову мысль, Мэтью не нашелся, что ответить сразу, и поэтому офицер, не дождавшись его, широкими шагами двинулся вперед. Чтобы преодолеть назначенную дистанцию, ему потребовалось несколько минут, поэтому свежеиспеченный снайпер успел разобраться в том, что ему предстоит. Пятьсот ярдов – это очень много. Попасть с трехсот или трехсот тридцати в широкий древесный ствол он не затруднился, но в каску... Это даже меньше, чем стандартная грудная мишень, да еще покрышка, которую лейтенант зачем-то на нее надел. Хотя зачем – это как раз понятно, – сделать задачу труднее. Наверное, какой-то смысл в таком упражнении есть, но... Скорее всего, он просто промахнется, и его свежевычищенную винтовку отдадут какому-нибудь другому любителю стрельбы по кроликам в вырубленных и высохших августовских кукурузных полях, хрустящих от его бега.
– Здесь! – крикнул офицер издалека, то ли просчитав шаги сам, то ли найдя какую-то знакомую метку. Ну конечно, здесь же должны упражняться, скажем, пулеметчики, поэтому и разметка должна быть ярдов до семисот или даже восьмисот, а то и до полной тысячи.
Только потому, что командир роты показал нахлобученную на сформированный несколькими движениями его сапога сугробчик каску, и лишь потом двинулся в обратный путь, – только из-за этого Мэтью сумел быстро найти ее взглядом. Все же зрение у него было что надо – излишним чтением их в школе не перегружали, поэтому похожий на сосок козьего вымени холмик, увенчанный укутанной серой покрышкой каской, он смог отыскать и тогда, когда лейтенант вернулся к нему.
– Готов? – спросил он.
– Да, сэр.
Только сейчас Мэтью снял с плеча винтовку и аккуратно откинул заглушки с линз оптики. Снег вроде бы не шел, разве что отдельные снежинки поднимало ветром с земли, но стекла все равно могут обмерзнуть, и тогда он точно ничего не увидит. Надо бы носить с собой флакончик со спиртом или эфиром – как раз для таких случаев; но где можно достать спирт, он еще не выяснил. Более того, в рассказ о том, что спирт ему нужен для подобных глупостей, никто, скорее всего, просто не поверит...
– Зарядить оружие!
Стреляя вместе со взводом, он пользовался обычными патронами. Теперь же, подумав, Мэтью распечатал пачку, оставшуюся от подорвавшегося снайпера, владевшего этой винтовкой до него. Патроны были масляно-желтыми и на вид – неуместно теплыми на таком морозе. Один за другим Мэтью задвинул их в приемный паз обоймы, вщелкнул ее на место и поворотом рукояти затворного механизма взвел боевую пружину, услышав, как сработала прекрасно отлаженная механика. Осталось тронуть предохранитель, и все – оружие было готово к стрельбе.
Поглядев под ноги, он лег на доски и выложил ступни своих длинных нескладных ног так, чтобы носки утепленных сапог смотрели друг на друга. Куртка сплющилась под весом его тела, и холод почти сразу начал проникать иод кожу.
– Стреляй, когда будешь готов, – приказан офицер сверху.
Сделал он это вовремя, а то бы пришлось выворачивать голову, чтобы поймать его взгляд. То, что этого делать не пришлось, сэкономило Мэтью почти полминуты, и от этого он окончательно проникся уважением к и. о. командира роты.
Найдя нужный бугорок сначала невооруженным взглядом, а потом в прицеле, он мягко подвел его разметку под указанные лейтенантом пятьсот ярдов. Увеличение было слабым, но света хватало, и видно все же было сравнительно неплохо. Проверив прицел еще раз, Мэтью прижался щекой к отполированной поверхности приклада и только тогда, подышав напоследок на оголенные трехпалой рукавицей, замерзшие уже пальцы, впервые дотронулся до спусковой скобы.
Выстрел! Ему показалось, что лежащая в перекрестье прицела маскирующаяся под цвет грязного снега каска дернулась, но она осталась на месте. Дешевую автоматическую снайперскую винтовку пока не придумали, поэтому передернуть затвор той, которая у него была, заняло еще почти целую секунду, прицелиться – еще две. Снова выстрел. На этот раз энергии пули хватило на то, чтобы своротить небрежно сделанное из слегка спрессованного снега основание, и каска улетела далеко в сторону.
– Неплохо, – заметил лейтенант, оторвавшись от бинокля. Очень неплохо, Спрюс. Для пятисот ярдов – так вообще отлично.
Поняв, что стрельба окончена, Мэтью проверил положение предохранителя и поднялся с досок.
– Что ты скажешь о винтовке?
Не зная, что ответить, Мэтью погладил пистолетную рукоятку и пожал плечами.
– Я не снайпер, – честно ответил он. – Но мне нравится. Прицел новый.
Офицер кивнул. Винтовка была достаточно уже устаревшей – «М1903А4», но прицел на ней действительно стоял последней модели. Впрочем, он был лишь ненамного менее хреновым, чем предыдущие. То, что пеисильванец со второго выстрела сумел попасть в замаскированную каску с 500 ярдов, его впечатлило. Это было почти вдвое меньше «теоретической» предельной границы прицельной стрельбы снайперской винтовки, но весьма близко к границе ее реальной эффективности. Поднявшись за девять лет от своего первого боя до первого лейтенанта, и. о. командира взвода научился ценить хорошую стрельбу в тех случаях, когда сзади не порыкивает моторами автоколонна с предназначенными для его подразделения боеприпасами. Парня стоило запомнить.
Через несколько минут, разбрасывая ногами камешки и комки смерзшейся грязи, первый лейтенант дошагал до перевернутой набок каски и с удовольствием понял, что и ошибся, и не ошибся одновременно. Лопух-новобранец попал в цель оба раза, но первая пуля прошла касательно, разорвав тонкую ткань и отрикошетив от крутизны стального горшка в том месте, где у человека находился бы висок. Вторая пуля попала почти точно в лоб, и иод таким углом и на такой дистанции пробила сталь без труда. Будь в ней в это время рисоед-коммунист, ему снесло бы крышу черепа. Лейтенант облизнул потрескавшиеся от ветра и мороза губы и пожал плечами. Никого лучшего на эту должность он в ближайшие дни все равно не найдет, а поведение китайцев ему весьма не нравилось уже давно. От них можно было ожидать любой пакости, и лучше, чтобы рота была пополнена до штатного состава хотя бы к 30 января. Тогда есть шанс, что им удастся хорошо поработать, если коммунисты ограничатся локальным ударам по измотанному полку южнокорейцев и их батальону.
– Выберешь себе второго номера, – приказал он, вернувшись к ожидающему его рядовому с каской в руке. – И завтра же пойдешь к соседям, познакомишься с Большим белым мужчиной.
Он помолчал, дожидаясь то ли реакции молодого снайпера, то ли чего-то еще, и, не дождавшись, объяснил:
– Это прозвище снайпера роты «Е». Он уже полгода здесь.
Видел он все, что ты только можешь себе представить. Я попрошу их лейтенанта, пусть Большой сводит тебя на линию фронта, покажет, что к чему. Меня ты устроил. Посмотрим, устроишь ли ты коммунистов.
