Сергей Анисимов
Год мертвой змеи
Узел 5.0
22 февраля 1953 года
Если глядеть на календарь, то прошло еще сравнительно немного времени с того момента, как Алексей Вдовый, капитан-лейтенант советского флота и военный советник при флагманском минере ВМФ КНДР, прибыл на театр военных действий. Но этот срок, казалось, растянулся на многие месяцы – так много в нем было событий.
Нет, рутины, разумеется, тоже хватало – ее всегда хватает на войне, если ты не героический разведчик в тылу врага, как бывает в кино, а обычный офицер не очень высокого ранга, делающий свое дело. Рутиной были бесконечные разговоры с собственно флаг-минером о минах заграждения, минных защитниках и торпедах, которые поставляются в Корею либо планируются к поставке, а если не поставляются и не планируются, то почему это возмутительное обстоятельство имеет место и как с ним бороться. Последнее, в значении «вы нам должны!», звучало в речах корейца раз от разу все отчетливее.
Были короткие, по два-три часа, занятия с молодыми флотскими офицерами и старшинами – опять же по технике установки мин заграждения разных типов. Велись они, естественно, через переводчика. Работа с самими минами и с теми бумагами, которыми каждая доставленная в Корею мина была, условно говоря, обернута в три слоя. Инспекции тех сборищ сараев и пропахших рыбой и водорослями пакгаузов, которые только в воображении корейцев могли сойти за военно-морские базы – и ведь действительно ими являлись, давая пристанище разнокалиберной коллекции вооруженных шхун, немногочисленных торпедных и артиллерийских катеров и минных заградителей.
Каждую ночь несколько таких корабликов выходило в море с грузом мин, устанавливая оборонительные заграждения. Пробираясь между островами и островками, в изобилии разбросанными по омывающему Корейский полуостров с запада Корейскому же заливу, – в Желтое море. Обычно – с небольшой группой разведчиков или диверсантов, готовых к высадке на какой-нибудь каменистый безлюдный пляж. Иногда такой пляж неожиданно оказывался вовсе не безлюдным – береговая оборона у лисынмановцев была налажена, надо признать, великолепно. Тогда высадившиеся бойцы гибли в неравных боях, каждый раз пытаясь продать свои жизни подороже и почти каждый раз все равно не имея такой возможности из-за подавляющего огневого превосходства вражеских гарнизонов.
Все это Алексей видел как бы со стороны. Приказ запрещал ему подвергать себя малейшему риску попасть в плен, и каждый раз, когда шхуна или кунгас, загруженные мрачными, злыми, готовыми на все моряками и бойцами армии Народной Кореи отваливали от причала, он оставался на берегу – ждать результата, ждать, что они придут домой. Или не придут.
Хотя южнокорейский флот был почти такой же фикцией, как и флот КНДР, в море господствовали американские и британские боевые корабли, и время от времени можно было видеть, как темнота вдали прерывается блеклыми загоризонтными вспышками, окрашенными в бело-желтые цвета: кто-то по кому-то ведет огонь...
– Товарищ военсоветник, мы почти приехали.
Переводчик Ли разбудил Алексея несколькими короткими и несильными ударами по лицу: почему-то молодой китаец считал, что это нормально. Приподнявшись, капитан-лейтенант сразу же посмотрел на часы. Их стрелки, как и малюсенькие точки, нанесенные напротив каждой цифры, были тронуты люминесцентной смесью, содержащей толику радия, и светились в темноте нежно-желтым цветом. Была половина четвертого.
Кряхтя, Алексей поворочался в груде шинелей, прислушиваясь к натужному реву ползущего в гору грузовика. После двух дней в Пхеньяне флаг-минер сейчас опять мчался на восточное побережье, где уже однажды осмотренный им новый минный заградитель готовился к своему первому боевому походу. За последние четыре дня британская палубная авиация в лице старых знакомых «Файрфлаев-V» нанесла два последовательных удара по военно-морской базе Аньдун в заливе Тонг-йошон, где минзаг находился совсем недавно, и наверняка кому-то из разумных офицеров в штабе ВМФ КНДР это здорово не понравилось. Еще до первого налета минный заградитель со сложным корейским названием, которое Алексей до сих пор не смог заставить себя запомнить целиком, был переведен южнее, к Йонгдьжину. Фактически это было совсем рядом с линией фронта, и тот факт, что авиаразведка интервентов до сих пор не обнаружила корабль, можно было объяснить разве что везением. Ну, и отличной маскировкой, обеспечивать которую корейские товарищи научились так, что дали бы фору и балтийцам с черноморцами в их самые тяжелые годы.
Все, кто имел доступ к выкладкам данных о пролетах вражеских самолетов через линию фронта (пусть даже через третьи-четвертые руки), соглашались с тем, что количество самолето-вылетов американских и английских воздушных разведчиков, включая сюда и флотские, за последние месяцы увеличилось слишком уж резко. Вдобавок за тот же период времени, считая где-то с середины декабря, значительно повысилась и доля боевых машин, задействованных на выполнение разведывательных миссий. Как и многое другое, чему интервенты после нескольких крупных провалов в начале войны начали придавать серьезное значение, авиаразведка у них получалась теперь достаточно результативной. И хотя каждый истребитель, штурмовик или бомбардировщик, отправленный в вылет с панорамной фотокамерой вместо ракетно-бомбовой нагрузки, снижал тем самым непосредственное давление на войска, промышленность и гражданское население, вражеские авиаудары постепенно становились все болезненней и точнее. Многие соглашались с тем, что это не к добру.
Грузовик гудел и рычал, всеми своими лошадиными силами протестуя против движения в гору. Флаг-минер, разумеется, сидел в кабине, но Алексей не слишком ему завидовал – в кузове, среди шинелей и мягкого барахла непонятного назначения, оказалось неожиданно уютно и даже тепло. Почти упираясь в него боком, лежал адъютант флаг-минера, находящийся в разъездах настолько часто, что даже его лицо вспоминалось Алексею как вечно озабоченное не проходящей усталостью. Напротив снова прилег переводчик, а сбоку от него, чуть ли не обнимая какой-то обшитый мешковиной немаркированный ящик, с присвистом, перекрывающим даже шум ветра над закрывающим половину кузова дырявым брезентом, спал юный матросик лет шестнадцати. Что-то он такое важное вез в тот же Йонгдьжин, что ему позволили ехать с ними.
– Зачем разбудил? – ворчливо спросил Алексей у переводчика Ли. – Едем еще и едем...
– Вы же сами просили, – возразил тот, на удивление ровным, давно проснувшимся голосом – будто и не трясся всю ночь рядом, отбивая бока, ощущая тычки булыжников и ухабов в самую селезенку.
Вздохнув, Алексей мучительно попытался не закрыть глаза снова. Он заставил себя сесть и тут же сморщился от боли в спине. Нет, такое передвижение, конечно, здоровья не прибавляет – но, как говорится, лучше плохо ехать, чем хорошо идти. Учитывая то, что моряки понимали под понятием «ходить», и то, что творилось в ближайших морях, пословица эта приобретала новый, достаточно интересный смысл.
– Тхонгхон проезжали ночью, где-то с час назад, – сообщил зачем-то Ли. – Вы не видели?
Алексей, которого передернуло нервным смешком от слова «ночью», покачал головой и, поняв, что Ли его все равно не видит, коротко отозвался:
– Нет. Я спал крепко.
Боец, обнимающий свой ящик с секретами, что-то со всхлипом произнес во сне по-корейски. Машину подбросило на очередном ухабе, и всех резко мотнуло вбок, но водитель выровнял траекторию движения, и спящие даже не слишком побеспокоились. Судя по тому, что Алексей действительно просил разбудить его за полчаса до прибытия, до ВМБ Йонгдьжин оставалось буквально чуть-чуть. Он не был уверен, спал Ли в итоге хоть сколько-то или воспринял его простую просьбу слишком серьезно, но это, в конце концов, его не слишком волновало. Ли имел ранг командира взвода и для любой нормальной войны был уже достаточно взрослым человеком, чтобы заботиться о себе самому. То, что ближайшие часов двадцать ему придется почти непрерывно переводить с корейского и на корейский, обеспечивая инструктаж военным советником командира и офицеров минного заградителя, он прекрасно знал. То, что перевод – это на самом деле тяжелейшая работа, для самого комвзвода Ли тоже новостью не является. Значит, пусть будет готов работать. Никаких скидок на «не выспался» или «проголодался» Алексей не припоминал – ни в те времена, когда он сам был в возрасте этого Ли, ни когда он был еще на несколько лет младше и впервые в жизни ловил визиром взблески залпов вражеской береговой батареи, управляя огнем чешских 140-миллиметровок своей канонерки.
– Вот, – Ли ткнул рукой за борт машины, в что-то, чего Алексей все равно не мог видеть из-за тента. – Опять бомбили. Что здесь можно бомбить? Здесь три раза все уже давно сгорело: каких-то пятьдесят—шестьдесят километров до фронта...
– Понятно...
– Все население разбежалось давно. Все равно ни сеять, ни убирать, ни рыбу ловить. Здесь уже несколько раз фронт туда-сюда перекатывался. Если кто на север не успел уйти, того лисынмановцы мобилизовали, а то и просто убили на месте. Тут кошмар, что творилось тогда, – никакой жалости ни у кого не было. Девушек, женщин, стариков – все равно. Или угнали, или застрелили, или закололи пиками. Все, мол, ради того, чтобы спасти их от коммунистов. «Ах, ты не хочешь спасаться от коммунистов? Значит, ты сам коммунист!» – и пикой живого человека в бок.
Последние слова он произнес с такой горечью, что Алексей вздрогнул. Самым страшным в сказанном было даже не само содержание – то, что южнокорейцы и интервенты творили на захваченных территориях, было ему достаточно хорошо известно: политическая работа в войсках КНА, не исключая и флот, была налажена почти образцово. Кое о чем Алексей читал еще до отправки, в советских газетах, да и слепым он тоже пока не стал. Самым жутким, до мурашек, до зябкого передергивания в плечах, ему показались не слова, а тон. В первую очередь именно потому, что Ли, чистокровный китаец с севера, говорил на русском так, что ему уже можно было преподавать в школе где-нибудь далеко от Москвы: в Иркутске или Оренбурге. Акцент в его речи все еще чувствовался, но уже не мешал улавливать интонации – с ним Алексей свыкся настолько, что почти не замечал. Не зная, что можно ответить на сказанное, и испытывая растерянность именно потому, что не мог подобрать нужных слов, Алексей просто промолчал. Замолчал и молодой офицер, глядя куда-то перед собой. Так, в молчании, они и доехали до того местечка, которое на картах называлось Йонгдьжин.
Не имевший при себе ни изданных в Советском Союзе карт, ни весящего многие килограммы и оттого не захваченного с собой на новое место службы Морского атласа, опытный штурман капитал-лейтенант Вдовый в глубине души сильно сомневался в том, как правильно пишется это название, – как и многие другие наименования городков, бухт, островков и заливов. Карты здесь имелись или корейские, перепечатанные с британских, но со всеми названиями и служебными надписями в местном алфавите, или трофейные, оставшиеся со Второй мировой японские. С ними было не легче. Третий вариант являлся самым паршивым по качеству – это были снова английские, но изобилующие неточностями и грязные от скопившихся на них за много лет работы многочисленных пометок. Единственное, что спасало, – на этих картах (несколько листов вразбивку) по крайней мере был латинский шрифт.
Адресованный в Морской генеральный штаб рапорт остался без ответа, и в итоге каждое неудобочитаемое название Алексею приходилось по нескольку раз переспрашивать, сводить его с английской карты на корейскую, еще и еще раз перепроверять у замученного этой работой Ли точность привязки – и только после этого начинать такое название как-то употреблять. Причем все вышеописанное нисколько не гарантировало, что он мог написать то же слово на русском языке так, как оно должно было писаться. Поэтому в те дни, когда чувство долга и оторванные от сна два часа времени заставляли военного советника писать отчеты «наверх» – главному военному советнику СССР в КНДР генерал-лейтенанту В. Н. Разуваеву и в «тот дом», то есть в Морской генеральный штаб, он мучительно раздражался, готовясь к позору, который последует за прочтением его ляпов разбирающимися в корейской географии людьми.
Йонгдьжин, по местной классификации, – передовая военно-морская база, оказался именно таким, каким уже проникшийся местными реалиями военный советник Вдовый ожидал его увидеть. Несколько пирсов, несколько сараев с имеющим какое-то отношение к морю неприглядно выглядящим барахлом, полуобгоревшие руины – и руины, обгоревшие полностью: со стенами, торчащими из засыпанной снегом и пеплом земли. В общем, так в начале 1953 года выглядела почти любая корейская рыбацкая деревня на сотню километров к северу от замершей – в ожидании следующего наступления врага – линии фронта.
– Доброе утро, товарищ! – поздоровался флагманский минер. Алексей вежливо ответил; Ли, улыбаясь, перевел. Говоря отвлеченно, он был благодарен воспитанности корейца, сумевшего запомнить словосочетание на чужом языке и снисходящего до того, чтобы употребить это выражение к месту: то есть поздравить зависимого от него офицера с наступлением замечательного нового дня, сулящего, возможно, много радостей. Например, детонацию торпедного погреба того самого британского легкого авианосца, который был то ли английским «Глори», то ли австралийским «Геркулесом» и который вдруг сдуру подошел в пределы прямой видимости от берега.
К поднимавшему «Файрфлаи» и «Си Фьюри» для удара по «другому Аньдуну» авианосцу Алексей имел особые счеты – из-за таких, как он, ему не удалось выспаться в месте, где могло найтись хоть какое-то подобие комфорта. Увы, хотя он растер себе веки зябнущими ладонями, а затем с минуту или две всматривался в едва начавший сереть горизонт Восточно-Корейского залива, непосредственно переходящего в Восточное море, ничего там не взрывалось, и даже, наверное, не собиралось. Оставалось вздохнуть и заняться делом.
На часах было двадцать минут пятого. К этому моменту несколько офицеров, наверняка ожидавших их прибытия еще с вечера, уже выбежали из приземистого домика, что стоял вплотную к выставленным на распорки гигантским лохмам рыболовных сетей и более всего напоминал положенный набок гроб. Офицеры построились в короткую шеренгу. Можно было догадаться, что флаг-минер – птица редкого полета в такой дыре, особенно принимая во внимание тот факт, что в любой момент со стороны пустынного моря и уже подбирающегося к горизонту солнца могут выскользнуть стремительные тени заходящих в атаку палубных штурмовиков, «Скайрейдеров» или «Корсаров». Или любых других машин, загруженных 4,5-5-дюймовыми ракетными снарядами и начиненными пирогелем мелкими бомбами, отлично подходящими для работы по остаткам местных строений и по полуразвалившимся рыбачьим лодкам разного размера, полторы дюжины которых блестели на берегу ледяной коркой, покрывавшей их днища. На приколе стоит пара обшарпанных шхун – им тоже достанется. А встретить гостей будет, как обычно, нечем. Кроме, пожалуй, легкого стрелкового оружия, наверняка имеющегося у местного отряда береговой обороны, да тех самых двух 45-мм пушек и одного «ДШК», что стояли на минзаге.
Стоя за левым плечом беседующего с моряками флаг-минера, Алексей покосился на часового, с выражением безграничной преданности на глуповатом лице замершего у входа в домик, наверняка являющийся штабом базы. Немедленно по прибытии грузовика с начальством доложив начальнику караула, часовой обеспечил себя от любых возможных неприятностей на ближайший час, а возможный налет вражеских штурмовиков его не волновал: он был вооружен и явно готов умереть за Родину тем способом, который ему укажет вышестоящее начальство.
Вздохнув над глупой и вздорной мыслью, залезшей в голову не иначе как с недосыпа, Алексей постарался размять мерзнущие щеки изнутри языком – так, чтобы это не было заметно со стороны. То, что часовой был вооружен не карабином, а автоматом – потертым «ППШ-41» с дырчатым кожухом ствола и классическим барабанным магазином, указывало на то, что фронт близко. И наверняка здесь вполне серьезно относятся к возможности высадки вражеского десанта. Ясно, что от пары дивизий морской пехоты, которые американцы могут высадить вообще куда угодно почти в любую секунду, никакой автомат не спасет, но от лисынмановских диверсантов это уже лучше, чем проверенный и отстрелянный «Тип 54», который Алексей непрерывно держал в сдвинутой на поясницу кобуре.
Флагманский минер разговаривал с офицерами еще минут десять, то повышая, то понижая голос, звучащий едва ли не с птичьими переливами, и время от времени делая широкие жесты кистями рук в черных нитяных перчатках. Эти минуты Алексей провел, спокойно раскачиваясь на носках ботинок. В такой ситуации, как и в десятках других подобных, ничего сделать было нельзя. Он капитан-лейтенант, а флаг-минер имеет статус, подходящий по своей значимости к советскому капитану первого ранга. Отсюда и возможность держать людей на морозе тогда, когда ему хочется подышать свежим воздухом, вместо того, чтобы пройти в штабной домик и вести беседу там.
Взгляд обернувшегося флагманского минера корейского флота Алексей встретил так же спокойно – в душе ничего не екнуло от ощущения, что тот сумел прочесть его последнюю мысль. А ведь пару лет назад такое бы точно случилось... Опыт, называется. А может, и возраст.
Кореец спросил что-то прямо у него, во фразе мелькнуло знакомое «До Вы». Ли тут же перевел и так почти понятное: «Замерзли, товарищ Вдовый»?
– Да, – спокойно согласился Алексей. – Немного.
Сказанное ничего не изменило, потому что снова отвернувшийся флаг-минер сказал своим офицерам еще несколько длинных фраз. Лишь после этого он снова развернулся и уже официально представил им советского военного советника при своей особе.
Командира минного заградителя Алексей уже один раз видел. От большинства других корейцев-мужчин он отличался хорошими, густыми усами щеточкой вкупе с узким костлявым лицом, делавшими его похожим не то на генерала Панфилова, как он выглядел на портретах, не то на адмирала Трибуца, не то просто на всклокоченного калана.
–До Вы... До Вы... – повторил флаг-минер еще несколько раз, когда офицеры пожимали ему, двигающемуся вдоль короткого строя, руки. Исправлять Алексей не стал: бесполезно, все равно не произнесут. «Вань-Ю Ша», – вспомнил он забавного украинца, встреченного в Пекине, и, не сдержавшись, улыбнулся следующему офицеру – молодому и маленькому ростом, едва достающему ему до плеча. Приняв улыбку на свой счет, тот сам разулыбался – приятно, по-хорошему.
– Большое спасибо, что помогаете нам, товарищ, – честно перевел Ли. Алексей кивнул, и дожидавшийся, похоже, только этого флагманский минер сразу указал рукой вперед – туда, где виднелся очередной покосившийся щитовой сарай с крышей, сколоченной из вкривь и вкось наброшенных на балки горбылин. Бесшумно вздохнув, Алексей двинулся за остальными: усатым командиром минзага, чему-то ухмылявшимися офицерами и своим «подопечным» (или «опекаемым») по советничьей службе – корейским флаг-минером, за последние недели все же неплохо поднатаскавшимся в советских системах морских мин.
Только тогда, когда они подошли к сараю метров на десять, Алексей наконец-то сообразил, чему так радостно ухмылялись ловившие его взгляд корейцы. Мельком ему подумалось, что это замаскированная водяная мельница – хотя что мельнице делать на берегу, куда в этих местах не впадает ни одной речушки шире метра? Лишь вторая его мысль оказалась правильной, и он в восхищении развел руками.
Даже стараясь создавать у всех окружающих такое впечатление о себе, которое совпало бы с его страшноватым лицом и впечатляющим послужным списком, в глубине души капитан-лейтенант Вдовый оставался пока максимум лейтенантом. По сути, лишь наличием быстро устаревающего на флоте боевого опыта он отличался от того мальчишки, каким был совсем не так давно. Только что он решил, что именно возраст наконец-то помог ему научиться разбираться в окружающем – и вот теперь, прекрасно понимая, что противоречит сам себе, Алексей не сумел сдержаться, горячо и с удовольствием поздравив корейских товарищей с блестящим достижением.
Было еще достаточно темно, но все равно сооружение впечатляло. Сочетанием корявых досок, крашеного тряпья и того, что для корабля был даже прорыт недлинный канал, на этой базе добились почти невозможного, сумев не просто укрыть достаточно крупный по местным меркам корабль от вражеской авиаразведки, но и вообще сделать его практически невидимым. Похоже, что новый минзаг, вовремя переведенный из базы Аньдун, подальше от слишком пристального внимания вражеской авиации, сможет продержаться здесь достаточно долго. Конечно, если его не засечет вражеский шпион, принявший обличье бедного крестьянина-корейца из соседней деревни или искалеченного на фронте бойца. И то, и другое здесь время от времени случалось и ничьего удивления, увы, не вызывало: в гражданской войне, тем более с таким количеством перебежчиков что с одной, что с другой стороны, на время влезть в шкуру врага вовсе не трудно.
– Да... – в восхищении протянул Алексей, дойдя до стенки «сарая» и потрогав заледенелые доски рукой. В оставленную крупным сучком дырку на него изнутри посмотрел чей-то настороженный глаз, и это добило капитан-лейтенанта окончательно: позабыв про напускную серьезность и репутацию невозмутимого северянина, он захохотал. Одновременно две доски разошлись в стороны, образовав проход, и выглянувший матрос поманил его и остальных внутрь. Продолжая смеяться, Алексей шагнул вперед, только в самую последнюю секунду вспомнив про флаг-минера и пропустив уже было удивившееся начальство перед собой. Оказалось, декоративный камуфляж снаружи был не единственным, о чем корейцы догадались позаботиться. На корабле, как показал ему командир минзага, ногой отодвинувший грубо сплетенный из лозняка мат, обнаружился еще и искажающий. Контрастные зигзаги широких полос светлой и темной краски шли поперек палубы, как сыплющийся с неба дождь, – это удалось разглядеть даже в почти полной темноте.
– Ну, это уже лишнее, – покачал Алексей головой, оглядываясь в поисках переводчика. Того не было видно, а жесты здесь оказались почти бесполезны из-за той же темноты, да и из-за тесноты тоже, поэтому замечание пропало без толку.
Флаг-минер осмотрел и ощупал корабль, будто видел его в первый раз – хотя ничего нового, кроме собственно окраски и маскировки, на нем не появилось. Больше всего заградитель был похож на что-то среднее между американским «YMS» или уменьшенным раза в полтора «Рэвеном», и отечественным тральщиком типа «Фугас». А скорее – на старый, времен Первой мировой войны, балтийский минзаг «Мста». Пушек не прибавилось, пулеметов тоже. Отбиться от корейского сторожевого катера, потопить попавшуюся по пути шаланду или попытаться хотя бы отпугнуть полуавтоматическими «сорокапятками» вражеский штурмовик, если тот будет не реактивный, а поршневой, – на это его хватило бы. Но мины все же были важнее.
Прослужив не один год на «тяжелом-дробь-линейном» крейсере «Кронштадт», повидав и линкоры, и новые «Москву» со «Сталинградом», капитан-лейтенант Вдовый не потерял способности радоваться хорошо построенному кораблику в том случае, если он построен к месту. Понятно, что экономика коммунистических Китая и Кореи вскладчину вполне вытянет постройку нескольких эсминцев, но вот промышленность – уже нет. Кроме того, для них не окажется обученных команд, их нечем будет прикрывать от бомбежек, поскольку морская авиация у тех и у других отсутствует, а зениток не хватает и не будет хватать никогда. И тогда приходит время «москитного флота» – вот такого, как эта плавединица.
– Ну, посмотрим, как у тебя получится! – вслух сказал он и снова засмеялся, услышав, как случайно оказавшийся позади Ли коротко перевел его слова.
К шести часам утра новейший минный заградитель ВМС КНА был уже почти полностью загружен минами. Процедура погрузки лишь мельком напомнила Алексею тяжелые минуты – как он ждал не вернувшийся «Вымпел №4», который загружали при нем. Слишком уж привычным это было. Мины, мины... В начале войны американский флот терял по одной плавединице – боевому кораблю или транспортному судну – на каждые 15 вытраленных мин. Сейчас это соотношение упало почти до нуля. Скорее всего, именно это и послужило причиной введения той советничьей должности, которую ему повезло занять. Но такое состояние дел категорически не устраивало ни его, ни корейцев.
Матросы и пехотинцы, то немузыкально ухая и вскрикивая, то исполняя местный аналог «Дубинушки», с натугой протаскивали тяжелые якорные тележки с шарами мин по палубе выведенного из канала корабля, на мачте которого подрагивал под ударами несущихся снежинок соответствующий его опасному грузу красный флаг. В заданное время все же уложиться не удалось – но, во-первых, в этом флаг-минер был виноват сам (именно из-за желания заслужить его одобрение погрузка не началась вовремя), а во-вторых, Алексею все равно понравилось, как в Йонгдьжине организованы работы. Десять минут здесь не играли никакой роли, разве что могли вызвать его критическое высказывание, за коим последует клятвенное обещание «Работать, как положено коммунистам, работать еще лучше». И в конце концов, это была всего лишь тренировка.
– Спроси у товарища флагманского минера и у остальных, когда был последний подрыв? – спросил Алексей, провожая взглядом командира корабля, карабкающегося по скоб-трапу на рубочную надстройку, чтобы не попасть под ноги облепившего очередного мину полувзвода. Корейцы орали какую-то кричалку уже настолько лихо и душевно, что чайки со стороны моря начали стаями подниматься в воздух.
– Что? – не понял Ли.
– Подрыв. Когда кто-нибудь подрывается на мине – такой же, как эта.
Переводчик повернулся и, приподняв подбородок, начал произносить многосложную фразу – перекладывая, видимо, вопрос на свои слова. Корейский офицер переспросил его о чем-то почти с такой же интонацией, как сам Ли переспросил Алексея, и тот в очередной раз вспомнил, что переводчик не кореец, а китаец. Как бы хорошо он ни знал языки, у него наверняка должны быть какие-то свои трудности.
– Неизвестно, товарищ военсоветник, – наконец отозвался Ли после короткого обмена уже отдельными словами. – Вон тот товарищ говорит, что неделю назад в районе недавно обновленного заграждения «Апсом-малый» постом наблюдения береговой обороны ночью были отмечены взрывы и вспышки. Но он добавил, что это ничего не значит: интервенты могли вести траление бомбометанием или просто расстреливать плавающие мины.
– Верно. А обломков на берег не выкидывало? Спасательных жилетов? Гидросамолеты не летали над морем больше обычного? «Маринеры», старые «Каталины», британские «Сандерлэнды»? Геликоптеры?
– Нет, – перевел Ли после очередного обмена неразборчивыми словами. – Ничего не видели.
– Тогда мимо, – вздохнул Алексей. Он не особо рассчитывал, что ему скажут что-нибудь и хорошее, и правдивое одновременно, но человеку свойственно надеяться. – Как запланировано? Десять минут... отдыха, и разгрузка?
Ему хотелось сказать «десять минут перекура», но по понятным причинам он вовремя заменил слово.
– Двадцать, – попросил местный офицер и еще показал на пальцах, дважды сжав и разжав ладони. – Очень тяжело.
Просительный тон Алексею понравился: офицер явно пытался завоевать его расположение.
– Хорошо, – согласился он. – Я не возражаю, если товарищ флагманский минер не против.
«Ухайдаканные», как это называется, тяжкой физической работой бойцы просто попадали, где стояли. Большинство – прямо вокруг мин. Сумерки постепенно становились все светлее и светлее, и Алексей посмотрел в небо, опять мгновенно поменяв настроение с удовлетворенного на настороженное и сам этому удивившись. Не дай бог, принесет разведчика не вовремя, а тут мин полная палуба.
Расчеты установленных на заградителе зенитных полуавтоматов и «ДШК» находились в полной готовности, в касках; один из офицеров стоял на баке, расставив ноги и водя по горизонту биноклем. Можно было предполагать, что и другие огневые средства этой пародии на военно-морскую базу находятся в полной боевой готовности. Разумеется, на многое они не способны, но расслабляться в любом случае вредно. Случалось, реактивные самолеты сбивали и из крупнокалиберных зенитных пулеметов. А иногда – даже из полуавтоматических одноствольных установок, вроде тех же устаревших «сорока-пяток», наверняка списанных с советских кораблей.
«Десять минут уже прошли, – сказал Алексей сам себе, нервно поглядев на часы. – А мы все сидим и отдыхаем. Опасненько...» Переступив с ноги на ногу и с неудовольствием покосившись на беседующих о чем-то корейских офицеров, он снова начал разглядывать матросов минного заградителя и бойцов охраны базы. Кстати говоря, переводчик Ли в минуту откровенности признался ему, почему так не любит употреблять нормальное в общем-то слово «солдат». Тот самый учитель русского, который был то ли белогвардейцем, то ли железнодорожником, научил его неплохо. И не только русскому, но и истории. Иначе командира взвода Хао Мао-ли не оскорбляло бы применение слова «солдат» по отношению к его боевым товарищам. «Солдаты сражаются за сольдо, за итальянские деньги. Или за американские, – объяснил он Алексею, как будто тот этого не знал. – А бойцы идут в бой за Родину. За свою страну. Или как мы, добровольцы, – чтобы помочь своим братьям-корейцам. Вы же помогали полякам и остальным?»
Алексей хмыкнул про себя, облокачиваясь на леерную стойку и с интересом глядя на здоровенного рыжего матроса. Тот повесил шапку прямо на свинцовый колпак, закрывающий взрыватель мины, и теперь бурно, с присвистом, сопел во сне. И полякам помогали, и датчанам, и голландцам, и чехам. Всем, кого мы освободили, кладя свои жизни. Брат Гошка – за поляков, отец, друзья, соседи, одноклассники – за всех остальных скопом. А потом вдруг неожиданно оказалось, что они тоже все сплошь участники движений Сопротивления. Что-то у них странное такое было сопротивление всю войну, пока мы не пришли. Братья-чехи немцам самоходки клепали, спин не разгибая. Танковый полк «Вест-ланд» – голландцы, 11-й и 23-й панцергренадерские – тоже голландцы, 48-й и 49-й пехотные полки вермахта – обратно, голландцы. «Нордланд», «Генерал Сейфардт», «Де Рюйтер» (хоть бы Де Рюйтера постеснялись, суки, – адмирал же в гробу перевернулся!) – куда ни плюнь на фронте, всюду за немцев или голландцы воевали, или венгры, или румыны. Не-ет, югославы – честнее: единственные в Европе, кроме нас, кто завоевал себе право плюнуть в просвет Бранденбургских ворот и не обслюнявиться при этом с головы до ног. Маршал Тито, конечно, тот еще сухарь моченый, но то, что пишут в газетах – ерунда. Никакой он не враг. Вот здесь – да, здесь враги, это четко и ясно. А там... Большая война покажет, кто на самом деле друг, а кто враг, приспосабливающийся под маской друга. Но пока ничего вроде. Живем мирно. Посмотрим.
