Сергей Анисимов
Год мертвой змеи
Он даже не уточнил кого – «его», настолько это было ясно. Не переводчика же.
– Хорошо, – снова кивнул Алексей. – Там, через десять минут.
Твердо намереваясь поступить именно так, как попросил его старлей (то есть проверить, нет ли в хранилище кого-нибудь лишнего, и если есть, то выгнать его к чертовой матери), Алексей на ходу раздумывал над очередной непонятной оговоркой сибиряка. Говорить «идёти» и «здеся» – это в краях, где он рос, было совершенно нормально, особенно если ты «в гимназиях не обучался». А вот «тутта» – это было уже или что-то прибалтийское или карело-финское, не сочетавшееся с остальным. Но в обоих старлеях было вообще немало странного, начиная от самого факта их появления. В частности, оба они были староваты для воинских званий, указанных в документах. Это, конечно, ничего не значило, поскольку, во-первых, эти звания вполне могли отставать от действительности на звездочку-другую, а во-вторых, существуют и выслужившиеся за войну до однопросветных погон рядовые. Последних случаев Алексей знал десятки – бывало, сержанты дослуживались и до полковников. Личная храбрость, хваткий ум, хладнокровие – всему этому человек учится в основном не в военных училищах, а в средних классах школы, когда впервые попадает в обстоятельства, когда подобные качества могут иметь значение. Так что... К примеру, по статуту ордена Славы награжденный всеми тремя его степенями рядовой автоматически получает звание сержанта, сержант становится старшиной, а старшина – младшим лейтенантом. Иногда могли присвоить офицерское звание и бойцу, заменившему выбитого из строя командира. Может, они как раз из таких.
Решив, что принятая версия не хуже большинства других и вполне может оказаться правдивой, Алексей уже повеселее зашагал по натоптанной за этот день достаточно заметной тропке в покрывавшем землю инее. Его внимание привлекли петляющий сдвоенный след от протекторов грузовика и почти сразу же влившийся в него еще один. Это было плохо. На такие следы, упирающиеся в ограниченный неприметным холмиком тупик, может обратить внимание любой опытный воздушный разведчик. Или разведчик, ходящий по земле.
Глупо предполагать, будто его мысль могла что-то стронуть в небе, но ощущение у Алексея было именно такое. Сквозь хруст снега пробился звук, сначала похожий на ровное сипение, какое издает плотно закрытый чайник, выпускающий первую, тонкую еще струйку пара. Потом небо родило тихий рокот. Остановившись как вкопанный на половине шага, Алексей начал шарить взглядом по облакам.
Вражеская авиация не беспокоила целый день – странно, что к вечеру кто-то решил их навестить. В появление здесь самолета с красными звездами Алексей не поверил ни на секунду – слишком редко доводилось ему видеть «соколов Дэ-хуая», и всегда, без исключений, много севернее. Значит, враг: американец или англичанин. Или даже кореец-лисынмановец, что было, пожалуй, хуже. Самолет американской флотской или армейской авиации мог быть в первую очередь разведчиком; появление в воздухе авиации корейских «республиканцев» почти наверняка означало штурмовой удар: у них имелась по крайней мере одна эскадрилья «Мустангов».
Звук, впрочем, был реактивный. В любом случае, ожидать теперь можно было почти всего, и Алексей снова тронулся с места, ускоряя шаг. До хранилища он дошел быстро, присоединившись к часовому, стоящему перед его внешней дверью, в два слоя обитой кровельным железом. Часовой крутил головой как заведенный, выискивая источник звука в просветах облаков. Погода была не слишком летная, но такая зимой здесь бывает каждый второй день. Да и не такая уж это помеха для хорошего пилота...
– Там! – показал Алексей рукой на участок неба, где, как ему показалось, заметил движение. То ли невидимый самолет набирал высоту, то ли его пилот играл с режимами работы двигателя, но звук пульсировал, как зубная боль. Слово «там» кореец, разумеется, не понял, но жест был вполне ясным, и солдат закивал. Алексей указал ему на дверь, и парень закивал снова, понимая все и без слов. Прибывшего с начальством советского военного советника за сутки здесь узнал в лицо уже, наверное, каждый боец маленького гарнизона. А на случай, если бы не узнали, в нагрудном кармане у Алексея лежала примерно такая же по смыслу бумага, какую ему показали новоявленные земляки, разве что значительно попроще. Без права останавливать скорые поезда усилием воли, подписанная не Председателем Совета министров СССР, а командующим ВМФ КНДР в чине, соответствующем аж вице-адмиральскому. Для маленькой Кореи, особенно учитывая убогое состояние ее военно-морских сил, это было настолько много, что любой ее военнослужащий в ранге до старшего капитана просто обязан был впадать при виде этой подписи в благоговейный ступор.
Пока предъявлять бесценную бумагу Алексею не приходилось (хотя иногда очень хотелось), не пришлось и на этот раз. Непрерывно оглядывающийся через плечо на небо боец отпер несложный навесной замок, вызвавший бы смех у любого представителя расплодившейся послевоенной шпаны, и зажег свет. В лампочке было максимум свечей 25 или даже 20. Но и это было здорово – в противном случае капитан-лейтенанту пришлось бы пользоваться фонариком, питание к которому и так уже садилось, а нового, не подключая флаг-минера или по крайней мере его адъютанта, достать было негде.
Пройдя через сравнительно короткий тамбур, вряд ли способный сильно ослабить ударную волну взорвавшейся у входа в хранилище авиабомбы, случись вдруг такая неприятность, Алексей приоткрыл вторую, уже не запертую дверь. Прислушиваясь к звукам, теоретически могущим донестись и сюда, он заглянул внутрь помещения. Мины, конечно, никуда не делись. До начала сбора людей на их погрузку оставалось еще около двух часов, и увенчанные рожками взрывателей шарообразные тела, пупырчатые от неровно положенной на чугун краски, лежали на своих тележках, никем не потревоженные. Сейчас в каземате было тихо и пусто, но можно было догадаться, какой здесь будет стоять крик, когда мины одну за другой потащат к выходу – грузить на подошедшие машины.
Сняв со стоящего вплотную к стенке туннеля крупного дощатого ящика стопку бумаг, Алексей небрежно зажал ее в руке. Это были уже проработанные технические формуляры, – почти на каждом остались грязные отпечатки его пальцев.
Вернувшись ко входу, он осторожно приоткрыл дверь и выглянул в тамбур. Никого. Поколебавшись, он все же достал из кобуры выданный ему в Пекине «Тип 54», мягко и осторожно поставив его на боевой взвод. Так же осторожно Алексей переложил мгновенно заледенивший его ладонь пистолет в правый карман шинели. Подумав, сунул в левый единственную свою запасную обойму. Произведенные действия вызвали у него сложное чувство – странную смесь удовлетворения и некоторой неловкости или даже смущения. Но он ничего не стал менять, лишь аккуратно закнопил кобуру – так, чтобы отсутствие в ней полагающегося офицеру оружия не слишком бросалось в глаза.
– Санг-ви? – сказал он часовому, все еще стоящему за наружной дверью. – Санг-ви?
Произношение у него наверняка хромало, но слово «капитан» было настолько несложным, что кореец уж точно обязан был его понять. Правильнее было бы сказать «лейтенант», но и Зая, и Петров были старшими – таких званий в корейской армии не имелось, в то время, как «капитан» как раз и соответствовал советскому старшему лейтенанту.
– Ие[47]! – сказал кореец, показывая рукой. То ли сам догадался, кто ему нужен, то ли действительно понял. «Земляки» как раз подходили к хранилищу, пусть и не с той стороны, откуда их можно было ожидать, а откуда-то сбоку, из-под холма. Так и держащий в левой руке стопку грязных формуляров Алексей молча кивнул обоим и выдал каждому по такой бумажке. Дал несколько секунд взглянуть на нее и только затем спокойно скомандовал: «За мной», – снова открыв дверь, ведущую в туннель с минами.
Как он и предполагал, часовой не сказал ни слова, спокойно пропустив старших лейтенантов внутрь. Однако вторая часть запланированного развития ситуации просто не состоялась. Вопреки тому, что Алексей проговорил про себя, «земляки» не стали спрашивать его о назначении выданным им на глазах у часового бесполезных бумажек, формально объяснявших их присутствие здесь. Если, конечно, глядеть со стороны... Вспоминая, как его вызвали пообщаться с приехавшими по-русски и с какой готовностью оставили их наедине, можно было предположить, что подобный оборот дел корейцы и предполагают. Любая игра союзников за спиной хозяев вряд ли могла обрадовать последних, но к советским военным советникам и инструкторам в этой стране относились с таким пиететом, что пока происходящее не перерастет во что-то совершенно неуместное, на это будут смотреть сквозь пальцы. В любом случае, офицеры оказались весьма догадливыми.
– Самолет улетел? – спросил их Алексей, когда дверь закрылась.
– А черт его знает, – честно ответил сибиряк. – Рычит что-то над облаками, попукивает. Одиночка, похоже.
– Значит, разведчик, – вынужден был заключить Алексей. – Это плохо.
– Да уж чего тут хорошего, – подтвердил второй из офицеров, Зая. В разговоре возникла некоторая пауза. Ощущая приятную тяжесть в кармане шинели, Алексей ждал, будут ли его резать или все же сначала объяснят, зачем все это было нужно. Но старшие лейтенанты не торопились.
– Ладно, чего уж там, – сказал наконец Петров с северным именем. Он то ли был в этой паре за старшего, то ли старательно играл такую роль, но говорил явно больше своего совсем уж молчаливого товарища. – Вы, товарищ капитан-лейтенант, не первый здесь месяц, как мы понимаем...
– Второй, – подтвердил Алексей, не отрываясь следя боковым зрением за руками стоящего в тени старлея с не подходящей ему фамилией Зая. Вторым этот его месяц в Корее можно было считать разве что по календарю, но услышать такое все же оказалось приятно: судя по всему, со стороны он выглядел уже совершенно приспособившимся к местным непростым условиям и что называется «вписавшимся в коллектив».
– Ну, второй, – кивнул Петров. – Поэтому мы больше не будем разводить здесь кружок драматического искусства и просто объясним вам, что нам надо. Идет?
– Договорились.
Найти другое слово Алексей неожиданно затруднился. Сказанное получилось для него все же неожиданным – такого поворота он не предполагал. Хотя, конечно, «что нам надо» вовсе не подразумевает, что его сейчас посвятят во все тонкости готовящейся тайной операции но выкрадыванию адмирала Бриско[48] из его любимого борделя в Йокохаме.
– Тогда вот что: Нам требуется что-нибудь типа торпедного катера, но их нет ни одного. Но, может, здесь есть что-то, что за него сойдет?
–Нет.
Ответ был коротким, потому что Алексей ждал продолжения. Впрочем, он был совершенно точным, без двояких толкований.
– Хм-м...
Казалось, сибиряк не знал, что говорить. Нехорошее чувство опасности, совсем было исчезнувшее, вернулось еще более острым, чем раньше. Что это, такая расплата за прошлое?
– Да вы успокойтесь, товарищ капитан-лейтенант, – мягко попросил так и стоящий без движения старший лейтенант Зая. – Мы действительно офицеры Советской Армии. Мы действительно здесь по делу. Не надо так надрывно думать о своем пистолете.
Едва не охнув вслух, Алексей переводил взгляд с одного офицера на другого, не зная, что делать. Прыгать куда-нибудь в сторону и стрелять, пока не закончатся патроны в обойме? Что сменить ее на запасную ему уже не дадут, было совершенно ясно.
– Ну а что-нибудь другое, быстроходное и сравнительно вместительное? – старший лейтенант Зая, казалось, совершенно не чувствовал его напряжения. Или не придавал ему значения. Голос его был почти ласковым, не будь он мужским – так, наверное, может разговаривать дядька с племянником или старший брат с младшим. И это при том, что им было примерно равное число лет.
– Нет, – с трудом ответил Алексей. – Ничего такого здесь не имеется. Разве что в Гензане или уже в самом Кимчеке.
– Кимчек – это Сонгчжын, да? – склонил голову Зая. – Тогда уж сразу о Наджыне надо думать или уже о Владивостоке. Я понимаю, что вопрос дурацкий, но торпедный катер – это условно. Вряд ли кто-то из наших советников лучше вас знает, что здесь может плавать с какой скоростью.
– Ходить, – машинально и неожиданно для самого себя поправил Алексей. – На море ходят, а не плавают.
– Ну да. Ходить, верно. Я военюрист, видите ли, – мне не часто приходится заниматься амфибийными операциями.
Для военюриста он неплохо разбирался в военно-морской терминологии. Хотя и это не запрещается. В принципе, структуру войск за последние десять лет перетасовывали уже столько раз, что любой юрист в звании старшего лейтенанта пару лет вполне мог покомандовать нормальным стрелковым взводом.
– Если вы объясните, товарищи, что конкретно вам нужно, я, возможно, смогу вам лучше помочь.
– Так мы уже объяснили, – удивился Зая. – Катер. Быстроходный и сравнительно вместительный. А если не катер – то что-то, что сможет его заменить.
Это была уже сказка про белого бычка. Пойди Алексей «на третий круг», ответь им, что здесь такого нет и сроду не было, они наверняка оставят его в покое, но чувство долга все же победило. Какими бы эти два офицера ни были, они явно занимались делом, и поэтому помочь им если не на практике, то хотя бы советом было прямой обязанностью Алексея как обладающего здесь некоторым влиянием и хоть каким-то опытом.
– Есть минный заградитель, – мрачно признался он. – Совершенно новый и большой... по местным меркам. Шестьсот пятьдесят тонн. Быстроходным я бы его не назвал, но...
– Ну я же говорил, что вы что-нибудь придумаете! – подошел ближе Петров. – Пока никакого заградителя здесь нет. Он что, придет ближе к ночи? С севера, как я понимаю? Или с операции? Это его вы здесь ждете?
Алексей не выдержал, хмыкнул. И на старуху бывает проруха. Это приятно.
– Вы его просто не заметили, – ровным голосом сказал он. – А местные товарищи не затруднились вам его показать. Но если вы подождете еще пару часов, – он демонстративно поглядел на циферблат, – то увидите, как его грузят. Займет это часа полтора. Потом... Я, кстати, не просто так спрашивал, улетел ли самолет. Он наверняка ищет именно корабль.
– Так. Еще раз. Сначала... – уже другим тоном сказал старший лейтенант Зая. – Шестьсот пятьдесят тонн, – это довольно много, насколько я понимаю? Я так и думал. То есть слишком много, пожалуй. Слишком заметно. А скорость?
– Скорость, как я уже говорил, подкачала, – признался Алексей. – Сам я его на ходу еще не видел, но на одном «вулкановском» дизеле, в полном грузу... Если он выдаст, скажем, семь узлов, я буду очень доволен.
– А без груза? – быстро спросил «военюрист». Слово «узел» он понял без лишних объяснений, значит, действительно не такой уж и новичок в «амфибийных операциях».
– Без груза, вероятно, на узел больше. Четырнадцать мин заграждения, по английской тонне с мелочью каждая – это сравнительно немного, конечно, но мне так уж кажется.
– Кажется... – эхом повторил Петров самому себе. Про неспроста упомянутую «английскую тонну» опять никто не переспросил. Что бы это значило? Они действительно собираются в морской десант?
– Сравнительно неплохое вооружение, – без очередного наводящего вопроса дополнил Алексей описание посудины, составляющей гордость ВМФ Народно-Демократической Кореи. – По местным меркам, конечно.
– А вы к каким меркам привыкли, товарищ капитан-лейтенант? – будничным для разнообразия голосом поинтересовался старший лейтенант Зая.
– А я к двенадцати дюймам, – честно сообщил Алексей, прежде чем успел задуматься, а стоит ли отвечать на этот вопрос.
– Которые старые или которые новые?
Это уже было «минус очко», потому что те офицеры, которым повезло попасть в штатное расписание новых, точнее совсем уж новейших «Москвы» и «Сталинграда», не променяли бы их ни на какой Пхеньян, не то что Соганг с Йонгдьжином.
– Старые, значит. Вероятно, «Кронштадт»... Угу...
Имеющий в кармане документ, подписанный Председателем Совета министров СССР, старший лейтенант мазнул внимательным и задумчивым взглядом по кривому и длинному шраму на щеке капитан-лейтенанта Вдового. И только теперь Алексей сумел наконец-то вспомнить, кого именно ему так мучительно напоминали эти двое и кто был последним, задавшим ему почти точно так же сформулированный вопрос.
Узел 5.1
23-25 февраля 1953 года
– Вы, девочки, слишком много себе позволяете, – надрываясь, орал второй лейтенант, с брезгливостью оглядывая короткий строй солдат своего взвода. – Вы, наверное, думаете, что я идиот?
– Да!.. – сдавленно-тихо, но совершенно четко произнесли позади Мэтью, и он едва сдержался, чтобы не прыснуть. Голос был не просто знакомый, – он не сомневался, что прекрасно знает его обладателя. «Хорек» Джексон, бывший сержант первого класса и реальный, по общему мнению, командир взвода. Не то что этот напыщенный придурок.
– Думаете? – надрывался лейтенант во всю мощь своих легких. – Ну признавайтесь, а?
«А ведь сейчас признается кто-нибудь, – сказал себе Мэтью, дрожа от едва сдерживаемого истерического смеха. – Наверняка ведь сейчас кто-нибудь заорет „Да, сэр!". Вот это будет номер!»
Лейтенант коротко повернулся и уперся взглядом сначала в кого-то на левом фланге строя, а потом, неожиданно, прямо в него. Желание захохотать стало при этом почти непреодолимым, а борьба с ним настолько мучительной, что снайпер роты «Д» Мэтью Спрюс ощутил, что от переживаний может обмочиться. Это ощущение помогло, и он сумел сохранить совершенно бесстрастный и бодрый, по уставу положенный рядовому вид. Даже несмотря на буравящие его глаза, удивительно напоминавшие глаза свиньи в момент опороса, Лейтенант был настолько удовлетворен тем, что делал в настоящий момент, то есть реализацией возможности орать, не сдерживая себя, что не заметил как стоящий перед ним рядовой из всех сил напрягает мышцы бедер. А потом он уже перевел взгляд на кого-то другого.
Орал командир взвода еще минут пять, просто «добивая» сегодняшнюю норму крика и топанья ногами. Это было одно из двух основных состояний командира 1-го взвода. Вчерашний и позавчерашний дни он провел во втором своем состоянии, то есть в равнодушно-презрительном разглядывании окружающей обстановки, очевидно, сопровождавшемся размышлениями о том, как ему не повезло попасть в эту забитую дерьмом дыру – то есть на линию фронта в задрипанной Корее.
По мнению лейтенанта, с которым солдаты всей роты всегда имели массу возможностей познакомиться, в Корейской войне были и положительные стороны. В частности, она давала ему возможность заработать необходимый для всей дальнейшей карьеры ценз командования подразделением в боевых условиях. Увы, это ему приходилось делать не в Пусане или, скажем, в Усане, со всем прилагающимся к этому околовоенным комфортом и околовоенной же свободой, а там, где нет женщин и качественного сервиса, но зато полно вонючих косоглазых макак и набитых дерьмом бездельников, вроде солдат его взвода. То, что в нескольких километрах к северу чистит оружие перед началом возможного в любую минуту наступления еще полтора миллиона косоглазых макак, но уже одетых в шапки с красными звездами, а также минометные обстрелы и регулярное появления «Ночных Чарли»[49] – все это было уже дополнением к той мерзости, что вывалила на него несправедливая жизнь.
– Какого черта! – выдал он последний на сегодня залп брани. – Ну какого черта! Ну на хрена!
Речь шла о том, что кто-то из солдат взвода (кто именно – осталось неизвестным, по крайней мере, для самого Мэтью) попался на глаза аж командиру полка, прибывшему без предупреждения и в сопровождении всего лишь адъютанта и шофера осматривать запасной ротный опорный пункт. То ли находясь в хорошем настроении, то ли действительно решив все заранее и теперь отыскивая подходящий повод, командир полка спросил у солдата: а как у них в роте, и конкретно в их взводе, с противохимической подготовкой?
Стоящий по стойке «смирно» рядовой доложил полковнику, что рота «Д» является, несомненно, лучшей по боевой подготовке во всем славном 38-м пехотном полку, что, как известно, испытали на себе и боши, и «русски», и рисоеды, а 1-й взвод – это вообще нечто невиданное на поле боя, но вот как раз с противохимической подготовкой у них в роте и во взводе хреново.
Посмеиваясь, полковник сказал: «Я так и думал» – и потрепал парня по плечу, побродил минут десять по пустым траншеям, заглянул в пару блиндажей и землянок, и уехал. Теперь результат этого разговора дошел до командира роты, и поскольку словосочетание «1-й взвод» прозвучало, то командир этого взвода был отмусолен за болтливые языки своих солдат в первую очередь. Разумеется, солдатам досталось во вторую. Впрочем, солдаты – люди чрезвычайно умные, и никто из них не возражал. Лейтенант орал бы в любом случае – встреться полковник с кем-то из его взвода, задай он этот вопрос в штабной роте соседнего батальона или вообще промолчи. Но теперь им всем предстояли дополнительные занятия по противохимической подготовке, а это всегда лучше, чем холод патрулей, углубление траншей шанцевым инструментом или стрелковая подготовка на продуваемом всеми ветрами стрельбище, до которого приходилось добираться бегом и почти всегда «с полной выкладкой».
Занятия назначили уже на следующий день, то есть на 24 февраля. Поскольку взвод был первым, то ему и предстояло узнать, чего такого нового от них хотят. Больших трудностей не ожидалось: к уровню тех знаний рядового и сержантского состава обычных пехотных дивизий армии США, что не имели прямого отношения к исполнению норм субординации и уходу за оружием, начальство обычно относилось снисходительно. К примеру, солдату совершенно незачем уметь читать карту, если он не разведчик и не парашютист. Можно было предположить, что если у этого солдата есть хранящийся в ротной каптерке исправный противогаз и что он умеет его надевать в установленные нормативами сроки, то это должно считаться вполне достаточным.
Так оно, собственно, и оказалось. Неожиданное развлечение обсуждалось всеми, и многие вслух благодарили безвестного героя, позволившего им на время покинуть опостылевший лабиринт траншей и ходов сообщения – их маленький узелок во фронте обороны Кореи от коммунистов. Поскольку на запланированные занятия взводам предстояло ходить в расположение даже не просто штабной роты батальона, а самого штаба полка, подъем был объявлен на полчаса раньше обычного. Но и это не испортило общего настроения. Караульная служба, возложенная на солдат взвода, была на сегодняшний день передана 2-му и 3-му взводам. Это стало совсем уж замечательным дополнением ко всему остальному, и хотя в самые ближайшие дни 1-й взвод должен был точно так же подменять два других, его уходящие в ближний тыл солдаты были довольны. Выстроившись в короткую колонну по два, они свистели и улюлюкали в адрес остающихся. В полку их ждали развлечения и еда, наверняка лучшая, чем та дрянь, которой их кормили в окопах.
– Слушай, если бы я знал, кто был тот парень, я поставил бы ему пиво, вот ей-богу! – заявил переполняемый чувствами Мак-Найт шагающему рядом Мэтью, когда они топали по заледеневшей, хрустящей под их шагами дороге. Это восклицание заставило снайпера подумать, что за последние две недели филадельфиец, поначалу глядевший на него с нескрываемым превосходством и пользовавшийся любыми поводами для насмешек, постепенно превратился в совершенно нормального парня, и едва ли не в приятеля. Все-таки они были земляками, а в полку, львиная доля которого состояла из уроженцев Западного побережья, это значило немало. Более того, Мак-Найт начал превращаться и в нормального солдата. Это выражалось во всем – в том, как он двигался, как держал оружие. Но при этом Мэтью Спрюс прекрасно помнил, что этот солдат, в отличие от него, еще не разу не был в бою. Все это могло быть напускным.
– Откуда у тебя пиво? – спросил он, додумав свою мысль до конца только тогда, когда топающий рядом парень уже отвлекся и не ожидал возможного ответа, настолько был возбужден.
– А? Да нет, это я так. Будет же когда-нибудь? Может быть, даже сегодня будет.
– Может, и будет, – равнодушно согласился Мэтью – просто чтобы что-то сказать. Уйти хотя бы на пару миль подальше от линии фронта было для него гораздо большим удовольствием, чем получить призрачный шанс на бутылку дрянного пива, которое бог знает сколько везли с родных берегов.
– Будешь? – Мак-Найт протянул ему пачку «Пэлл-Мэлл», и он, кивнув, взял одну сигарету. Дядька Абрахам рассказывал, что в его время пачка «Пэлл-Мэлл» была темно-зеленой, сейчас же она стала яркой, бело-красной. «Все портится, – говорил по этому поводу дядька. – Дождемся, что эти придурки и табак запретят». И отец с ним сочувственно соглашался, хотя сам не курил. Только здесь, на другой половине земного шара, упомянувший это в каком-то разговоре Мэтью узнал, что дело было проще. В начале той еще, Второй «Большой войны», в стране отчаянно не хватало зеленых пигментов, которые шли на окраску снарядных ящиков, тканей, а также самолетов и танков. Так их не хватало до самого конца, до самого разгрома русских, а потом японцев, – поэтому было не до сигарет. А затем все привыкли. Отправляя сына в армию, отец сунул ему под нос огромный мозолистый кулак, всегда вызывавший у того дрожь, это наверняка относилось и к курению тоже. Но сейчас отца здесь не было, поэтому Спрюс-младший курил с наслаждением, выпуская смешанный с паром дыхания дым в холодный воздух и щурясь от удовольствия, доставляемого уже тем фактом, что он идет вместе со всеми, с тяжелым «Спрингфилдом» на плече и подсумками, оттянутыми весом носимого запаса патронов. С такой винтовкой мог ходить его дед, хотя в Первую мировую, до сих пор называемую в их краях просто «Большой войной», тот отсиделся дома. С такой мог ходить и его отец, если бы попал в Европу или на тихоокеанские острова вместо непыльной стационерной службы почти рядом с домом, в Абердине, в должности механика при десятках проходящих через полигон танков.
Так, болтая и дымя, кашляя и сплевывая на снег, 1-й взвод роты «Д» дошел до крупного холма, на котором располагался штаб их полка и все паразитирующие на нем службы – медики, связисты и так далее. Здесь же стояла танковая рота полка, ополовиненная в последнем наступлении, но только сейчас доведенная до «по-корейски» облегченного штатного состава. Несколько рядовых, в жизни не видевших настоящего танка вблизи, остановились, открыв рты, потрясенные зрелищем чудовищной, забронированной с носа до кормы машины. Танк рычал двигателем и испускал крупные клубы вонючего дыма, стоя в окружении полудесятка человек в грязных стеганых куртках без всяких знаков различия – то ли механиков, то ли вообще самих танкистов. Несмотря на то, что в базовых лагерях их много учили бороться с танками, в основном это была теория. А вот конкретно этот танк казался неуязвимым.
– Господи, какая тварь божья... – в потрясении произнес Мэтью и, не выдержав, перекрестился. Он не ожидал, что «живой», взревывающий двигателем танк настолько страшен вблизи, даже стоящий на месте. Воровато оглянувшись, снайпер подошел поближе. Ребята его взвода продолжали шагать, пусть и провожая его, остановившегося, глазами, но окрика не было, и он позволил себе еще секунду.
– Господи, – снова сказал он. – Как это в него...
На бронированном лбу танка, на косом броневом листе, защищающем то ли двигатель, то ли трансмиссию (насколько Мэтью помнил выветрившиеся уже у него из памяти инструктажи многомесячной давности) было как будто пригоршней брошено горохом: там и сям металл густо покрывали пулевые ссадины. Многие пули глубоко, по полдюйма или даже больше, вбились а сталь, и уже это само по себе было страшно.
– Зачем же в танк из винтовок стрелять? – спросил он сам себя вслух.
– Из пулеметов, – поправили сзади. Это был Хорек, подошедший неслышно и как-то очень уж быстро. – Или из того и другого вместе взятого.
– Зачем? – снова спросил Мэтью. – Это же бесполезно. Ведь пуля... Она же танк не пробьет...
– Сынок, – нехорошо улыбнувшись, произнес рядовой первого класса. – Когда на тебя едет танк, ты будешь стрелять в него из всего, что у тебя есть, и кидаться всем, что есть под рукой. Даже жидким дерьмом... А дерьма будет много... – Последнюю фразу он произнес неожиданно задумчиво. – Ладно, пошли.
Бросив последний взгляд на прошедший бог знает какие бои танк, Мэтью двинулся за бывшим взводным сержантом, размышляя о том, что отношение того к нему тоже явно изменилось к лучшему. Сперва Джексон новичков просто не замечал, потом игнорировал их совсем уж демонстративно. Но вот стоило Мэтью подтвердить делом, что он снайпер, то есть сначала просто начать ходить со своей винтовкой к корейцам, куда не ходил более ни один из них, а потом принести в роту документы на подтверждение двух убитых, – и все стало иначе.
Думать об этом было приятно, но получалось такое плохо. Каждый раз, когда Мэтью размышлял о том, что становится все больше похож на настоящего опытного солдата, перед его глазами вставал образ умирающего северокаролинца Закария Спринга с развороченной пулями поясницей.
Даже не умирающего, уже мертвого, но все еще теплого и даже пытающегося дышать. Зак был первым убитым, которого Мэтью видел в жизни, и это резко отличалось от просто умерших от старости или болезни, либо погибших по нелепой случайности людей – таких-то ему видать приходилось. Убитых им самим он вблизи не видал, да кроме того, они и не были людьми. Просто враги. Коммунисты, мечтающие завоевать всю Землю и начавшие с Кореи.
К тому моменту, когда Джексон и Спрюс бегом догнали уже строящийся перед флагштоком взвод, счастливо умудрившись остаться незамеченными треплющимся с кем-то лейтенантом, выяснилось, что занятия по противохимической подготовке решили совместить с какими-то другими. Вместе это должно было занять почти полдня, а значит, надежды на настоящий, человеческий обед в дополнение к завтраку вполне могли оправдаться.
Занятие (или лекцию) пришлось ждать в не слишком теплом, но все равно удивительно комфортном и отлично освещенном настоящим электричеством одноэтажном дощатом доме, построенном для нужд служб, обеспечивающих боевую деятельность полка. В дополнение к еще не начавшейся лекции, какой-то зачуханный очкастый солдат притащил целую кипу ярких красочных плакатов, которую выложил на единственный в помещении стол. Испуганно глядя на развалившихся на стульях фронтовиков, он, оглядываясь, ушел, но, не дожидаясь этого, несколько человек, включая самого Мэтью, подошли посмотреть. Любопытство победило желание насладиться тем редким моментом, когда комфорт уже есть, а способные испортить его офицеры еще не пришли.
