Сергей Анисимов
Год мертвой змеи
Да, не близнецы, конечно. Один русак, второй азиат, – кажется, узбек. Представились: «старший лейтенант Зая и инженер—старший лейтенант Петров». Наверняка сперва корейцы, а потом и охрана проверили офицеров сверху донизу, но генерал потребовал подтверждающий их полномочия документ. Документ старшие лейтенанты предъявили. Он был серьезным, причем настолько серьезным, что нетрудно было усомниться в том, точно ли они указали свои звания. На «малиновые петлицы» непохожи – скорее всего действительно армейцы. Но в Москве было сказано, что через сигнал «Pon rep» связываться с ним будет собственно командир группы, коему потребуется оказывать содействие. И что, это будет один из старших лейтенантов? То есть это действительно просто разведвзвод?
В проходной комнате за открытой настежь дверью было человек восемь – капитан уже успел поднять «в ружье» весь «внутренний» штат его личной охраны. Любое событие, выходящее за привычные уже рамки налета вражеской авиации на расположенные в их секторе ПВО заводы и плотины, вызывало у капитана паранойю. Осуждать его за такое не стоило – вражеские диверсанты работали так, что у них можно было кое-чему поучиться даже нашим.
– Кто из вас командир спецгруппы? – прямо спросил главвоенсоветник, закончив искать неточности в документах и отослав адъютанта за дверь.
– Я, товарищ генерал-лейтенант.
Угу, Зая, который не азиат. Почему-то генерал такого ответа не ожидал: этот лейтенант выглядел значительно более тихим и незаметным. Впрочем, в разведке такое может и на самом деле быть плюсом. Сидит такой «тихий зая» в уголочке, под кусточком, все его игнорируют, а он тихонечко так собирает развединформацию. А потом вскакивает, диким голосом орет: «Хальт!» И в ту секунду, когда все застывают, открывает огонь из чего-нибудь скорострельного...
Разглядывая лейтенантов, генерал Разуваев некоторое время молчал. Потом чувство долга победило: по своим полномочиям эти двое якобы младших офицеров были практически равны ему, а возможно, в чем-то и превосходили.
Поэтому их можно было считать ровней по рангу. Ничего, при желании можно было припомнить и другие подобные случаи.
– Садитесь.
Сам он сел, не дожидаясь, пока лейтенанты поблагодарят. Плевал он на это. Слово «ну?» он все-таки не произнес, но почувствовать его наверняка было несложно, поэтому тот старлей, который назвался фамилией Зая, начал говорить. Говорил настолько интересные и неожиданные вещи, что генерал заслушался, изумленный происходящим. Фактически это был подарок судьбы в чистом виде: чтобы со стороны неожиданно пришел кто-то, добровольно пожелавший тебе помочь в сложный момент, – такого в своей карьере генерал не припоминал. Это как если бы ему при формировании подвижной группы для удара на Симферополь дали бы не один 19-й танковый корпус, а два. Тогда бы ему хватило сил преследовать отходящих немцев, даже отвлекаясь на те развороты, на которые он растратил свои бригады.
Наверное, не так уж сложно догадаться, о чем он думает последние недели – учитывая, что на столе лежит неубранная, легко узнаваемая штампованная алюминиевая коробочка из-под незапотевающих пленок к очкам противогазных масок, только-только доставленная в Корею с очередной партией грузов. Но все равно совпадение было редкое.
Понравилось ему и то, что свои слова разведчики подтвердили еще одним документом – причем не в пример интереснее того, который разочаровал его час назад. Генералу даже не хотелось раздумывать, откуда они его взяли. Протокол допроса военнопленного, перевод с фотокопии аутентичного на первый взгляд документа на чосонгыль[68].
Американец, из 38-го полка 2-й пехотной дивизии I корпуса Восьмой, разумеется, армии США; рядовой, стрелок. Обычный такой солдатик, но рассказавший на допросе интересные вещи. Можно себе представить, как именно его допрашивали, когда он ляпнул первое слово на интересующую сейчас столь многих людей тему.
Интересно, как на это вышли офицеры спецгруппы? Неужели у них (или даже у Москвы) есть своя резидентура здесь, в войсковой разведке КНА?
– На него очень глубокое впечатление произвел захват, товарищ генерал-лейтенант, – сказал азиат, увидев, что Разуваев закончил читать перевод. – Разведчики у него на глазах закололи его напарника. Могли бы обоих взять, но предпочли не рисковать – и так на редкость тяжелый поиск был. Но в итоге получилось верно.
– Вы там были? – с изумлением спросил генерал. Если советские военнослужащие принимают участие хоть в каких-нибудь действиях, подвергающих их риску попасть в плен, значит, Москва ведет совсем уж опасную и страшную игру. Хотя то, что они все же пришли к нему, в эту картину не укладывается.
– Нет, товарищ генерал-лейтенант, – помотал головой командир спецгруппы, а за ним и елдаш[69].
– Но я присутствовал при втором допросе этого пленного. Задавал, так сказать, наводящие вопросы.
– Так...
Выждав с секунду, разведчик продолжил. Слушая его, генерал смотрел в пол, размышляя. Информацию, полученную при допросе пленного, ничего особенного из себя не представляющего новобранца-стрелка, можно было интерпретировать по-разному. Американские части понемногу пополняются, в том числе и собственно американскими военнослужащими. Учитывая, какое количество корейцев и европейцев служит в американских частях согласно разнообразным договоренностям, деталь это полезная, – хотя и совершенно не новая. Гораздо интереснее было то, что американцы, похоже, не слишком серьезно занимались подготовкой к ведению боевых действий в условиях полномасштабной химической войны – иначе бы они обучали своих людей совсем иначе.
– Рядовой был абсолютно убежден, что это проформа или даже просто повод, – сказал по этому поводу старший лейтенант. – Сам же я не думаю, что проводивший у них инструктаж капитан даже собирался их чему-то обучать. Скорее, ему нужно было или выговориться, или вообще просто посмотреть на то, что собой представляют солдаты-фронтовики. Как они будут реагировать и действовать, если такое оружие все же будет применено при той подготовке, которая у них имеется.
– Как его допрашивали? – поинтересовался генерал. – Я имею в виду того пленного.
Старший лейтенант Зая пожал плечами.
– Нормально допрашивали, товарищ генерал-лейтенант.
Как еще могли корейцы его допрашивать, если они половину полковой разведроты за неделю положили, вместе с саперами? Они на этого пленного и внимания-то особо не обратили, поэтому уже отправлять собирались, когда мы примчались. Хорошо, нам протокол передали непосредственно из...
Он все же смолчал, просто проглотив соответствовавшее слово, и это послужило для Разуваева окончательным доказательством того, что войсковая разведка имеет источники в штабах КНА, о которых ему не известно совершенно ничего.
– Он весь в синяках был, но живой, во всяком случае. Калечить его не стали – да и били, скорее, просто от злости. Они пытались какого-нибудь сапера изловить – и тогда бы с него живого кожу сняли, лишь бы узнать, как обойти те проклятые мины перед дотом. Там, знаете, такие усиленные проволочные заборы, спирали в два ряда и в два яруса, и проволочная сеть на пять рядов кольев. А вокруг все мины, мины, мины, – сначала полмины на ярд, потом одна, потом...
– Я знаю, – отмахнулся генерал. – И про мины знаю, и даже про «чертов дот» тоже. Без полка 122-миллиметровых самоходок или хотя бы пары 180-миллиметровых морских пушек на железнодорожных транспортерах его нипочем не взять. А поскольку их и нет, то я не думаю, что его когда-нибудь возьмут. Тем более в лоб.
– Да, конечно, вот я и говорю. Не стоил он того, этот парень. Побили от злости – и на второй день уже в лагерь собрались отправлять. Но допрос сняли качественно, можно сказать, талантливо. В первый же момент, как дотащили до штаба батальона, пока он только трясся и оглядывался на бугая, который его приволок. Сел такой сбоку и начал при нем кровь с ножа стирать...
Оба хмыкнули одновременно, причем мрачно. Попасть в плен в любом случае приятного мало, а уж в такой войне, какая идет здесь... Пытки в разведке всегда применяли не поморщившись – тем более, если ты имел дурость начать рассказывать что-то интересное. Или наоборот, не начать.
– В общем, если бы нужно было охарактеризовать этого сумасшедшего американского химика, то я бы назвал его «тем самым человеком, который нам нужен». Мы сейчас мучительно пытаемся выяснить, кто он такой, и кое-какие наметки уже есть, но тут уже от нас мало что зависит. Новое лицо в полку, высокий, просто высочайший уровень профессиональной подготовки. И при этом наплевательское отношение к своим обязанностям – по крайней мере, к «внешним», тем, что обеспечивают его легенду. Впрочем, когда пленному как следует дали по ребрам, он добавил, что это несомненно строевой офицер. Потому мы и заинтересовались так этим человеком, – объяснил разведчик. – Пулеметы-то с минометами нас не так волнуют, извините.
– Ладно, – махнул рукой генерал. – Если вы полагаете, что он такой уж интересный, работайте. Вы пришли просить помощи – просите. Своего у меня ничего нет – вон, капитан за дверью топчется, второй раз уже, наверное, свой наградной «парабеллум» проверяет. Но мое слово значит много, и я могу обеспечить вам хоть роту из любой дивизии КНА на выбор. Если нужна рота из состава КНД – просите того, кто обеспечивает соответствующий участок работы. Уверен, что вы знаете, о ком я говорю, и что у вас есть соответствующие полномочия, пароли и пропуска и туда...
– Полномочия есть. Но роту – это мало, – твердо возразил разведчик. – Даже разведроту – тоже мало. По словам пленного, химик собирается посетить расположение его подразделения через считанные дни, а с момента его пленения прошло уже свыше полутора суток. У нас нет его портрета, и максимум, на что мы можем рассчитывать, – это более или менее полное описание внешности этого капитана. Я не думаю, что оно станет полнее, если снять пленному несколько ногтей, но ни у меня, ни у корейских товарищей рука не дрогнет.
– Не сомневаюсь, – буркнул генерал. – Так что вам нужно? Батальон? Разведбат объединенного партизанского полка?
– Это хорошая мысль.
Неожиданно эти слова произнес не командир группы, а уже долго молчавший второй старший лейтенант.
– Но дело не только в этом. Нужно многое.
В принципе, у него не попросили ничего невозможного. Авиационное прикрытие, которое Москва начала уже обеспечивать и сама. То, что ради задачи, поставленной одному взводу, собираются перевооружить (или «довооружить»?) по крайней мере один истребительный авиаполк – уже одно это говорило о важности происходящего.
Использование боевого корабля для эксфильтрации группы и ее результата. Корейского, разумеется, потому что своих в его распоряжении не было: у «эскадры Желтого моря» и обоих советских Тихоокеанских флотов имелись свои собственные командующие. К тому же задействование боевого корабля под советским военно-морским флагом могло иметь такие последствия, о которых не хотелось даже думать, – пример «Пластуна» был страшным исключением[70].
Автотранспорт, горючее для него, усиление частей береговой обороны в необходимом районе. Все это, повторяясь, можно было назвать возможным. Но перечисленное требовало огромного объема работы, всю сложность которой явно не понимали старшие лейтенанты, и уж совершенно точно не понимала Москва.
Да, обеспечить перевооружение 535-го ИАПа, кажется, несколько ослабленного потерями в последние недели и с тех пор не пополненного, он сумеет. Получив приказ свыше, генерал начал заниматься этим еще до того, как ему стало ясно, для чего это, собственно, надо. Хотя все же это не так ясно и теперь, и даже изложенная ему наконец-то причина может оказаться ненастоящей. Но дело делается, и в ближайшие дни полку перегонят истребители, даже название типа которых главвоеисоветник еще не запомнил, и полк начнет работать.
Обеспечить усиленное зенитное прикрытие и аэродрома, и базы, с которой будет выходить за разведгруппой найденный старшим лейтенантом корабль, тоже было в его силах: в подчинении командования 64-го ИАКа находилась 35-я зенитная артиллерийская дивизия. Значит, зенитчики будут прикрывать новый аэродром и военно-морскую базу, какой бы заштатной деревушкой она ни оказалась, а в светлое время суток истребители прикроют (в том числе и от авиаразведчиков) и базу, и разведгруппу...
И как же это будет происходить? Как полк, пусть даже самых отличных истребителей, сможет прикрыть отход после захвата пленного? Одна пара «Скайрейдеров» или «Инвейдеров», десятками перепахивающих линию фронта с утра и до вечера, – и от взвода знающих цель этого поиска разведчиков не останется ничего, кроме кучи пепла: человек, накрытый напалмом, сгорает целиком.
От этих мыслей генерала прохватил озноб. Ему все больше и больше казалось, что сказанное разведчиками не имеет никакого отношения к реальности. Бредят или они, или тот, кто дал им задание прийти с этим бредом к нему. Скажем, для проверки. Может такое быть?
– Я не понимаю, – сказал он, перебив старшего лейтенанта на полуслове. – Предположим, все будет, как вы предполагаете. Корейские товарищи производят разведку боем, вклиниваются в боевые порядки лисынмановцев и американцев. Чего им это будет стоить, я знаю, наверное, лучше вас: даже просто для того, чтобы ворваться в их передовую траншею, они положат половину личного состава полка. Двадцать—тридцать минут артподготовки, позволившей бы избежать таких потерь, потребуют расхода боеприпасов, который нечем будет восполнить, – а каждый доставленный к линии фронта снаряд стоит, как чистое золото. И это даже если не вспоминать о том, что для этой самой артподготовки нужно сосредоточить артиллерию, которой мало и которая тоже на вес золота.
За двадцать минут этой самой артподготовки американцы устроят такую контрбатарейную борьбу, что это будет стоить корейцам половины артиллерии, – и это, опять же, минимум. Они успеют нанести авиаудар – да, даже при том, что этот участок мы попытаемся прикрыть всем, что у нас есть. Ерунда выходит! – повысил он голос, выставив в воздух кулак. – Расход боеприпасов, применение артиллерии – все это здесь планируется месяцы! Многие месяцы! Где вы собираетесь взять артиллерию? Самоходки? Ну ладно. В дивизии южнокорейской армии, которую вы собираетесь атаковать, имеется по штату 284 пулемета, 174 миномета калибром от 60 до 107 миллиметров, 36 пушек и гаубиц. И все из этого богатства, что окажется на участке наступления, будет задействовано для удара по атакующим. Знаете, что это означает?
– Знаю, – спокойно ответил выслушавший все это старлей. – Знаю, товарищ генерал. Мне приходилось такое видеть. Это я, видите ли, успел.
– Вот это я понимаю, – поднял генерал ладонь. – Я вполне понимаю, что это не ваше дело. Вас в той атаке не будет, как вы сказали. Я не сомневаюсь в вашей личной храбрости, дело не в этом. Я также совершенно не сомневаюсь, что разведка боем, и даже наступление тактического, полкового характера, предпринятое с ограниченными целями, пусть и без поддержки артиллерии, имеет некоторые шансы на успех. Оно будет стоить корейцам нескольких батальонов, но и это тоже не ваше дело, учитывая то, какой у вас план. Но... Хотите знать, что именно «но»? Или об этом в Москве приказано не беспокоиться? Этого американца могут убить в ходе атаки – вне зависимости от того, будет проводиться артподготовка или нет. Если он не пехотный офицер, а штабист или вообще тыловик-аналитик, присланный прямо из Вашингтона, как вы предположили, то при первых же признаках начала наступления сил КНА и КНД он не ляжет за пулемет, а прямым ходом побежит назад, в тыл – и правильно, между прочим, поступит. Две трети, три четверти мер, которые вы предлагаете, предназначены для того, чтобы не дать американцам отбить пленного обратно, когда вы его заполучите. Но при этом... Откуда, ну откуда у вас такая уверенность, что его удастся взять, в конце-то концов? Ведь ни слова этот пленный не сказал о том, что тот капитан полезет в передовую траншею, подставлять голову под минометный огонь. А для того, чтобы уверенно пройти позиции южнокорейцев, даже не отвлекаясь на закрепление, на додавливание их опорных пунктов, а потом добраться до «белого тела» американцев – нужен, извините, минимум усиленный полк. Причем если не закрепляться, то первая же серьезная контратака его опрокинет и сомнет. Огневых средств у американцев столько, что вам такое и не снилось. Вы готовы отдать полк этих ребят, – генерал показал рукой в сторону, – наших братьев-коммунистов, ради попытки все это проверить на деле? И потом... – Генерал приостановился, подбирая подходящие слова, не подобрал и только махнул рукой. – Потом все равно это не складывается, извините. Пленного взяли 25-го ночью, допросили вы его когда, – уже вчера, 26-го, так? И вчера же с утра, по местному времени, пришел приказ о подготовке к перевооружению конкретного авиаполка на новую для них технику. Такого не бывает, и конкретно этого тоже не может быть. Я не требую ваши разведывательные тайны, но я не смогу эффективно помочь вам, если вы хладнокровно и последовательно вешаете мне лапшу на эти самые...
Он показал, и все трое обменялись холодными взглядами. Все они были советскими офицерами, находящимися в чужой, пусть и союзной стране. Погон не было ни на одном из них, и только это, вероятно, давало такую свободу, чтобы старшие лейтенанты смели глядеть подобным образом на генерал-лейтенанта. Но все же, когда Разуваев поднялся со своего места, разведчики вскочили и вытянулись. Это был рефлекс, срабатывающий всегда – вне зависимости от того, какие полномочия дает хранящаяся в нагрудном кармане китайского френча бумага.
– Перевооружение истребительного авиаполка будет проведено в срок, – сухо произнес генерал. – Зенитные дивизионы будут сняты со своих основных позиций и направлены на аэродром Аньдун и в передовую военно-морскую базу Йонгдьжин. По батарее СЗА в каждую точку, еще две батареи МЗА на аэродром, и одна – в ПВМБ. Прожекторная техника, связь – все это будет обеспечено. В район, вплотную примыкающий к «чертову доту» будет временно перенесен вспомогательный пункт управления ОВА – требование об этом я передам генералу Чжень сегодня же. Во все три точки будут также направлены подвижные группы радиолокационного обеспечения, с техникой: «П», «Лиды», «СЦР», «СОН» – то есть и для истребителей, и для зенитчиков. Что я еще могу сделать для успеха операции?
– Вы можете подсказать нам, как провести ее так, чтобы не погубить дело.
Голос старшего лейтенанта Зая, кем бы он на самом деле ни был, оказался неожиданно ровным. Взгляд – тоже. Это генералу понравилось. Войсковых разведчиков, как людей, добровольно ползущих из глубокого и надежного окопа куда-то во вражеский тыл, через проволоку и минные поля, Разуваев более чем уважал – он перед ними почти преклонялся и никогда не жалел им ни попущений, ни наград. Ценил он и другую категорию разведчиков, о которых, впрочем, мог судить разве что по книгам и кинофильмам. Одетый в форму американского армейского офицера актер с золочеными кленовыми листиками в петлицах раз за разом стреляет в рушащуюся под тяжелыми ударами дверь, крича в телефонную трубку: «Десятого! Они ударят десятого!», а потом подносит пистолет к виску и спокойно улыбается ворвавшимся, – мальчишки со всего Минска ходили на эту картину такими толпами, что не будь он командующим округом, посмотреть бы ее не удалось никогда. За добытую техническую документацию к английскому реактивному «Нин II», скопированному на новый «МиГ» как «РД-45Ф», он лично обнял бы каждого разведчика-нелегала, сняв с себя все ордена и раздав им. Но кто такие были эти, не похожие ни на тех, ни на других...
И опять вспомнилась навсегда врезавшаяся в память картина, как на берег с испятнанного пулями шнелльбота сносили раненых. Будет ли это так же?
– Вам приходило в голову использовать геликоптер? – спросил он лейтенантов.
– Нет, – честно ответил старший из них. – Нам даже летать на таких не приходилось.
– Мне тоже, – пожал плечами генерал. – Более того, если бы вы ответили «да», я бы просто умыл руки. Если Москва готова пойти и на это, то никакой прочий риск уже не имеет значения. В такой ситуации уже неважно, останься я здесь или встань в одну цепь с китайскими добровольцами, вами, и вон, моим капитаном. Мне приходилось видеть «Ка-10М», и какую-то братухинскую[71] машину без названия, но и та и другая – это так, игрушки. Вам бы американский «Пясецкий-XVII» или новый «Сикорский-55»[72]. Вот бы чем лучше занялись, – угнали бы один такой, вас бы с головы до ног орденами увешали; А-а, что я... – Генерал повернулся к разведчикам боком и постоял так с полминуты, думая.
– Ничего в голову не приходит, – честно признался он. – Только в лоб. На фронте относительное затишье, так что если всю 20-ю армию на тот участок бросить, она наверняка своего добьется. Что скажете? Может, одного 68-го, скажем, армейского корпуса вам хватит? Или тоже много?
Ни иронии, ни издевки в голосе генерала не было ни на копейку. Он действительно не знал, что делать. Времена, когда он мог отметить на карте точку и этого было достаточно, чтобы привести в движение массу пехоты и танков, давно прошли. Теперь за каждый залп «Катюш», за каждый батальон, который понадобится Москве, он, военный советник, будет вынужден просить. К тому же он ничего не сможет объяснить – все те подробности, которые Петров и Зая ему выдали, он заработал своим рангом. Ни один кореец или китаец не должен знать, для чего именно ему вдруг требуется полк чуть ли не в личную собственность, – иначе Риджуэй и Пэк Сун Еп[73] узнают об их задаче раньше, чем большинство командиров рот.
Но ни в одной армии так не делается, извините, – времена Чингизидов также давно минули. К тому же, если вспомнить, что разведчики не собирались идти в атаку в первых рядах, то бойцы атакующих подразделений будут просто стрелять во всех, кто встретится им по пути и будет обмундирован и вооружен лучше, чем они. Отдать приказ не трогать американских капитанов? А если его за эти дни произвели в майоры или, наоборот, разжаловали в первые лейтенанты?
Устав испытывать напряжение, от последней мысли генерал улыбнулся, и ждавшие его слов лейтенанты машинально приняли положение «вольно».
– Никакого наступления не будет, – четко и раздельно произнес он. – Не будет ни гвардейских стрелковых полков КНА[74], ни реактивной артиллерии, ни тяжелой бомбардировочной авиации.
Учитывая то, что 913-й полк уже должен был начать перевооружение, я разрешаю его задействовать; мои обещания о прикрытии зенитной артиллерией военно-морской базы также остаются в силе. Но наступления в стиле Финской ради попытки захватить одного конкретного человека в плен не будет – это безумие, причем безумие бесполезное. Не говоря уже о том, что за оставшиеся дни ни КНД, ни КНА ничего подобного организовать не сумеют, добиться успеха подобным образом не удастся в принципе: необходимый вам секретоноситель или избегнет плена, или его убьют в той бойне, которая будет иметь место. Кроме того, вы сами сказали, что точная дата его пребывания на передовых позициях их второй линии обороны пленному неизвестна, а в удачу и везение в бою я последние двенадцать лет не слишком верю. Поэтому я принимаю следующее решение...
Набрав в легкие воздуха и впервые за эту долгую минуту опустив взгляд из верхней половины стены напротив него, с висящим на ней портретом читающего «Правду» Ленина, генерал Разуваев посмотрел на командира присланной в Корею из дома спецразведгруппы и на его товарища – то ли узбека, то ли очень светлокожего бурята:
– Это должен быть обычный разведпоиск, силами одной разведгруппы. Максимум – взвода. Усиление вы получите, какое требуется: отвлекающий удар силами роты-батальона соседей, прикрытие артиллерией – все будет. Но на «ту сторону» пойдут столько человек, сколько нужно, чтобы остаться незаметными, перебить тех американцев или лисынмановцев, которые будут находиться рядом с ним, и вытащить химика обратно целым и пригодным к потрошению вживую.
Возможно, у небольшой группы шансов будет даже больше. В конце концов, у корейских товарищей прекрасная войсковая разведка, у них сотни отлично подготовленных бойцов, занимавшихся партизанской войной в этих же краях еще при японцах. Чужую форму они носят не стесняясь, а данные, полученные при допросах того пленного стрелка, можно использовать для проработки хорошего подхода. Марш в противогазах, – высказал он неожиданно пришедшую ему в голову идею. – Учитывая то, что капитан, по его же собственной легенде, прибудет проверять состояние их готовности к нашей химической атаке, это может иметь успех.
Генерал засмеялся. Приняв единственно возможное в сложившейся обстановке решение и приказав себе быть готовым отвечать за него так, как это будет сочтено необходимым Сталиным, он почувствовал себя гораздо свободнее. «Deus... non prodere... как там дальше, Sus non edere...» В общем, «Бог не выдаст, свинья не съест».
– Представьте себе, все обсуждают этого химика, как он их сейчас начнет проверять, лейтенанты на сержантов орут, сержанты на рядовых, все клянут начальство, и тут к ним марширует небольшая группа людей в форме, так сказать, Тэ-Хан Мин-Гук Юк-Кунх[75] и в противогазных масках, а сбоку офицер, тоже в маске, отмашку дает: «Иль, и, сам...» А что? Неплохо, по-моему.
– Неплохо, – мрачно согласился командир спецгруппы. – Психическая атака. Матросы на зебрах. Спасибо, товарищ генерал-лейтенант.
– Не за что, – с удовольствием кивнул он. – Сколько у вас еще времени есть? День-два? За это время можно чуть ли не туннель прорыть к штабу 38-го полка американцев, если делом заниматься. Вы ведь по военной специальности войсковой разведчик, товарищ старший лейтенант? В ту войну где-нибудь батальонного или полкового уровня, да? Я так и думая, почему-то. Я никого не хочу обидеть, но давайте быть реалистами, ладно?
– Конечно, товарищ генерал-лейтенант.
Разведчики уже явно собирались прощаться. Похоже, они здорово разозлились, но тут главвоенсоветник ничего поделать не мог: будь у него взятая откуда-то с неба, ничего не стоящая дивизия, укомплектованная китайцами или корейцами, он бы с радостью ее им отдал, но поскольку дивизии не имелось, то оставалось делать именно то, что оставалось. То есть быть реалистом и готовить нормальный разведпоиск, со всеми его плюсами и минусами.
Генерал Разуваев совершенно не лукавил, когда заявил, что у небольшой, мобильной и скрытной группы гораздо больше шансов на успех, чем у укомплектованного полка Корейской Народной Армии, атакующего в полный рост и с полной самоотверженностью, как это умеют делать корейские коммунисты. Вряд ли старший лейтенант и даже инженер—старший лейтенант имели хорошее военное образование – не лейтенантское это дело. Но вот ему, как генералу, в голову пришел отлично подошедший пример, пусть и из морской истории.
Воздушную составляющую битвы за Лейте в октябре 1944 года японцы, как известно, проиграли было вчистую, понеся чудовищные потери, но так и не добившись почти ничего серьезного. Единственным исключением стал легкий авианосец «Принстон», легко и уверенно потопленный одиночным пикировщиком японцев. Как говорят, он просто затесался в мешанину пронизывающих облака в разных направлениях групп американских самолетов и точно вложил единственную 250-килограммовую бомбу в забитую заправленными самолетами полетную палубу авианосца. Еще говорят, что пилотировал тот пикировщик генерал-майор – но не будучи ни летчиком, ни моряком, генерал Разуваев не был уверен, правда это или нет. В любом случае, когда через полчаса на пылающем «Принстоне» взорвались погреба, силой взрыва перебило почти половину экипажа еще и на пытавшемся тушить его пожары легком крейсере[76]. Так что – да, хорошо подготовленным и способным действовать хладнокровно одиночкам иногда везет по-крупному, и даже там, где ничего не добились сотни полных энтузиазма новобранцев.
– Я еще раз напоминаю, вы можете рассчитывать на любые силы и средства, находящиеся в моем распоряжении. Как и на то, что я способен достаточно заметно повлиять на принятие решения командиром 64-го истребительного авиакорпуса и на командующего КНА генерала Джу Янг Кана. Если понадобится, я пойду и выше – но только в том случае, если вы представите мне нормальный, логичный план действий, требующий чего-то выполнимого. А не то, что вы...
Он не договорил, не видя в этом нужды. Распрощавшимся с ним по-уставному разведчикам все было ясно и так: наверняка они не были дураками, на такой-то службе. И скорее всего, как окончательно решил для себя генерал, дело было действительно сложнее, чем они сочли нужным ему сообщить. Получалось, что не зная полной картины, он не имел возможности принять точное решение и этим, возможно, обрекал разведчиков на провал, но другого выбора, кроме как отменить их бредовый план, он не видел. Нетрудно догадаться, что, не получив требуемого результата, Москва и лично товарищ Сталин вполне закономерно обвинят его в саботаже. Подписанная Председателем Совета министров СССР бумага «Оказывать всяческое содействие» будет его смертным приговором. Но и здесь ничего не поделаешь тоже. Совсем. Изменять решение было нельзя – по крайней мере, пока не откроются новые обстоятельства, диктующие новые же варианты действий. В конце концов, не стали бы же в Москве закручивать такую гигантскую по охвату операцию ради одного вражеского офицера, даже имя которого неизвестно никому, включая и того пленного стрелка-американца.
Значит – и это тоже было логично, – в качестве объекта захвата этот химик просто подвернулся им под руку, как и было рассказано. Но на капитане свет клином не сошелся, будет и другой капитан, майор, первый лейтенант, в попытках вытащить которого какой-нибудь заслуженный десантно-диверсионный отряд КНА, с порядковым номером, подбирающимся к девятистам, потеряет половину бойцов. Опять потеряет и опять пополнится худенькими семнадцати-восемнадцатилетними пацанами, вроде тех, которые десять-одиннадцать лет назад своими жизнями удержали немецкие танки в российских и украинских степях, не пропустив их к горам Кавказа, к великим русским городам, дав следующему поколению солдат возможность повернуть войну вспять и гнать ее на запад, где еще так многим из них отвела черту жестокая фронтовая судьба. И эти бойцы тоже за считанные недели станут ветеранами – те из них, кто уцелеет. Уж в этом отношении ничего нового война в Корее не открыла...
