Андрей Арсланович Мансуров
Прислужник своего «Естества»
Отойдя на своё законное место, на посту у входной двери, она заставила себя перестать облизываться и кусать губы. Она – солдат! И должна не раскисать, как кисель, увидев высококачественного и квалифицированного самца, а тоже – работать! То есть – охранять. Начальство. И персонал. И не давать мешать им остальным обитателям Андропризона. Особенно, в такой момент! Ради которого, собственно, и затеян весь сыр-бор…
Сама собой всплыла и другая, крамольная, мыслишка.
Интересно, сама Координаторша испытывает хоть что-нибудь похожее на то, что испытала, всего-то с пять минут понаблюдавшая за «процессом», Василина?
Жуткую, всепоглощающую тягу к этому гаду?!
Желание ощутить его сверху, принять тяжесть его тела, почувствовать, что он – Господин, а она – в полной его власти, и что вот сейчас его огромный красноголовый воин проникнет туда, куда до этого проникал только проклятый холодный пластмассовый имитатор?!
Чтоб он ласкал её, и ублажал: так, как ублажает сейчас бесчувственную куклу?!
Или сексуальные чувства Координаторши атрофировались – в ущерб естественным и главным потребностям организма?
А доминирует над первичными, бессознательными страстями и желаниями – только холодный расчёт? И чувство долга?..
Перед абстрактно-тупым понятием «общего блага Социума»?
Техник второй категории Элизабет Туссон ужинала в гордом одиночестве.
Сегодня все, кто ел за одним столом с ней, уже успели поесть.
Ну а то, что ей пришлось задержаться, для того, чтоб проконтролировать, как исправленный насос возвращается на место, подсоединяется к трубопроводам, и запускается, никого не волновало: работай, ласточка, работай.
Работа дур любит.
И раз тебе поручен какой-то участок – вот и неси за механизмы на нём полную, мать её, ответственность. А управишься ли ты с этим за час, или проработаешь, как сегодня она – три часа сверхурочно – никого не волнует!..
Но насос починен. И починен так, как нужно.
Значит, не зря она возилась и дотошно проверяла и перепроверяла. Да и робот-ремонтник – молодец. Как и те, кто составил его программу. (Страшно представить, что будет, если этот сложный и совершенный механизм сломается, или откажет, как уже случилось с двумя в секции реактора!)
Она устала, конечно, и икры всё ещё тряслись от долгого нахождения на ногах. Но всё равно ощущала некий подъём – запущенный в общую магистраль насос работал устойчиво, и больше (Тьфу-тьфу!) не перегревался. Значит, они с роботом старались не зря. Всё верно: Элизабет любила, чтоб работа была сделана так, как положено. Добросовестно и качественно. Она знала, конечно, что эта её педантичность и последовательность, доходящие, по словам коллег, до маниакальной стадии, кое-кого раздражает. Да и плодами её трудов всё равно обычно пользуется Наталья Орейро, её непосредственная начальница, любящая присвоить себе чужие заслуги. Да и плевать.
Пока Элизабет платят, сколько положено – пусть себе присваивает. Она работала бы так, как привыкла, даже если бы пришлось работать так всю оставшуюся жизнь.
А на это уж очень похоже…
Зато все те продукты, что имеются в гигантском холодильнике, позволяют сложному комплексу под названием Андропризон просуществовать автономно ещё…
Веков десять!
Ну, разумеется, если только сюда не начнут возить туристок…
«Станок у меня сделан продумано.
Так, чтоб на нём можно было производить все те «операции», которые я смог изобрести в дополнение к тем, что разработал уважаемый маркиз, или создатель руководства под названием «Молот ведьм». Или разработали специалисты из гестапо. И кое-какие из тех, которые я смог бы придумать в будущем. Хе-хе.
Так что приставил я пока вспомогательный столик, взгромоздил лёгонькое безвольное тельце на получившийся длинный помост. В начале – ноги.
Ноги к основной столешнице я фиксирую мягкой медной проволкой-двойкой: каждую через свои два отверстия. Охват у промежности сильно напоминает при этом то, как проходят нижние резинки трусиков – по месту сгиба бёдер относительно туловища. При этом попочка моей подопечной обычно оказывается на самой кромке станка – вот для того, чтоб ноги не свешивались, мешая мне закрепить бёдра как следует, я и подставляю вспомогательный столик. Ну а потом, когда тело зафиксировано, просто убираю его на место.
На этот раз я уж постарался – затянул проволоку плоскогубцами так, чтоб зафиксировать надёжно. Ноги дамы после этого за лодыжки привязал к двум верёвкам, что свешивались с потолка. Порядок. Пусть так пока и висят – поднятые вертикально.
Теперь – талия. Её зафиксировал широким плоским ремнём, но затянул его не так сильно: чтоб кровь всё-таки поступала. Плечи и руки я привязывал к станку тоже через отверстия в столешнице, но уже бельевыми верёвками – прошло это легко, ведь я не собирался вправлять её вывернутые суставы обратно: так они гораздо податливей. Только локти и кисти я фиксирую проволокой. А вот пальцы – тоже верёвкой. Но – синтетической, не тянущейся. И тут уж приходится стараться на совесть, притягивая к столешнице каждый сустав – чтоб нельзя было сдвинуть сами пальцы и на миллиметр. Сам станок в плане чем-то напоминает укороченный крест. И эта аналогия уместна. Ведь моим жертвам на нём тоже предстоит пройти все муки ада. Только при жизни.
На последнем этапе я перезавязал её пук волос – не на макушке, как до этого, а на затылке. Пропустил верёвку через её отверстие, и тоже привязал на совесть – теперь пара обитых поролоном зажимов, поднимающихся до ушей, и верёвка не позволят ей вертеть головой, или приподнимать её. Последняя проволока прошла под мышками, через грудь.
Ну, пока ждал, чтоб пришла в сознание – снова подкрепился чайком. Посидел, посмотрел. Поглядел и на свои руки – нет, пальцы только подрагивают. Но это – не от волнения, как я отлично понимал, а от уже еле сдерживаемого возбуждения и предвкушения. Потому что заниматься сексом с бесчувственной расслабленной куклой – бессмысленно.
Если девушке от секса не больно, у меня пропадает вся «острота ощущений».
Но вот она снова тихо застонала. Замычала. Заёрзала.
Ага – два раза. У меня не забалуешь. И уж тем более – не отвяжешься.
Прохожу к ней, рассматриваю. Вижу – вначале ничего не понимает, моргает недоумённо – словно всё ещё в грёзах забытья, но вдруг – узнала!
Лицо стало – как у фанатички! Или мученицы времён, вот именно – первых христиан. Желваки заходили, брови нахмурились. И, хоть и слов теперь почти не понимаю – говорит очень тихо, хрипло, и с трудом! – меня снова начала честить во все корки: и садист я извращённый, и тварь подлая. И трус поганый, что не связываюсь с мужчинами – уж они бы мне показали!..
Дура ты во второй раз. У мужчин нет того, что есть у тебя. Того, что я сейчас буду использовать. Куночки твоей опухшей, и от этого очень даже сжавшейся: чтоб обеспечить мне «плотный контакт»! Вот ею сейчас и займусь. Ноги вот только твои приведу в надлежащее положение. Да Дюрекс особо тонкий надену…
Ноги развёл в стороны, расположив горизонтально, с помощью верёвок: вытащил из потолочных блоков, да перезакрепил концы на боковых. Завёл на блоки, стоящие подальше от того края, где оказалась её промежность – почти за голову. Балерина же. Ха-ха. Противовесы-грузы поставил пока по пятьдесят кило на каждую верёвку.
Вот теперь она действительно напоминала морскую звезду: руки в стороны, да ноги – широко раздвинуты. Бери меня, сволочь извращённая – не хочу!..
Хочу, конечно.
Ноги теперь располагаются горизонтально, мышцы напряжены, и растяжка у неё действительно – как у балерины: то есть – практически сто восемьдесят градусов. А попозже попробую сделать и побольше: грузов у меня хватает. Проволоки, что крепили её таз и бёдра у мест сгибов, теперь почти полностью скрылись из вида, и, судя по-всему, доставляли ей вполне адекватные мучения – она рычала и выла сквозь зубы. Ничего, голубушка: у меня все рассчитано и проверено: кожу не перережет!
Мне вдруг пришла в голову нехорошая мысль: дай, думаю, поунижаю. Посмотрю, сломлена она, или ещё пытается корчить гордячку. Говорю:
– Если ты сейчас поумоляешь меня отпустить тебя живой после секса, обещаю и правда – отпустить тебя. Только уж, пожалуйста, со слезами и пожалобней.
Ага, как же – поумоляла она. Таких яростных проклятий и ругательств я почитай, лет двадцать ни от кого не слышал. Надо же! А, похоже, там, в театре – культурой-то… И не пахнет! Я до этого слышал такие цветистые обороты только от своей…
Неважно. У меня здесь не автобиографические записки, а дневник проведения опытов по сексуальным извращениям.
Словом, взялся я снова за плётку, да обработал её ноги по всей доступной теперь нежной внутренней поверхности – от коленочек точёных, до самой промежности. Которой досталось, понятное дело, больше всего остального. И так приятно было смотреть, как она конвульсивно сжимается и дёргается!
Напрягала девушка сдуру все мышцы промежности, не понимая, что так доставляет себе гораздо больше мук: надо было читать в детстве в школе мемуары Горького – как его «обрабатывал» дедушка ремнём.
Через двадцать минут, когда она уже даже стонать не могла, закатились снова её глаза – голова откинулась, мышцы и жилы-канаты на шее, которые до этого, казалось, так напряжены, что вот-вот порвутся, исчезли, и тело обмякло на станке – девушка, так сказать, стала временно недоступна.
А ничего. Я не гордый. Подожду.
Правда, чтоб не ждать уж слишком долго, я снова дал ей-таки понюхать из бутылочки с нашатырным спиртом. Сперва она не реагировала, но потом, смотрю, ноздри затрепетали, и голова пытается отодвинуться. Ну, с добрым утром, ласточка моя!
Глаза, когда она их открыла, навели меня на кое-какие нехорошие подозрения. Думаю, не переборщил ли – а вдруг съедет, как говорится, с глузу, или, проще говоря – спятит от перенесённых страданий. Тогда все мои усилия – насмарку. Трахать хихикающее и понимающее происходящее не лучше, чем брюква какая, создание – никакого интереса!
Но вот она проморгалась, и, похоже, хотя бы частично очухалась: смотрит снова с пониманием. И, разумеется, с ненавистью. Если бы взглядом можно было прожигать дырки, во мне бы точно штук восемьсот напрожигали бы! К счастью, я догадался обложиться снаружи асбестом. (Шутка!)
Зато это навело меня на мысль о толстой сигаре, которой можно бы поприжигать эти самые бёдра по нежной когда-то, а сейчас – покрасневшей и вспухшей внутренней поверхности, снабжённой огромным количеством нервных окончаний. Да и всё прочее, где этих окончаний ещё больше, как описано в книге про приключения агента САС, какого-то там Малко… Но эту мысль я запихал обратно в память невостребованной – я ненавижу сигареты. И уж тем более сигары. Курить ради даже такого интересного действия, как прижигание – не собираюсь. В конце-концов, есть, скажем, и моя газовая плитка. И гвозди. И серная кислота. Вот только потом неудобно возиться, оттирая с пола все эти потёки и пятна. Пока не хочу с этим заморачиваться.
Девушка между тем, похоже, полностью очухалась, и вижу, что результаты воздействия плётки ощущает в полную силу. Вот теперь, когда там, внизу, всё у неё распухло, кровоточит и саднит, самое моё время. Вот только…
Как бы снова не отключилась в самый неподходящий момент. От банального обезвоживания – вон как хрипит и сипит.
Подхожу с пластиковой баклажкой, вливаю ей в рот подсоленную воду. И – удивительно! – она уже не выделывается, а действительно жадно эту воду глотает! Чуть не захлёбываясь!
Пей, пей, дурочка. Не понимаешь пока, что это – не сострадание с моей стороны, а банальный расчет.
Просолённое тело и кишечник лучше проводят электрический ток!
Но вот и выпила она полбаклажки. Баклажку убираю. Одеваю пресловутый Дюрекс, и смазываю конец вазелином – иначе внутрь её, солнышка моего столь долго и тщательно подготавливаемого, и не проникнешь…
Всё оказалось даже лучше, чем я себе представлял: куночка у Аминочки моей многострадальной оказалась – просто блеск!
Сразу видно: хоть тут до меня наверняка перебывало немало балерунов, и прочих партнёров по танцам или сексуальным утехам, но девушка сама ещё не рожала. Поэтому всё плотно, упруго, и облегает, как перчатка – руку!
Ну и я уж не подкачал. Растянул удовольствие на целых четыре минуты – дольше сдерживаться не смог: «готов» же был практически!..
Восторг! Нет реально: такого наслаждения я давненько не!..
Ах…
Но всему прекрасному приходит конец…
К последним судорогам моих движений, когда я уже в голос орал и сам, эта дурёха, стонавшая и оравшая теперь лишь вполголоса – похоже, даже напоённая, осталась без сил! – снова в меня плюнула. И разрыдалась. Я так понимаю, от бессилья. Однако вот слёз практически не было – вероятно, высохли от стресса. Ничего, сейчас восполним.
Беру снова баклажку с подсоленной водой, заливаю в ротик. Теперь плюётся: похоже, догадалась, что неспроста там вкус – солоноватый!..
А неважно это, красавица ты моя.
От новых мук тебя это не спасёт.
Потому что если не подготовлю себя и жеребца своего к третьему «заходу», глядя на твои муки, так хотя бы видео классное сниму. И потом, просматривая его, буду – !..»
Но вот и пришло время.
Сопя и вожделея, забираюсь я на эту механическую куклу.
Наваливаюсь. Попасть рабочим органом куда надо – запросто: приспособился!
И вот – понеслась!
А хороша она: стонет, и глазки подкатывает, словно и правда – что-то такое испытывает! Сильная программа! (Не иначе – мужики писали!) Но меня не обманешь.
Что – жаль. Было бы легче.
А так – приходится, прикрыв глаза, вспоминать. И представлять. Как я глумился и пытал всех тех красоток, что прошли через мой подвал!
И уж если эти воспоминания не возбудят, так не знаю, что и делать!..
Хотя что за чушь.
Любого настоящего, то есть – нормально ориентированного мужчину! – они ещё как возбудят! А у некоторых могут возбудить и нехорошие желания.
Типа – и самим попробовать сделать так!..
У себя в комнатке Элизабет сразу села к компу.
Ну-ка, вывести на экран схему коммуникаций нижнего уровня. Так. Теперь проверим: нигде ничего красным или оранжевым не светится. Стало быть – порядок. И можно с чистой совестью ложиться спать. Да только вот…
Не спится ей в последнее время, даже когда устала так, что коленки трясутся…
И даже знает она, в чём дело.
Почитала она чёртовы дневнички этого гада. Андрея.
И очень, если честно, они её воображение возбудили! Как и фото и видео из его личного дела. И когда вспоминает – так прямо всё и саднит, и становится влажным там, в глубине её кошечки, всегда чисто на инстинктивном уровне вожделеющей настоящего мужского достоинства, а не грубого и равнодушного фаллоимитатора! Пусть и очень большого…
С другой стороны – трудно представить, что такому видному и породистому самцу – кто-то из тех, древних, дур, мог не дать! Или…
Или они были уж очень сильно избалованы. Огромным выбором мужчин. Доступностью секса. Доступностью секса с любым понравившимся мужчиной. И отсутствием отказов со стороны последних.
Нет, безусловно, этот Андрей – мужчина видный. И с какой стороны ни посмотри – привлекательный. Есть в нём некий… Животный магнетизм. И сила самца и хищника – ощущается в каждом движении! Словно, действительно – тигр какой. Особенно, когда подкачался на тренажёрах – последние его фото, сделанные с месяц назад, показывают настоящего качка! Пропорционально сложенного, статного, с приятным лицом. Большие глаза стального цвета, волевой подбородок, широкие скулы. И пусть общее впечатление несколько портит неряшливая причёска – это ерунда. От автопарикмахера ещё никто идеально постриженным не выходил! А короткую, ёжиком, армейскую стрижку, на которую их автомат, вообще-то, рассчитан не был, особо сильно испортить нельзя…
Да. Она отлично осознаёт, что отдалась бы такому – запросто. И её не особо сильно пугает даже перспектива, что её будут истязать перед сексом!
Потому что потом, после боли и унижений, так приятно было бы предаться необузданной страсти, ощущая себя, как Предтечи, полностью принадлежащей своему мужчине! И хорошо бы делать это… Почаще!
Да, она много думала над тем, как бы сделать так, чтоб заполучить этого Андрея в своё, так сказать, личное, персональное, пользование. Владение. Но не получится.
Потому что здесь, в Андропризоне, всюду натыканы видеокамеры, картинки с которых сходятся в центральной диспетчерской. Где денно и нощно сидят дежурные. Контролирующие ситуацию. И пусть на последнем подземном уровне, где она сегодня работала, таких камер всего три, но уж они поставлены так, чтоб контролировать все три главных продольных коридора. А если камеры отключить, немедленно примчится дежурная бригада техников. Плюс охрана!
С другой стороны – что ей даст попытка выкрасть их единственного мужчину, и укрыться с ним на малопосещаемых служебных уровнях?
А вот именно: ничего. Ну, пусть она и успеет предаться пару раз необузданному сексу с этим мужчиной её мечты – дальше-то что?!
Их тут же отследят, отловят. Его – в изолятор. Её – в карцер. А потом – и в тюрьму. Там, на континенте. Пожизненно.
И вот вопрос: стоит ли разовый секс, пусть и с воплощением её эротических фантазий – свободы? А ведь в тюрьме будут кормить совсем не так хорошо, как здесь. Где рацион – особый. Витаминизированный. Антарктида же! Бежать некуда, и подножного корма, типа ягод, фруктов-овощей, или хотя бы тушканчиков каких – ноль! И всё – привозное!
Поэтому сам собой возникает другой план: выкрасть предмет её воздыханий так, чтоб уж никто их отловить и разлучить не мог!
Но тогда единственное место, куда они могли бы бежать, не боясь замёрзнуть насмерть, и не выбираясь из сложного подземного Лабиринта на поверхность, на верную смерть – старая база нацистов! И пусть до неё десятки километров – но путь вполне проходим! И в соединяющем эти сооружения тоннеле – не холодно!
Зато туда сунуться преследователи просто не посмеют!
Потому что там – и до сих пор, возможно, работающие, охранные автоматические системы. Правда, и отсутствие отопления. И полное отсутствие продуктов. И…
Много чего ещё – «и».
Но нужно признать: после второй попытки «разведать и освоить», когда погибли четыре женщины-сапёра, и одна – эксперт по электронным средствам слежения, никто больше в тоннель, соединявший когда-то Андропризон, и обширный, и заброшенный тоже пять столетий назад комплекс «Новая Швабия», не суётся. Во избежание. И в связи с отсутствием смысла. Сам Андропризон-то – до сих пор полностью – не «освоен»!
И даже если предположить, что Андрей, как хитрый и соответствующим образом разбирающийся в технике, мужчина, сможет преодолеть все эти охранные системы, нужно признать: без запасов пищи, и тёплой одежды им там банально – не выжить!
Следовательно, нужно эти самые запасы пищи – приготовить. И перенести туда. В тамбур, соединяющий Андропризон – с тоннелем, ведущим в нацистский комплекс. А ещё – там же припасти и тёплую одежду. И смену нижнего белья. И оружие. И…
Много чего ещё. Нужного на первое время. Пока они не смогут добыть какого тюленя. Или пингвина.
Но вот проблема.
Одна она всего этого не достанет. Как не сможет и отключить видеокамеры коридоров. Как не сможет и выпустить Андрея из его изолятора.
Следовательно, нужно найти сообщниц! Едино, так сказать, мышленниц!
То есть – тех, кто тоже недоволен тем, что столь качественный самец используется – не по назначению!!!
То есть – не дарит неземное наслаждение несчастным девушкам, истосковавшимся по естественной ласке, крепкой мужской руке, и другим его крепким органам! И которые готовы забеременеть естественным способом, а не быть «осеменяемы» шприцем с дозатором, словно племенные коровы! Или кобылы.
В плане контроля видеокамер она, пожалуй, могла бы договориться с Жаклин Бьёрк, та явно вожделеет этого Андрея не меньше её самой! Ну а «прикрыть» их сверху, от начальства, могла бы только Анна Болейн, Координаторша.
Во-первых, она перецапалась с Советом, глава которого её терпеть не может, и воспользуется любой промашкой, только бы – деклассировать! Ну а во-вторых, очень похоже, что Анна и сама бы не прочь с этим Андреем… И – с извращениями!
Осталось только смирить гордыню, и признать, что этот мужчина – будет принадлежать не только ей. Но и её сообщницам. А сообщниц потребуется как минимум – три.
И кое-какие мысли и намётки в этом плане у Элизабет уже есть…
Потому что последняя «соучастница предполагаемого похищения» – начальница внутренней охраны, Магда Крамер. И оружием эта крепкая и ходовая дама уж точно сможет разжиться запросто! Просто взяв его из арсенала!
Осталось с ними только договориться – но так, чтоб её сразу же не упекли в карцер, как провокаторшу. Саботажницу. Или даже – диверсантку!..
Покусившуюся на «достояние Общества»!
«Поставил я свою любимую газовую плитку снова на стол. А стол подвинул к её правой ручке. Гвозди сороковки с обрубленными шляпками, которые я раскалил докрасна, чтоб загонять ей под ногти, не должны успевать остыть.
Скосила эта козочка на меня свои выразительные глазки. Увидела, конечно, что собираюсь делать теперь. Вижу: напряглась.
Ну и я смотрю ей в глаза. Ясные они у неё, конечно, и очень выразительные.
И вижу я, как она пытается сама себя пересилить. Ну, то есть – хочет показать мне изо всех сил, что сломлена! И якобы очень боится того, что сейчас буду делать!
Но актриса из неё …еровая. Потому что несломленный её дух, её внутренняя сила так и прёт из-под показного смирения. Но зато тон ей «доработать» вполне удалось:
– Умоляю! Вы же – не зверь! Я же вижу, понимаю, что вы всё это делаете только затем, чтоб в моём лице отомстить всем остальным женщинам! Которые над вами издевались. И смеялись. И ничего вам не давали! И я понимаю, что раз мне в конце предстоит электрический стул, оставлять меня в живых вы не собираетесь.
Но я заклинаю вас всем святым, что у вас ещё осталось! Пощадите! Ведь вы уже получили от меня всё, что хотели! И необузданный секс, и наслаждение от того, как я мучаюсь! И крики и стоны!
Ведь больше ничего я вам дать не смогу!
Никаких новых ощущений! А только снова – крики, стоны, проклятья!
Ну что вам стоит?! Я поклянусь всем святым, что есть уже у меня – никогда и никому про вас не рассказывать! А если я умру, или просто пропаду, когда вы мой труп закопаете – моя мать точно умрёт! А братишку отдадут в детский дом!
Хм-м-м…
А умеет она убеждать. Пусть даже до этого я эти аргументы и слыхал.
Хоть глаза и говорят о том, что вовсе не сломлена, а хитрит.
И дело не в том, что понимает, что после того, как я изуродую ей ногти – возврата к старой, единственно известной ей профессии – не будет. Потому что не сможет она залечить пальчики настолько, чтоб выполнять свои поддержки, движения и всё прочее, что положено делать с партнёром по па-де-де и прочем таком, без жуткой и постоянной боли.
С другой стороны, понимаю я, что на слово женщины, да ещё в таком положении, полагаться – ну никак нельзя. И буду я распоследний дурак, если поддамся её мольбам, и отпущу. Ну, вернее – отвезу куда-нибудь подальше от моего дома, да и выгружу у какой-нибудь больницы: как поступила героиня Умы Турман с Софи в фильме «Убить Билла».
А заставила она меня всё равно – приостановиться. И даже задуматься.
До этого мне, конечно, приходило в голову, что самый надёжный способ отделываться от трупов – это закапывать их, да поглубже, прямо тут, на моём участке.
С другой стороны – копать и нудно и тяжко. Это – если убью её часа через три, как планировал, всё равно придётся ждать часов до двенадцати, пока все соседи угомонятся. И места во дворе не так уж много. Максимум – трупов на двадцать. Но отпустить…
Хотя, конечно, мужества и силы духа ей не занимать. Куда там – какой Зое Космодемьянской. Но та – хотя бы за Идею. А моя? А-а, да: за мать и брата.
Ну правильно: если ей дадут больничный, она же по нему получит. И сможет и дальше продолжить быть солисткой, когда восстановится. Если восстановится.
Поймал себя на том, что если и повынимать ей все гвозди из икр – всё равно у врачей возникнут вопросы: где такие странные ожоги и раны получила?! И рано или поздно дойдёт дело и до меня… Значит, можно (И нужно!) сделать так, чтоб больничный ей дали по другому поводу.
Например, перелом! Руки.
Понимаю, что молчание моё затянулось, и она прекрасно видит, и тоже – понимает, что я реально колеблюсь, а не играю с ней в кошки-мышки. Говорю:
– Тебе сколько лет?
– Двадцать девять.
– Ты была замужем? Дети есть?
– Нет. – хотя чего я спрашивал?! Если б были – она о них бы и думала и молила в первую очередь! Да и кошечка была бы – не столь «плотная»!
– Теперь слушай внимательно. Я действительно получил от тебя всё, что хотел. Незабываемые ощущения. Безудержный и «крутой» секс. Страданиями твоего тела насладился в полной, так сказать, мере. Потешил я вволю своё извращённое и уязвлённое отказами самолюбие! (Из тебя вышел бы неплохой психолог.) И знаешь что? – по глазам вижу, что уже догадалась, но пока не смеет в открытую выразить свою радость от победы. Понимает, что могу в любой момент передумать!
– Ты не убедила меня в том, что сломлена. Есть там, в глубине твоих глаз – та самая искорка. Фанатизм. Как у первых христианок-мучениц. Ты скорее сдохнешь, чем отречёшься. И сейчас ты неплохо играла, изображая беспомощную и умоляющую жертву.
Но я могу тебя и правда – отпустить.
При одном условии.
Ты засунешь в …опу свою гордыню, выйдешь за какого-нибудь богатого лоха замуж, и нарожаешь побольше детей!
С твоими внешними данными охмурить любого толстосума будет нетрудно! А родить помогут врачи: хоть таз у тебя и узковат, кесарево сечение сейчас делают на раз! Но дело, как я уже сказал – только в твоём вредном и непримиримом характере! Ты же – мать твою! – «гордая»! «Самостоятельная»! И самодостаточная! А ведь мама твоя тебе наверняка всё то, что сказал сейчас я – объясняла. Неоднократно!
И наверняка с нулевым эффектом: ты же – «сама лучше всех всё знаешь!»
Ну так вот.
Я – не твоя мать. И ссылаться на наши, местные, традиции и менталитет – не собираюсь. У меня свои аргументы в пользу идеи о том, почему ты должна выйти замуж, и родить много детей.
Такие, – тычу в неё пальцем, – гены нужно передать дальше. Во что бы то ни стало!
Чтобы наша Земля была населена только такими, несгибаемыми и упрямыми, и очень красивыми женщинами! Глупо таким генам позволить пропасть!!!
Я сам – ненавижу ломак и кривляк, на самом деле просто желающих продаться повыгодней! А ведь пока что – именно их тактика приносит им дивиденды! И такие расчетливые твари попадают в содержанки или жёны состоятельных папиков!
А должны – такие как ты!
Беру паузу, чтоб передохнуть, и перестать задыхаться: что-то и правда: понесло меня! Разошёлся не на шутку! Но, сделав тон спокойным, спрашиваю:
– Я доступно объяснил свою мысль?
Она некоторое время молчит. Хмурится: обдумывает.
Затем начинает рыдать!
По-настоящему! Нет: правда: она рыдает так, словно проняло её!..
Пока она сотрясается, мне становится неловко. Встаю, ослабляю натяжение на её ножки, убрав с грузов-противовесов по двадцать кило. И даже даю ей, вернувшись, попить нормальной, неподсолёной, жидкости – из пиалы, из которой пью сам.
Пьёт, не сдерживаясь – только вот ещё захлёбывается иногда: чай явно попадает не в то горло… Наконец допила. Угомонилась.
Смотрит на меня теперь совсем другими глазами… Словно удивлена. И даже заинтересовалась…
Мной.
Чёрт! Вот только в шлепанутую и упрямую балерину мне не хватало…
Влюбиться!
Нет уж. Я – сам по себе! Независимый и тоже – того. Гордый.
И женщин – презираю.
Но вот её…
Зауважал! Хотя бы за попытку изобразить… Покорность!
Э-эх, дуры вы набитые, женщины!!! Если б не качали права, выставляя себя гордячками и независимыми, а сразу – изображали покорных и послушных – смогли бы от своих козлов-мужей добиться всего без криков и скандалов – в тысячу раз быстрее!!!
И больше!
Снова спрашиваю:
– Ну как? Сможешь выполнить? Теперь, когда понимаешь, для чего?
Молча кивает. Я тоже киваю. Говорю:
– Теперь объясню свой план. Моего лица ты не видела, и это хорошо. Где расположен мой подвал ты тоже не знаешь – была без сознания, пока я тебя вёз. Но!
Если кто-то, неважно – из врачей, или домашних, увидит твои ножки, утыканные гвоздями, вопросов не избежать. Поэтому мы сделаем так.
Я тебе снова пшикну в лицо. Ты отрубишься. Я гвозди извлеку, и намажу шрамы мазью. Левомиколем. И перебинтую. (Потом будешь перевязывать сама. Хотя бы ещё раза три-четыре. Каждый день. Ходить будет, конечно, больно, но заживёт быстро.) Руки твои в плечевые суставы тоже вправлю, пока ты будешь без чувств – а то мышцы будут напряжены, и это будет и трудней. И больней.
Затем я одену маску из псевдокожи на лицо – чтоб меня никто не узнал. Тебя отвезу прямо в травматологию. И уйду, оставив. Скажу, нашёл тебя на дороге без сознания.
И ты скажешь им, что у тебя сломана рука. Тебе сделают рентген, наложат гипс, и направят в поликлинику по месту жительства. Где получишь больничный. Все твои чёртовы деньги и всё остальное я снова засуну тебе в сумку. Добавлю и своих. На всякий случай. (Только не подумай, что я так хочу откупиться! Я не хочу! Я хотел бы пытать тебя – вечно! Уж больно хороша, и терпелива, и горда, чертовка! Зацепила!!!)
– Но ведь… У меня не сломана рука? – хотя вижу, что уже поняла.
– Правильно. Пока не сломана. Но нужно же тебе официальный повод, чтоб получить на работе больничный?! А гипс и перелом – как раз позволят при твоей работе нормально восстановить всё остальное, что у тебя сейчас… Повреждено! А повреждено оно не сильно. Все эти удары и опухлости – ерунда. Я же не успел приступить к действиям, которые испортили бы твоё тело капитально! Даже ногтями не успел заняться!
А ты за это действительно – не говоришь никому ни слова про меня. А руку сломала – просто упала! Например, в арык!
Ну, как тебе план?
– Хороший. – вижу, снова сглатывает: сдерживает слёзы, – Только руку жаль… Никак нельзя без этого? Ну, чтоб – не ломать?
– Не бойся. Я сломаю, пока ты будешь без сознания. И перелом будет – несложный. Без смещения. Тебе двадцать девять. Заживёт ровно за месяц: пока будешь в гипсе.
– Ну… Хорошо. Я… Согласна, конечно! Давай. Начинай.
– Ага. Готова? – стою над ней снова с баллончиком.
– Да. А знаешь… – закусывает губы, – Мы бы с тобой могли бы…
– Нет! Не начинай. Я в «Стокгольмский синдром» не верю. И…
Из меня вышел бы отвратительный муж!
Странно, но она смеётся. Пусть и горько, но – не наигранно. Говорит:
– Вовсе нет. Нормальный! И… давай, начинай уже! А то я… Расклеюсь!.. – и вижу я слёзы в её прекрасных и выразительных глазах…
Пшикаю в этот раз побольше.
