Андрей Арсланович Мансуров
Прислужник своего «Естества»
Боль, боль, боль, БО-О-ОЛЬ!!! Проклятье, сколько же он может вытерпеть?!
Впрочем, не так: это его мучители отлично знают, сколько он может вытерпеть!
Дрель гнусно зажужжала на повышенных тонах, явно набирая обороты.
Он стиснул зубы так, что свело челюсть: раз поддали «газку», сейчас точно будут сверлить.
Угадал, само-собой…
На этот раз объектом для проделывания отверстия (Дырка, как учил старый татарин, что вёл у них в школе занятия по труду, бывает только в …опе!) была выбрана его коленная чашечка. Догадался, когда остриё коснулось кожи.
Вначале – лёгкая боль. (Ну как – лёгкая! Сравнительно. С тем, что ему уже довелось…) Это толстое, не меньше чем пятнадцатимиллиметровое сверло, проходит кожу и плоть. А вот отдалось и в кости: остриё вгрызается в то небольшое костяное препятствие, что прикрывает сустав. Всё заныло, завибрировало, нервные окончания снова передают в притупившийся от многочасовой пытки мозг отчаянные призывы: нужно убрать сверло! Или хотя бы колено! Убежать! Убить мучителей!..
Поздно. Никуда он уже не убежит. Тело зафиксировано намертво. Зажимы стальные. Точно под его «антропометрию». И «сжалиться» никто не соизволит. Собственно, отлично осознавая это, он и не просит пощады. А только орёт. Дико, с подвыванием, и рыданиями. И матюгами. В полный голос. Вот как сейчас!
Но ничего ни в работе сверла, ни в поведении экзекуторов не меняется. Его положение на столе тоже. Всё спеленуто так, что избежать неизбежного никак не удастся.
Затрясло, заколбасило всю ногу, и даже крепёжные скобы, которыми он стиснут не менее чем в двадцати местах, словно младенец – пелёнками, кажется, не удерживают! Адская боль пронзает до самых кончиков пальцев: сволочи! Добрались до сустава! Вот: вскрывают суставную сумку, и воняет горелым хрящом: это та самая тоненькая прокладка, что, словно тефлон, оберегала его кости от трения друг о друга. А-а-а-а!!!
Он зашёлся в крике: боль накрыла с головой, боль неимоверная! Кажется, сейчас даже хуже, чем когда ему сверлили зубы… Перед глазами заплясали цветные пятна, затем словно нависла багровая мгла: как будто на прожектора, что слепят глаза, надели кроваво-красные светофильтры. И теперь то, что с ним делали до этого, когда загоняли иглы под ногти, и расплющивали тисками пальцы на ногах, показалось просто детской забавой!
Да что же это…
Он взревел совсем уж отчаянно, напряг тело в последнем усилии, так, что затрещали сухожилия и свело мышцы, и!..
Вдруг всё пропало.
Боль отпустила, словно кто-то повернул выключатель. Как исчезла и багровая мгла вокруг – он словно провалился в бездонный чёрный колодец. Где темно и тихо…
Проклятье!
Значит, порог чувствительности в очередной раз достигнут. Больнее его организму уже не будет. Сработало тепловое реле, то самое, которое не позволяет его телу и мозгу – потерять сознание, или попросту уйти туда, где уже нет никакой боли… То есть – спятить.
Сейчас его мучители дадут ему отлежаться с пару минут, чтоб он насладился тем, что нигде не болит, и трясущееся тело, мокрое от липкого холодного пота, перестанет дёргаться, словно лошадь от укуса слепня, и дрожать. И снова начнут…
Всё верно – всё по науке. Если не дать периода релакса, «ощущения» утратят остроту… Гады.
Он застонал. Затем открыл снова оказавшиеся закрытыми глаза.
А вот это – странно.
Прямо над ним – колпак с софитами: раз, два… Шесть. Стало быть – стандартный хирургический. А он лежит не на полунаклонном стандартном же ложе, а на… Столе? И вокруг деловито суетятся пять или шесть человек в светло-зелёных халатах и таких же шапочках и масках.
Операционная?!
Но… Как?!
Ведь все те мучения и пытки, что он терпит на протяжении неимоверного количества часов, дней, веков, на самом деле не наносят его здоровью никакого фактического вреда! Они – только биотоки, которые наводятся шлемом-внушателем ему прямо в мозг!
Так в чём же дело?!
Может, он умудрился как-то отвязаться, и что-то себе повредил? Или это – не в нём самом, а что-то повредило его тело снаружи? Скажем, упавшая потолочная балка?
Плевать. Сейчас, когда он – в сознании, и пока его тело – это его тело, а не виртуальная «модель», надо попытаться спастись! Или, что надёжней – добраться до какого-нибудь инструмента типа скальпеля, и просто покончить с собой! Так, чтоб его организм уже точно невозможно было восстановить!
В противном случае его сейчас подлатают, и пытка продолжится.
Вечная пытка.
Он попробовал пошевелить кончиками пальцев. Кистями. Ступнями.
Чёрта с два!
Шевелились, и то с трудом, только глазные яблоки.
Он скосил их на ближайшего к нему человека в маске, что-то внимательно рассматривающего у него на груди, или, как стало вскоре видно, зашивавшего там какой-то не то разрез, не то – рану.
Человек, словно почувствовав его взгляд, вдруг поднял глаза.
Голубые! Огромные, опушенные густыми чёрными ресницами. Женщина?!
Голова чуть дёрнулась, он услышал голос:
– Сестра Маргерит. Он приходит в сознание. Быстрей – наркоз!
Одна из фигур возле него быстро направилась куда-то в угол, к громоздкому слабо зудящему оборудованию явно медицинского вида, и тонкая бледная рука подкрутила большую чёрную ручку. Другая фигура, похоже, бывшая тут за начальство, подошла наоборот – поближе к его лицу. Он услышал голос, как бы удивлённый: «Надо же. Этот – смотрит вполне осознанно…». Сознание начало опять куда-то уплывать и туманиться, оставляя ощущение лёгкой эйфории, словно перепил шампанского. Вокруг стал нарастать гул и шум, будто попал на какой-нибудь сталепрокатный завод. Или в машинное отделение на пароходе. Сравнение показалось ему уместным – его стало раскачивать, и словно убаюкивать: или у них качающийся стол, или его мозг сейчас выклю…
В длинных коридорах, машинных залах, и служебных помещениях Андропризона почти всегда царила полутьма. Красные и редко расположенные лампы дежурного освещения создавали странную атмосферу средневекового подземелья.
А полный свет здесь нужен был только тогда, когда какой-либо из бесчисленных и сложных механизмов, отвечающих за нормальное функционирование гигантского комплекса, ломался. Или нуждался в профилактическом обслуживании: смазке, чистке, продувке…
Такое, правда, случалось не слишком часто: Предтечи строили капитально, и на запасе прочности конструкций и живучести агрегатов не экономили.
Грамотный подход, конечно. Но техник второй категории Элизабет Туссон, быстрым шагом двигавшаяся по коридору номер двенадцать эйч уровня Ди, была не в том настроении, чтоб благодарить инженеров и строителей глубокой древности – проклятый восемнадцатый насос подачи криожидкости в систему кондиционирования опять перегрелся и вырубился. Значит, смазкой и снижением рабочего давления не отделаешься. Придётся останавливать чёртов агрегат не на профилактику, а на капитальный ремонт. Собственно, в чём там может быть дело, она уже представляла, поскольку до этого сталкивалась с такими же симптомами: сдохли подшипники главного вала. Того, на котором сидит ротор турбины. А ведь они изготовлены из молибденистого титана.
Да и …ер с ним. Особых сложностей даже замена этих подшипников не представляет. Другое дело, что провозиться явно придётся до конца смены. Если не дольше. Да и ладно: резервные насосы есть, и сейчас она прямо на месте переключит вентили на агрегат номер двадцать один, и пустит поток в обход восемнадцатого. Так что остальным двадцати насосам не придётся работать в форсированном режиме: грамотные проектировщики ещё пять веков назад подстраховались, и нагрузка на насосы не «жестокая», и режим работы очень даже щадящий. По идее. (Ну так – «расчет»!)
Но вот она и на месте.
Зал крионасосов, конечно, огромен. Но в высоту не превышает четырёх метров – не то, что в зале для электрогенераторов, где потолки уносятся вверх, к самой, кажется, поверхности земли, и там теряются в полумраке, создавая ощущение, что находишься не в техническом помещении, а в каком-нибудь, вот именно, средневековом замке. Не хватает только копоти от факелов на стенах, и фестонов паутины, свисающих с вычурных люстр.
Элизабет прошла сразу в правый ближний угол, и остановилась над чем-то очень похожим снаружи на самый обычный ящик. Только циклопического размера. Всё правильно. А как бы она хотела, чтоб он выглядел в нерабочем состоянии? Как допотопный человекообразный андроид-рабочий?
Она хлопнула ладонью по клавише активации ремонтного робота.
Внутри могучего аппарата загудело, затем зажужжало, и вот уже эта мастодонтообразная конструкция с гигантскими могучими манипуляторами приподняла своё туловище с консолей шасси, распрямилась, клешни-руки вылезли из пазов, и к ней обернулась так называемая голова: ящик поменьше, с микрофонами и блоком передних видеокамер.
– Ремонтник Ди-Ха восемьдесят один. Ты меня слышишь?
– Да, госпожа.
– Отлично. Объясняю задачу. Отключить насос Ха-восемнадцать. Перекрыть вентили восемнадцать-А и восемнадцать-Б. Затем открыть вентили двадцать один-А и двадцать один-Б. Затем запустить насос Ха-двадцать один. Задача ясна?
– Да, госпожа.
– Приступить.
Глядеть, как неуклюжая на вид, но на самом деле исключительно умелая и точная машина закручивает маховики отключаемого насоса, а затем открывает вентили резервного агрегата, было приятно. Слава Богу, что ей не самой приходится всё это делать, а нужно просто наблюдать, как с этим возится механический помощник. Который и умеет, и понимает технику, для обслуживания которой спроектирован, построен, и запрограммирован лучшими специалистами – тогда же, когда и весь гигантский комплекс Андропризона! Иначе точно – пришлось бы тащить сюда всю дежурную смену, чтоб вращать двухметровые колёса вдесятером! О таком даже думать не хотелось…
На отключение двигателя насоса и перекрытие задвижек-вентилей ушло всего десять минут.
Ещё полчаса понадобилось на открытие вентилей и запуск резервного агрегата – вначале на холостом ходу прогреть мотор, включить на малые обороты турбину, а уж затем – постепенно довести давление на выходе насоса до рабочего. На её служебном мониторе включилась зелёная лампочка: криожидкость пошла в систему. Порядок.
Если не считать того, что сейчас-то и начнётся самое нудное и противное. Развинчивание всех болтов, удерживающих патрубки основного корпуса на магистрали, демонтаж двигателя, транспортировка корпуса насоса на ремонтный стенд… С неизбежным последующим разбором и съёмом подшипников. Слава Богу, они не впрессованы намертво, а держатся на простых магнитных фиксаторах. Но всё равно: возни – море!
Утешает только то, что возиться придётся не ей.
А вот контролировать «визуально» все стадии ремонта – ей!..
Андрей пошкрёб подбородок. Хмыкнул. То? Или…
Он покрутил ручки настройки, приближая изображение так, что на обнажённом загорелом предплечьи стали видны чудесные полупрозрачные волоски – мягкие, словно у ребёнка.
Лицо, занявшее весь центр экрана, не подкачало: миловидное и очень жизнерадостное. Красива, да. И тело – чудесно. Да, то, что нужно!
Он ткнул клавишу связи с диспетчерской.
Чернота на втором справа экране сменилась изображением огромной комнаты со сложной аппаратурой и многочисленными циферблатами и дисплеями на стенах, но почти сразу же весь экран заняло лицо начальницы смены – сегодня опять дежурила сестра Анна. Начальство! Не сказать, что она не нравилась Андрею, но… Что-то имелось в её бледно-голубой коже, каменно-замороженном выражении, и глазах чуть навыкате – от рыбы.
Он удержался от того, чтоб поморщиться. Плевать на лицо. Зато фигурка у этой женщины – закачаешься! Почти как у выбранной им модели. Он сказал:
– Доброе утро, сестра Анна.
– Здравствуйте, Андрей. Слушаю вас? – она могла бы и не изображать вопросительных интонаций: отлично знала, для чего он звонит по четвергам. Как, собственно, знал и ждал этого и весь остальной персонал Андропризона.
– Я выбрал. – он моргнул, затем щелчком клавиши отправил изображение на экран диспетчерской, – Вот. Я думаю, Совет одобрит кандидатуру.
– Я приняла. Матрица… – она чуть прищурилась, вглядываясь в лицо и номер, как всегда выведенный в правый нижний угол экрана (Близорука стала, что ли?! Стареет?!) идентифицирована. – собственно, и Андрей, и Анна, и опять-таки – весь персонал чудовищного подземного комплекса знал, что решение Совета является чистой формальностью, и кандидатка, которую выбрал Донор, «достойна», и будет наверняка утверждена (А других в каталог Выбора и не попадает!) десятком пожилых и «умудрённых» опытом женщин. А изготовление биокуклы начнётся фактически с того момента, когда он передаст изображение «избранницы» в Диспетчерскую. Ну и правильно.
Нечего тянуть с неизбежным.
– Отлично.
– Какие-нибудь дополнения, изменения?
– Да. Если можно – рост не более ста пятидесяти девяти, вес – сорока восьми. Талия – не больше шестидесяти одного, объём бёдер – девяносто один. Грудь пусть останется второй номер.
И ещё. Родимое пятно на левой щеке желательно всё же убрать.
– Сделаем. Что ещё?
– Ничего. Остальное меня устраивает.
– Отлично. Матрицу приведём в соответствие. – А он и не сомневался! Попробовали бы они!.. (Он уже однажды отказался, когда талия акцепторши оказалась «не приведена»! Имел полное право! Ведь если что-то и прописано точно в его Договоре, так это, вот именно – его право на отказ, если не соблюдены… И так далее.) – Надеюсь, на изготовление уйдёт как всегда, не более трёх часов.
– Прекрасно. Благодарю. – он снова старался говорить чётко выговаривая слова, и равнодушно-деловым тоном, – В таком случае можно подавать обед. И я прошу вас, Анна, проследить лично за тем, чтоб казы было не меньше пяти ломтиков.
– Будет сделано.
– Хорошо. – он покивал, – В таком случае, всего доброго.
– И вам, Андрей, мои наилучшие пожелания.
Он отключил Диспетчерскую.
Посмотрел на руки, поворачивая кисти перед собой.
Дрожат, гады. Можно подумать, он снова там, в мире грёз, что зовутся наведёнными кошмарами. Хотя с момента, когда его «разбудили», и привели тело в порядок, прошло уже больше года, всё равно – ощущение того, что всё может вернуться, почему-то не оставляет до сих пор.
Вернуться к пыткам!..
Он этого вовсе не желает. Стало быть, нужно…
Выполнять. То, что полагается выполнять по Договору. Уже с его стороны.
Он снова глянул на руки: нет, мышцы на них, как и во всём теле, восстановлены отлично. Чертовы процедуры и изматывающие тренировки, когда он пытался снова обрести полный контроль над пролежавшим в неподвижности пять веков телом, позади.
Он – снова он.
В полном объёме.
Но всё же хорошо, что во время разговоров он теперь приспособился класть руки на стол пульта перед собой, и держать полусжатыми в кулаки – так его чёртов тремор практически (Ну, он на это надеялся!) не заметен – ни живым наблюдателям, ни компьютерным программам.
Впрочем, кому он голову морочит?!
Вон, на потолке во всех углах – чёрненькие бусинки видеокамер. Он не сомневался, что они есть даже в туалете его камеры. А, возможно, и в унитазе – ну как же! Нужно контролировать, чтоб акт дефекации у единственного, и, следовательно, самого ценного и хорошо охраняемого, заключенного Андропризона, происходил без эксцессов!..
Он прошёл в зал, где обедал. Стол доставки как раз коротко звенькнул: первое пришло. Андрей хлопнул ладонью по центру стола. Пластина, перекрывавшая люк, ушла в столешницу, и из толстой, с добрых два фута, ножки, лифт выдвинул круглый поднос. С тарелкой, от которой шёл пар, ложкой, и двумя ломтиками серого хлеба с отрубями.
Андрей поднос с лифта снял. Поставил перед собой. Сел на простой деревянный стул. Развернул хлопчатобумажную серо-белую салфетку, сложенную в аккуратный треугольник, положил на колени.
Повеситься, как он одно время планировал, на верёвке, сплетённой из разорванных на полосы салфеток никогда бы не удалось: по толщине они были тоньше папиросной бумаги, и выдержать могли бы разве что крысу.
Крыса.
Сколько раз он сравнивал себя с ней. Особенно вначале.
Однако потом поверил-таки в «глубочайшие заверения» и взывания к его сознательности и совести. Вернее – сделал вид. И – стал вести себя «прилично».
Если под этим термином понимать не больше не меньше, как согласие добровольно находиться в сексуальное рабстве.
Да, он – раб. Прислужник. «Производитель». Спермы.
И его тут, в Андропризоне, используют.
С другой стороны, как ему достаточно часто указывают, и как он и сам умом отлично понимает – его положению мог бы позавидовать любой падишах, шейх или эмир. Словом – обладатель гигантского восточного гарема.
Потому что женщин, реально доступных Андрею – миллионы. Нет, правда – миллионы! Он так до сих пор и не смог ни разу долистать чёртов Каталог до конца – даже если смотрел на кандидатку не больше секунды, к восьмому-десятому часу глаза начинало резать, словно туда насыпали песка, а череда великолепнейших, породистых самок на экране всё не заканчивалась…
Единственное, что хреново – то, что вживую, так сказать, непосредственно, ему ни с одной из избранных им кандидаток побывать так и не удалось. Да и не удастся.
Его тюремщики объясняли это максимально просто. И, в-принципе, правдоподобно. У него в организме нет антител и прочих прибамбасов, могущих предохранить его от супернавороченной заразы, которой сейчас полно в крови всех этих «ныне живущих». И достаточно будет просто погладить кожу, поцеловать, подышать рядом, (Не говоря уж о том, что он делал с этими избранницами потом!) и он умрёт мучительной смертью.
Оставив без Будущего целую расу.
Ну, это ему опять-таки – так объяснили. Понимая, что он, как мужчина, должен, и будет руководствоваться доводами, скорее, рассудка, чем эмоциями.
Покончив с борщом, он поставил поднос с пустой тарелкой снова на платформу лифта.
Лифт немедленно ушёл вниз, а пластина броневой стали мгновенно перекрыла отверстие. Андрей отлично знал, что пластина по прочности похожа на титановую – однажды пробовал её заклинить тем же подносом, чтоб попытаться сбежать по шахте лифта в кухню. Или откуда там к нему поступают тарелки с пищей.
Ага, два раза. Поднос смялся так, словно был из бумаги, а удержать кромку пластины не смог бы, наверное, и сам Геракл: усилие на ней достигало, похоже, не меньше полутоны. Андрея тогда от лишения пальцев спасла лишь мгновенная реакция – успел отдёрнуть их до того, как острый край достиг пазов. Но и так вмятины на коже исчезли лишь спустя пару дней. Плюс выслушивание неизбежного брюзжания от Координаторши: «Как вы могли! Безрассудно пытаться сбежать – вас повсюду ждёт смерть! И смерть – мучительная! Только очищенный воздух и стерилизованные продукты Бункера позволяют вам выживать здесь, в этой камере! Мы заботимся о вашей же безопасности! Поверьте: за вашу жизнь и здоровье отвечают буквально тысячи работниц!»
Ах, Анна, Анна… Встретиться бы лично. Уж он бы объяснил – про свою «безопасность»!..
На второе сегодня оказался бифштекс. С кровью, но отлично прожаренный. Отдельно на блюдечке с подложенной снизу изящной кружевной салфеточкой лежало пять ломтиков казы – восточной колбасы из конины. Которая отлично способствует. И повышает. То, что положено повысить через… – он кинул взгляд на часы, висящие над дверным проёмом, – примерно два с половиной часа.
Заедая бифштекс картофельным пюре с подливой, Андрей подумал, что мог бы и не выдрючиваться, заказывая эту самую казы – всё у него и так (Тьфу-тьфу!) работает, как, вот именно – часы. На «полтретьего!» Но всё-таки…
Всё-таки он отлично понимал, что «работоспособным», а точнее – донором активной спермы, то есть такой, где сперматозоиды шустрые и живучие, сможет служить ещё максимум семь-восемь лет. На момент разморозки ему было сорок пять. Насколько он помнил, примерно так же было и двум героям из знаменитого когда-то фильма Вайды «Сексмиссия, или новые амазонки». Где уже была чётко обозначена ситуация, практически идентичная той, в которой оказался он.
Конечно, он не знал, что из того, что сообщили ему его «размораживальщицы» – правда, а что – нет. Но по их версии человечество лишилось навсегда той половины, что зовётся «мужественной». Произошло это от того, что ещё в двадцать первом веке из набора мужских ген и хромосом вдруг стала стремительно исчезать эта самая, отвечающая за «мужественность», хромосома Игрек. За каких-то тридцать лет число тех мужчин, кто не мог иметь потомство, достигло девяноста процентов.
За остальными, «продуктивными», женщины тогда буквально гонялись: чтоб получить хоть какое-то потомство! Вот, наверное, «весело» было таким «осесенителям»!..
Андрей подумал, что неплохо бы почитать какую-нибудь художественную литературу тех времён. Наверняка кобели-производители нагло и цинично пользовались положением. Ещё, небось, и придирчиво выбирая: «С тобой не хочу, несимпатичная, и с тобой тоже – толстая, и ты старовата для меня, эксклюзивного молодца-красавца… А вот ты – пошли. Давай, ложись, раздвигай… А теперь – поработай-ка: ты сверху!..»
Сколько возможностей для создания поистине «драматических» романов!..
Впрочем, художественной литературы той эпохи почти не сохранилось. Архивы попали к нынешнему поколению амазонок, как ему объяснили, уже практически сгнившими. Это те, что были на бумажных носителях. Те же, что хранились в компьютерах, или на флэш-памяти, просто разложились, рассыпались в микрокристаллы кремния. Пусть и химически чистого, но абсолютно бесполезного… А произошло всё это потому, что те, кто выжил в чудовищной эпидемии, случившейся в середине двадцать первого века, утратили большую часть того, что называется «техническими и научными знаниями».
А ещё бы им их не утратить. По версии опять-таки Координаторши, влачащие жалкое полуголодное существование на подножном корму, словно дикие первобытные племена, немногочисленные выжившие группки носа не высовывали из джунглей центральной Африки, вот именно – боясь подцепить какую-нибудь заразу.
А когда зараза всё же добралась и до их посёлков, потеряли более трёх четвертей населения. Тут уж не до сохранения «наследия». Будь оно культурным или техническим.
Андрею такая ситуация и нравилась и не нравилась.
С одной стороны хорошо, что никакой ядерной войны, или извержения Йеллоустонского вулкана не произошло – природа практически не пострадала, судя по картинам, что ему передают через видеокамеры дронов: всего мира в целом, и Андропризона в частности. Расположенного вполне «безопасно» – под многокилометровым слоем льда и скальных пород Антарктиды. В её-то ледовом панцире не изменилось ничего…
С другой – плохо, что все генно-инженерные наработки, могущие исправить ситуацию с отсутствием у современного поколения чёртовой игрек-хромосомы, тоже канули. Не то в Лету, не то – в анус. И то, что такой сложный комплекс, как Андропризон нынешнее поколение женщин смогло расконсервировать, и даже запустить так, как положено – вообще чудо. Как и то, что он оказался на момент расконсервации его единственным узником. (Ну, по версии его тюремщиков. А как дело обстояло на самом деле, он отлично догадался и сам – не тупой всё-таки, и уши и глаза держал всегда открытыми. Фразочка там, намёк тут… (Типа, что «этот смотрит – «осмысленно…») Конечно, во вранье женщинам нет равных, а вот в аналитике и дедукции они слабоваты.
Так что те преступления, за которые его здесь разместили, оказались некоторым образом неактуальны, и теперешнее руководство Федерации, и Администрация тюрьмы предложили ему сделку.
Они снабжают его пищей, свежей водой, комфортным жилищем, очищенным воздухом, и дают возможность жить без регулярных экзекуций, предусмотренных статьями, по которым он сюда и угодил.
А он за это обязуется раз в неделю оставлять своё семя в спермоприёмнике предоставленной ему биокуклы. Для последующего осеменения подходящих кандидаток. Или заморозки – для осеменения уже – будущих поколений. Новых амазонок.
А если бы он не согласился, ему намекнули, что делать это смогут и без его согласия. Принудительно.
Потому что как ни крути, остался он, похоже, один-одинёшенек на всей планете.
Мужчина.
Натуральный, а не какой-то там нашпигованный гормонами и генными добавками, словно печёная индюшка – яблоками, эрзац-самец.
Так что, отлично понимая, что особого выбора у него нет, и поиметь его так и так поимеют, Андрей дал своё согласие, посмеиваясь про себя, и отлично понимая, что оно является чистой формальностью. И если он откажется трахнуть очередную пластиковую куклу, его быстренько разложат, обездвижат все члены тела, кроме, разумеется, «рабочего органа», и… Используют.
Унизительно?
Унизительно.
Но жить так всё равно приятней, чем испытывать те вечные мучения, пусть и в полубессознательном состоянии, на которые его обрёк Приговор. А, вернее – которые он выбрал сам, чтоб избежать казни!
И пусть психика его отличается, по словам тех врачей и экспертов, что проводили его экспертизу на вменяемость, завидной стабильностью и устойчивостью, (Не говоря уж об этой самой чёртовой вменяемости!) к концу своих страданий и кошмаров начал отчаиваться даже он!
Потому что по самым скромным прикидкам «работали» с ним его палачи-садисты года три… А в Приговоре было предусмотрено – «десять лет»! Ну, или – смерть…
Так что тот постапокалиптический кошмар, в который он попал, пробудившись, не идёт ни в какое сравнение с тем, когда ему проводили «коррекцию психики».
Подумаешь – полчаса секса. Так ведь с куклой – по его выбору! И даже с «исправленными» и идеально подогнанными под его прихоти параметрами и характеристиками. Уж он-то знал, какого типа дамы возбуждают его либидо сильней всего.
Зато потом – целая неделя отдыха!
Для приведения организма – в «норму»!
Всё верно: по справочникам так и выходит, что в его возрасте для «качественного» формирования и накопления семени, должно пройти пять-семь дней.
Именно это время он и старался посвятить восстановлению действительно – физических кондиций. Качался, попросту говоря. В отлично оборудованном тренажёрном зале.
А ещё заморачивался тренировкой мышления: мозг – точно такая же «мышца», как и остальные. И если не тренировать и не развивать – начинает сдуваться…
Вот он и пытался разжиться. Пищей для этого самого мозга. То есть – работал над самообразованием. И изучением.
Физики. Химии. Биологии. Автомобилестроения. Роботостроения. Военной техники. Истории. Или тех жалких обрывков, которые от неё остались.
Справочники, которыми его снабжали, были ветхими, и истёртыми пальцами явно не одного поколения учениц, но – вполне читабельными.
Да, картина произошедшего складывалась у него в сознании постепенно. Возникая и проявляясь, словно старинная фотография в ванночке с проявителем. Из крохотных фрагментиков и кусочков – подобно бережно расчищаемой костяным ножичком, шпателем, и кисточкой, древней мозаике где-нибудь в разрушенной ванной комнате в засыпанных пеплом Помпеях.
Картина эта пока казалась до жути противоречивой, и нелогичной. Как, собственно, и вся история человечества. Где движущей силой были, что бы там не уверяли марксисты и их последователи, вовсе не «воля народных масс и борьба классов», а самодурство отдельных личностей-тиранов, и банальная конкуренция из-за рынков сбыта и денег.
Покончив с обедом, и поставив на поднос стакан из-под фруктового компота и блюдечко из-под пирожного, он прошёл в спальню и лёг на кровать. Прямо в одежде. А что? Она же – стерильна?! Ха-ха.
Мысли за этот год с небольшим его посещали разные. Но основной являлась та, что ему – ну никак нельзя снова приниматься за старое.
Во-первых, потому, что с биокуклами это – вовсе не то, а во-вторых…
Во-вторых эти «оживившие» его твари тогда могут решить, что пятьсот лет сна и два с лишним года – кошмаров, ничему его не научили, и нужно продолжить курс. Наказания. Ограничившись тем объёмом спермы, что уже удалось от него получить.
А ведь это – правда.
Ни от чего его курс «отучения через наказание» и «перевоспитания» не отучил.
И попадись ему сейчас и правда – живая, «настоящая», женщина, он скорее всего сделал бы с ней…
То, что привык делать.
Из материалов уголовного дела 71948/2025/СА, заключённого Андрея Дементьева.
Вещественное доказательство СА-54.
«Дневник».
«14 сентября 202… г.
Отчёт о происходящем.
Я решил вести этот дневник – во-первых, чтоб самому было что повспоминать, ну, или внести кое-какие коррективы в планы будущей работы, а во-вторых, чтоб чёртовым будущим психоаналитикам и сексопатологам было чего изучить, определяя поточней вид, класс и название патологии моего асоциального поведения и порочного воспитания. (А если не поймают – в старости, когда будет всё «на полшестого», просто опубликую. В назидание потомкам. Ну, или как эротическую литературу. Для сексуально озабоченных подростков. Или – извращенцев, побоявшихся свои «грёзы» – воплотить…)
В детстве прочёл я книгу, которая потрясла меня до глубины души: «Цветы для Элджернона». Там ведётся отсчёт о событиях и датировка дней именно таким образом, как собираюсь вести и я. Как дань уважения Дэниэлу Кизу так и буду обозначать: дата, и краткое описание произошедшего. Нет, я, конечно, обзавёлся и видеокамерами с отличным разрешением, и микшерный пульт приобрёл. И «ролики» монтирую. (Запросто стал бы миллионером, если б пустил в «свободную продажу»: так «реалистично» ни один, даже с навороченной компьютерной графикой, фильм не покажет! Куда там умельцам из ютиюб-а! И Голливудским профи!)
Но именно – бумажные, дневниковые, записи о том, что делал, что видел, слышал, и думал, как мне кажется, куда полезней для моей памяти, чем любое видео. Позволяют «глубже проникнуться».
Происходящим.
Ладно, к делу. И – по порядку. Вначале всё-таки – предыстория.
«Записки неизощрённого садиста».
Короче.
Если вы ждёте, что вот прямо сразу начну описывать чудовищные пытки да душераздирающие вопли и страдания невинных жертв, то ошибаетесь. Придётся потерпеть. Вначале – «морализаторство». Потому что – для чего в том числе я затеял всю эту писанину?
Вот именно! Потешить своё гипертрофированно раздутое Эго!
Порисоваться, повыделываться, потешить своё тщеславие, и описать: – какой я умный, расчётливый и предусмотрительный.
– И как я повёлся на поводу своего «Естества», и весь свой интеллект направил на то, чтоб его вдоволь потешить – это в какой-то степени показательно. И поучительно. А то, что на моей, как это говорится, совести – несколько невинных и замученных изощрёнными чудовищными пытками женщин – это уже последствия. Претворение, так сказать, в жизнь – сформулированной мной для себя, любимого, философии. Жизненной.
Разумеется, не без удовлетворения опишу и как сформулировал её – эту самую философию. И как всё обмозговал да организовал. Ну, и как наслаждался. Результатами грамотного планирования. И удовлетворял сексуальные фантазии и придумки.
